Баба-яга

Первой ее назвала бабой-ягой собственная дочь, когда она явилась к матери с огромным животом и распухшими от отеков ногами.
Бывают такие несчастливые натуры, на которых жизнь испытывает весь арсенал притеснений и неудач. С работы ее уволили, жилье она продала еще два года назад, муж ее бросил. В полном оцепенении чувств, с пониженным гемоглобином и каким-то сложным положением ребенка внутри нее, она пришла в единственное место, где еще надеялась получить помощь.
Буквально на пороге, не успев разогреть ужин, мать обрушила на дочь лавину упреков и нравоучений. Со многими из них дочь была согласна, еще недавно она сама укоряла себя в тысячу раз больше, но сегодня ей был нужен тот, кто бы ее поддержал и успокоил.
Она вертела в руках стакан с холодным чаем и чувствовала, как внутри нее разрушается последняя надежда. Мать знала, что дочери некуда идти, и сладкое ощущение власти над взрослым, но неразумным и непокорным детищем кружило ей голову. В глазах разгорался азарт охотничьей собаки, загнавшей свою жертву. Вот тогда дочь поднялась, тяжело упираясь руками в стол, и сказала, словно приговорила: «Баба-яга!»

«Скорую» вызвала соседка, и неизвестно, сколько несчастная дочь пролежала в подъезде, оступившись непослушными ногами на бетонных ступенях. Спасать оказалось некого. Когда за поминальным столом мать принялась беспощадно ругать покойную, соседи дружно поднялись и ушли. А кто-то, закрывая за собой дверь, бросил в сердцах: «Баба-яга!» Так ее с тех пор и называли.

Удивительно, что вскоре она стала точно соответствовать этому прозвищу. Нос вытянулся и почти соединился с верхней губой, на подбородке вперемешку с бородавками выросли пучки жестких волос, зубы раскрошились и выпали. Высокая и стройная прежде, она вдруг согнулась пополам, так что ее спина оказалась почти параллельно земле. Когда она шла по двору, постукивая и грозя детям своим костыльком, огромная длинная тень ползла следом, ужасающе живая. Дворовые щенки и котята, испуганно пискнув, прятались в кусты.

Работники социальной защиты приносили ей продукты, но никто по собственной воле не переступал ее порога. Старухины сверстницы болели и умирали, а она все бродила по двору со своей спутницей-тенью. Уже выросло новое поколение детей, убегающих врассыпную от ее грозного костылька.

Однажды старуха не откликнулась, не загремела ключами и цепочками, отпирая дверь, когда ей принесли хлеб и молоко. Ее нашли лежащей на тахте, укрытой до подбородка шерстяным клетчатым пледом. Медсестра «скорой помощи» откинула в сторону тяжелую накидку, и толпящиеся на пороге спальни соседи увидели, что у самого сердца старуха держала скрюченными пальцами грязную растрепанную куклу. Это так всех поразило, что люди, не сговариваясь, собрали деньги на похороны и скромные поминки.
Однако на поминках произошел неожиданный конфуз. Какая-то богомольная старушка надумала подать в храме записку об упокоении, но никто из сидящих за столом не смог вспомнить имени покойной. Они знали ее только как бабу-ягу.