Я, муж и …она или Гарем по-советски

От автора: Давненько я не публиковала на Джулии ничего житейского, жизненного, судьбоносного и вот какой недавний рассказ одной моей доброй знакомой мне хотелось бы поведать джулианкам.
 
Давно это было… А вспоминается так, будто произошло и все, наконец, закончилось только вчера. Читаю рассказы женщин в журналах, соцсетях о своей жизни, о каких-то эпизодах трудных в ней и думаю, о моем случае тоже не грех будет рассказать.
Так вот, как я уже говорила, было это больше чем 25 лет назад. Уже и дочка, свидетельница и участница тех событий, стала взрослой красивой дамой со своей семьей и маленьким сыном, моим внуком. Вот уж точно, никогда не говори никогда и неисповедимы пути господни! Ну как могла я, тогда еще советская женщина, представить, что буду жить в настоящем ... гареме?! Да при собственном родном муже!
 

 
Прощались ненадолго, оказалось навсегда…
Дело было в славные теперь уже далекие «застойные» времена, когда в народе ходил анекдот, если помните его:
– Кто такой Брежнев?
– Это общественный деятель, живший в эпоху Аллы Пугачевой.
Служил тогда мой муж Сергей (и, разумеется, я вместе с ним) на самой передовой точке – в ограниченной группе войск в Германии. Жили мы поживали, решили и детку себе нажить. Родить, значит, надумали себе малыша или малышку. И чего было не рожать в сытой и благополучной Германии, где в отличие от застойной России было все, от детских ползунков до пресловутой туалетной бумаги? Только одна проблема образовалась. Тогда было правило - перед родами нужно было обязательно выезжать в Россию, так как медицинское обслуживание у нее с чужой страной заключено почему-то не было, а в нашей при военном городке медсанчасти специалиста по гинекологии и акушерству вообще не предусмотрели (будто в военном городке напрочь не имелось ни одной женщины). Таким образом, я и отправилась на родину, будучи уже на сносях, расцеловав предварительно почти весь наш военный городок, то есть его жителей, потому как существовали мы хоть ограниченно, но довольно органично...
 
Это в старинной русской песне поется – «ох, расставанье хуже смерти»! Поверьте, дорогие читатели, мы прощались с моим милым легко и счастливо. Ведь я ехала совсем ненадолго, всего на пару месяцев, поближе к своей маме. Думала, доеду, рожу там мужу нашу доченьку и сразу же с таким ценным долгожданным подарком назад. Но …человек предполагает, а Бог располагает. Оказалось, расстались мы с ним не на месяц и даже не на год, а на всю жизнь...
 
Пока ехала к маме в Подмосковье, снился мне в дороге сон – собака страшная бешеная несется прямо на меня, а я крепко прижимаю к себе ребенка и, спасаясь от разъяренной оскаленной пасти, пятясь, падаю в чужой двор... Но, главное, ребенок остался жив! И ведь скоро сон тот сбылся. Я много лет еще долго бродила со своей малышкой по чужим дворам-углам, а мой муж – когда-то мой преданный друг вдруг сбесился, словно та страшная собака...
 
Итак, благополучно разрешившись прелестной голубоглазой дочкой (удивительно, как она была похожа на своего отца!) и чуть придя в себя, засобиралась я назад к мужу в Германию. И хотя путь был у меня неблизким, да малышка на руках месяц от роду, все же решила мужа не беспокоить, зная его напряженную службу. Тем более билеты заранее достать не удалось, и я на свой страх и риск двинулись навстречу своему счастью с мыслью «как-нибудь доберусь, главное, чтобы поскорее».
На самолет билеты мне не достались, и потому я поспешила на вокзал. По прибытии из Москвы в город Брест мне так и не удалось отбить мужу телеграмму, что я скоро буду. И вот я в Германии! На такси в один момент подъехала к дому, взяла на руки ребенка, оставив вещи в машине. Было совсем раннее утро, когда я своим ключом открыла нашу входную дверь. И… на вешалке висел женский плащ, рядом с туфлями мужа стояли чужие босоножки. С щемящим от подступающей тревоги чувством вошла в нашу спальню, а там …безмятежно спят в обнимку мой муж и незнакомая молодая женщина.
 
Я настолько устала от дороги, от того, что малышка все время плакала и мне постоянно приходилось держать ее на руках, даже во время сна, что на эмоции просто не осталось сил. Я тронула ошалевшего от моего внезапного визита мужа за плечо, передала ему в руки новорожденную дочь и вышла во двор за вещами. Когда я вернулась, эти двое вроде бы пришли в себя. Оба начали сбивчиво объяснять, что незнакомка-девушка, которая была в объятиях моего мужа – вольнонаемная (так назывались те, кто приезжал работать в военном городке по договору военкомата). Но теперь ее, дескать, не пускают в общежитие и у нее нет допуска к службе. А мой муж такой добрый малый, пожалел бездомовницу и поначалу пустил ее к нам в квартиру переждать трудные времена, а потом, чему я была свидетелем, и к себе в постель. А теперь они оба и не знают, что делать и как поступить, так как муж и сам не понял, как они оказались в одной постели, а девушка теперь не знает, куда ей деваться.
 
Я, было, рванулась собираться назад, но выехать из заграницы оказалось не так просто: нужна была виза, билеты, другие документы. И вот так, пока суд да дело, вышло, что я с дочуркой заняли одну комнату в квартире, муж вторую, а его пассия третью. Решение относительно разлучницы нашей семьи не смогли принять даже многоумные начальнические головы в гарнизоне. А вопрос – как наказать молодого офицера, чтобы другим неповадно было, решился вполне в духе славных советских традиций – решено было устроить так называемый суд офицерской чести. И механизм карательной машины был запущен. К нам в дом, как на Всесоюзную выставку достижений народного хозяйства, стал стекаться народ – кто из любопытства, кто посочувствовать, а кто поддержать меня, несчастную, мужем и его любовницей ушибленную жену. Дальше – больше. Пошли разговоры. Видано ли дело, чтобы в одной квартире проживали и жена, и любовница?! Постепенно наша семейная драма приобрела всенародную популярность, и к нам на собеседование потянулись служаки из соседних гарнизонов и частей. Высокое начальство пребывало под предлогом сбора информации для грядущего разбирательства, а на самом деле уж больно щекотливой оказалась ситуация! Вот сколько лет стоял гарнизон, а до такого явления, как гарем у молодого лейтенанта никто не додумался! Опять же народу было любопытно воочию лицезреть прекрасных «одалисок», и визуально оценить достоинства гарнизонного «падишаха». Один прибывший генерал с Центра как-то остановил главного героя славных событий, моего мужа, и напрямую задал ему вопрос:
 
– Товарищ старший лейтенант, сколько на данный момент у вас имеется жен?
– Две, товарищ генерал! – бойко отрапортовал тот.
– Хм-м… Свободен!
Но как потом признался сам генерал, лишь пройдя несколько шагов, он вник в его рапорт и подумал: «Ну и ухарь! Ну и хват! На скольких ж он, бесяка, женат?»
Офицеры про себя грустно вздыхали: «Чтоб я так жил…». Жены гарнизона дружно мне сочувствовали. Соседи, добрые люди, спать перестали, все припадали ушами к нашим стенам – что же там такое происходит? Как они втроем-то уживаются? Не нужна ли их помощь, а ну как полюбовники сообща начнут тузить затюканную брошенку? А то может и совсем наоборот: помешавшаяся от горя молодая мать подкрадется ночью к разлучнице и удавит ее, сонную, подушкой, как коварная леди Макбет Мценского уезда?
И все же зря уши обывателей были стерты до дыр, ничего обнадеживающего и питающего их домыслы соседи так и не узнали. Я со временем, как не было мне больно, стыдно, ужасно, но смогла взять себя в руки. Еще и принарядилась в милые моему сердцу оставленные до беременности прелестные вещички, подкрасилась, сделала красивую прическу. Моя малышка, на удивление, словно уразумела, что теперь она дома, больше не закатывала истерик посреди ночи, а была спокойна, весела и тихо гулила в своей кроватке. Я, отдав дочку на воспитание папаше с его пассией начала проведывать своих друзей-приятелей, с которым так долго не виделась за время беременности и родов. Мне везде были рады, сочувствовали, старались подкормить повкуснее, приободрить словом и делом. Еще бы. В глазах всего военного городка именно я была жертвой и никто более. Иногда у некоторых знакомых женщин вырывалось:
 
– Да что ж ему не хватало?!
А у их мужей «шепталось» мне на ухо:
- Да я бы с тобой…
Я же, прощаясь с очередным семейством, по своему обыкновению шутила:
– Мне срочно нужно домой. Ведь у меня большая семья! Меня ждут муж, жена мужа, наш ребенок…
В ответ мне было лишь гробовое шокированное молчание.
 
Прелести совместной жизни
А вскоре я поняла, что я …открыла для себя прелесть наших тихих семейных посиделок. Я нисколько не кривлю душой! Я научилась смотреть на всю эту ситуацию со стороны. Вот уж воистину – утро вечера мудренее. Что же произошло на самом деле? Одинокая юная женщина приехала на заработки за границу, а может и с тайной надеждой устроить свое личное счастье. И это ее право. Муж мой «заодиночился», как сказала бы моя мама, ввиду длительного моего отсутствия. Вот и встретились два одиночества, а та их совместная ночь оказалась единственной в послужном списке моего Казановы. Кого ж здесь винить? Любаша (так звали разлучницу) дни напролет не выходила из своей комнатки и лила слезы ручьем. Ей, бедняге, не то что на улицу, в подъезд невозможно было выйти! Разъяренные жены-офицерши, словно собаки цепные, готовы были по первому сигналу растерзать бедняжку. Я же, как могла, сдерживала их воинственный пыл, но лишь обрела при этом ореол святости и мученичества. А потому, плюнув на общественность с высокой местной немецкой часовеньки, мы – две дамы, один муж на двоих и крохотная леди, надежно укрылись за стенами родной крепости. Я по праву старшей жены сразу распределила домашние обязанности: мое дело – уход за ребенком. Вся черная работа, а именно мытье полов, приготовление обедов – это святое право нашей младшей жены. А вот купание малышки и стирка ее пеленок – задача общего супруга. Когда я огласила весь список, семейство учтиво приняло все его пункты.
 
Сбой в обязанностях случился лишь однажды, когда папаша забыл постирать очередные вещички малышки. Увидев, что нет ни одной чистой пеленки, я, нисколько не смущаясь, завернула малышку в его новую парадную белую рубашку. Конфликт был мгновенно исчерпан, и с тех пор, пока дочь находилась возле своего отца, проблем с чистым бельем не возникало.
 
Так мы и жили. Я, как могла, подбадривала молодую женушку-затворницу. Ведь я была в более привилегированном положении. Я у себя дома, а главное – несмотря ни на что я знала – муж меня по-прежнему любит! Иногда мы все вместе длинными вечерами играли с малышкой, шутили, танцевали и пели. Ведь мы были молоды – а впереди была еще целая жизнь!
 
Военные комиссии нас так и не оставляли, продолжая наведываться к нам и собирая пухлое досье на главного виновника торжества! Иногда они вели беседу с нечастной брошенной женой. А иногда, напустив на себя строгий вид, требовали, чтоб предстала пред их ясны очи «та самая развратная особа, которая порочит доброе честное имя советской женщины»! Я как профессиональный конферансье в таких случаях торжественно объявляла: «Любаша, твой выход!». И предупреждала – мол, будут обижать, зови, я всегда рядом.

Судилище!
И вот настал час страшного суда! За все время своего существования старые стены гарнизонного зала Дома офицеров не вмещали столько жаждущих хлеба и зрелищ, хотя до этого к нам заезжали с концертами более именитые гости, такие как Алла Борисовна да София Ротару! Молодые лейтенанты и прапорщики бежали, торопясь к началу действа, прижав подмышками лавки. А кто-то нес торжественно табуретки, вдруг мест не хватит. Занавес взвился. Посреди сцены стол, покрытый кумачовой скатертью. За ним восседает при полном параде воинская знать местного гарнизона. Зачитывали комсомольскую и служебную характеристику «преступника», выступали в прениях, атмосфера накалялась, и уже на повестке дня стоял вопрос – а можно ли вообще доверять такому оружие, и может ли он далее находиться в рядах Советской Армии, если он не сберег свою семью?
 
От последнего слова виновный отказался. Он сидел, поникнув, на своей обшарпанной табуретке такой одинокий, такой несчастный, словно поверженный ангел, выкинутый из Рая. Его худые лопатки торчали, как те самые сложенные крылья ангелочка. Мне стало так жаль его, просто невыносимо… И тут я услышала:
- Слово предоставляется законной жене военнослужащего!
Я подошла к подиуму и произнесла примерно следующее:
– Уважаемый офицерский суд! Я чту ваши благие намерения и признаю неимоверные усилия по сохранения семьи – ячейки советского общества. Но, уважаемые товарищи судьи, давайте разберемся – кто сидит у вас на скамье подсудимых? Ни одного нарушения воинской службы. Ни одного порицания! Может ли кто-нибудь из его сослуживцев сказать, что он ненадежный товарищ? Ведь он в любой беде не сробеет, спасет! Собой защитит, свое отдаст! Может вы скажете, что он отличник боевой и физической подготовки, а дома гоняет семью? Так нет ведь. Наш дом всегда открыт для всех, и многие могли убедиться - этот человек добрый и надежный. А порядочен ли он в отношении с друзьями, приятелями? Да! Значит единственная его вина, что он посмел влюбиться… А ведь именно мне, его жене, было дано время, годы, чтобы мы с мужем стали единым целым. Но… я не смогла, у меня не получилось. Значит, надо судить меня за то, что не смогла сохранить семью, удержать мужа, что любовь и тепло подарила ему совсем другая женщина.
 
На что главный «судья» недоуменно произнес:
- Так вы его прощаете!?
Я ответила:
- От всей души прощаю. Более того, уезжаю на днях на историческую родину, так как готовы все документы, а здесь, я полагаю, мне больше делать нечего.
Занавес! Все присутствующие, как мне показалось, покидали зал недовольные, ошарашенные, негодующие. Но мне уже было все равно. Боли не было, как не было и желания больше оставаться в своем «советском гареме».
 
Вспоминая о прошлом
Сегодня, когда мы с дочкой вспоминаем тот эпизод из моей жизни, она часто негодует:
- Мам, как ты могла простить? Как ты вообще позволила той женщине остаться? Почему не боролась за папу? Может, он и не собирался с ней жить дальше, а потом, что ж делать, если ты уже уехала?
Да, было обидно, да было тяжело… Особенно, когда мне было с малышкой трудно, а муж, я слышала, живет и по сей день с той же самой Любой. Правда, детишек они с ней не нажили. Но я знаю, что у каждого из нас свои пути-дороги. Жизнь иногда нам подкидывает такие сюжеты, что сегодняшним душещипательным сериалам и не снилось. И мы должны суметь все пройти, через многое переступить, о многом забыть и, главное, должны понимать других людей, их поступки, учиться прощать.