Бесята (законченный отрывок)

– Други мои и подрузьи, – заговорщицки заговорил человек в сером сюртуке, которого все знали как Серейшего, – сегодня у нас не простое собрание. К нам в гости зашел член нашего головного отделения партии, что в Цюрихе. Мы не можем называть его настоящего имени, но он нам всем известен довольно хорошо, как Лютый.
 
Раздались жидкие аплодисменты.
 
– Собраты и соратья, я безмерно счастлив и очень радый, что меня пригласить к вас, – еще заговористее заговорил Лютый, – вы прекрасно знать, как тяжело клонировать лениных. Этот тип человеков чрезвычайно…
 
Серейший взглянул на Лютого и вдруг понял, что это никакой не Лютый, а Лысый: большая лысая голова на фоне куцого тела смотрелась очень комично.
 
Лютый меж тем продолжал говорить:
 
– Мне несколько сложно сказать мыслю, я долго жить Европа. Но хочу передать вам слова нашего лидера. Мы должны понимать, что у революционера две чести. Честь перед общество. И честь перед мы. Эти чести создают нам две морали, столько же любовей и дружб. Но мы должны с честью выходить из противостояния честей. И это наша третья честь. То есть у революционера чести разные и важные.
 
Серейший вспомнил лидера: вот уж кто лютен, так лютен. А это все-таки не больше, чем шут, фигаро. Там таких фигарей (или фигаров, Серейший не решил, как правильно) тьма тмущая. Они расползаются по отделениям вроде этого и читают проповеди – шарлатаны, не нюхавшие пороха, лишь декадентский кокаин.
 
Это мы тут лютей и революционнее каждого, злился Серейший. Мы тут прометеи, а не эти жалкие…
 
Этот главный – Наган, носит незаряженный пистолет: однажды ногу себе прострелил – идиотиссимо. А я лично из всего-то маузера положил пять городовых. Но я же не Маузер из-за этого, злился Серейший, становясь все каурее и каурее.
 
Любови у них, видите ли, две. Да у нас тут у каждого столько смертей, сколько нефтей в нефтяном пятне. Тьфу, заговорился, окончательно взбесился Серейший.
 
– Заткнись, – завопил он на Лютого, – врать и заливать ты гораздый!
Лицо у него было чистого кирпичного цвета.
 
– Мы тут столько кровей пролили за дело, а вы там, в цюрихах, языком горазды. Пшел вон, а то сейчас с тобой маузер заговорит.
 
– А что сразу я? – вскочил Маузер.
 
– Да не ты! А маузер, – Серейший достал пистолет, – пшел вон, Лысый! Никакой ты не Лютый. Иди макромы вяжи!
 
– Я это так не оставить, я подать жалоба.
 
Тут у Серейшего и лицо стало серейшим и весь он стал серейшен.
 
У Лютого от страха подернулась скула, и он в ужасах (у революционеров ведь два ужаса) выбежал вон.
 
– Ну вот, а теперь ребята дело такое: на три дня к теще ездил, как там наши в футбол сыграли?