Почему мы такими становимся

Воды темные, воды мутные разлились по лугам и несутся к морю, спотыкаясь в водоворотах. Отступила затянувшаяся зима, и весна рванула по всем фронтам. Вешние воды разлившегося Днепра дошли до забора домика Аниного детства. Воды текут, годы идут, маме уже 76, и Аня забирает ее на зиму, тяжело зимой старушке в доме с печным отоплением.

Савельевна с удовольствием зимует у дочки, квартира теплая, телевизор, Аня завтрак и обедом приготовит, и ужин подаст. С холодильника в любой момент доставай, что понравится. Соседка Роза заходит: «Не надо ли чего? Как здоровье?» Розе 70 лет, живет с мужем, дочкой и внуком, поговорить с ней можно, пожаловаться на долю. Роза слушает и поддерживает.

С ранней весны до поздней осени Роза с мужем на даче, их огородик кормит. «И живут же люди! - завидует им Савельевна, - уезжают на дачу». Засветило солнышко, на улицу выйти захотелось, только незадача, лифта она боится, замкнутого пространства, вот и сидит у телевизора.

10 лет Савельевна зимует у дочки, экономит пенсию, только с этой экономии толку мало. Сбережения тают, как снег, и убегают, как вешние воды, когда возвращается домой. Виной ее жизненное кредо: «Сколько той жизни осталось?» Не просто приходится Анне с мамой, в этом году совсем не ладили. То ли Аня постарела, то ли нервы уже не те, то ли финансы поджимают. За учебу дочки платит, влезла в долги. А Савельевне подай лучшее, проблемы ее не интересуют.

«На тот свет с собой все не заберешь», - упрекает Аню. Не один раз сдерживала раздражение Аня, чтобы не накричать, иногда срывалась, однажды едва преодолела нестерпимое желание взять за шиворот и выставить за дверь старушку: «Пусть там кричит и права качает».

Дома с соседями Савельевна ссорилась и мирилась ежедневно, исходя из менталитета присущего жителям их частного сектора. Особенно Савельевна отрывалась на соседке Наде. «На душе становилось легче, когда с кем-либо поругаюсь», - сама призналась. Надя терпела: «Лучше по-соседски смолчать».

При газификации поселка, Надя провела в дом газ и воду, Савельевна не стала тратиться: «И без удобств проживу, пенсия маленькая, не до шику!» Отказалась от водопровода, даже получив от дочки помочь, забот не хотела, но, Наде позавидовала и оговорила. Свой дом не ремонтировала, пусть разрушается, государство и дочка пропасть не дадут. Дом ветшал, давая повод жаловаться.

Савельевна потихоньку опускалась, стала одеваться в лохмотья, мол: «Посмотрите! До чего жизнь довела! Пенсия маленькая, мужа нет, дочка не помогает. Помогите, кто может!» То, что всю жизнь практически не работала, во внимание не принимала, завидовала у кого пенсия больше.

На фильмы реагировала однозначно: «Ишь, показывают богатых, пусть бы показали, как они работают. Что они землю копают?» Ассоциация порядочности сводилась к одному: «Честный тот, кто копает землю, а остальные трутни». Аня спросила: «Почему ты землю не копала?». На что получила ответ: «Врач сказал, моему сердцу вреден физический труд».

Савельевна обомлела, когда дочка получила квартиру. «Как королева жить будешь! Я так никогда не жила! - и черная зависть заслонила свет, уколола, - Из-за таких богатых как ты, такие как я, бедно живут». «Мама, я же это заработала», - оправдывалась Аня. «Что у тебя за работа, - парировала Савельевна, - землю копаешь?». Спорить бесполезно, если Савельевна не находила причину поругаться, она ее придумывала, постоянно что-то доказывала, из-за чего ее жизнь приобретала своеобразный колорит, кипела, бурлила и развлекала.

Время к старости хорошего человека делает лучше, а плохого хуже. Чем дольше Савельевна жила у Ани, тем больше вредила, выражая этим пренебрежение к достатку. Упрекала: «Ишь, не купила красной рыбки, на тот свет все не заберешь!» Или жаловалась: «С утра не ела, падаю», и кто не сочувствовал, становился личным врагом.

Савельевна перестала есть хлеб, картошку, кашу, стремясь за чужой счет наедаться «лучшего». Аня терпела, все понимала, но, становилась раздраженной и отдалялась от матери. Между ними росла стена вражды. Так прошла зима. Аня ждала весну. Савельевне тоже ждала весну, но, домой не хотела: «Как не крути, здесь лучше и есть над кем покуражиться». Перед отъездом попыталась спровоцировать скандал, Аня не поддалась.

И вот они приехали в домик на берегу, натопили печь, и Савельевна смягчилась. С печалью провожала Аню: «Вот ссорились, а расставаться грустно». И Аня переживала: «Жаль оставлять маму, - успокаивала себя, - впереди лето, 2 сотки огородика ее займут, подруги развлекут, будет и при деле и на свежем воздухе. Нужно отдохнуть друг от друга».

Виновато взглянула на сгорбленную мать: «Ма, до конца года не смогу тебе помочь. Ты уж проживи на свою пенсию. В следующем году заработаю денег, куплю путевки и вдвоем выедем на пару недель отдохнуть, куплю тебе новое платье. Надеюсь, мы доживем». Сказала «мы», потому что у самой со здоровьем нелады. Савельевна, казалось, не услышала. Слух был странный, слышала шепот, если хотела, и не слышала крик, если не хотела. Аня поцеловала мать и вошла в автобус. Савельевна стояла на остановке.

И вдруг, по щеке Савельевны покатилась слеза. Может, в этот момент она вспомнила, как выматывала каждый день дочке душу, а через пару часов забудет свое раскаяние, и снова будет жаловаться на жизнь, нищету и дочку. Но эта слеза прожгла Ане сердце: «Мамочка!»

Автобус катил по мосту через Днепр. Темный поток стремился к морю. Одиноко, среди реки, навстречу течению скользила пустая полиэтиленовая бутылка. «Такое мощное течение, а она плывет против, видно попала в водоворот, - нахлынуло, Аня глотала слезы, - Мамочка, я заберу тебя на следующую зиму, и съездим на отдых. Только доживи, мамочка! Почему мы такими становимся? Неужели я тоже стану такой? Может причина в бедности? А зависть вынужденная? Жизнь прошла, а хорошую жизнь видели только в фильмах? Может это водоворот жизни, и все в старости будем такие?»