Позывной - "Мордвин". История Победителя

Впервые имя Героя Советского Союза Михаила Девятаева я услышала в середине 80-х годов. Тогда в газете «Комсомольская правда» печатался цикл статей о Великой Отечественной войне, страна готовилась отметить 40-летие Победы.
Очерк о лётчике, сбежавшем из плена на вражеском самолёте, запомнился особо. Наверное, потому, что о нем было хорошо известно во многих странах, кроме нашей. Это поразило меня до глубины души, а имя его врезалось в память.

Через два года мы будем праздновать 70-летие Великой Победы. Уже подросло поколение людей, для которых та война – скорее театрализованное действие. И, наверное, это хорошо, ведь именно за мирную жизнь сражались солдаты в далеких 41-45 годах. Но наш долг перед ними – помнить о том, какой ценой оплачена сегодняшняя жизнь и не допустить повторения тех событий.

В последнее десятилетие о гвардии старшем лейтенанте «Мордвине» снят документальный фильм, ему посвящена страничка в Википедии, но по-прежнему его имя знакомо не каждому. Именно поэтому мне хочется рассказать сегодня историю жизни Победителя.

Он родился 8 июля 1917 года в посёлке Торбеево Пензенской губернии. Мордвин по национальности. Тринадцатый ребёнок в крестьянской семье. Отец умер, когда Мише было два года. Мать подняла всех, вырастила крепкими и самостоятельными. В шестнадцать он впервые увидел техническое чудо – настоящий самолёт прилетел в деревню забрать больного. И судьба юноши была решена, он отправился в Казань. Матери на прощание сказал: «Вернусь лётчиком».

Но дорога к небу оказалась сложной. Не найдя сразу, где учат «на лётчиков», он поступил в речной техникум, с успехом (по-другому не умел) закончил. В техникуме занимался в аэроклубе, по окончании стал курсантом военного училища. Слово сдержал, в 1939 году приехал домой в отпуск лейтенантом, со словами: «Мама, я лётчик» обнял родных.

Великая Отечественная застала его под Минском. Уже 23 июня Михаил Девятаев участвовал в воздушном бою. На третий день войны он сбил вражеский самолёт. На четвёртый сам попал под огонь "Мессершмита" и выпрыгнул с парашютом из горящего истребителя. Тогда же все могло и закончиться, если бы не его природная находчивость и хладнокровие. "Мессершмит" попытался расстрелять лётчика, но Михаил стянул стропы и камнем полетел к земле. В ста метрах он дал парашюту раскрыться и спасся. Сколько ещё подобных эпизодов пришлось ему пережить!

К лету 44-го года он сбил девять вражеских самолётов. Пять раз сбивали его. У него были прострелены рука и нога. Лежал в госпитале. Врачебная комиссия определила его в тихоходную авиацию. Полтора года, как герой фильма «Небесный тихоход», летал на "кукурузнике", но потом дошёл до Покрышкина и добился возвращения в истребительный полк. К 1944 году Девятаев был награждён орденом Ленина, двумя орденами Красного знамени (первый получил в июле 1941 года за сбитый в первые дни войны пикирующий бомбардировщик), орденами Отечественной войны 1 и 2 степеней, медалями.

13 июля 1944 года его жизнь перевернулась. Накануне наступления под Львовом он сделал три боевых вылета. Уже на заходе солнца поднялся в четвёртый раз и был сбит над вражеской территорией. Покидая горящий самолёт, ударился головой о хвост, очнулся в землянке среди таких же как он, раненых и обгоревших лётчиков, в плену. На допросах держался достойно, никого не выдал, о чем в его допросном деле сохранилась запись: «Доверия не заслуживает, слишком мало для своего звания знает о положении полка, в котором служил».



В концлагере двести пятьдесят лётчиков держали отдельно от остальных заключённых. Не смотря на ранения и ожоги, эти люди были опасны. Слишком хорошо им был знаком вкус победы, за плечами у каждого – Сталинград, Курская дуга, Киев, Севастополь и многие другие освобождённые города.
Даже привезли их сюда не эшелоном, как остальных, а транспортными самолётами.
Вокруг барака валялись детские вещи, горшки, чья-то одежда. Когда кто-то решил спросить что это, охранник со смехом указал в сторону крематория: «Юде (евреи), там».



Бежать и как можно скорее – эта мысль не давала покоя и очень скоро получила реализацию. Несколько человек во главе с Михаилом Девятаевым ложками и мисками прорыли подкоп до самого проволочного ограждения. Копали ночью голышом, чтобы не испачкать одежду, не дать повода заподозрить неладное. Когда свобода была близка, подкоп обвалился и был обнаружен фашистами.
Девятаева и ещё двух пленных судили в Берлине. Приговорили к расстрелу. Выполняя приказ Гитлера о недопустимости оскорбления столичной земли вражескими костями, всех приговорённых перевезли в лагерь смерти Заксенхаузен.



Как вспоминал сам Михаил Петрович, ночью всех смертников вывели на улицу, «зажали» между бараками. Это был путь в крематорий. Люди стояли в очереди, не догадываясь, что их ждёт.
На Михаиле была обожжённая гимнастёрка со следами от орденов Красного знамени и Отечественной войны. Может быть, это сыграло решающую роль? Внезапно он почувствовал, что в темноте кто-то взял его за руку и потянул в сторону. А он в свою очередь потянул своего товарища Ивана Поцула. Их отвели в безопасное место. Там члены подпольного комитета спасли Михаилу Петровичу жизнь, заменив его жетон жетоном умершего заключённого. Лётчик Девятаев стал учителем из Киева Степаном Никитенко.

Целый месяц «Никитенко» работал топтуном, испытывал обувь немецких фирм. Люди очень быстро слабели, голодали. Пайка в 200 г хлеба вперемешку с опилками и похлёбка из брюквы постепенно превращала здоровых мужчин в скелеты, обтянутые кожей. Топтуны же в добротных ботинках по специальной дорожке должны были за день пройти тридцать пять - сорок километров. Выдерживали немногие. Те, кто спотыкался, падал, отправлялись в крематорий.



Через месяц измождённого, но все ещё физически сильного Михаила вместе с полутысячей других таких же «счастливцев» в товарных вагонах переправили в секретный лагерь на остров Узедом в Балтийском море, где в ракетном центре Пенемюнде шли разработки нового оружия Третьего рейха — крылатых ракет «Фау-1» и баллистических ракет «Фау-2». Ракеты уже были созданы и проходили успешные испытания. Для окончания работ не хватало малости – мощность и дальность полёта не позволяли с земли ударить по Лондону и Нью-Йорку, ради чего, собственно, и создавались. Центр охранялся несколькими авиационными и зенитными полками.

Самой тяжкой для заключённых была работа аэродромной команды: они засыпали воронки, носили замес из цемента. Но именно туда стремился попасть "Никитенко". Родная стихия аэродрома всколыхнула мечту о побеге. Об этом грезили многие, понимали, что в живых здесь, на секретной базе, никого не оставят. Но как сбежать? Вокруг столько охраны, полки самолётов….

Однажды Михаил стал свидетелем расправы над беглецом-югославом. Его на глазах у всего лагеря затравили собаками. Чтобы умер не сразу, обмотали шею обрывком брезента. Страшные крики несчастного долго преследовали Девятаева по ночам.



Аналитик и стратег по натуре, от идеи побега он не отказался, понял лишь, что побег необходимо готовить. Тщательно и осторожно. И для этого сколотил команду проверенных людей, единомышленников. Бежать решили на самолёте. Приглядели для этой цели двухмоторный "Хейнкель-111", потому что он летал чаще других. В несколько пар глаз вели наблюдение за распорядком дня на аэродроме: когда заправляются самолёты, когда команды уходят обедать.
Михаил все чаше заглядывал на авиационную свалку, взглядом изучал приборную доску "Хейнкель-111". Но последовательность операций запуска моторов оставалась загадкой. Помог случай. Пилот "Хейнкеля" решил покрасоваться перед расчищающим снег на капонире Девятаевым. Заметил наблюдавшего за ним заключённого, усмехнулся и демонстративно показал все фазы включения приборов. «Вот, мол, смотри, недотёпа, на настоящих ассов». Михаил ликовал! Он, конечно, понимал всю безрассудность побега: самолётом управлял экипаж из шести человек, а ему одному предстояло поднять машину в воздух. Но надежда звала и манила.

План бегства был проработан детально: кто уберёт охранника, кто расчехлит моторы, кто снимет струбцинки с закрылков. У каждого была своя роль и задача. "Степень риска все понимали: может поднять тревогу охрана; может неожиданно кто-нибудь появиться у самолёта; машина окажется без горючего; не запустим моторы; могут, быстро хватившись, загородить полосу взлёта; могут вслед послать истребители; могут возникнуть и непредвиденные осложнения. Сам я мысленно думал: шансы — один из ста. Но отступать мы уже не могли. Мы уже сжились с мыслью: "В обед хлебаем баланду, а ужинаем дома, среди своих", — и самолёт уже называли не иначе как "наш "Хейнкель". 7 февраля решили: побег завтра или никогда", – вспоминал Михаил Петрович.

8 февраля 1945 года начиналось как обычно: построение на плацу, составление команд на работы. Бригадир аэродромной команды отобрал десять человек (больше в самолёт не поместится). Все советские, но не все посвящены в планы побега. До полудня засыпали воронки от бомб, потихоньку наблюдая за охраной. Когда охранники ушли на обед, оставив за старшего вахмистра, Михаил скомандовал: «Пора!».
Из десятерых членов команды в план побега были посвящены только четверо. Самый решительный Иван Кривоногов ударил фашиста железным крюком по голове. Отступление стало невозможным. Теперь нужно действовать быстро и слаженно. Пётр Кутергин обувными колодками добил часового, надел его шинель и форменную шапку с козырьком, повёл «пленных» к самолёту. Не дожидаясь остальных, Девятаев первым подбежал к «Хейнкелю», вскрыл дверь, забрался в показавшуюся необъятной кабину, сел за штурвал, стал заводить моторы. Ничего не получилось…

Приборы показали отсутствие тока в цепи самолёта. Открыл крышку аккумулятора – его не было. Это был конец и провал. У Михаила подкосились ноги, он упал на пол. Кое-как сполз к двери. В это время подоспели остальные члены команды. «Почему не заводишь мотор?». Он объяснил почему. Кто-то вспомнил, что похожая на аккумулятор штука стояла неподалёку за ангаром. Все вместе кое-как подкатили тяжелейший аппарат к самолёту. Подключились, моторы заработали.
Все погрузились внутрь, обманным путём смогли прорулить по полосе довольно большое расстояние. Вдоль полосы с двух сторон стояли полки вражеских самолётов, вокруг которых занимался своими повседневными делами обслуживающий персонал. Чтобы в нем не опознали пленного, Михаилу пришлось раздеться догола. А на улице минус два…

Но самое страшное было впереди. "Хейнкель» резво бежал по полосе, уходящей в море, но отрываться от земли не спешил. Пришлось разворачиваться. Взлететь не удалось. По полю уже рассыпались зенитчики, из столовой наперерез беглецам выскочили пилоты. Самолёт окружают, мешают движению. Товарищи Михаила кричат за спиной: «Взлетай!». Но это слишком опасно, приходится вновь развернуться. И опять пробег по полосе под уклон навстречу морю, но хвост от земли не отрывается, взлёта не происходит. Не сразу он понимает, что триммер (подвижная, с ладонь шириною плоскость на рулях высоты) стоит в положении "посадка". Что делать? Как преодолеть сопротивление штурвала? Ему, вес, которого не превышает сорок килограммов? «Помогайте» - прокричал он товарищам. Три худых тела навалились на штурвал, тот поддался, рывками пошел вниз, самолёт взлетел, стал набирать высоту. От счастья товарищи Девятаева бросили штурвал, хором запели «Интернационал». И тут не успевший набрать высоту самолёт стал снижаться к воде. Михаил закричал так отчаянно и громко, что не только перекричал пение, заглушил шум моторов. От страха они все трое так навалились на штурвал, что самолёт круто ушёл вверх. Ещё чуть-чуть и конец. Управлять самолётом втроём – нереально. Он сумел очень быстро сориентироваться, разыскать пресловутый триммер, поменять его положение. «Хейнкель» оказался послушным, дальше все шло как по маслу.

Понимая, что погоня неизбежна, Михаил полетел не к своим, а на север в сторону Норвегии, вдоль моря. Минут сорок Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Владимир Соколов, Владимир Немченко, Фёдор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец, Пётр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков летели в облаках. Когда стала видна земля, повернули на юго-восток. На высоте более двух тысяч метров у людей в полосатых робах от холода сводило судорогой тело, но они были счастливы.

Скоро на земле появились обозы, колонны людей и техники, приближалась линия фронта. Когда в них стали стрелять, беглецы поняли – дома. Два зенитных снаряда достигли цели, их подбили. А это значит, что нужно скорее садиться. Внизу фронтовая дорога, опушка и за ней относительно ровное поле. Вот на это раскисшее от слякоти поле и приземлились юзом, взрывая землю выпушенными шасси. Наблюдавшие за неуклюжей посадкой «Хейнкеля» артиллеристы 61-й армии ломанулись опушкой за «языком». Опасаясь выстрелов, из-за кустов прокричали: «Фрицы, сдавайтесь!» И услышали в ответ странные в разнобой голоса: «Мы не фрицы! Мы свои!». Подойдя к самолёту, бойцы увидели незабываемую картину: скелеты в полосатой одежде и деревянных башмаках, окровавленные и грязные смеялись и плакали навзрыд, повторяли: «Свои, наши».

В штаб своей дивизии артиллеристы несли их на руках. И не зря! Узники передали руководству Советской армии стратегически важные сведения о секретных заводах на острове Узедом. Михаил скорректировал бомбардировку ракетного центра. Уездом был разгромлен.

А потом были допросы, очные ставки, унизительные проверки и опять Заксенхаузен, где после окончания войны советской военной администрацией был организован фильтрационный лагерь. Сюда были помещены те, кто подозревался в предательстве, те, кто сотрудничал с фашистской властью и считался врагом. До 2 ноября 1945 года Девятаев находился в фильтрационном лагере. "Это твой лагерь?" — спросил меня энкавэдэшник. "Да", — отвечаю. "А в каком блоке сидел?" — "В тринадцатом". А он мне: "Хорошо, здесь и будешь опять сидеть". — Раз был в плену и выжил — значит, изменник Родины, я с этим пятном много лет прожил уже и после освобождения, когда домой вернулся, — рассказывал Михаил Петрович.

Ему помог Сергей Павлович Королев, изучавший разбомблённый ракетный центр Пенемюнде. Доставленный из лагеря Михаил показывал то, что знал: места дислокации установок, подземные цеха. Нашлись даже узлы ракет…
Подземные цеха разбирались до винтиков, перевозились в Подмосковье, заново собирались, и впоследствии на их основе создавалась так называемая «Королевская фирма». С Михаила взяли подписку о неразглашении.

В ноябре 1945 года его отпустили из лагеря, демобилизовали, он вернулся домой. О небе и полётах можно было забыть. Будучи дипломированным капитаном, он устроился дежурным по вокзалу в Казанском речном порту. В 1949 году стал капитаном катера, а потом одним из первых капитанов пассажирских судов на подводных крыльях "Ракета". Позже водил по Волге "Метеоры".

В 1957 году Советский Союз произвёл запуск первого в мире искусственного спутника Земли. Все причастные лица были удостоены наград и званий. В том числе и Михаил Девятаев. За вклад в советское ракетостроение он был удостоен звания Герой Советского Союза. Ему были возвращены все боевые награды, заслуги признаны. Михаил Петрович стал почётным гражданином Республики Мордовия, городов Казани (Россия), Вольгаста и Циновичи (Германия). В Торбееве открыт мемориальный музей героя. Он умер в 2002 году. Ему было 85 лет.



Фотографии взяты из интернета.