Кувырок Маши Карякиной

- Вы меня слышите, Маша? – голос словно прорвался сквозь прочный заслон сна. С ней это часто бывало. Задумается о чем–то, отключится и витает в небесах.
- Вполне, - она говорила бодро, пытаясь припомнить, что именно говорил Андрей Николаевич.
- Два дня я пытаюсь до Вас достучаться. Умоляю, переделайте доклад со всеми моими замечаниями. Мне он нужен сегодня.
- Без вопросов, - не поднимая глаза, пробормотала Машка, ощущая на своем лице воздух, словно сотканный из мыла и парфюма.

Едва Андрей Николаевич закрыл дверь своего кабинета, как его личная секретарша, прочно обосновавшаяся напротив Машки, незлобливая, но неприятная Элеонора ( впрочем, в натуре, самая обычная Ленка), тут же продолжила свою нескончаемую исповедь:

- Девочка, не клади на него глаз… поздно. Он непробиваем, как надежная стена. Он – начальник. И то, что он улыбается, это ни о чем не говорит. Это его имидж. Он всегда должен быть на высоте.

- А при чем тут я, - не отрываясь от компьютера, проговорила Машка, - мне он не нужен, это ты без ума от него… Вы любовники?

- Мы не любовники, но могли бы ими быть, - шепотом сказала Элька, не прекращая красить свои ногти, - я человек свободный, независимый и потом… мне тридцать…

- Да, тебе уже рожать пора, - брякнула Машка, - вся высохла, Андрея Николаевича ожидаючи. Вон из экономического отдела Петр, говорят, не раз тебе предложение делал.

- Делал, - Элька внимательно оглядела Машку, обратив внимание на ее четкий профиль и чуть припухлые губы, - но понимаешь, Петя… это, когда уже все… ну, ты понимаешь, когда дальше остается серая дыра … Да, ты еще не поведала мне, как попала сюда? Блатная?

- Эль, - Машка перевела на нее свои серые глаза, - ты не даешь мне работать… Как, как? Просто. Не попала на актерский в «щуку», а подружка прошла. Вот моя маман, актриса, ее фамилия, конечно, не настоящая, Ларина, подбросила мысль своей знакомой, та своей знакомой, и вот я здесь…


- Почему не прошла в «щуку», - вся обратилась в слух Элька, - с твоими связями…

- Ах, брось, везде люди, - пробурчала Машка, - не так прочла стихи… не знаю, может, не понравилась… лицом «не вышла». Маман сказала, что я туда не гожусь. И вообще, она была против… А куда мне еще идти, это с моими «тройками». Но главное, маман и не хотела «второй» Лариной… Путано все это, Эль. Да и надо ли ворошить? А подруга Катька счастлива. Уже на 3-м курсе. И ничего. Даже в кино предлагали. А сама внешне, я имею ввиду, так из себя, ничего особенного… Я же курсы окончила и сюда подалась. Удовлетворена? Можешь болтать по этажам, кто я, мне как–то это без разницы.

Элеонора фыркнула в ответ. Она сидела в приемной десять лет и все десять лет сопровождала своего начальника на все деловые встречи, выполняла его мелкие поручения, стараясь не подпустить других к этому важному «телу», чему, в общем-то, Андрей Николаевич особо не сопротивлялся. Машка, закончив работу, двинулась в кабинет начальника, но ее перехватила Элька со словами: «Он сейчас говорит по телефону… дай мне, он освободится, сама отнесу. Будут пожелания, тебе передам. Иди погуляй, отдохни, цыпа…»

Что-то было в этом уважаемом всеми Андрее Николаевиче такое, что, когда он входил в приемную, у Машки начиналось учащенно биться сердце, а колени дрожать, будто она входила в холодную воду. Его глаза смотрели так внимательно на нее, что она терялась на мгновение, только кивала головой, боясь поднять ее вверх… Но тут же себе приказывала:

– Машка, выбрось всякую чушь из головы, ты что, глупенькая? Подумаешь, начальник … У самого жена и дочь, а он все старается всем женщинам «подарить» свою неподражаемую улыбку, как счастливый молодожен…

Элька стояла всегда на «верхней палубе» и чуть–что заприметив, всех дам отшивала от начальника дурацким словом «цыпа». Машка не была среди них первой…

Ее подруга Катька, которая прошла в «щуку», по мнению Машки, чрезвычайно удачливо – несчастливая особа, хотя и строго следовала всем советам Машкиной маман, но не очень ее любила. Катька каждый год уговаривала Машу попробовать еще поступить в театральный, нетерпеливо твердя с занудливыми нотками:

- Машк, пойми, ты талант. Все в школе о тебе так говорили. Можно не в «щуку», можно еще куда–то податься. Чем ВГИК плох? Или пойди в Щепкинское… Господи, а сколько сейчас семинаров, которые ведут «потолочные» (т.е. самые известные) режиссеры. Что ты сидишь в своем офисе, как пришитая. Ты что, собираешься всю жизнь за других доклады переписывать? Выкинь эту дурь из головы. Это не для тебя, уж поверь мне…

Услышав Катькины рассуждения, мать Маши закатывала глаза в потолок и, глотая воздух, как рыба на берегу, говорила:

- Стоп, девочки, стоп! Дышите глубже, - при этом, от переполнявшего ее волнения, она сама хваталась за стакан с водой. - Маша, ты довольна работой? Нет, не отводи глаза, прошу, будь с матерью откровенной…

Машка откровением, тем более с матерью, никогда не отличалась. Но маман была нетерпелива. Себя она считала высококлассной актрисой. А в Машке она не видела ничего. Ни внешности, ни фигуры, ни таланта. А вот Катька, словесно задвинутая Лариной на задворки театральной жизни, не была столь категорична. И Машка Карякина это понимала. Уж она, если бы и стала актрисой, то фамилию покойного отца, известного хирурга, профессора Игоря Карякина, ни за какие бы коврижки не променяла.

- Лизавета Петровна, - с улыбочкой парировала Катька, - Вам сколько лет? То–то, молчите! А Машка молода и у нее настоящий, от бога, талант! Да, не прошла, и что с того? Многие не проходят!

- Катя, - перебивала ее Ларина, снисходительно посматривая на свою «бесталанную» дочь, - вот Вы чувствуете себя на своем месте? Скажите, как думаете. Только без «лапши», как у вас это сейчас принято…

- Увольте, уважаемая Лизпетровна, - проговаривала медленно Катька, - я не бог весть что на этом «небосклоне», но без работы не останусь. Меня ТЮЗ в Москве уже готов взять. Да, да, и не смейтесь. И я счастлива… А знаешь, Машк, - оживилась Катька, - Леха Невада, ты должна его помнить, он учился на два класса старше нас, ну такой еще белобрысый, с хитрыми глазами, собирается через год фильм ставить. У него уже два сценария взяли. Он сейчас третий пишет. Он же на режиссерском. Талантлив, как черт. Кстати, о тебе спрашивал. А мне и сказать нечего…

- Маш, ты как знаешь, но я не одобряю Катиных порывов, - вскользь заметила маман, - и этот ваш Невада мне хорошо известен. Да, он неплох, но до известности ему еще далеко…

- Лизпетровна, - взорвалась Катька, - Неваде всего двадцать. Через пять лет он о себе заявит. Уверена, что о нем заговорят. Машк, я к чему? Вон в «щепке» через месяц экзамены. Вот тебе стихи Ахматовой и проза Чехова. Готовь по своему вкусу. Проверю! Чао!

… Машка даже лучшей подруге не говорила, что она встречается с Лешей, переписывается по «электронке», в курсе всех его дел. Но считает его хорошим и надежным другом. Она перечитала все его сценарии и внесла кучу всяких предложений, которые тот принял.

Как–то Машка ему сказала, что знает о том, что Катька в него влюблена. Он помолчал, потом ответил, зачем–то встав, словно собирался делать доклад: «Маш, но это не то, что надо… Я сам пока не разобрал, но я к тебе неравнодушен…» Он просил в тот вечер у Машки прощения, размахивал руками, как мельница, читал ей Маяковского и вел себя… как настоящий влюбленный дурак. Но Машка только улыбалась.

- А я люблю своего начальника. Он красивый и умный, - она съежилась и провела ладонью по щеке Невады.

- … и женатый, - добавил он.

- Это пустяки, - ответила Машка, - мы можем стать любовниками.

- Можете, - сказал Невада, - но это безнадежно! Он не уйдет от жены. И тебя съест твоя маман. И ты в театральный собралась. Собери все это в кучу. Что получится?

- Ни-че-го… хорошего, - быстро произнесла Машка, - но в жизни, Невада, вообще мало хорошего. Ну, такая жизнь.

- Только ты запомни, что я тебя всегда буду любить.

- Запомню… Я памятливая.



…Через три года Элеонора и Андрей Николаевич стали жить вместе. Он ушел от жены. А Леха Невада и Катька поженились. Машка Карякина стала учиться в «щуке». Актриса Ларина ушла на пенсию. И целыми днями возилась на даче с цветами. А еще через год Маша снялась в своем первом фильме - фильме, который снял режиссер Невада.