Написано краской из моего поседевшего волоса.

Ты для меня будешь птицей, крохотной точкой -- альбатрос над морским простором,
ты будешь летать, кувыркаться, кружиться,
но не со мною,
тебе до меня нет дела,
до человека, до крохотной точки, ненужной тебе, на берегу.
Руки протянуты отчаянным жестом, слепым, молящим --
я без тебя не могу.
А ты кувыркаешься там, далеко, не достать, наслаждаясь полётом пьянящим,
с другими, такими, как ты -- не породы моей, не людьми,
с питомцами неба, с отродьем звенящей мечты и бескрайних морей.

Ты для меня будешь солнцем, но маленьким, стеклянным, мыльным и радужным.
Будешь мечтой и через секунду исчезнешь, все время, все время что знаю тебя --
ты через секунду исчезнешь, счастье лопнет и не вернётся,
тебя не поймать, и увидеть дано не каждому
за тонкими стенками мыльными -- свет и стекло, шарик стеклянный, тепло обжигающее.
Тебя удержать я бессильна, ладонь протяну -- ведь не дашься, она ничего не коснётся,
Лишь, может быть, искорки бывшего счастья радужного --
на пряди волос, чтобы тут же растаять.

Прости за строки слезливые и ропщущие,
ведь всё равно ты никогда их не прочитаешь,
нет дела тебе -- альбатросу, стеклянному свету,
созданию неописуемому, неподвластному --
до строчек моих дела нету, до мелких забот и несчастий.

Ты для меня будешь тёплой, чужой, отстранённой, сердитой.
Но ведь я же помню, я помню, всё помню -- твой бок под ладошкой, так было тогда хорошо,
в руке -- рука, тогда я жила, тогда я была недобита ещё пока,
недоунижена, недорастоптана,
страшно сказать -- живая. Я даже радоваться могла, что ты приезжаешь,
и -- трудно поверить! -- я не плакала даже тогда в какие-то дни.

Ну разве с нами, с мёртвыми, можно так -- отшвыриваешь, унижаешь?

Оживи меня. Позвони.