Дед (ко Дню Победы)

Сегодня дед с утра почувствовал себя плохо. Щемило сердце, ныло раненое плечо, в правом виске постоянно пульсировала боль. Он долго лежал, потом с натугой встал и, шаркая ногами, пошел на кухню. Налил воды, но пальцы, онемев, разжались, и стакан упал на пол, рассыпался звонкими осколками. Из комнаты тут же выглянула невестка, пламенея ярко-красной головой (выкрасилась позавчера, дед тогда аж плюнул в сердцах: уже 50 лет – а все туда же). Невестка зло скривила губы, и ничего не сказав, громко хлопнула дверью. Дед, неловко нагнувшись, собирал остатки стакана. Он вдруг остро ощутил свое одиночество, подумал, что, наверное, зажился на этом свете, и уж пора ему ложиться в землицу, которую когда-то так щедро полил своей кровью.

Первое свое ранение получил он под Смоленском, в самом начале войны. Немцы наступали, не давая передышки нашим войскам, пускали в ход авиацию, танки, пехоту. Их рота обороняла небольшую высотку уже третьи сутки. Держали из последних сил, вгрызаясь в землю. И тогда молоденький лейтенант поднял их в атаку. И дед, тогда еще безусый солдат - Сашка, рванувшись вперед, вдруг почувствовал, как что-то кольнуло в плечо. Он пробежал еще несколько шагов и упал, уткнулся лицом в траву. И уже теряя сознание, продолжал зажимать рану рукой, ощущая, как горячая кровь толчками выливается на землю. Тогда его спас Витька, школьный товарищ. Дружили с детства, сидели за одной партой, и на войну ушли вместе, приписав себе в документах лишний год.

Витька тащил его до санитарной машины, и изредка, приходя в сознание, Сашка слышал, как он всхлипывал то тише, то громче, приговаривая: «Держись, ты только держись». Витька сдал его санитарам, а сам тут же убежал обратно, туда где, не умолкая, гремел бой. Дед смутно помнил, как везли их на полуторке, и рядом с ним в забытьи стонали такие же раненые, как он.

А Витьку дед так больше и не увидел. Уже после войны узнал, Витька погиб под Москвой зимой 1941 года. Сашка часто вспоминал друга: его щуплую фигуру, белесые волосы, голос. Но что странно, никак не мог вспомнить его лицо. Как будто что то стерлось в памяти, оберегая душу солдата.
Сильно хлопнула входная дверь. Это пришел внук. И сразу же из комнаты донеслись звуки музыки. Тяжелый рок заполнил квартиру, надоедливо заползая в уши.

Внук вошел в кухню, грохнул на плиту чайник.
- Дед, хлеб подай.
Дед суетливо подошел к шкафу, открыл дверцу, но руки опять подвели его, и дверца с шумом закрылась. Невестка тут же вышла из комнаты, в сердцах выхватила хлеб у него из рук. Дед смотрел, как она зло режет буханку на куски. Вот со стуком поставила тарелку на стол, смахнув крошки в мусорное ведро.

Тогда, под Сталинградом, обороняясь, они знали, что надо, во что бы то ни стало отстоять город. Полевая кухня где-то застряла, а, скорее всего, разбомбили ее фашисты, и на третьи сутки старшина, достав всеми правдами и неправдами твердый брусок хлеба, аккуратно разрезал его на кусочки, бережно смахивая крошки в большую заскорузлую ладонь. Сашка так и не успел тогда откусить от него ни кусочка, он зажал его в руке, и тут фашистская пуля достала его. После операции, уже очнувшись в палате госпиталя, Сашка увидел на тумбочке пыльный слипшийся кусочек хлеба. Он долго потом берег его, носил в кармане шинели, пока хлеб совсем не высох и не рассыпался в мелкие крошки.

Дед прошел в свою комнату. Вытащил из альбома фотографию покойной жены, вглядываясь подслеповатыми глазами в родные черты. Вспомнил, как после войны встретился с Ниной здесь же в родном городе. Он как-то сразу прикипел к ней душой, да и она отвечала взаимностью.

Дед прикрыл глаза, ясно увидел, как трудно пришлось им в первые годы. Работали вдвоем на стройке ради квартиры, и только через пять лет получили вот эту – двухкомнатную. Сколько же радости тогда было. Через год родился сын Юрка. И они с Ниной долгими вечерами мечтали о том, как вырастет сын, и будет жить лучше их, потом пойдут внуки, и в старости можно будет отдохнуть среди любящих людей. Потом уже, когда сын вырос, дед все мечтал о том, как сядут они с ним за стол и он расскажет Юрке обо всем: и про Витьку, и про молоденького лейтенанта, и про своих однополчан, с которыми ходил в атаку, спал под одной плащ-палаткой, хоронил друзей.

Сын ушел в армию, потом сразу же привел невестку в дом. Стал нелюдимым, с отцом почти не разговаривал, а когда умерла Нина, как будто перестал замечать его. После работы ужинал и уходил в комнату, к телевизору.

Дед долго перебирал в шкафу свои боевые награды, хотел, было зайти в комнату к сыну, но так и не решился. Он давно понял, что сын терпел его только ради большой пенсии, и если бы не это, доживать бы ему свой век в доме престарелых. Опять заломило висок, дед потер лоб рукой, но боль не отпускала.
И опять память бередила сердце. Форсирование Вислы. Сколько полегло тогда наших солдат. Не успела их рота закрепиться на другом берегу, как налетела стая мессершмиттов, сбрасывая на их головы тонны раскаленного металла. Солдаты наскоро окапывались, пытаясь удержать позиции. Эта бомба упала совсем рядом, и Сашка, уткнулся головой в бруствер окопа, удивляясь, какая тишина вдруг наступила. Из ушей тонкой струйкой потекла кровь, и в голове вспыхивали миллионы ярких искр, вызывая страшную боль. Плацдарм тогда все-таки удержали. Ценой невероятных усилий, смертей, крови. Но выстояли, и с боями продвинулись вперед. Но уже без Сашки. Уехал долечиваться в госпиталь.

Дед лег на кровать, хотел дотянуться до тумбочки, чтобы взять лекарство, но не смог. Он плотно сомкнул веки, и вдруг совсем ясно увидел Витьку, его лицо, веснушчатое, курносое, со смешно оттопыренными ушами. Витька широко улыбался, махая ему рукой. Дед счастливо вздохнул, и из под неживых уже век скатились слезинки. Он не слышал, как в комнату вошел сын, склонился над ним, и вдруг заплакал. Заплакал громко, не скрываясь, прижимаясь щекой к холодной дедовой руке.