Я родилась (окончание)

Эльза Железняк

В нашей семье прибавился новый жилец, назвали Лёней, но прожив немного времени, мальчик умер. Через год родился Коля. Мальчику было два месяца, когда девчонки, старшие мои сёстры, Валя и Нина нянчились с ним, играя на берегу ляги положили спать под лопухами, высотой до двух метров и потеряли место. Время передвигалось к осени, и земля не была уже такой приветливо-ласковой. Но тут на беду девочкам возвращалось коровье стадо с пастбища, а они кинулись искать братика, который мирно посапывая спал. И не найдя ребёнка, девчушки подняли громкий плач, на который сбежалось несколько человек взрослых. Прочесали буйные заросли лопуха, мальчик нашёлся, но, видимо лежание на подстилке из листьев простудился, и через несколько дней он умер.

Смертность детей в послевоенные годы была очень высокой. Маме казалось, что место, на котором они поселились несчастливое, и всё время мечтала куда – нибудь переселиться. И как-то мама сказала отцу, что ожидает ребенка. Была весна на исходе, когда она почувствовала шевеление. Им так хотелось общего ребенка, что было уже все равно, кто будет мальчик или девочка. Беременность протекала так легко, что бабушка Мария ничего не примечала за невесткой. Наступил сентябрь, и пришло время копать картошку. Уборка урожая для крестьян всегда важная пора времени года, когда нельзя упустить ни один погожий день, который год кормит и подводит итоги крестьянского труда. Работа спорилась и неубранной осталась небольшая делянка, когда у матери начались схватки. Воды отошли, когда мать несла два ведра клубней на место просушки. Она сказала отцу о приближающихся родах, попросила его наносить в бочку воды, чтобы затопить баню и позвать бабку повитуху, а мама пошла и легла в доме на тёплую лежанку, в ожидании прихода бабки-повитухи. Тут пришла бабушка и стала её спрашивать:


- Арина, чого ж це ти розляглася? Там залишилось усього ничего, треба ж докопати! Чого оце вилежуватись? – Удивилась бабуська.

-Захворала я.- Ответила мать, стараясь не стонать.

-Ты дивись, робота ще е, а вона хворіти надумала. – Рассердилась бабушка. - Микита, а Микита ти чого ж мовчишь?

- Мам, видишь, что Арине и в самом деле не совсем хорошо. Собирайся, сегодня переночуешь у Марины, чтоб тебя не беспокоить. А картошку завтра докопаем.- Заступился отец.


Запряг лошадь и позвал бабушку ехать к Марине. Она долго не могла успокоиться, отчего это её выпроваживают из дома, и шла к телеге, бурча себе под нос.


Вернувшись от сестры, он выполнил все распоряжения матери, сходил к бабке Халанихи, и попросил, чтобы та приняла роды. Повитуха уже не удивилась этой просьбе, привыкла ко всему, сказала, что придёт через четверть часа и отец поехал по своим делам. А старая женщина принялась мыться и переодеваться, чтобы принять в этот мир нового человечка.
А в это время бабушка жаловалась тетке Марине:

- Я їй кажу, чого ж ти на пічь залізла, ще картопля ні викопана, а вона мені каже «захворіла я». Робота ще не скічена а тут на тобі, будь ласка баню затопили, лікуватися буде! Хiба сьогодні банний день?

- Мам, ну что разве ж она не человек и не может заболеть? – Спросила тетка. зная о том, что в скором времени снова станет еще раз тётей.

- Та чого ж не може? Але ж треба спочатку дороби справу, а потім вже лягай собі, та хворiй! – Не унималась рассерженная бабушка. – Ось и до тебе доправили, наче в хаті я вже зайва i заважаю начебто .

А в жарко натопленной бане в этот момент родилась девочка, то есть Я. Бабка перерезала пуповину, перевязала её суровой ниткой и стала меня купать. Я, видимо, очень испугалась той обстановки, что кричала не переставая. Бабка внимательно осмотрела принятого ребёнка и вынесла вердикт:

- Арин, а девчонка - то у тебя горластая, точно Русланова голосистая! Но маленький язычок всё ж таки нужно подрезать.


И что вы думаете, подрезала, предварительно нагрев нож на каменке. С тех пор я не люблю жаркой бани и боюсь всяческих операций.

Помню такой случай: после окончания третьего класса, у меня практически поменялись все зубы за исключением одного. Новый зуб уже прорезался, а старый приросший к десне одной стороной не хотел покидать насиженного места, и висел на «ниточке». К своему сокровищу, боясь боли, не разрешала даже прикоснуться.


Однажды мама шла в магазин, и я, как обычно увязалась за нею. Не ожидая никакого подвоха со стороны матери, по дороге мы зашли в амбулаторию, к тёте Гале Журавлевой, которая там работала санитаркой или медсестрой, я не помню. В ходе разговора с мамой, она обратилась ко мне с вопросом: А що це у тебе стирчить? Я ответила, что зуб. Удивившись такому положению зуба, начала уговаривать меня, чтобы я его показала. На что я, естественно, отвечала отказом. Долго пришлось меня уговаривать, но всё же уговорила показать ей торчащий зуб. И когда я согласилась, она приподняла мою верхню губку пальцем, и слегка дернула, а затем показала мне злополучный зуб. Боли совершенно не почувствовала, но увидев в ее руке свое богатство, подняла такой плач, что мать даже оторопела, и в растерянности смотрела то на неё, то на меня.

- Ти чого репетуеш? Тобі що боляче? Ти що, кровью стікаеш?

И получая на все свои вопросы отрицательное « нет», она сказала:

- Ну, тоді й не голоси! - Вот такая я была нетерпимая.

Ну, вернемся к факту рождения. Мое появление на свет было таким таинственным и необычным, что я до сего времени я не знаю точную дату рождения. В журнале нашей амбулатории записано шестое сентября 1952 года, а в свидетельстве о рождении записано 12 сентября 1951 года. Почему такой разнобой? Точно теперь никто не скажет, но можно предположить, что «виною» тому неожиданная встреча. Расскажу по порядку.

Спустя несколько дней после моего появления, отец поехал в сельсовет, чтобы зарегистрировать меня. И надо же было случиться такому совпадению - он встретил своего однополчанина, который незадолго до этого события был назначен председателем сельсовета. Как и положено фронтовикам они хорошо обмыли встречу, в тесной компании и с секретарём, а заодно обмыли и факт моего рождения. И когда отец вспомнил, зачем же он приехал в сельсовет, то есть, наконец – то дошла очередь до регистрации, то очевидно был взят журнал, какой попался им под руки. Факт рождения новой гражданки СССР был торжественно внесён в журнал под красивую песню «Ой да ты калинушка» секретарь внёс данные и в само свидетельство о рождении именно, которую тщательно переписал из журнала. Я очень жалею, что не нашли журнала какого – нибудь сорок пятого или сорок седьмого года, на пенсию пошла бы раньше! Но и за это спасибо товарищу Хроликову. Когда я пошла в школу и узнала о разнице в датах, то стала приставать с вопросами к маме, она по этому поводу сказать ровным счетом ничего не могла. Отца к этому времени не было в живых, он умер, а мама помнила только то, что картошку копали и баню топили, и отец на рыбалку уехал.

Когда отец привез домой бабушку Марию от тётки, у которой провела ночь и была очень этим недовольна, то соответственно крайне поразилось тому, что увидела перед собой: на кровати сидела невестка и кормила грудью младенца. Помолчав в растерянности с минуту она, наконец – то стронулась с места, и подошла к нам:

- Кого ж це нам Бог, послав цього разу?

-Дочку. – Ответил отец.

-Яке ж им*я ви ей дали? – Спросила, внимательно осматривая мое лицо.

- Никита говорит, что, пусть будет Зинаида, Зина,- ответила мать.

- Добре назвали. Дiвчiнка гарненька, бачишь, яка чорнявенька! -- Согласилась бабушка. – На мене буде схожа. - И удовлетворенно вздохнула, поправив платок, села на лавку.


- Вся в морщинах, мамо, як ви . – Согласился смеясь отец.


Так я стала полноправным членом семьи после благословения старейшиной нашего рода. С приходом зимы меня чаще клали на теплую печь. Мне было уже три месяца, когда однажды ночью я своим криком подняла всех на ноги. В то время электричества еще не было, и пока зажигали керосиновую лампу, не могли понять, откуда идет плач, так как на том месте, где лежала я, меня не было, я там не лежала. Бабушка стонала и причитала, не понимая, куда же все-таки делся ребенок? А ребенок туго спеленатый лежал в погребе на картошке и требовал, чтобы его оттуда вынули. А полет был поистине волшебным. Сонная бабушка меня столкнула с печи, и я упала на деревянный примост, по которому, было удобно влезать на русскую печь. А затем с примоста на пол, и лишь затем скатилась в погреб. По всей вероятности я отделалась легким испугом и небольшими синяками. С тех пор я спала в люльке возле родительской кровати и меня к бабушке на печь не клали. Вот так я росла-подрастала чёрные кудряшки сменились светлыми, а затем окрасились в каштановый цвет. Да и глаза не один раз меняли свой цвет, всё как у всех детей.

Себя я помню примерно с трех лет. Но это уже другие истории из моей жизни.