Джоконда и Паяц

ДЖОКОНДА И ПАЯЦ
роман

Бойтесь кисти живописца –
его портрет может оказаться более живым,
чем оригинал.
Агриппа Неттесгеймский

ГЛАВА 1

Она оперлась на подоконник и свесилась через окно на улицу. В лицо пахнуло сыростью. Далеко внизу виднелся серый квадрат асфальта, обрамленный газонами. Двое подростков в ярких курточках брели в обнимку по пешеходной дорожке.

Ее сердце не замерло от страшного предчувствия, не забилось тревожно.
Она много выпила, голова слегка кружилась. Влюбленная парочка показалась ей смешной и трогательной. С высоты восьмого этажа парень и девушка выглядели маленькими, беззащитными. Она напрягала зрение, пытаясь разглядеть на асфальте крохотную блестящую точку.
– Ничего не видно…

Она наклонилась ниже, еще ниже. Не надо было класть дорогую вещицу на окно. Нечаянно смахнуть украшение с подоконника – раз плюнуть. Золотой браслет подарил ей поклонник. У них намечался роман.
Подростки остановились и принялись целоваться. Жалко, если они заметят браслет и подберут. Они своего не упустят.
– Эй! – крикнула она и помахала им рукой.

Они не услышали, продолжая тискаться. Им сейчас не до нее и не до браслета. Пока что.
Она наклонилась сильнее, словно надеялась увидеть внизу то, чего увидеть было невозможно. Будь она не навеселе, сообразила бы, что это опасно.
Сзади надвинулось что-то темное и неумолимое, дохнуло холодом, словно сквозняк ударил ей в спину.

Она не успела понять, как потеряла равновесие и полетела вниз головой, отчаянно размахивая руками, словно они могли стать крыльями и удержать ее в воздухе, хотя бы замедлить падение. Из ее горла вырвался пронзительный крик, исполненный ужаса. Остро блеснул солнечный луч, отрезая ее от света и жизни, – удар! – и все погрузилось во мрак и тишину…

Подростки, не разнимая объятий, посмотрели в ту сторону, откуда раздался крик.
– Ой, кажется, кто-то упал! – воскликнула девушка.
– Бежим, – кивнул парень, хватая ее за руку. – Скорее. Может, помощь нужна.
На асфальте, раскинувшись, лежало тело женщины, похожее на тряпичную куклу. Красивую, но теперь уже негодную и безнадежно поломанную. Синий атласный халатик, в который она была одета, задрался. Под головой куклы растекалось густое красное пятно, длинные золотистые волосы разметались и там, где подтекала кровь, слиплись.

Девушка прижала ладонь ко рту. От того, что она увидела, у нее потемнело в глазах. Парень посмотрел вверх и заметил раскрытое настежь окно на восьмом этаже.
– Это же Ольга! Я ее не узнал… она модель. Помнишь, я тебе ее показывал на обложке журнала?
Кто-то прошел мимо, кто-то присоединился к подросткам. Вокруг мертвого тела собирались зеваки. Подросток дернул свою подружку за рукав.
– Идем отсюда, – прошептал он. – А то менты приедут, пристанут с вопросами.
– Ты с ней знаком? – спросила девушка, уставившись на покойницу.
– Она год назад переехала. Квартиру сняла в нашем доме.



Люди судачили, что могло произойти, жалели погибшую. Подходили любопытные, спрашивали, что случилось, жадно разглядывали труп в луже крови.
– Ох, беда какая…
– Молодая совсем…
– Жить бы да жить…
– Наверное, наркоманка! – сердито произнесла пожилая дама с собачкой на поводке. – Они колются, а когда денег достать не могут, из окон сигают.
На нее зашикали. Собачка поджала хвост и громко скулила. Кто-то вызывал по телефону «неотложку», кто-то – полицию.

Парень и девушка, которые обнаружили тело, решили тихо ретироваться.
– Подожди, у меня шнурок развязался… – подросток наклонился и поправил шнурки на кедах. Рядом в траве сверкнула желтая искорка. Паренек протянул руку и нащупал что-то твердое.
– Че это?
– Браслет, – догадалась девушка. – Дай-ка сюда. Ого! Классный.
– Может, это ее? – кивнул он в сторону зевак, которые обступили место происшествия. – Далеко отлетел.
– Ей уже не понадобится.
С этими словами девушка сунула находку в карман…

* * *

Москва. Два месяца спустя.

– Привет, старик! – высокий элегантный брюнет поднялся со стула и обнял тщедушного мужчину, который едва доставал ему до плеча. – Ужасно рад тебя видеть!
– Я тоже, Ромка, – смущенно пролепетал тот. – Я тоже.
Брюнет отпустил его и сделал радушный жест.
– Присаживайся. Что будешь пить, Рафик?
– Водку.
– Отлично. Вот меню, выбирай закуски.
– Я не голоден, – опустил глаза Рафик.
– Все расходы за мой счет. Я угощаю, – успокоил его брюнет, понимая, что промахнулся, назначив Рафику встречу в этом ресторане. Судя по одежде, бывший одноклассник стеснен в средствах. А цены здесь кусаются.
Рафик залился краской, но не отказался.
– Ты, Лавров, преуспеваешь, как я погляжу, – заметил он. – Упакован прилично, и вообще… пышешь здоровьем и благополучием. Женат?
– Пока нет. А ты?
– Жил в гражданском браке, но душа не вынесла. Я волю люблю. И профессия у меня вольная.
– Вот и я свободен, – понимающе кивнул Лавров. – Живу один, работаю начальником охраны в крупной фирме.
– Хорошо платят?
– Мне хватает. Ты что предпочитаешь, мясо или рыбу?
– Заказывай на свой вкус, – робко улыбнулся Рафик.

Лавров подозвал официанта и сделал заказ, недоумевая, чем вдруг вызван интерес бывшего школьного товарища к его персоне. Рафик совершенно неожиданно отыскал его в «Одноклассниках» и написал на электронный адрес. Нужно, мол, срочно встретиться. Важное дело!

Лавров редко заходил в Интернет, не столько из-за отсутствия времени, сколько из лени. На общение в социальных сетях его не хватало. Как-то не пристрастился. Но вчера его потянуло заглянуть в ящик, и он несказанно удивился, обнаружив там письмо от Рафика Грачева, с которым они были в школе не разлей вода. Правда, сразу после выпускного их дороги разошлись. Рафик пропал из виду, да и Лавров позабыл школьного друга.
Рафик был рассеянным мечтателем и посещал художественный кружок, а Лавров уважал точные науки, занимался спортом и проводил почти все время на свежем воздухе. Трудно сказать, что их объединяло. Вероятно, Рафик нуждался в поддержке и тянулся к разбишаке Лаврову, который мог запросто по шее надавать, если кто пристанет.

– Я слышал, ты в милицию подался, – сказал он, глядя, как официант расставляет тарелки на соседнем столике, занятом пожилой парой. Дама достала пачку сигарет, а ее облысевший спутник показал ей на табличку, запрещающую курить.
– Было дело.
– Сам ушел или выгнали? – оторвался Рафик от красивого, породистого лица дамы, которая хотела закурить.
– Сам, – усмехнулся Лавров. – В ментуре хлопот завались, а зарплата с гулькин нос. По мне уж лучше на хозяина пахать, если тот достойно платит.
– Вопрос спорный... – покачал головой Рафик.
– Я для себя определился.

Красивый брюнет прикидывал, кем мог бы работать его визави, одетый дешево, безвкусно и по-клоунски пестро. Зеленая куртка, длинный оранжевый свитер с растянутым воротом и серые дудочки. Вокруг бледного личика вьются рыжие кудряшки, курносый нос покрыт веснушками, губы пухлые, как у девушки. Неужто, Рафик избрал актерскую карьеру? В таком случае он подвизается в театре комедии.
Швейцар при входе в ресторан был озадачен видом богемного посетителя, но все-таки впустил его. В обеденное время тут клиентов не густо; каждому, кто заглянет на огонек, рады.

– Ты с кем-нибудь из наших встречаешься? – спросил Рафик, чтобы заполнить возникшую паузу.
– Нет, – признался Лавров. – Я не сентиментален. По школе не скучаю, и по прошлому не ностальгирую.
Официант принес заказанное мясо с картошкой, салат и холодную водку. Бывшие одноклассники выпили.
– Я собираюсь тебя попросить о помощи, – осмелел Рафик. – Не откажешь по старой памяти?
– Смотря, что просить будешь. Я не бандит, дружище, а законопослушный гражданин.
– Знаю, что не бандит. Ты хоть и драчун, но справедливый.

Лавров так и застыл с наколотым на вилку кусочком сочного стейка.
– Ты считаешь меня драчуном, Рафик? С чего вдруг?
– Это было в школе, – растерялся тот.
– Бить никого не буду, сразу говорю.
– Не надо бить! Не надо! – замахал руками клоун. – У меня и в мыслях ничего такого не было! Ты прости, Рома… я никак не могу решиться. Дело-то уж больно… деликатное. Интимное, можно сказать.



Он налил из графинчика по второй и выпил без тоста. Лавров молча последовал его примеру.
– Так что у тебя за дело? – не выдержал он. – Не тяни. Денег, что ли, в долг хочешь просить? Сколько?
– С деньгами у меня не густо, но в долги стараюсь не влезать. Не о том речь. Человек хороший пострадать может. Женщина. Молодая, красивая и… замужняя.
– У тебя с ней роман?
– Нет, что ты. Бог с тобой! Куда мне? Я насчет своей внешности и всего остального не заблуждаюсь. Гадкий утенок лебедице не пара.
– Ой, врешь, – потянулся за водкой Лавров. – У меня чутье. Я же опером был. Давай по третьей?
Рафик комично сморщился и прижал руки к груди.
– Мне больше нельзя. Слаб я по части алкоголя. Окосею, и ничего толком не объясню. А с Кольцовой у меня отношения чисто платонические.
– Значит, ее фамилия Кольцова, – констатировал бывший опер.
– По мужу.
– Ясно. Вы в одном театре играете? На одной, так сказать, сцене? Играли, играли, и доигрались. А муж – главный режиссер театра?

Рафик ошарашено захлопал глазами.
– К-какая еще сцена? При чем тут театр?
Лавров сообразил, что дал маху, но отступать он не привык и по инерции продолжил:
– Муж-режиссер пронюхал о вашей платонической любви и грозится убить сначала жену, потом тебя, а потом пустить себе пулю в лоб?
– Не-е-ет…
– А что же тогда?
Рафик судорожно сглотнул, выпрямился и произнес:
– Я вообще-то художник. А Кольцова – поэтесса. Вернее, была поэтессой… то есть она пишет… писала замечательные стихи. Лирические. Пока не вышла замуж.
– За издателя?
– Хуже. За спортсмена. Мы с ней на поэтическом вечере познакомились. Случайно. Она читала стихи, я выставлял свои картины. Я ведь тоже лирик.
– Значит, вы сошлись на лирической почве, – кивнул Лавров, прожевывая стейк. – Ты ешь, Рафик, а то мясо остынет.
– Я вообще-то вегетарианец, – удрученно признался тот. – Извини, Рома. Ты зря потратился… но я возмещу. Чуть позже. Когда получу заказ.

Лавров отложил вилку и с шумом выдохнул. Недотепа его школьный друг! Каким был, таким и остался. Еле концы с концами сводит, а туда же, клеится к чужой жене. Еще и на взаимность рассчитывает. Что самое странное, у него есть шанс. Женщину, бывает, ничем не проймешь, кроме жалости.
– Она настоящая красавица! – восхищенно заявил Рафик. – И умница, каких мало. Я бы ее портрет написал. Но увы! Мой жанр – пейзажи и натюрморты.

«На его картины, наверное, без слез не взглянешь, – подумал Лавров, представляя полевые цветочки в вазах, зеленые лесные полянки и мостики через речку. – Как и на самого бедолагу Грачева. Не ожидал, что он станет художником. Хотя кем ему еще быть-то? Публику смешить? Для этого характер нужен, а Рафик размазня».

– Так в чем проблема, не пойму?
– Проблема? В том, что… Алина может погибнуть.
– Ее зовут Алина, – кивнул Лавров, снова принимаясь за еду. – Значит, муж у Алины – злобный ревнивец? И ты хочешь, чтобы я его усмирил. Извини, старик, это не по моей части.
Рафик не притрагивался к мясу, он без аппетита ковырял вилкой ломтики картофеля и жалобно поглядывал на собеседника.
– Вообще-то, с мужем Алины я не знаком. Бог с ним. Дело в другом…

Разговор с бывшим школьным товарищем тяготил Рафика. Но к кому еще он мог обратиться? Лавров хоть выслушает и что-нибудь посоветует.
Ромка невозмутимо поглощал свою порцию еды, более не выказывая нетерпения. Он всегда имел крепкие нервы и железные мышцы. Теперь он возмужал, обрел уверенность в себе и стал неотразим. По сравнению с ним Рафик выглядел не просто субтильным, а каким-то жалким доходягой. Разница между ними была разительная и привлекала внимание. Дама, которой не позволили курить, развлекалась, наблюдая за бывшими одноклассниками.

Рафик наклонился вперед, чтобы она не услышала его слов:
– Видишь ли, Рома… у каждого человека есть идеал красоты. Вот у тебя есть?
Лавров перестал жевать и задумчиво сдвинул брови.
– Должно быть есть…
– И у меня есть! Это Алина! Она… ты не представляешь, как она хороша. И при том не тупая кукла, а человек тонкой души. Она покорила меня как художника. Очаровала! Она вдохновляет меня, если хочешь знать.
– Алина – твоя Муза?
– Можно сказать, да. У меня был кризис, творческий застой, а она…
– …явилась и зажгла? – засмеялся Лавров.
– В принципе, ты прав. Благодаря ей я снова взялся за кисть. Готовлюсь к выставке.
– А супругу Музы это не нравится? Он требует, чтобы Алина вдохновляла только его и никого больше?

Рафик неистово помотал головой.
– Муж ничего не подозревает. То есть… это не то, что ты думаешь. Между мной и Алиной – чисто духовная связь. Никакой физики! Клянусь.
Лавров все еще не разобрался, в чем суть вопроса. И прямо заявил об этом Рафику. Тот страшно разволновался, покраснел, а его веснушки потемнели.
– У меня мастерская в мансардном этаже, под крышей жилого дома, – пробормотал художник. – Одному мне такое помещение оплачивать не по карману. Мы арендуем его вдвоем с Артыновым. Слышал о таком?
– Нет.

– Как же?! Семен Артынов, его популярность растет, как на дрожжах. А не так давно он занимал у меня на хлеб. Был неудачником, мы вместе перебивались на гроши, жаловались один другому на невезуху. Но теперь все изменилось. У него пошли заказы, появились деньги. Признаюсь, я ему завидовал… грешен. Чем, думаю, я хуже Семы? Талантом нас природа обделила одинаково, а он сумел судьбу перебороть, переломать. Я на месте топчусь, а он процветает. Что ни полотно – то шедевр. Ей-богу! Я не вру! Краски у него засияли по-новому, мазок стал смелый, чистый и точный. Раньше Сема напишет картину и показывает мне: оцени, мол. Я гляжу – вроде все неплохо, но тускло, безжизненно. И ругать неловко, и хвалить язык не поворачивается. Зато не обидно. Я ведь тоже не блестящий живописец. Так… ремесленник от кисти. Даром, что родители меня назвали Рафаэлем, будто в насмешку. Надо мной в академии все прикалывались! Несмотря на громкое имя, гения из меня не получилось. Оформляю витрины, эскизы делаю для интерьера, рекламными работами не гнушаюсь. Искусство искусством, а кушать-то хочется. Принципами сыт не будешь.
Рафик не старался приукрасить положение вещей и беспощадно критиковал собственное творчество.

– В общем, Сема начал зазнаваться. Вместо Семена стал подписываться Симон Артынов. Человек он вроде достойный, мы с ним легко ладили. Но в последнее время наши отношения осложнились.
– Из-за Алины?
– В точку попал, – тяжело вздохнул Рафик. – Она решилась позировать ему для портрета. Модным художником стал Артынов, потянулись к нему богатеи. Тому собаку любимую напиши, тому – любовницу в голом виде, тому – еще какую-нибудь хреновину. Сема плюнул на гордость, бабло взялся зашибать. На любой заказ соглашался, лишь бы платили. Я его не отговаривал. Еще подумает, что из зависти стыжу его. А ведь грызла мою душу зависть проклятая! Не святым я оказался, Рома. Когда услышал от Алины, что она собирается позировать Артынову, в сердце будто занозу кто загнал. И больно, и досадно, и зло берет, и не скажешь ничего против.

– Что ж ты сам портрет своей Музы не напишешь?
– Я не портретист, как Сема. И сноровка у меня не та, и чувство цвета, и… словом, не смогу я передать на холсте всю прелесть Алининой красоты, раскрыть ее чудный внутренний мир. А схалтурить совесть не позволяет. Вот и молчу. Ночами не сплю, голову ломаю, как бы помешать Алине позировать. Тошно мне, горько! И страшно… ох, как страшно!
– Это почему же?
Рафик покосился на пожилую пару за соседним столиком – не слушают ли, – и, понизив голос, выдавил:
– Потому что Артынов… продал душу дьяволу…

*продолжение читайте в детективе Натальи Солнцевой "Джоконда и Паяц"
*рисунки художницы Татьяны Марковцевой