Дельфин и Русалка

Когда Евгении надоело самой кормить и поить мужа и курочек, осточертело всем говорить «цып-цып-цып», она ушла, безумно жалея птичек и вздрагивая при воспоминании о суженом.

Она вернулась к родителям. С ее возвращением восстановился полный семейный комплект. Точнее, дополненный – там жила уже ее младшая сестра Наталья с дочкой Леной. Тоже счастья хлебнули.

Обе красавицы, обе без мужиков. И в компаниях, куда их вместе заносила судьба, на них «клевал» кто-то один. Например, некий Х первоначально увлекался Женей. Звонил, приглашал, угощал и исподволь интересовался Натальей. А какой-нибудь Z проделывал те же пассы с сестрой и тонко любопытствовал о Жене. Когда выяснялось, что двумя манипулировал один, разверзались хляби гортанные – девушки метали громы и молнии. И не в адрес ухажера, а, следуя женской логике, друг в дружку.

Одинокий мужик – такого словосочетания нет в обиходе. Ну один он. Зачастую, это не такое страшное явление, как одинокая женщина. Т.е. сам по себе мужик может быть страшным. Не бреется, допустим, и пьет. Зачастую, в этом и есть природа мужицкого одиночества, которая иногда бывает даже привлекательнее трезвого и выбритого додика в галстуке. Впрочем, наличие семьи тоже частенько является символом тоски…

А одиночество в юбке – это смерч. Либо явный на работе, либо скрытый в быту. Поэтому фраза «закоренелый холостяк» по сравнению со словосочетанием «старая дева» звучит просто как комплимент.

…Иногда в душе одинокого человека наступает осень. Из-за окружающего пустынного пространства. И хочется стать журавлем, улетающим в далекие страны.

В роли зарубежья у нас долгое время выступали курорты, санатории и дома отдыха Крыма и Кавказа. Там лечили изношенное переживаниями здоровье. При этом не исключалась возможность нового знакомства. Во всяком случае, новизна впечатлений и смена обстановки – немаловажный фактор для нового взгляда на свое заскорузлое одиночество.

В разгаре августа у Женьки наступил невыносимый ноябрь. А в профкоме своего НИИ как раз предлагались путевки в санаторий, утопающий в пальмах юга. Прилагался список всех мыслимых и немыслимых болезней, которые там можно было подлечить. Почти весь этот перечень соответствовал ее состоянию. Исключение составляло разве что «ослабление мужской потенции». «Им – ослабление, а мне – все остальное…» – подумала Женька и взяла путевку.

Провожать в аэропорт поехала Наталья. Всю дорогу она наставляла, предупреждала, поучала, как занудный учитель. Видимо, комплекс младшей сестры растворялся в ней именно в такие моменты. В ответ от объекта поучения она получала в лучшем случае ухмылку, в худшем – яростный отпор. Сестры отличаются от братьев тем, что мальчишки дерутся между собой только в детстве, а девчонки – всю жизнь. Во всяком случае, Женьке с Наташкой выпал такой жребий.
Перед посадкой в самолет Женя завещательно произнесла:
- За это время я попытаюсь разобраться в себе. А ты – с
Эдиком.
- А что это ты о нем вспомнила? – вспыхнула Наталья.
- Ну давай еще в аэропорту поссоримся! – огрызнулась
улетающая и пошла на посадку.

Эдик – это брюки, которые в их доме примелькались в
последние полгода. Он заявлялся фактически или по телефону и в большинстве случаев натыкался на маму.
- А Наташа дома? – спрашивал Эдик.
Мама отвечала, что еще не пришла (или уже ушла). Тот
мялся, изображая усиленную работу мозга, потом вдогонку посылал еще вопрос:
- А …Женя?
Но и Женя тоже была в уходяще-непришедшем режиме.
Потом мама простодушно сообщала дочерям, что ими двумя
интересуется один молодой человек. Такая информация не добавляла благонравия во взаимоотношения сестер. Женьку Эдик не интересовал. Это был ухажер Натальи, которая была напичкана ревностью и сомнениями - любит ли он ее и ЕЕ ли он любит? По этой причине амплитуда их романа колебалась между большим плюсом и длинным минусом, что только подогревало мнительность младшей сестры.

…Отягощенная прощанием, Женя опустошенно заняла место в самолету возле иллюминатора. Рядом с ней сел пожилой дядька. За весь полет он ни разу не посмотрел на свою соседку. «Наверное, мчится лечить ослабление своей потенции» - подумала Женя.

Санаторий – это режим с врачами, процедурами и пациентами. Режим – это подъем и отбой. Врачи – сержанты режима. Процедуры – марш-броски по кабинетам. Пациенты – новобранцы. Т.е. некое подобие армии для тех, кто уже не может бегать, стрелять и попадать, но хотел бы вернуть себе эти способности.

Три дня ушло на знакомство со всеми санаторными атрибутами, морем и местностью. Затем время потекло в размеренном ритме. Евгения аккуратно следовала режиму. Мозг переключился на отдых, и опухоль одиночества стала скоропостижно уменьшаться. Тем более, что глаза не давали никакой вспышки – наличие непрезентабельных пациентов тоже работало на отключку.
- Вы позволите?
Этот вопрос заставил загорающую открыть глаза, сладко
зажмуренные от солнца. Рядом с ней стоял парень. Ватерполист.
Шварценеггер какой-то.
- Позвольте вам не позволить, - промурлыкала Женька и
снова закрыла глаза. И тут же открыла снова. Рядом уже никто не возвышался. «И причудится же!» – подумала она и стала переворачиваться на спину. Т.е. на 180 градусов. На 90-м градусе ее заклинило – радом с ней в профиль лежал атлет. Скромно сбитый природой. Ничего лишнего. Ни грамма, ни миллиметра. Как будто стандартно выточенный статуэт.
- Я подумал, что вам снится Гоголь и прилег без
разрешения…

«Гоголя знает!» – сразу отметила про себя. Она не помнит, что
ему тогда ответила. Что произнес он. Главное, что через несколько минут они уже вовсю гоняли в словесный «пинг-понг».
Сосед по пляжу назвался Павлом. Он не был распят болезнями. Даже совсем наоборот – в этой цитадели внутренних увечий он пытался восстанавливать физическую культуру пациентов. Они приезжают сюда на две недели, он – на все лето. Учитель физкультуры из Кишинева. Нашел здесь работу по своему профилю. Уже третий год совмещает приятное с полезным.

Женя сказала, что ей не давали каких-либо указаний по поводу посещения сеансов гимнастики.
- Понятно.
- И что же вам понятно?
- Тут не всем пациентам прописывают физические
упражнения, - лаконично ответил Павел.

Женьке показалось, что ее раздели перед всем пляжем. «Значит, знает – кому чего тут прописывают» - подумала она.
- Ну и как там в Кишиневе.

Смутившись, сказала просто так, без вопросительной
интонации. Он простодушно сообщил, что там жена. Ребенок.
- А у меня муж, - ляпнула зачем-то Женька. – Детей нет.
- Я мужа не вижу.
- А я - жену.
- …Здесь вы одна.

Это заставило ее приподняться. Попыталась сострить, что ну
да, вот здесь, сейчас – одна. Но по его взгляду поняла, что все это пустое. Он знает. Кокетство тут ни к чему.

Происхождение женской интуиции такое же загадочное явление, как кошачье мурлыканье. Откуда оно берется – никто не знает. Женя на свою интуицию полагалась и доверяла ей. По фразе «я тебя люблю» она могла определить, что ей врут. А по взгляду считывала чувства… Павел на нее смотрел по-властелински. Она уже была букашкой, когда он подошел. И чего тут корчить из себя что-то?
- Извините, мне пора, - она как могла, придала
охлажденность интонации. И саркастически добавила:
- Про-це-дуры!

Павел тут же встал и подал ей руку. «Ну ты подумай!» -
подумала она и подала руку. Встав, ее резануло – если она будет на каблуках, он окажется ниже ее…

С того момента лечебное забытье для Женьки почило в бозе. В ней снова выпрямилась авантюрная струна и все подъемы, отбои с промежуточными делами полетели под откос. Они вдвоем «режим с гигиеной нарушали на каждом шагу». Он показывал ей все местные достопримечательности, недоступные остальным пациентам. Они встречали рассветы в морских волнах и провожали закаты, сидя на краю высоченной скалы.
- Ты любишь свою жену?

Вопрос сорвался легко и быстро. Без всяких предварительных обдумываний и подготовок. Женька сама удивилась.
- Она меня любит и не досаждает этим. Т.е. просто заботится. Это самое главное, наверное… Я ее тоже также люблю.

Павел проговорил это просто и честно.

Семья – это тыл, который накормит, обласкает, причешет и пошлет на передовую, если без таковой нельзя. Незыблемость кухни – в плите. А в семье главное - жена. И не в фартуке дело. А в том, что любит – и не досаждает. Какая семья – такой и тыл… Эта цитадель Павла - в красивом городе Кишинев. Она отправляет его на море, и ждет возвращения.
- Ты знаешь, - прервав поток ее мыслей, продолжил он, - я не коллекционирую курортные романы. Этот вид спорта для большинства половозрелых. Я не в их числе. Из-за моей «нерасторопности» с вашим братом меня уже причислили к больным! – всхохотнул он и продолжил: - Где-то я споткнулся об такое выражение: «Я хочу ту женщину, которую никогда не получу». Оно меня ошарашило. Долго думал – что же это значит? Звучит как диагноз. Потом понял, что это как раз мой случай…

Женька оторопела. Вопросы столпились у краешка языка. А жена тогда кто для него? Суповой набор? А что тогда их встреча? Пена от двух волн, набежавших друг на друга? Спрашивать, первая ли она у него за все эти курортные сезоны – глупо. Очень глупо.
- Ну, спрашивай, спрашивай! – обескуражил Павел.
- Зачем? Ты на все дашь ясный ответ. Впрочем, я бы хотела,
чтобы наша встреча была антиизменой твоей жене.
- Это антивстреча, Женечка…

…В день отъезда у нее все валилось из рук. Кофту все время застегивала не на те пуговицы. Сломала молнию в сумке. Глаза красила два раза, но косметику тут же смывала мысль о расставании. В организме все было набекрень. Во всех местах кололо и стреляло. Раскупорила было какие-то таблетки, но не выпила. «Стресс должен пройти сам по себе. Как кашель» – сказал ей какой-то врач.

Павел ждал ее в такси. Открыл дверцу, подал руку. Поехали. Женька одеревенела. Глаза ничего не видели, уши не слышали. Водитель крутил радиоприемник, пока не поймал Пугачеву: «Три счастливых дня было у меня с тобой…» И тут Женю согнуло. Она уткнулась головой в его колени и завыла. Весь ее утренний ступор нашел выход и хлынул из глаз.
- Вам плохо? – переполошился водитель.
- Ы-ы-ы…

Паша попросил остановиться. Благо, уже выехали из города. Они вышли из машины и обнявшись, уселись на берегу рощи.

Все-таки раскололась. Распалась на куски. Нашла человека – и тут же его надо забыть. Начальная сладость всегда оборачивается финальной горечью. Других случаев она еще не знала. Не проходила. Не дано еще было.

Она заметила, как по стволу березы бежал муравей. Встретился с другим. Они потрогали друг друга усиками и побежали дальше. Каждый по своим делам… Глаза видели одно, а в голове крутилось другое: «Даже если бы мы с Пашей жили в одном городе, то его женой все равно была не я. И очень даже хорошо, что он в Кишиневе, будь проклят этот город вместе со всем земным шаром. Сейчас еще скажет, что у нас – антипрощание…» От этой мысли она вдруг заклокотала хохотом, соседствующим с истерикой.
- М-м-м-м… Я досаждаю тебе за себя и за жену.

Он зарыл руку в ее волосы.
- Господи, так можно любить мужчину, которого книогда не получить! – превозмогая судорожные всхлипы, проговорила она.
Глубокий вздох развеял ее бурю. Истерика уступила место изнеможению.
- Вы не опоздаете на самолет? – вежливо подал голос таксист.
- Пойдем, Женечка… - сказал Паша.

Аэропортовская суета прошла на автопилоте. Последнее объятие, поцелуй. Все это с ней проделал какой-то атлет. Ватерполист. Шварценеггер какой-то.
- Позвольте вам не позволить! – брякнула на прощание и зашагала в
накопитель. Ну и назовут же – «накопитель»! А там, где воду пьют – напоитель?

В самолете чуть не закурила. Уже достала сигарету, крутила-крутила, но тут услышала:
- Вы что, хотите сжечь самолет?
Ба-а-а! Ну бывает же такое! На нее смотрел тот же самый пенсионер, с которым она летела сюда! Женя уткнулась в иллюминатор. «Может, ничего и не было? И я все еще продолжаю лететь в санаторий?!»…

- Ну, вот где моя сумка?

Наталья носилась по 3-комнатной квартире в поисках утраченного изящества из почти крокодиловой кожи, которое вместо себя ей оставил Эдик. На долгую память и вечное ношение.

Мать в попытках помощи рылась на кухне. Покопошилась в куче полиэтиленовых пакетов. «И зачем нам они? Надо будет выбросить», - подумала она, и все сложила обратно. И вдруг обнаружила давно потерянную матерчатую авоську, с которой когда-то ходили за картошкой.

- Во-о-от ты где, надо же! – произнесла мама, будто нашла
запропастившегося котенка. – Сколько я тебя искала! Ната-аш! – крикнула она. – Ты посмотри, что я нашла!!!

В кухне возникла дочь:
- Что такое?

Мать показала ей авоську. С нежностью разглаживая найденное, проговорила:
- Помнишь? Пропажа нашлась!
- Пф-ф! – фыркнула Наташка и тут же исчезла.
Эти мамы вечно находят не то, что надо.

«Блин, ни Эдика, ни сумки, - подумала она, тупо глядя в раскуроченный шкаф. – Наверное, ее Ленка уволокла. Точно! Ну, пусть только придет!»

Мама опять что-то крикнула из кухни.
- Ну что там опять? – буркнула Наталья и поплелась к матери.
- Я говорю, может, ее Лена взяла?
- Ма-а-ама, - вяло протянула дочь.

Тут раздались звонки. Трезвонили дверь и телефон. В их квартире звонки чаще всего раздавались одновременно. Будто дверь спрашивала у телефона: «Ты здесь?». «Да. А ты?» - будто отвечал телефон.

За дверью оказалась соседка, пришедшая за какой-то мелочью. А в телефоне был одноклассник Женьки, сообщивший о готовящейся встрече выпускников.
- А когда наша курортница-то возвращается? – вспомнила мама, кладя трубку.
- Да пора бы уж, - пробормотала Наталья, вглядываясь в календарь.
- Ее хоть встретит кто-нибудь?
- Разве что такси… - съязвила дочь и вернулась к поискам.
Через минуту в дверь снова зазвонили. Дочь подумала, что откроет
мать, та – наоборот, поэтому открывать никто не пошел. В дверь заколотили. Женщины столкнулись в коридоре. На пороге стояла Женя.
- И долго надо звонить?! - поздоровалась она.
Квартира обдала путешественницу неизменным расположением
вещей. Все на своих местах. Столы, шкафы, часы… Одни мебель меняют, другие – хотя бы переставляют с места на место свои комоды. Хоть какое-то разнообразие… Тут же – палеозой какой-то, который как бы говорил: «Что ж, поплавала и будя. Возвращайся на сушу». …Наталья сказала о встрече одноклассников.
- М-м-м, - промычала Женька.

«Пожалуй, это самое то, что мне сейчас нужно, - подумала экс-школьница, глядясь в зеркало. – Чем хвалиться? Собой. Мужика нет. Не дает Господь. А таких, которых дает, то уж лучше бы и не давал вовсе… Ну и шут с ними. Вот и славно. Трам-пам-пам».

Когда появилась Ленка, Наталья заколотила девятый вал негодования:
- Не смей брать мои шмотки! Ты смотри, моду взяла! То платок, то брошку. Теперь сумку уволокла! Что это такое?
- Да больно надо! – огрызнулась Ленка и шмякнула сумку на диван.
- А чего тогда берешь? Хотя бы предупредила!
- Ты все равно ее не носишь! – парировал ребенок и скрылся в недрах квартиры.
- Это не имеет значения! – бросила вдогонку Наталья, оседлав
назидательность, от которой было всем не по себе.
- Что здесь происходит? – подала голос Женя.
- Да вот, у нас тут домашние клептоманки завелись, - громко ответила Наташка. И шепотом добавила:
- Пойдем покурим.

Мать знала, что дочки курят. Но делала вид, что не знает. Однажды
засекла кого-то, и такой разнос устроила, что с сердцем плохо было у всех.

Устроившись на лестничном пролете, Наталья в течение двух сигарет доложила о расстановке и сил и бессилия.
- …Словом, Эдик сказал, что со мной ему хорошо, но сложно. А без меня плохо, но проще. Он предпочел второй вариант и вместо себя оставил эту проклятую сумку. Словом, разобрались.
- Может, нашел кого? – предположила Женька.
- А мне-то что? Хоть нашел, хоть повесился. Нет – и нет.
У Натальи набрякли слезы. Сморгнув, спросила сестру для приличия:
- Как отдохнула-то?
- Нормально.

Женька знала, что сестру ничего не интересует, кроме испарившегося Эдика. А рассказывать об «антивстрече» не хотелось вообще никому. И уж Наташке – тем более…
- Слушай, давай шкафы передвинем?
Наталья уставилась на сестру:
- Ты, сеструха, перелечилась, небось. Я ей серьезно, а она…
Зло бросив сигарету, она убежала. Вывалила свое – и справилась.

…Встречу одноклассников организовывал Олег. В школе он был неутомимым малым. Сейчас неутомимость в нем осталась, но из малого он стал круглым. А из стабильного троечника превратился в удачного коммерсанта. Вот вам и жизнь. А что те отличники? Эвона, Ленка Бантова – тощая, как швабра. Была и осталась. Все ржали, когда классуха говорила: «Берите пример с Лены! Круглая отличница!» Окончила школу медалисткой. Теперь работает в городской библиотеке. Муж - алкаш и больной ребенок…

Женька позвонила Олегу. Тот окатил ее ураганом радости:
- Же-енечка, красавица наша! Сколько ж мы не виделись? В одном городе толчемся, а вот не сталкиваемся почему-то… Надо исправить эту оплошность, а?

На следующий день он заехал за ней и устроил рандеву в ресторане. После «сколько лет, сколько зим», «а помнишь, как…» и всего такого разговор перетек в неожиданное русло:
- До чего ж ты хороша, Жень! Твои фиолетовые глаза стали еще гуще! Если бы в школе ты не была такой недосягаемой, то как бы знать, как бы повернулась моя жизнь…
- Не поняла?
- Да в тебя все наши мальчишки были тайно влюблены, ты чего? Но характер у тебя был такой, что не подступись.
- Что теперь вспоминать…
Олег многозначительно добавил:
- Максим тоже будет на встрече…

Женька удивленно взметнула правую бровь. Максим был единственным мальцем, к кому она неровно дышала с шестого класса. Больше для нее никто не существовал. Остальных она отбрасывала одним взглядом, и пацаны исчезали, поджав хвост. Им оставалось только исподтишка следить за этой парочкой. А парочка состояла… из одной Женьки. Максим тот был таким же робким, как и все остальные.

…Их школьный выпускной вечер выдался скопищем неожиданностей. Максим пришел с мамой. Когда все родители ушли домой, она велеречиво заявила:
- Чтоб не переживать, я решила остаться с вами.
Даже классуха посмотрела на нее с укоризной…

Когда пошли встречать рассвет к озеру, Максим шел с Женькой позади всего класса, а потом неожиданно увлек ее на одинокую тропинку и неумело поцеловал. Весь класс весело шествовал где-то в стороне. Юношеский галдеж неожиданно разрезал вопль:
- Мак-сим! Где ты?

Квочка хватилась своего пропавшего цыпленка. Максим сразу обмяк, и пошел засвидетельствовать свое благополучное наличие. Он не мог перечить своей родительнице, и ходил под ней, как муравей под кирпичом. Их школьный роман закончился, толком не начавшись. Они остались ни с чем. Т.е. каждый сам по себе, что, собственно, одно и то же…

Наступившая затем эпоха женитьб и замужеств раскидала их по своим гнездам. Максим безропотно пошел под венец с избранницей, которую утвердила его мать. А Женькин опыт оказался неудачным экспериментом. Для нее школьная любовь была стержнем из нержавеющей стали, а для Максима – алюминиевой проволокой, которую согнула, открутила и выкинула мать.

Полыхающая страсть юности утихала, конечно, с течением жизни, но не угасала. Она смотрела на мужа, и видела в нем Максима. Кормила кур, и думала – с каким бы удовольствием она ковырялась со всем этим бытом, если бы рядом с ней был он.

Небольшие язычки этого огонька остались в Женьке и сейчас. И то, что Максим тоже будет на встрече одноклассников, послужило решающим фактором для ее участия в этом собантуе.
- А кто еще будет? – спросила она у Олега.
Он перечислил с десяток фамилий одноклассников. Получалось, что – одни мужики.
- Я что же – одна буду?
- Ой, Людка Буткевич еще обещалась. Тех девчонок, которых я смог найти, уже не трогает школьное прошлое. «Обабились».

Место было выбрано «свое» - на их лесной поляне. Природа под соусом летней погоды обещала лирику воспоминаний. В день встречи у Жени было такое чувство, будто сегодня ей надо сдавать экзамен, а она выучила только один билет. И отправилась туда с забытой робостью.

Как и предполагалось, собрались 10 брюк и две юбки. Все пришли без жен и мужа. Уже хорошо. Одноклассников Женька нашла сильно изменившихся внешне - погрузнели. Жизнь почти к каждому повернулась не тем боком: никто не воплотил свою мечту из наивного школьного сочинения «Кем я хочу стать». Каждый брал то, что подворачивалось: работу, жену, обстоятельства. Судьбу, словом.

Людка Буткевич – робкая и неказистая в школе – стала краше и сильнее. Вот она научилась брать от жизни то, что надо ей, а не кому-то.

Максим появился последним. Он остался таким же стройным брюнетом с бархатом смоли в глазах… С его приходом у Женьки опять натянулась струна мнимого равнодушия.

Когда небосвод окрасился солнечным закатом, Женька стала центром внимания. Кто-то, осмелев после очередного тоста, обронил: «Жень, ты знаешь, как я в тебя был влюблен?» И под хоровое «о-о-о!» стали по очереди признаваться, как ее тайно лелеяли в своих мечтах. Трепетность школьной поры во взрослой жизни обретает легкость и приятные воспоминания. Юношеские страдания перерастают в юмор.

Олег что-то шепнул на ухо Максиму. Тот подошел к Женьке:
- Пойдем, прогуляемся?
«Заговорщики» - радостно подумала она.
Он ей рассказал о жене, детях, маме… Вроде, все путем.
- Жень…
Он сильно ее обнял.
- Если бы ты знала…
- Не знала. Я надеялась…
«Сейчас потечет тушь».
- Максим, у меня – ни-ко-го. Я люблю тех, кто уходит от меня. Я влюбляюсь, а потом выгрызаю эту любовь. Нас с тобой судьба столкнула, потом растолкала. «Сталкеры» мы с тобой. Меня бесила твоя покорность твоей матери. Что ж ты…

Женька заморгала, чтобы не выпустить слезу. Закурила.
- Ты очень сильная, Женечка. Ты – скала в платье. В этом твоя слабость.
- Любовь сильнее меня.
- Радость моя, люди находят то, что их удовлетворяет. Счастье далеко, как звезды. А жизнь - каждый день.
Женька пронзила его взглядом:
- Ты тоже так живешь?
Он опустил голову и сказал в землю:
- Да.

…На утро после встречи одноклассников Женька вернулась из сновидений с той же легкостью, как и после развода. В кроссворде ее любви клеточка с именем «Максим» была зачеркнута. В голове возникла песня: «Было-было-было, но прошло. О-о-о». Внутренний голос ей шептал: «Никогда не цепляйся за прошлое. Будь внимательна к настоящему. Считывай знаки». Тут же вспомнила, как Пашка говорил, что есть вечное «сейчас»…

Она на губы надела улыбку, взгляд очистила от уныния, вымела пыль прошлых сожалений. И почувствовала гармонию с жизнью. Это удивительное состояние она испытывала впервые. «Боже, - думала она, - как мало надо для радости!»

Домашние заметили эту перемену. Мама как-то ненароком спросила Наташку:
- Что это у нее стряслось, не знаешь?
- Без понятия! Но что-то случилось, раз она стала по-человечески относиться ко всем. Влюбилась, может… Хотя, в кого?!!

А Женька просто наслаждалась тихой гаванью спокойствия. После сердечной вымотанности это самое лучшее лекарство.

Когда в одном месте прибывает, то в другом убывает. Ее НИИ разваливался-разваливался, и окончательно развалился. Наука уступила место кастрюлям. Пронесся ураган сокращений, который смел и Женьку. Она приняла это без паники, памятуя мудрое: все, что ни делается…

Взяла чистый листок и написала слово «работа», оставив место для галочки. Потом подумала, и ниже добавила: «любовь»…

Однажды, возвращаясь домой из магазина, она услышала: «Же-ень!» Обернулась. Ей широко улыбался какой-то тип «переходного возраста». Такое определение она сама придумала: это когда уже не парень, но еще и не мужик. Оказалось, что это давнишний знакомый. Настолько давнишний, что она не смогла вспомнить, когда и при каких обстоятельствах произошло знакомство. А вот он ее – очень даже вспомнил. Женькин растерянный взгляд был «сосканирован»:
- Гена я, не узнала? Помнишь, года три назад в одной компании гуляли?
- А-э-э…
Типа, конечно, ну да, что-то такое…
Потрепались о том, о сем. Она взболтнула о безработице. Он подхватил – вот, мол, потому и встретились. У него есть одна возможность… Женька дала свой телефон, отметив про себя: «А симпатичный».

Долго ждать себя Гена не заставил. Через день раздался звонок. Он предлагал встретиться. Где? У него, разумеется.

Перед дверью своей однокомнатной квартиры он попросил прощения – вселился недавно, поэтому порядок в жилище весьма относительный.

На кухне стояла табуретка с букетом цветов и бутылкой шампанского.
- Ну, ты и плут! – не сдержалась Женька.
- А сидеть будем на подушках!

Разговор вспыхнул быстро и разгорелся так, будто встретились два друга после вынужденной разлуки. Обозначились общие интересы, увлечения, мысли… По его остроумию она его четко вспомнила – ну конечно, тот самый хохмач. «И почему же его выветрило из моей головы? А-а, он же был женат…» По жестам и рукам поняла, что – сильный. Когда стало смеркаться, Петя зажег большую свечу.
- Так лучше?
Она обомлела от восторга. Кивнула, и ее взгляд замер на язычке пламени…
- Я разведен, Жень. Дочь осталась с женой. Уж год как… Чтоб ты не подумала чего. Мы с женой работали вместе на одной фирме. Там начальник ее отдела… Словом, она ушла от меня. Потом вместе с ним - с работы. И из моей жизни. Но все корректно…

И - никаких намеков. Тем более - домогательств.

Она обнажила все о себе. Что научилась и борщ варить, и гвозди колотить. Что как в жилетку плакаться, так все к ней, а она – только к маме. Что если и была с кем-то вдвоем, все равно оставалась одна. Завершила свой монолог санаторным приключением с Пашей. Почувствовала, что только Геннадию это и можно рассказать.
- Всему, что было в твоей жизни, скажи спасибо, - отреагировал он.
- Как – всему? Даже самому плохому?
- Самое плохое в жизни, Жень, это смерть кого-то из близких. Кроме самого усопшего, разумеется. А все остальное можно поправить. Или принять, как опыт.

Женька испугалась: опять философ. Один уже был, да сплыл. «Нет-нет, надо попробовать его принять с открытой душой. Не привязываясь…»

Ближе к полуночи он проводил ее домой. У подъезда выдал:
- Завтра будет очень удачный день!
- Почему это? – не поняла Женька.
- Потому что теперь все дни будут удачными. Я не прав?
- Шалопай! – улыбнулась в ответ.
- Знаешь, где ты будешь завтра в 14 часов?
- Я?
- …А вечером - знаешь?

Оказалось, что в два часа ее ждали на собеседовании – Гена договорился со знакомым директором турфирмы, которому нужна толковая голова. А в семь вечера Геннадий «кое-куда ее поведет».

…Дома она достала листок и напротив слова «работа» поставила вопросительный знак. А возле «любви» - три вопросительных.

Засыпая, вспомнила, как когда-то давно ее утешала мама: «Доченька, запомни, милая, - как ты относишься к жизни, так и она к тебе».

Вот все и срослось. Любое недовольство как грязь на окне: пока его не помоешь, к тебе не пробьется солнечный луч. А улыбка в душе, как ливень, смывает всю накопившуюся копоть.

…Собеседование прошло на ура. «Евгения, да вас можно брать менеджером на все направления! - резюмировал довольный шеф.

Когда она возвращалась домой, по телу растекалась вселенская радость, отчего возникало ощущение, что она парит в сантиметре над землей. Вдруг на тротуаре увидела какие-то буквы… Огроменным шрифтом, длиной метров на семь было написано краской: «Я люблю тебя, солнышко!» И что удивительно - пешеходы не позволяли себе топтаться по надписи! Прочтя, они невольно улыбались. А если кто по недосмотру наступал на буквы, то тут же сходил на обочину тротуара…

Женька два раза прошагала эту надпись и остановилась около восклицательного знака. «Это знак! - стрельнуло в голове. - Знак! Да еще и восклицательный!» Судя по краске, это признание было написано давно. А она столько раз ходила здесь, и не замечала…

Вспомнила, как лет в 7 у нее было одно странное желание - забраться на шкаф и оттуда молча смотреть на все, что происходит в комнате. Как кто-то приходит, что-то делает, что-то кому-то говорит… Она видит всех, а ее – никто.

Женька поняла, что она всю жизнь на самом деле только и делала, что отсиживалась на своем вздернутом носе. Кто-то приходил, что-то говорил, что-то делал, а она молча смотрела. И вот только сейчас отряхнулась…

Вечером Гена повел ее в кино. На хорошую комедию. «Боже мой, в кино! - думала Женька. - Сколько ж я не ходила в кинотеатр?!» Вспомнить так и не смогла. После сеанса хохотали еще, вспоминая смешные сцены.

Она еще ни с кем так не смеялась. Она вообще так не смеялась. Никогда. А тут – второй день знакомства… Неужели второй? А столько уже произошло. Не-ет, прочь земное время. По накалу и насыщенности событий, по единству взглядов, мыслей, по одному направлению, в котором смотрели они оба, ее второй день тянул лет на 10 прежней жизни. …
- Этот фильм - мой подарок тебе, Жень, - сказал Петр. - Чтоб ты закрепила новый пульс своей жизни.
- М-м… Диоген ты мой.
- Да, Диоген с однокомнатной бочкой…

Через два дня они дообустроили Генкину квартиру. На третий Женька переехала к нему. На удивление мамы – не быстро ли она решилась? – ответила:
- Нет, мы с ним уже тридцать лет, мам!
Та чуть сковороду не выронила.
- Потом объясню.

Романтичность их отношений не прекратилась с началом совместной жизни. Она познакомила с Геннадием своих родных. Благоприятное впечатление было существенно закреплено, когда он со своим другом сделал перестановку мебели в маминой квартире.

А он однажды устроил Женьке ужин вместе со своей дочкой. 12-летняя Аня сначала молча и внимательно следила за Женькой. Потом сказала:
- Я думала, что ты будешь сюсюкать со мной. А ты как с подружкой! Давай дружить?

На третью субботу сентября пришелся месяц со дня встречи. Эту дату решили отметить на берегу озера. Тишина, красота, нега. Какая-то птичка прочвирикала - пить-пить-пить. Гена вздохнул:
- Смотри, с каким достоинством стоят деревья. Стоят себе и стоят. А мимо них ходят и ходят. И во всем – свой смысл. Хотя среди ходячих полно таких, которые мечутся, но никак не поймут, что на самом-то деле стоят на одном месте… Хотя им кажется, что плавают в океане под названием «Некогда». И только я один бродил по берегу, высматривая – кто вынырнет? Вот сяду здесь, держа во рту веточку, а вокруг – мельтешение. Кто-то покажется на поверхности, махнешь ему, а от него уже только круги… И бредешь себе домой сам с собой под аккомпанемент: «Молодцы!».

Он говорил о себе, а Женька думала, что – о ней. На самом деле, - о них обоих. Он помолчал и добавил:
- Дни мелькают, как крылышки у колибри. И каждый день мы делаем что-то такое, о чем завтра и не вспомним. Но иногда возникают вспышки, которые освещают остальные дни жизни. Это люди помнят всегда. Мы с тобой сумели вынырнуть из суеты и встретиться. Спасибо нам обоим!

Он поцеловал Женю, взорвал шампанское, разлил. Потом сорвал две березовые веточки: «На закуску!»

На бревне сидели двое с веточками во рту и смотрели на озеро…