Печальная песня осени (продолжение)

За чередой своих воспоминаний Катя не заметила, как на скамейку к ней подсела старушка. Она ощутила её присутствие, когда почувствовала лёгкое, тёплое прикосновение маленькой сморщенной руки. Катя вздрогнула от неожиданности.

- С тобой всё в порядке, дочка? – старушка пытливо всматривалась в лицо Кати, которая всё ещё пребывала за гранью настоящего. – Я спрашиваю, всё ли в порядке с тобой? – чуть громче повторила старушка.

- Ой, простите, бога ради. Задумалась. – пришла, наконец, в себя Катя.

- Да, с кем не бывает. Я вот, к примеру, тоже прихожу сюда подумать. Здесь всё располагает к чистым мыслям. Место особенное, чистое, не загаженное городской энергетикой.

Катя, не без удивления, отметила, что старушка, которой, навскидку, лет восемьдесят, говорит и рассуждает, весьма, здраво для своего возраста.

Седенькая, с пучком затянутых на затылке волос, щупленькая, ухоженная старушка показалась Кате доброй феей, невесть, откуда появившейся на этой скамейке рядом с ней.

В добром взгляде старушки Катя отметила искорки, излучающие тепло. И это тёплое прикосновение руки, пробудившее сознание Кати и, вернувшее её из грёз воспоминаний в реальную жизнь…

- Интересно, - подумала Катя, - а, вдруг, эта старушка и в самом деле добрая фея?

От этих мыслей на лице Кати неожиданно расплылась улыбка.

- Ну, вот, пришла в себя, милая? Воспоминания твои, поди, приятными были, коль не хотелось тебе с ними расставаться. Что, прошлое не отпускает?

Оно и понятно: прошлое на то и прошлое, чтобы всё памятное и доброе душа в себе хранила. Мы ведь, деточка, за настоящее только потому и цепляемся, что есть на что опереться в прошлом.

Плохое прощать, забывать надобно, а всё хорошее пестовать и лелеять. Всё наше хорошее, вместе взятое, силы к жизни прибавляет. Вот мне, к примеру, 85 годочков. Да, да 85. Древняя, что легенда.

Казалось бы: прибери, Господи, рабу твою уставшую от жизни мирской. Ан, нет! Не отпускает Господь – Батюшка. Живи, говорит, бабушка, коль память в тебе жива. Вот и живу, пока Господу не пригодилась.

Грехов за мной, можно сказать, не водится, бояться мне нечего. Жизнь не из лёгких прожила. Добрым людям помогала. На сердце вуаль не накидывала. Не для того оно – сердце человеку дадено, чтобы прятать его.

Сердце любить должно. А уж, коль любишь, то и жить долго не страшно. Любовь – она, деточка, чудеса творит.
Катя, как зачарованная внимала речам милой и мудрой старушки. Ей хотелось, чтобы она говорила и говорила, но старушка, вдруг, замолчала и пристально заглянула в глаза Кате:

- А ты, что же, дочка, одна до сих пор? Ни мужа нет, ни деточек. С виду красавица. Вон, подишь ты, солнышком отмечена. В мамку, рыженькая, в мамку. Таких, как ты солнышко любит, счастьем не обделяет. А ты что же?

По спине у Кати пробежал холодок. Она смотрела на старушку и не в состоянии была вымолвить ни слова.

- Молчишь? Ну, молчи, молчи. А пока ты молчишь, позволь, я говорить буду. Бабушка достала из кармана какую-то безделицу, напоминающую сердечко. Затем, раскрыв Катину левую ладонь, вложила в неё эту безделицу и сказала:

- Сожми кулачок, а когда почувствуешь, что горячо тебе, мне верни цацку мою.

Сердце Кати билось так, что казалось, вот-вот выскочит и разобьётся на мелкие кусочки. Уже минуту спустя, Катя чувствовала, что странный предмет, зажатый в кулаке, становился всё горячее и горячее.

- Давай мне. Вижу, что горячо, – старушка взяла из руки Кати свою безделицу и, положив в свою сморщенную левую руку, уставилась вдаль каким-то странным отсутствующим взглядом.

Эта продолжительная тишина начинала пугать Катю, но старушка, вдруг, сделала глубокий вздох, затем, выдох, а потом, решительно взяв Катю за руку, стала говорить то, отчего мороз по коже побежал:

- Картины, кругом картины, краски, мольберт, наброски карандашом. Хоронил кого-то совсем недавно. Близкого человека хоронил, по крови родного. Далеко он, не здесь, на чужбине, в чужой стране человек этот.

Покровитель у него. Помогает ему во всём. Слёзы, много слёз по человеку родному пролито. Вижу, женщина это. Мать, выходит. Сердце в трёх местах порвано. Два инфаркта пережила, а третьего не одюжила. Всё. Больше мне сказать тебе нечего. Устала я.

Старушка отпустила Катину руку. По лицу Кати текли слёзы. Она уже не сомневалась ни в одном, сказанном старушкой слове.

- Бедная Евгения Петровна. Как же так? А как же Алёша? Как он там один? Он же болен. Он не может быть один, совсем не может.

- Здоров твой Алёша. Руки, ноги есть, не пропадёт.

- Как ноги? Алёша ходит? – недоумевала Катя.

- Сказала же: здоров твой Алёшка, совершенно здоров. Всё, дочка, пойду я. Устала, да и кот не кормлен. Ждёт, поди. У меня кроме кота никого больше нет. Скучает, когда из дома ухожу.

И вот что я тебе скажу, дочка, всё у тебя хорошо в жизни сложится. Всё будет хорошо. Подождать совсем немного нужно. Подождать. Всё будет хорошо. Я это видела.

Сказав это, старушка погладила своей тёплой рукой Катю по голове и, тяжело поднявшись со скамейки, медленно побрела по аллее. Но, вдруг, старушка резко остановилась, оглянулась и добавила:

- Игрушку какую-то видела, Медведь ли, кот ли, не поняла. Они всегда вместе. Ерунда какая-то. Устала, пойду.

- А ещё придёте?- в след старушке крикнула Катя.

- Я без надобности не прихожу. Тебе я теперь без надобности. Я же сказала: всё у тебя будет хорошо.

- Спасибо вам, - спохватившись, крикнула Катя вслед удаляющейся старушке.

Старушка не обернулась больше. Махнув рукой, она медленно побрела по ковру из разноцветных листьев, щедро брошенных под ноги осенью.

(Продолжение следует)