Чисто семейные убийства

Книга третья

1. Усыновлённое сердце

Меня всегда умиляла непритязательность Витьки Киселёва в вопросах этикета, этики и эстетики поведения, хотя он прекрасно разбирался в этих «буржуинских» правилах хорошего тона. Он однажды, когда был пойман мною за распитием благородной «плиски» из горла, прочитал двухчасовую лекцию о тонкостях поведения за столом в приличном обществе, чтобы я, не дай бог, не подумал, что он спившийся бомжара, а не грамотный, вполне культурный следак, правда, дважды выгнанный за пьянку из ментовки.
- Братан, - бормотал он тогда заплетающимся языком, глядя мимо меня невинным укоряющим взором. – Пью из горла, ик, не от бескультурья, а чисто, ик, удовольствия для.
- И в чем же удовольствие хлебать из бутылки, а не из изящной рюмки, держа её, как хрупкую женщину, за тонкую талию? – ехидно спросил я.
- Ты не понимаешь, потому как знаешь только законы света, а я тридцать лет познавал понятия тьмы. А там совсем другие представления, своя этика и эстетика. Бандюги отбивают горлышки бутылок и пьют водяру, смешанную с собственной кровью, не от нехватки стаканов, понимашь? Вот и я пью из горла, чобы доказать свободу от навязанных всему миру якобы приличий. Свободу, понимашь?
- Витёк, но есть же свобода выбора. Я вот выбираю свободу соблюдения этических норм.
- А я – несоблюдения! – рявкнул следак, пытаясь задушить очередную бутылку и вытрясти из неё душу.
Вот и сегодня наша как бы случайная встреча проходила не за столом с белоснежной накрахмаленной скатертью, а в огороде на даче между кучей ароматного навоза и грядкой с зелененькими стрелками лука.
Следак раздвинул две давно оторванных доски в моём заборе и застыл передо мной в картинной позе из картины «Не ждали, суки?».
- Влад, сегодня угощаю я! – бодреньким фальцетом затараторил он, потряхивая пузырьком от шампуня с ободранной этикеткой. – Пенсию получил. Не бойся, не самогон.
- Вижу, - я недоверчиво рассматривал зеленый мутняк во флаконе. – Вижу, что зеленый змий. Ты из него руками сок выдавливал или в блендере?
- Ну, скажешь тоже… руками. Зачем так некультурно. Это, братан, получше твоих брендей и джинов. Это, брат, «сороковка», лекарство для души и тела.
- «Сороковка»? Сорок градусов, что ли? Водка? А почему зеленая?
- Темный ты, Вован, в питейных делах. Лечебная вещь, говорю. Я себе такое только раз в месяц позволяю. С пенсии. Чтобы душа пела, а голова не болела. В аптеке, брат, продают. Сорок флакончиков в упаковке, потому и «сороковка». Дай огурец, болезный.
- Зачем? - совсем ошалел я от его откровений, мысленно перебирая в голове, какие настойки в аптеке бывают зеленого цвета.
- А стаканы? Не будем же мы, как последние пролетарии, пить из горла? – Витька достал из кармана рубашки некогда белого цвета визитку, которая оказалась складным ножом.
Следак ловко разрезал огурец пополам и выскреб сердцевину. Одну овощную рюмку подал мне.
- Сегодня, Вован, под такое благолепие дарю тебе очередную историю за мой счет. Типа, должен будешь, - он одним бульком выпил и смачно закусил огуречной рюмкой.
Рассказывать истории из своей ментовской практики следак по кличке Кисель, начал два года назад, сразу после покупки дачного участка. Узнав о моих писательских страданиях в поисках оригинальных сюжетов, он тут же установил обменный курс: один сюжет – одна бутылка. Я не сопротивлялся.
- Знычт, дело было вечером, делать было нечего. Шучю. Случилась у меня тогда беда. Прокурорская секретарша решила меня женить. Естественно, на себе. И, как ни странно, ей это удалось, хотя этот период от дверей прокуратуры до дверей загса покрыт туманом. Не на улице, а в моей голове. Подозреваю, что от кофе с коньяком, которым моя благоверная потчевала меня каждые полчаса.
Так я потерял свободу в первый раз. Очнувшись после медовой недели, я с головой окунулся в работу, так как больше окунаться было не во что, да и, как через год оказалось, незачем. Секретарша оказалась не только стервой, а еще и бездетной холодной стервой, с глазами, вечно что-то выискивающими у меня ниже пояса. Я недолго заблуждался и вскоре понял, что глазному обыску подвергаются только мои карманы, не имея никакого интереса ко всему остальному, коего, скажу по секрету, было тогда немало.
Через год моя благоверная неожиданно опять посадила меня на кофейно-коньячную диету и стала таскать по детским домам и приютам.
Я воспаленными мозгами допетрил, что дело движется к разводу и алиментам за усыновленного ребенка.
Вот там, в одном из интернатов, мы случайно столкнулись в коридоре с конкурентами, милой парочкой лет сорока, жаждущими усыновить сиротку. И, как оказалось, именно того калеку-паренька, на которого положила глаз и моя змеюшечка.
- Вот, суки, уведут ведь моего Пашку, - прошипела она сквозь сжатые губы.
Выбрала она для усыновления именно инвалида чисто по расчету, предвидя, что после развода даже моего юридического опыта не хватит, чтобы оставить ребенка у отца. Да и я понимал, что с моей сволочной работой от темнадцати до темнадцати времени для ухода за безногим парнем не будет.
Но и ей не обломилось.
- Извините, - мило улыбнулась нам заведующая. – Пашу уже усыновили.
Нам досталась девочка без ручек. Вернее, моей секретарше.
Всё бы так постепенно и забылось, если бы не моя прфессиональная память на лица. Перелистывая через месяц сводки, я наткнулся на фото пропавшего парня шестнадцати лет. Это был Пашка.
Я тут же оформил отпуск и первым же самолетом рванул в южно-уральский городок Покровск, откуда пришли розыскные документы на Петрова Павла Олеговича.
Хорошо посидев с участковым, накопал кучу интересных моментов. Милая парочка усыновителей, заявившая о пропаже, жила на съемной квартире. Раз. Родственников в городе они не имели. Два. Исчезли из города сразу же после подачи заявления. Три. Ни на поезд, ни на самолет на их фамилии билеты не продавались. Четыре.
Вывод напрашивался, что парочка скрылась либо на автобусе, либо на машине. Участковый подтвердил наличие у беглецов микроавтобуса. Очень удобная вещь для путешествий. Осталось понять – куда?
Помогла хозяйка съемной квартиры. Эта говорливая особа вспомнила, что, когда она пыталась продать парочке в дорогу жареную курочку, те отказались, сказав, что им ехать всего пять часов.
Повертев линейку на карте, я нашел только один город на таком удалении – Оренбург. Его название ассоциировалось у меня только с пуховыми платками. Как ни странно, эта путеводная нить и оказалась нитью Ариадны.
На второй вопрос: зачем было подавать заявление и тут же уезжать, у меня пока было только две версии.
Первая, что таким образом усыновители хотят сохранить тайну усыновления и отрезать пути тем, кто захочет Пашку разыскать. Например, мне.
Версия слабая и неубедительная. Кто, кроме родителей, могут искать ребенка? Родственники? Но тогда почему они сами сдали парня в детдом? Вряд ли им нужна такая обуза.
Вторая версия – криминальная. Ребенок вовсе не пропал, а усыновители его увезли в другой город.
Тогда – зачем?
Именно по второй версии я и начал поиски в Оренбурге. Через участковых собрал адреса всех прописанных Петровых. Олегов среди них оказалось около пятидесяти. По возрасту подходили пятнадцать. За два дня на такси объехал всех. Ни один из них никуда не уезжал. Все усердно работали.
И тут мне пришла в голову гаденькая мыслишка: «А почему именно Петровы?».
Не потому ли, что это вторая по количеству фамилия в России? Может, это тоже способ запутать розыск?
Опять же – зачем? Неужели всё-таки тайна усыновления?
Нет, здесь явно криминальные цели. Если эта парочка не имеет в городе своего жилья, тогда зачем они здесь? Должна быть причина приезда.
Гаденькая мыслишка разрослась до подленькой. Если Петровы привезли парня сюда, то с какой целью?
Я ворочался до полночи на продавленном диване в ментовской общаге. Для усиленной мыслительной работы не хватало только клопов.
Если это криминал, то парню сейчас было худо: его могли накачать наркотиками или снотворным, могли держать на цепи в подвале. Картины, одна страшнее другой проносились перед мысленным взором.
Но зачем усыновить парня-инвалида и спрятать его? Неужели эта парочка продает детей на органы? Лоб от этой мысли покрылся холодной испариной. Пашку – на органы? Захотелось вскочить и бежать его спасать. Но куда бежать?
К утру начали вырисовываться детали плана поиска.
Первое, это надо разузнать о случаях в городе незаконных операций по пересадке органов. Второе, узнать списки богачей, нуждающихся в пересадке. Третье, кому в ближайшее время нашли нужный орган?
Официальным путем такую информацию не добыть, и я начал поиски стукачей. Много денег за это я не мог дать, но зато мог много пообещать. Стукачей я не считал зазорным надуть, схема была отработана до мелочей. Главное – показать много денег, а дать мало, сказав, что информация гроша ломаного не стоит. Стукачи к такому разводилову привыкли. А жаловаться им некуда, если только Господу Богу, да и то, только на себя.
По наводке участковых сначала обошел все участки скорой помощи. Потом настала очередь травмопуктов. И последнее – составил список продажных хирургов. Меня не удивило, что практически половина из них подрабатывала на дому частными абортами. Но это меня не интересовало. Для пересадки органов нужна классная клиника и обученная бригада профессионалов.
Таких отыскалось всего две. В первой мне повезло. Разведенная медсестра находилась в поиске кандидата на роль пятого мужа и за клятвенное обещание жениться провела меня ночью в кабинет хирурга, где я её обещал ждать хоть всю ночь. Сделав копии со списка очередников на пересадку органов, я подло нарушил клятву.
Второй список добыл полуофициально, по удостоверению, сославшись пугливому врачу на якобы срочное уголовное расследование.
Из двух списков первым делом выписал тех, кому в ближайшие дни предстояла операция. По новым законам обязательно расследуется каждый случай пересадки органов, поэтому составляется куча разрешительных документов, с фамилиями доноров, согласием их или их родственников и прочими юридическими тонкостями.
И уже в первом списке я обнаружил Петрова Павла Олеговича. Непроизвольно задрожали руки, и я первым делом проверил дату. Операция была назначена на сегодня.
Бешено заколотилось сердце, и я вскочил. Что делать?
Бежать в клинику и остановить операцию? Сообщить коллегам и попросить помощи? Но нужны основания. Я еще раз проверил документы. Все согласия есть, все согласования по пересадке сердца некоему Калюжному сделаны.
Я сжал голову руками, словно пытаясь выдавить нужное решение. Его не было. Возможно, именно сейчас режут моего Пашку.
Решил всё-таки ехать в клинику. По пути заглянул к участковому, чтобы уточнить детали.
Когда я назвал фамилию Калюжного, капитан странно дернулся и стал испуганно озираться на прикрытые шторами окна.
- Что, большой человек? – насмешливо спросил я.
- Не то слово! Это же наш смотрящий города вот уже лет двадцать, он в законе, погоняло «Пушок», ну, платочный бизнес весь под ним. А там же миллиарды! – от волнения капитан закашлялся и залпом опорожнил половину графина с водой.
- А почему он в клинике?
- Сердце у него. Месяц назад чуть не помер. Семейные неприятности.
- Так вроде нельзя им, которые в законе, семью иметь?
- А он и не имел. Вдруг сынок объявился, долю стал требовать. Документы братве представил, что анализ ДНК сделал, что точно он сын. Братва сходку собрала, а Пушка кондратий обнял прямо на разборке. Сынок скрылся куда-то, а Пушок месяц уже в клинике лежит. Врачи сказали, что нужна только пересадка сердца. Не могут подходящее найти, хотя братва объявила, что из общака оплатит операцию. Найдут. Миллионы ведь обещали.

После этого разговора тревога возросла еще больше. В клинике по снующим по коридорам пацанам в кепочках понял, что операция идет. На этажах прохаживалась охрана в форме и без. По удостоверению добрался до дежурной медсестры.
- Да, сделали пересадку, сделали. Ну, сколько раз можно повторять? Не мешайте.
Сидя в коридоре, в бессильной злобе сжимал кулаки. Значит, зарезали всё-таки моего Пашеньку, сволочи.
Пользуясь суматохой, решил пробраться в морг, куда отправляют трупы после операции. Судя по скорости исчезновения Петровых после усыновления , времени вырезать сердце и перевозить его в контейнере у них не было. Значит, вырезали здесь, у живого. Меня начало трясти, как будто это резали меня.
В морге удостоверение на сторожа не произвело впечатления.
- Не положено! Бумагу фициальную давай на осмотр, - нудно бубнил он.
- Ну, хоть скажи, есть у тебя такой труп в наличии или нет?
- Смотри сам, очки дома забыл, - сторож зевнул и пододвинул затрепанную тетрадь.
Петрова в списке не было. Я вернулся в клинику и сал методично обходить коридоры.
И я его нашел! На каталке в сестринской на первом этаже лежал накрытый окровавленной синей простыней труп.
Я осторожно повернул бирку на большом пальце ноги. Петров Павел Олегович.
Ноги подкосились, и я присел на стул. Минуты две ждал, когда утихнет шум в голове. Сердце пыталось вырваться из грудной клетки. Я несвязно что-то бормотал.
Немного придя в себя, подошел к каталке для прощания и откинул простыню.
Ноги подкосились во второй раз.
На каталке лежал труп совершенно незнакомого парня!
Мозги со скрипом провернулись и выдали, наконец, команду.
Я вынул мобильник и сфотографировал лицо трупа. И вовремя. В коридоре послышались голоса и топот ног.
Я огляделся. Спрятаться было некуда. Одни стеклянные шкафы с лекарствами. Быстро уселся за стол и стал заполнять какой-то медицинский бланк.
В комнату вошли двое в зеленых халатах и повязках на лице. Мужчина и женщина лет сорока.
- Стоп. Вы кто? – остановил я их, выставив ладонь.
- Санитары, - неуверенно промямлил мужик. – За трупом мы.
Голос интеллигентный, без бандитских ноток.
Так, мне стало ясно. Никакие это не санитары. Это усыновители Петровы заметают следы.
Осторожно проследил их до местного крематория, а потом и до гостиницы. Теперь они никуда от меня не денутся.
Поспешил к своему участковому.
- Кто это? – я ткнул ему на фото в мобильнике.
- Так он же, сынок Калюжного. Которого братва месяц уже ищет.
- А кто в розыск подавал?
- Официально – никто. Они попросили, мы помогаем.
- Не нашли?
- Мы нет, а они не знаю. Так ведь, если найдут, всё равно не скажут. Прикопают и всё. Он Калюжному живой не нужен.
Я забрал сумку из номера и заселился в другую гостиницу с так называемыми Петровыми. Как организовать прослушку их номера, я знал.
Для таких дел всегда носил второй мобильник. Набираешь свой номер, отвечаешь и оставляешь в укромном местечке. Прекрасный жучок, пока хватит батареи. Я надеялся, что хватит на весь вечер.
Зайти к Петровым в номер проще простого. Я стащил из бытовки на нижнем этаже синий халат и отключил от сети на электрощитке их номер. Цивилизованный человек без света жить не может.
Я ждал возле дежурного, когда они позвонят. Тут же поднялся к ним в номер.
- Это у вас света нет? – лениво спросил я, крутя в пальцах отвертку.
- Ну, да. А что случилось? Почему нет света?– женщина зябко куталась в пеньюар.
- Спички на электростанции кончились, - нагло захохотал я ей в лицо.
- Э, дамочка, тут одной отверткой не справится, - я быстро заглянул в ванную, потом в спальню. – Проводка отсырела, замыкает. Я тут бригадир, сейчас дежурного электрика пришлю, он вам всё исправит.
- Это надолго?
- Это как пойдет.
- Я заплачу.
- Тогда быстро, - две зеленые бумажки нагло сунул в ширинку.
Мобильник я успел в спальне положить сверху на шкаф. Туда даже уборщицы редко заглядывают, не то что жильцы.
Через полчаса в своем номере с улыбкой слушал, как женщина доказывала дежурному электрику, что уже заплатила бригадиру.
Дальше послышался голос мужчины, который до этого, видимо, прятался на балконе.
- Так ты ему дала или нет?
- Дала бы, если бы не был таким вонючим. Какие мужики скоты!
- Я не в том смысле, я в смысле денег.
- Отстань.
- Нет, Марго, мы когда-нибудь проколемся из-за твоей жадности. Пойми, обслуге в гостинице положено давать. А если он скандал закатит?
- Ну, не два же раза?
- Тебе что, мало двух лимонов от Пушка?
- Если всем раздавать, нечего будет на старость отложить, - завизжала Марго.
- Тебе что, мало полсотни лимонов? Или собралась жить вечно?
- А ты знаешь, сколько уйдет на твои похороны? Ты смотрел расценки? Я ведь останусь голая и босая, пока ты будешь наслаждаться в золоченом гробу за поллимона.
- Почему в золоченом?
- Сам же в завещании так написал.
- Не ври, я там написал – в золотом.
- Хорошо, хорошо, успокойся, будет тебе золотой. В колумбарии.
- Кстати, а ты там всё оплатила?
Я навострил уши, так как понял, что речь идет о сегодняшнем посещении крематория.
- Все, и даже сверху дала.
- То-то вы так долго в кассе возились. А за безногого не звонили?
- Нет, просили только на наркоту деньжат подкинуть, пока ему клиента подберут.
- Хорошо, завтра доплатишь и договоришься о связи. Доктору анализы его отдала?
- Да, обещал за месяц реализовать.
- Одно сердце?
- Нет, всё, что осталось.
Я вздрогнул и чуть не нажал кнопку выключения связи, представив, как Пашку режут на части.
На следующее утро я нанял частника с машиной, сказав, что жена загуляла и надо выследить любовника.
Марго, видимо, настолько обнаглела от уверенности в своей неуязвимости, что нисколько не шифровалась. Вышла из такси и, даже не осмотревшись, нырнула в первый подъезд старой пятиэтажки.
Я отпустил частника и задумался, как организовать освобождение Пашки. То, что он под наркотиком или усыплен, не вызывало сомнения. Меня беспокоила охрана.
Решил начать, как всегда, с опроса бабушек на скамейке. Из жильцов подъезда подозрение вызвала только Варька-наркоша, как назвала её всезнающая старушка. Бывшая студентка неделями не выходила из квартиры на втором этаже, а в магазин ходила только ночью.
Это описание давало надежду, что наркоманка не будет делиться наркотой и держит Пашку на снотворном.
Так оно и оказалось, когда я выманил Варьку из квартиры, устроив на лестничной клетке небольшой пожар.
Наркоманка тут же выскочила с ведром воды, заливая горящий мусор. Когда она вернулась за вторым ведром и скрылась в ванной, я спокойно зашел в квартиру. Пока она выливала второе ведро, спокойно захлопнул дверь. Убедившись, что у Варьки нет с собой ключа, начал обыск. Пашка спал в зале на диване, укрытый стареньким пледом. Я завернул парня в него и стал спускаться по пожарной лестнице на балконе. Мне повезло, что все зеваки смотрели на дым с другой стороны дома, поэтому мы спокойно скрылись за углом. Нести на плече завернутого в плед человека в городе опасно. Поэтому я усадил Пашку на скамейку возле ближайшего дома и просто вызвал скорую помощь, сказав, что племянник неожиданно потерял сознание.
Записал его в больнице по своему удостоверению, поэтому никаких вопросов не было.
Это была первая ночь, которую я провел спокойно, зная, что Пашка в безопасности.
Долго не мог заснуть, пытаясь сложить в единое целое схему деятельности этой криминальной парочки по продаже органов украденных ими людей.
Очень сложная и продуманная система позволяла Петровым, судя по их миллионам, долгое время безнаказанно усыновлять и продавать детишек.
Мысленно пройдя несколько раз по преступной цепочке, я понял, что их схема не так проста, как кажется на первый взгляд. Успешность их действий была заложена не просто в усыновлении, а скорее в придуманном способе быстрой доставки клиентам нужных органов.
Я понял, что на усыновление Петровы шли только тогда, когда нужные органы были у них уже на руках.
Их переезды из города в город были нужны не только для запутывания следов, а скорее для получения информации о больных богачах, нуждающихся в пересадке органов. Но договор на поставку органа эта парочка заключала не со всеми, а только с имеющими взрослых детей. Тогда только схема начинала работать.
Первым делом исчезал ребенок богача. Это обставляли не как авария или похищение, а придумывали некий семейный конфликт на почве наркоты или алкоголя, побега с любимой девушкой или другом.
В моем случае неожидангно объявившийся сын олигарха тут же исчез после требования денег. В ментовку, конечно, никто заявлять не будет, а братва искала сынка богача не для того, чтобы вернуть в лоно семьи, а закопать навсегда.
Чтобы придать законность пересадке органов, в клинику представлялись настоящие документы на усыновленных, якобы попавших в аварию. На самом деле их просто прятали в надежном месте, а врачам передавали усыпленного родственника. Естественно, по анализам он идеально подходил больному богачу.
Теперь оставалось только кремировать труп из больницы. И все, к усыновителям никаких претензий. Есть у них на руках все оправдательные документы, даже если начнется следствие. К врачам тоже не подкопаешься, так как орган пересажен по закону.
Но жадность толкала Петровых на то, чтобы сделать деньги даже на уже официально умершем усыновленном, продав и его органы.
Эта жадность и помогла мне спасти Пашку.
- Вован, выпьем за это, - следак плеснул мне в огуречную рюмку и приложил горлышко к губам.
Я знал, что труднее всего Киселю сделать первый глоток, а потом рюмочки скользят как по маслу.
Мы закусили лучком с грядки и разошлись.
И только перед сном, перебирая детали невероятной истории, я вспомнил, что не спросил о дальнейшей судьбе Павла.
Ладно, будет новый день, будут и новые песни. Спрошу завтра.