Лихаим, моя птичка!

«Добрая, нежная Матерь, Ты навеки моя любовь и моя надежда! Матерь Божия, пошли мне святых Ангелов, чтобы они защитили моих детей и отогнали бы от них злого врага.
Святая Матерь, приди на помощь бедным, обрати Твой взор на малодушных, утешь опечаленных… Пусть все, которые почитают Тебя, почувствуют Твою помощь!»


В густой тишине старого дома нежно и устало шелестел голос матери. Этот голос наполнял холодный и сумеречный ноябрь теплом, и серое небо сочилось каплями дождя, будто омывалось слезами.

В городок незаметно прокралась осень, укрыла густыми туманами огороды, юркую неглубокую речку, выпила до дна летнее тепло садов, и воздух зазвенел тонкой струной. Стало прохладно и сыро. Город ежился и хмурился под моросящим дождем и совсем не напоминал себя прежнего: приветливого и теплого. Пришел ноябрь. Пришло время печали…

Эта осень забрала отца. Он так и не вернулся с заработков. Пропал, растворился в осенних туманах на чужой земле. Мать так и не узнала, что же случилось с кормильцем на чужбине, и ждала его всю жизнь, до последнего своего вздоха.

В семье подрастало трое детей. Кроме Владека и Соньки, появилась младшая – Луиза. Мать не хотела третьего ребенка, но взять на себя еще один грех не смогла. Где двое, там и третьему быть. И девочка росла здоровенькой, крепкой, как орешек, веселой и озорной. Младшенькую природа наградила хорошим характером, цепким умом и незаурядными организаторскими способностями. Она, как маленький полководец, везде была первой! Касалось ли это игры в прятки, прыжков по доскам на мебельной фабрике или учебы в школе. Свое единственное платье Луиза умудрялась порвать на ровном месте. Земля горела у нее под ногами – столько энергии было в ребенке. Сонька всячески старалась утихомирить, подчинить себе младшую сестру. Но не тут-то было! И очень скоро младшая сестра уже покровительствовала старшей и защищала ее как могла. Сонька завидовала сестре до колик в животе! Еще бы, сестру все любили.

В субботу, седьмой день недели, в который Тора предписывает воздерживаться от работы, соседка тетя Фрида приглашала Луизу зажечь огонь в плите. И хотя Тора запрещает не только самому работать в субботу, но и поручать это делать другим, на не евреев это не распространялось. И с Луизой было договорено, что она будет делать эту работу для тети Фриды постоянно. Соньке тоже хотелось зажигать огонь в плите. Но тетя Фрида была постоянной в своем выборе: только Луиза. Она обожала девочку почти так же как своих троих детей: Риту, Хану и Гришку. Может потому, что Луиза была таким же сорванцом, как и рыжий Гриша, а может потому, что та напоминала ей саму Фриду в далеком детстве. Кто знает? Сердцу еврейской женщины не прикажешь. Она всегда угощала Луизу всякими вкусностями и кое-что заворачивала с собой, потому что знала: соседям жить так же нелегко, как и ей, Фриде.

В пятницу с вечера Фрида начинала готовить в горшке чолнт (блюдо из овощей, крупы, мяса и фасоли) и оставляла его томиться на медленном огне на всю ночь. Таким образом, когда семья возвращалась из синагоги, ее ждала горячая еда. А какое вкусное жаркое готовила Фрида «из того, что было»! А «было у нее» куриная грудка, селезенка, сердце и печень. Луиза макала лепешку в подливу и смаковала ее, пытаясь есть не спеша и с расстановкой. Чтоб на дольше хватило. А каким неповторимым был аромат борща, жареных семечек, чеснока и фаршированной рыбы! Теперь такой аромат может только присниться. Он стоял повсюду: в домах, на улице, в маленьких двориках. А какой был говор?! Гремучая смесь идиша, украинского и польского.

До войны в маленьком городке проживало много еврейских семей. Мужчины занимались коммерцией, работали на мебельной фабрике, держали подсобное хозяйство. А женщины вели домашнее хозяйство, растили детей и помогали мужьям. По субботам чинно и степенно всем семейством шли в синагогу: женщины в платках, мужчины в кипах или шляпах. По еврейской традиции покрывать голову следует не только в синагоге: это знак признания власти Бога, волю которого невозможно постигнуть разумом. А еще в субботу нельзя заниматься будничными делами. И говорить о делах тоже не принято.

После синагоги и праздничного завтрака тетя Фрида выходила на улицу, садилась на скамейку у дома, и вместе с соседками щелкала семечки, то и дело прерываясь, и громко крича: «Гриша, зачем ты туда полез? Гриша, что ты там делаешь? Гриша, ты таки пойди и спроси меня, можно это делать или нельзя! Ой, ви тока подывиться, шо наробыв цэй малый пиндос?!" Это воспринималось Гришкой, как наивысшая форма похвалы.

Луиза любила тетю Фриду. Она чувствовала ее тепло так, как чувствовала тепло от печки, в которой мать пекла хлеб. Мать была неласковой, излишне суровой, озабоченной и уставшей. Она никогда не баловала Луизу. А Фрида излучала свет, в ней горел огонь, кипели страсти. Вокруг нее все булькало, шкварчало, смеялось и пело! Фрида была сама жизнь. Именно к ней бежала Луиза, когда мерзли пальчики ног, и Фрида дарила ей теплые носки. Именно к ней бежала Луиза, когда в детской душе накапливались жгучие слезы, и Фрида прижимала ее к своему большому животу и шептала: «Птичка моя, я имею тебе кое-что сказать… Щаз я сделаю тебе скандал, и тебе будет весело!» И вот уже Луиза смеется, звенит колокольчиком, тычется личиком в засаленный фартук и бубнит Фриде прямо в живот: «Я люблю тебя, тетя Фрида…»

Фриды везде было много!

- Сима! Шо ты хочешь от моей жизни? Уже сиди и не спрашивай вопросы…
- Гриша, не бежи так шустро, а то, не дай Бог, догонишь мой ремень.
- Я себе знаю, а вы себе думайте, шо хотите.

Фрида была открытой книгой и не выносила людей с червоточинкой. Она смотрела на человека, который ей не нравился, и спрашивала: «Не знаете, сколько тогда Иуда получил по нинешнему курсу?»

Фрида была невероятным человеком! Была… Спасибо, Фрида, за то, что ты была…

Началась война. Немцы вошли в городок без единого выстрела. Ночью. Ехали, громыхая гусеницами, тяжелые танки; небо гудело от самолетов, как зловещий улей; шла пехота, крича гортанно и грубо на чужом языке. Городок проснулся от шума, и в окнах появились бледные, испуганные лица людей. Свет не включали. Страшно.

Утром в городке был объявлен новый порядок. И потекли дни за днями, недели за неделями… Луиза хорошо запомнила то время и свой страх перед чем-то темным, неизвестным. Каждый день все работоспособное население шло рыть окопы или работать в поле. Луиза тоже шла вместе с матерью и сестрой. Не оставаться же дома одной! Брата сутками держали на мебельной фабрике и, когда он вырывался домой, то падал на кровать прямо в одежде и спал целые сутки.

А потом начались погромы. Спустя годы, Луиза узнала, что в больших городах создавались гетто, а возле каждого небольшого города, возле многих деревень, находились так называемые «ямы» - естественные овраги, куда сгоняли и расстреливали мужчин, женщин, детей. Был такой овраг и возле маленького пограничного городка.

Лаяли собаки, гортанно кричали немцы, а посреди дороги шли люди, построенные в шеренгу: неприкаянные, беззащитные, испуганные. У каждого в руках был узел, чемодан или мешок. Громко, надрывно плакали женщины и дети. Луиза увидела тетю Фриду рядом с мужем и побежала, проталкивая себе дорогу между людьми. Детей рядом с Фридой не было. «Может, успела спрятать или переправить к кому-то из родственников? – понадеялась Луиза. Она увидела, как молодая женщина из шеренги вытолкнула маленькую девочку, и ее подхватила другая, из тех, кто стоял на обочине. Но к ней тут же подскочил немец и стал вырывать ребенка из рук.
- Это мой, это мой ребенок! Дочка моя! - истерично кричала та.
Немец посмотрел на маленькую девочку и спросил:
- Юде?
- Влодзя… - прошептал ребенок.
И немец пошел дальше, может, пожалев ребенка, а может, ему действительно показалось, что ребенок не еврейский.
- Тетя Фрида! Тетя Фрида! – кричала Луиза, и наконец, увидела, как Фрида повернула к ней голову.
- Лихаим, птичка моя! Лихаим! Не обижай моего пиндоса Гришку, когда вырастешь!
И бросила Луизе узелок прямо в толпу. Но Луиза не успела его поймать: его поймала на лету соседка. Тетя Фрида долго оборачивалась назад и искала глазами Луизу. А Луиза, с полными глазами слез, все бежала, бежала, бежала, пока толпа не скрылась за поворотом. Дальше немцы никого не пускали. Слышались одиночные выстрелы и автоматные очереди. Больше никто не плакал.

Вечером городок утонул в кромешной темноте. Люди сидели по домам убитые, опустошенные, раздавленные невиданной жестокостью и ненавистью. Луиза шепталась с сестрой, сидя на кровати, и плакала не переставая.

А в другом доме соседка примеряла почти новое зимнее пальто тети Фриды, доставшееся ей случайно и сделавшее ее счастливой… Продажа совести за любую цену – комбинация неблагодарная.

Смерть никогда не отходит далеко от нас, не надо этого бояться, но нужно об этом помнить. И лучше заранее быть готовым к свиданию с ней. Да и молиться надо не только когда плохо, а когда нам хорошо. Это – тайный код нашей веры.

Луиза знала, что душа тети Фриды сорок дней будет рядом с ней, дома. А потом оторвется от земли и улетит на вечное поселение. Касание их душ останется с ней навсегда. Уйдет отчаянная тоска и появится усталость от жизни, биологический пессимизм. Но, Господи… Почему ты не остановил пулю, летевшую в сердце тети Фриды? Где ты был тогда, когда тетя Фрида кричала: «Лихаим, птичка моя!» Где же ты был тогда?

ПС. Когда я писала этот рассказ, то очень надеялась, что его прочтет моя мама. Я изменила ее имя, думая, что ей будет не так больно…