Под лунным небом

И вечно солнце прокладывает свой путь от горизонта до горизонта, и вечно луна следует за ним, и вечно дни следуют за днями, не заботясь о жизнях, которые они стирают в прах одну за другой.

Кристофер Паолини


Ларисе не спалось. Ее мучила бессонница с тех самых пор, как сын Артем привел в дом молодую жену: маленькую, худенькую, сероглазую, испуганную. Не такую жену хотела она для своего единственного сына. Не такую.

- Как тебя зовут? – спросила она, приглашая молодую пару в гостиную.
- Ее зовут Олеся, - поспешно ответил сын.
- Сколько же тебе лет? – поинтересовалась Лариса, подумав о том, не слишком ли юной оказалась невестка.
- Олесе двадцать четыре, мама. Она уже взрослая, ты не ошиблась.
- Да что ж ты ей слова не дашь сказать! Она же не немая в самом деле!
- А вот тут ты ошиблась: она немая. Вернее, глухонемая. И я очень тебя прошу, оставайся такой же внимательной и ласковой, какой я тебя знаю. Я люблю ее, мама…

Лариса так и застыла посреди комнаты: «Господи, за что? За что ты так посмеялся надо мной? И почему это произошло с моим мальчиком? Какая любовь?»
Она не находила себе места и внутренне плакала, охваченная противоположными чувствами – любовью и тоской, которых раньше никогда в себе не соединяла. Как жить? Для кого она растила своего Артемку? Неужели вот для этой немой пигалицы? Не спала ночами, терпела мужа (тот еще ходок налево), работала, как сумасшедшая, зарабатывая потом и кровью большую квартиру, машину, дачу. Для кого? Неужели вот для этого маленького испуганного глухаря? На языке у Ларисы вертелись обидные, колючие слова, но легче не становилось. Теперь она понимала, почему свекрови не любят невесток. Это же настоящие воровки! Невестки воруют сыновей и оставляют после себя пустоту.

Молодые закрывались в комнате, и оттуда не доносилось ни звука. «Немая любовь», - мозг закипал, и пар требовал выхода. Ей хотелось всю свою материнскую любовь и нежность полностью изъять из сына и поместить их в другого человека. И все потому, что любовь к сыну была похожа на падающую звезду: сначала украшала жизнь, а потом быстро погибла. Ненависть раздевала догола, и Лариса чувствовала себя, как в бане: стыдилась своей наготы, а прикрыться было нечем. Ей не о ком было заботиться, и она купила в киоске цветок в горшке, хотя не любила фиалки, не любила жарить котлеты и кутаться в тишину.

Невестка двигалась по квартире бесшумно, как маленький эльф, и казалась почти невидимой. Весь день она проводила в комнате, и Лариса, приходя вечером с работы, поражалась тому, когда это маленькое существо успевало приготовить маленькие пельмени, вареники, испечь торт, сделать какой-то совершенно изумительный салат, а потом убрать после себя так тщательно, что не оставалось и следа. И только аппетитные запахи висели в воздухе легким облаком, не успев покинуть помещение к приходу Ларисы. «Как и когда она это делает?» – недоумевала Лариса, которая не любила все, что связано с кухней. Сын с удовольствием уплетал вкусный ужин, торопясь в свое укрытие к молодой жене. Когда Лариса задавала ему какой-то вопрос, он тут же отвечал, сопровождая по привычке свою речь жестами.

- Прекрати это безобразие! Я пока еще не немая и не глухая! – кричала Лариса.
- Прости, мама. Это я по привычке.
«Когда он успел выучить это птичий язык? – недоумевала Лариса. Размахался тут руками! - И она опять замыкалась в себе.

В начале сентября – после ощутимого похолодания - пришло бабье лето. Печальной струной зазвенело уходящее лето. Потрясающе красивая пора! Вроде еще и лето, но уже осень раскинула свой великолепный ковер из разноцветных листьев и ярких лепестков осенних цветов, похожих на горящие драгоценные камни. «Может в отпуск съездить? Оставить эту «зону тишины и комфорта» и забыть обо всем? Так и сделаю», - и Лариса решила уехать в отпуск на Сардинию. А что? Бархатный сезон на Сардинии – самое то!

Ночью она почувствовала себя плохо: сильные боли внизу живота подняли ее с постели. И сын вызвал «скорую». Лариса подумала, что перед отпуском ей не хватало только воспаления аппендицита. Традиционно ее отправили на обследование: взяли все анализы, сделали УЗИ, измерили температуру. Оставалось одно – ждать результатов. А утром ее снова отправили на обследование, и Лариса почувствовала неладное. «Почему? Что не так?» – терялась она в догадках. И страшная новость не заставила себя долго ждать: рак. Этот диагноз Лариса восприняла как смертный приговор, как бомбу замедленного действия.

Приходил врач и долго рассказывал о Ларисиных клетках, у которых сломалась программа. Он очень увлекся, рассказывая о «неправильных», уже чужих для родного когда-то организма, клетках, которые делятся, растут, разрушая на своём пути соседние клетки, ткани, органы. Оказывается с онкологическими заболеваниями человечество знакомо с незапамятных времён. Рак обнаружен и среди ископаемых остатков растений и животных, живших задолго до появления человека на Земле, например у динозавров. Ларисе не было дела до того, как делятся клетки! Ей было неинтересно человечество, которое, как и она, страдало и умирало! Ей были неинтересны даже динозавры, погибающие от рака! Сейчас Лариса совершенно не слушала собеседника и думала о себе в форме монолога. Она была нелюбопытна к своим возможностям, потому что не умела преодолевать себя. Она никогда не делала того, чего ей не хотелось делать. «Это не приговор, - говорил врач. – Это руководство к действию! Вы меня понимаете? К действию! У вас рак в начальной стадии. Нужно карабкаться, стараться преодолеть боль и неверие. Вам нужно выжить, если это для вас что-то значит».
« Это для меня что-то значит. Надо пойти на недельку в отпуск, слетать на Сардинию, а там будет видно, - решила Лариса, - только так я смогу свернуть смерти фигуру из трех пальцев». И она улетела в свое самое безрадостное, возможно последнее, путешествие.

Самолет приземлился в аэропорту в Кальяри. Взяв машину напрокат, она поехала по направлению к Санта Марии Наваррезе. Несмотря на то, что это маленький городок, в нем есть большая пристань. Там много лодок и яхт, которые прибывают, чтобы посетить побережье – одно из самых красивых и чистых мест в Средиземноморье. В ожидании регистрации в отеле, Лариса прогулялась по городку, посетила костел в Санта Мария Наваррезе. По легенде принцесса Наварра спаслась от кораблекрушения и нашла прибежище в этом городке. В качестве благодарности она велела построить костел в Санта Мария, который был назван Наваррским. « Я тоже потерпела кораблекрушение, - подумала Лариса, - и ищу свое спасение». Она вернулась в отель и впервые в жизни попробовала знаменитое традиционное блюдо Ольястры – макароны из картофеля и сыра. «А невестка готовит лучше, - подумала вдруг Лариса. – Подумаешь, макароны! Если бы Олеська приготовила свои маленькие, почти прозрачные блинчики с творогом, число клиентов увеличилось бы в несколько раз».

А потом была незабываемая неделя путешествий и купаний в море. Она с удовольствием ела равиоли с ароматным соусом, жаркое из козы и поросенка, блюда из морепродуктов. Она была счастлива! «Разве может быть счастливым смертельно больной человек? – думала лениво Лариса. – Нет… Я не умру. Такие, как я, не умирают! Все это враки!»
Ночью она вошла в море и поплыла по лунной дорожке, вскидывая руки над водой, и ей казалось, что руки у нее золотые. Это были даже не руки, а плавники большой золотистой рыбы. И сама она была рыбой. Вода была холодная и имела свой запах и вкус. Женщина будто преодолела себя и заставила поднять свое тело высоко над землей, чтобы лучше видеть вокруг и то, что жило в ней самой. «Боже мой, останови это мгновение! Пусть оно продлится дольше, еще дольше, еще… Дай мне немного счастья на этой несчастливой земле!»

Она вспомнила сына, провожавшего ее в аэропорт, его больные глаза, исплаканное лицо. Вспомнила невестку и застывшее сострадание в серых блюдцах глаз, сгиб пальцев одной руки, поднятой до уровня груди и согнутой в локте, что означало «до свидания» и плавные движения двумя параллельными ладонями, смотрящими друг на друга слева направо, что следовало понимать как извинение. Прости меня, девочка… Ты оказалась мудрее старой дуры!

И что-то порвалось внутри. Она вспомнила, как ложкой на длинной ручке, которая называется кюреткой, когда-то выскоблили из нее маленькую жизнь. И она, Лариса, позволила это сделать! А ведь это была девочка! И у нее еще не было имени…

«Это Бог наказал и наградил меня одновременно, - подумала Лариса. – Вот поэтому появилась у меня глухонемая дочь, потому что той, первой, я не оставила ни единого шанса. Закон компенсации. Я выучу твой язык, моя девочка, и мы будем долго разговаривать в полной тишине. Если я выживу».

До операции оставалось несколько дней, а Ларисе казалось, что уродливое, смертельное существо внутри нее начинает захватывать новые территории в ее теле. Оно щипало ее своими клешнями, входило в нее подкожно, струилось внутривенно и бешено сопротивлялось. Невыносимыми и изнуряющими стали ночи. В полной темноте луна бросала на больничную кровать лунный мост, и женщине казалось, что она не одна. Луне тоже было нелегко: в ожесточенной схватке с грязными, серыми облаками она пыталась вырваться из мрака и засиять во всем своем величии холодной гордой красотой. Безмятежная непроницаемость ее облика, ее знамения, предвещающие печали и тоску, ее грозные предостережения, ее безмолвие, притягательность и блеск пугали и в то же время становились понятнее среди белых больничных стен и дарили Ларисе идеальное одиночество и покой.



В день, когда была назначена операция, ветер остервенело срывал с деревьев желтые и красные листья и уносил их куда-то далеко-далеко, предварительно закружив их в бешеном танце где-то вверху. В окна били тугие струи дождя, громко барабаня по подоконнику. Когда-нибудь потом Лариса не сможет вспомнить в мельчайших деталях этот день. Он растворится во времени и пространстве: уйдет в прошлое, будто его и не было. Как ни странно, но этот день и все последующие за ним дни прошли для нее незаметно и безболезненно. Операция под наркозом, а голова после наркоза пустая, как барабан: ни одной приличной мысли. Будь что будет!



Квартира встретила ее тишиной, показавшейся бесконечной. В такой тишине умолкает все, никто и ничто не двигается. Это будто затишье в надежде на что-то. Но она интуитивно жила наугад без всякой надежды на лучшее.
Несколько раз в день к ней бесшумно входил маленький сероглазый эльф, и на тумбочке появлялись душистый чай, крошечные пирожки, яблоки, виноград. Лариса следила за каждым движением невестки из-под опущенных век и однажды поймала ее прозрачную руку-крылышко, приглашая присесть на кровать.
- Посиди со мной, - прошептала она.

Неожиданно для себя, она положила голову на колени Олеси, и легкая, почти невесомая рука, погладила ее, успокаивая и оберегая. Будто и не было этой долгой разлуки и непонимания.

- Поплачь обо мне, девочка… Научи меня твоему терпению и смирению. Включи меня в розетку, чтобы по венам опять побежал ток. Ты же видишь, я обесточена: от меня ни тепла, ни света. Я всегда была седой. Всегда. Просто этого никто не замечал, и я окоченела…

И Лариса почувствовала, как залетали, затрепетали над ней нежные руки. Еще немного и станет понятно, зачем она живет, мучается, страдает, сомневается и плачет. Любовь летела к ней на кончиках пальцев, струилась через окна, обволакивала и успокаивала. Хотелось вобрать ее всю в себя, вдыхать и задохнуться, пить и захлебнуться от счастья. Жизнь наполнялась смыслом.

Теперь она знала: любовь – это прикосновение тремя пальцами руки к краю губ и отвод руки в сторону. Как, оказывается, все просто…