Капли чертили кривые

Капли чертили кривые на стекле автобуса «Эколайн», за завесой дождя проплывали поля хмеля, подсолнечника, кукурузы. «Как ровно разделены посевы на полях, как под линейку», - повернулась ко мне женщине с черными грустными глазами, на соседнем сиденье. Она кивнула на ветряки: «Впечатляют? Меня еще поля с солнечными батареями впечатляют. Экологически чистая энергия», - она улыбнулась и отвернулась, не дожидаясь ответа.

Ехать в автобусе более суток занятие не из приятных, а в дождь совсем тоска. Я стряхнула полусонное оцепенение и поддержала разговор:
- Сколько хмеля в Баварии!
- Здесь издавна варят пиво и пьют литровыми бокалами, - пояснила черноглазая, похожая на Маричку, женщина. «Ей за пятьдесят, украинка, наверное, бывшая балерина, изящные кисти рук», - отметила я про себя.
- Моя дочка официанткой работает, хрупкая, пятьдесят четыре килограмма весит, а носит по 4 бокала в каждой руке, пояснила она. - У меня сердце кровью обливается, глядя на это, а она улыбается: «Это вместо фитнеса. Скоро, как культурист выступать буду».
- Тяжеловато на весу 8 кг нести, - посочувствовала я.
- Вот ездила к ней. Пила баварское пиво с хмелем, - скривила губы в улыбке черноглазая, звали ее Галина.
- Давно она здесь живет? - спросила я.
- Пять лет. Я раз в год к ней приезжаю, скучаю по ней. А она никогда не приезжает, в отпуск едет к морю.

Я почувствовала печаль в материнском сердце женщины. Жаль, что дети понимают родителей, только тогда, когда становятся сами родителями взрослых детей.
- Она у вас одна?
- Нет, еще сын есть. Но он непутевый.
В разговоре время идет быстрее и дорога, кажется, короче. В Варшаве наши пути разойдутся, я пересяду в автобус на Минск, а она на Киев, но до Варшавы еще далеко. Голубые узкие джинсы подчеркивали хрупкость Галины.
- Вы балерина? - спросила я. Она улыбнулась, и лучики морщинок стали глубже, ей было явно за шестьдесят.
- Нет. Мой муж танцевал в балете. А я просто танцевала, а теперь полы драю в поликлинике.
- А сын пошел по стопам родителей? Тоже танцует?
- С сыном были проблемы, надеюсь, что закончились.
- Пьет? - спросила я.
- Сейчас нет. Проблемы начались давно. Рос он быстрым, неспокойным и дерзким мальчиком. А в подростковом возрасте стал неуправляем. Все его раздражало. Сам невысокий, хрупкий, а задиристый. Грудь колесом и как кочет на всех наскакивает. В пятнадцать лет с друзьями на природу отдохнуть поехал с ночевкой. Друзья постарше были, а ему хотелось авторитет заработать.

Уехал, а мне так неспокойно стало, просто сердце щемит. Спать легли, а я уснуть не могу. То мне жарко, то холодно, то воздуха мало. Муж успокаивает: «Чего так беспокоишься? Сами молодыми в походы ходили. Это же нормально». А я не могу, до двух ночи ворочалась, крутилась, а когда заснула, жуткий сон приснился.

Как бы сидит мой Игорек в бетонной узкой сырой комнатке, похожей на келью, и вроде келья эта за алтарем в церкви. Странно сидит, свернулся как эмбрион и дрожит. Я его вижу - а дотянуться не могу, зову – а он не слышит, и такое на меня отчаяние напало! И там, во сне, меня осенило - мне нужно идти в церковь, за Игорька молиться.

Церковь отчетливо увидела, Свято-Введенский монастырь. Никогда там не была, а во сне неведомая сила меня туда тянет. Проснулась в холодном поту и думаю, не к добру этот сон, что-то с Игорьком случилось. И только так подумала, телефонный звонок, так резко зазвонил. Как ужаленная вскочила, бросилась к телефону, он у нас в коридоре стоит.

Из милиции звонили, из соседнего города. Себя не помня, туда приехала. Сидит мой непутевый в обезьяннике, сжался весь, дрожит. Я шарф с себя сняла и ему попросила передать, чтоб хоть немного согрелся. Нервная дрожь, я это не сразу поняла. Сказали, что он человека порезал, директора турбазы.

Шумели парни у турбазы. Директор человек пожилой, отдыхать видно ему мешали, вот и сделал им замечание. Так они на него напали, втроем били, а у моего еще и ножик был. Правда, следствие потом установило, что нож был сломан, и не засчитали его, как холодное оружие. Но, человека порезал, тот в больнице восемь дней лежал.

Наняли мы адвоката. К мужчине этому, начальнику турбазы, в больницу побежали, просили его. Уговаривали миром вопрос решить. Он наотрез отказался, видно здорово обидно ему было, что сопляки побили, и я его понимаю. А ребенка то своего в любом случае жалко. Я про сон уже и не думаю, бегаю по адвокатам, к прокурору, да в больницу….

Посадили Игорька на три года. И так сорвиголова, а еще в такое окружение попал, какой вернется? А главное - вернется ли? Отплакала я тогда слез немерено. Два года отсидел он, будто я этих два года с ним отсидела. И вот однажды сижу вечером, об Игорьке думаю, и вспоминаю свой сон. Не просто так мне тот сон снился, в церковь надо идти. Яркий был сон, запомнился.

Утром поехала я в Свято-Введенский монастырь, на коленях перед иконой Божией Матери «Призри на смирение» стала. На нее смотрю, и ее отражение на стекле вижу. К этой иконе всегда очередь стоит, люди друг друга не подгоняют, кто-то дольше стоит, кто меньше. А я упала на колени и, как в забытье провалилась, только слезы из глаз катятся.

Молитв не знаю, как обратиться, не знаю, и вдруг в какое-то исступление впала, своими словами просить стала, только ее вижу, на нее уповаю. Не знаю, сколько я так простояла, никто меня не трогал, обходили люди, видно, понимали мое состояние. Вышла из церкви и легче мне стало. Через два дня прокурору документы повезла, зашла в кабинет, он с бумагами копается и говорит: «Не уходите пока, может вы его сегодня и заберете». Я ушам своим не поверяла, и действительно в тот день и забрала.

- Он изменился? - спросила я. - Бахвалится братками?
- Нет, жалел потерянные годы.
- Сходил ли к директору турбазы, попросить прощение?
- Сходил, но тот не простил.
- Сразу после тюрьмы пил, а потом к счастью влюбился. Красавица девушка была, с косами, Олей звали. Игорек пить перестал, на работу устроился на завод, мы с мужем им свою квартиру оставили, себе двухкомнатную купили. Девушка хорошая, как только в том притоне выросла, вся семья у нее пила, а она как цветок, выросший на мусоре. Сын у них родился Вовик, Игорек был счастлив, ремонт сам сделал, денег заработал, на юг поехали отдохнуть.

И случилась беда, заболела Оленька там, или клещ укусил, или еще что. Приехали они и сразу в больницу. Я прибежала, а она уже в коме. Говорю врачу: «Делайте что-нибудь!». А он мне: «Еще точно не знаем, что это! Надо анализ сделать на менингит, а у нас лаборатория не работает - выходной. Если хотите, отвезите анализы в частную лабораторию, они в выходной работают». Схватила я анализы и поехала, там посидела пока сделали. Вернулась, а Оленьки уже нет.

Жалко ее очень было, а еще жальче сына. Любил он ее сильно, думаю: «Запьет. Это проклятье мужчины, которого он порезал. Не простил он Игорька».

Три года жили он и внук с нами. Иногда пил. А потом встретил женщину, очень на Олю похожую, и женился. У них сейчас трое детей, ее двенадцатилетняя дочь от первого брака, его четырнадцатилетний сын Вова и общий малыш Ивашка, годик ему уже. Мы с мужем им помогаем. Мы приняли решение, квартиру на первого внука отписать.

Все бы хорошо, только появилась у Игоря мечта или идея фикс, жить в деревне – чистые продукты, воздух. А где денег взять на дом? Вот уже месяц от него покоя нет. Просит меня:
- Давай продадим нашу и вашу квартиры и дом в деревне купим.
- А чем заниматься в деревне будешь? – говорю я.
- Магазинчик свой открою.
- А ты уверен, что именно в твой магазинчик народ пойдет?
- Тогда на машине мотаться буду, развозить что-нибудь.
- Так ведь и машины пока нет.
Муж уже согласился квартиру продавать, а я вот к дочке ездила советоваться. Понимаю, скорее всего, ничего с этого хорошего не получится. А вот Игорь именно такой видит свою жизнь! Не соглашусь, опять запьет. Вот приеду и снова пойду в церковь к иконе божьей матери, буду просить, чтоб вразумила.
- Значит ненадежный, может запить? - сказала я. - Не продавайте квартиру, лучше сдайте, если в деревню поедите жить. Думаю, небольшой домик в деревне можно купить, продав только одну квартиру.
- Он хочет именно большой дом.
- Пусть возьмет участок и строит большой дом потихоньку. Пусть осуществляет мечту, только не за счет родительской квартиры. А если вы все продадите, а он запьет и все по ветру?

В Варшаве мы еще посидели на вокзале, и я ее провела. На прощанье еще раз посоветовала, ни в коем случае не продавать квартиру. Через час я села в свой автобус и отправилась домой. Автобус потихоньку покачивало, монотонность временами смыкала веки, дождь моросил не прекращаясь.