Чайки Ричарда Баха. Глава 13.

Глава 1.: http://www.myjulia.ru/article/791399/, Глава 2.: http://www.myjulia.ru/article/791401/,
Глава 3.: http://www.myjulia.ru/article/791404/, Глава 4.: http://www.myjulia.ru/article/791427/,
Глава 5.: http://www.myjulia.ru/article/791428/, Глава 6.: http://www.myjulia.ru/article/791432/,
Глава 7.: http://www.myjulia.ru/article/791436/, Глава 8.: http://www.myjulia.ru/article/791446/,
Глава 9.: http://www.myjulia.ru/article/791447/, Глава 10.: http://www.myjulia.ru/article/791449/,
Глава 11.: http://www.myjulia.ru/article/791459/, Глава 12.: http://www.myjulia.ru/article/791493/

Расположившись на обитом дермантином стуле в дверном проеме между вестибюлем и фойе, Емельянов с любопытством наблюдал за работой звукооператоров. Невзрачный мужик с руками слишком длинными для его роста, отчего он смахивал на обезьяну, и немного косящими к носу глазами учил молоденькую девицу управляться с новым микшерным пультом. Технику только что привезли, вытащили из коробок и собрали прямо в фойе.

Вот девица - девица что надо! Похожа на этих, что с картин в Эрмитаже. Петруха в Эрмитаже не был ни разу. Зачем? Сейчас все можно посмотреть и инете, если есть охота. Он как-то посмотрел. А че? Он же петербуржец. Хотя и не коренной, но марку держать надо. Хоть знать, что там у них висит в музеях. Так вот, девка похожа на ту... ну, шея такая длинная, плечи покатые. Лоб высокий, лицо длинное, узкое. И зверек на руках - не то хорек, не то норка. Петруха еще удивился тогда: надо же, думал, только сейчас мода пошла заводить всяких крыс вместо собак и кошек, ан нет! Давно еще бабы этим баловались. Кореш его, Вадька (тот-то из культурных, еще бабка его в Ленинграде родилась), сказал, правда, что это у нее не живой зверь, а чучело. И что она не в Эрмитаже висит, а ваще в Польше где-то. Ну да неважно... В общем, девка на нее похожа. Красивая девка... породистая такая! В старину про таких говорили: "Из благородных". И фамилия у нее, Петруха узнал - Юсупова.

Может, попробовать к ней клинья подбить? Сначала, наверняка, отошьет. И прихватить ее, попростому, за мягкие места, нельзя. Такие - недотроги обычно. Им ботаников недокормленных подавай. Нормальными мужиками брезгуют... ну да ладно, попробовать-то можно? С ботаников-то кроме букетов и мозгоклюйства что она поимеет? У них же вся сила в извилины ушла, в штанах ничего не осталось. А Петруха покажет ей, что такое настоящее удовольствие! Сначала, конечно, чин по чину. Комплименты, кино, цветочки... И еще стихи. Обязательно стихи. Он не совсем дебил, понимает, как со стОящими бабами обращаться. Главное только за базаром следить, чтобы матюги не вырвались... культурные бабы от этого шарахаются, как бродячие собаки от кирпича. Это тебе не Аська, с которой можно не церемониться.

Девчонка наклонилась над пультом, разглядывая что-то, что ей тот мужик показывал. Спиной к Петрухе. Выставила задницу, обтянутую замшевыми брючками... эх, вот это задница! А сиськи? Сама-то не жиртрест вовсе, талия тонюсенькая, ножки точеные, а сиськи - номер четвертый, наверное. А то и пятый. И по всему видать - свои, не силикон! И ручки кругленькие, кости не торчат... Вот это девка! Аж слюни текут. И как этот лох может спокойно рядом с ней стоять, ваще игнорирует! Даже не попытается как-то придвинуться, прижаться невзначай... Будто ему и дела до нее нет вовсе. Может, импотент? Или из этих... которые парадами ходят?

Петруха ни разу в жизни не видел ни одного гей-парада, но ненавидел их заранее. Он вообще ненавидел все, что не похоже на его личные, Петрухины, представления о норме жизни. Он отлично знал, что корень всех бед, происходящих в его собственной жизни - в наличии всяких извращенцев. Они нарушают установленный порядок вещей. А раз нет порядка - потому и происходит в его жизни все не по справедливости, а как-то через задницу... и не через такую аппетитную, как у этой девули, а через самую грязную, отвратительную и волосатую, как у того самого извращенца.

Хорошо хоть попЫ сейчас на стороне простого народа... хотя к церковникам Емельянов тоже относился настороженно. Тоже они так, языком только шлепают. А на деле - вон, гляди, на иномарках разъезжают, людей давят. У патриарха - часы такие, что Петруха бы и иносить не стал... продал бы, чтобы улучшить свои жилищные условия. А то у него всего-то и есть, что однушка в Пушкинском районе... На службу раньше на трех транспортах ездил - на автобусе, электричке, а потом еще на метро. Сечас хорошо хоть автобус от дома до метро ходит. А то хоть застрелись!

Петруха незаметно для себя перешел от темы сисек к теме денег. Его мысли всегда естественным образом сворачивали в это русло, как колесо - в глубоко раскатанную колею. Особенно когда дело касалось денег чужих. Емельянов вовсе не считал себя завистливым. Ведь он вовсе не хотел "чтобы у соседа коров сдохла". Да хрен с ними, пусть раскатывают на своих мерседесах и живут в двухэтажных особняках с бассейнами! Петруха скромный. Ему много не надо. Ему бы хватило "трешки" в кирпичном доме в центре и подержанной "Шкоды". Ну, и оклад тыщ сто в месяц. Рублей, не баксов! И чтобы работенка - не бей лежачего. Вот тогда бывший мент и нынешний охранник чувствовал бы себя абсолютно счастливым. Во всяком случае, он был в этом уверен.

Но, увы, пока что из всех его мечтаний сбылось лишь одно пожелание: работа Емельянову досталась халявная. Как ему честно объяснила эта молодящаяся сучка, что принимала его на работу, охранник им нужен не столько для реальной защиты, сколько для статусности. Петруха не удивился. Он знал, что сейчас у богатеев модно заводить слуг ради престижу. Что ж, пусть он будет пока слугой. Но все же охранник - не лакей. Не так унизительно. Силовая структура, как ни крути. График ему определили - шестидневку. Понедельник у театра выходной. И дежурить только в часы работы театра для зрителей. То есть, когда открыт главный вход.

С остальными мечтами пока не клеилось. Так зарплату ему пообещали после испытательного срока - десятку в неделю. А по первости - и вовсе тридцати в месяц не выходило... куда это годится? Оно, конечно, делать ничего не надо. Основным объектом охраны являлась билетная касса, поэтому Петруха обычно ставил свой стул так, чтобы был виден вход, подходы к кассе и дверь в помещение фойе и зала. Но последнее уже - чисто ради любопытства. Невозможно же целый день сидеть, ничего не делая. Публика подтягивалась только к спектаклю. А так - зайдут иногда один-два человека билеты купить. И сиди-скучай. Даже поглазеть не на кого... не на Асмирку же, в самом деле! Да и то многие сейчас билеты через интернет покупают. Так что от представления до представления в вестибюле затишье.

Петруха понимал, однако, что в его нынешнем положении вставать в позу глупо. Из органов его уволили "за несоответствие занимаемой должности", о чем имелась соответствующая запись в трудовой, отпугивающая потенциальных работодателей. Можно было сказать, что трудовой у него не имеется, и оформиться просто по договору, но в этом случае возникали вопросы: а почему нет, требовали характеристику с места работы и прочее... А тут все-таки взяли, не испугались. И то верно, что тут за должность такая трудная, что он мог бы ей не соответствовать? А так... ну, не вышел рылом для полиции, не сдал экзамен - вот и вышвырнули честного служаку! С этой теткой, правда, не вышло. Она, зараза, грамотная оказалась и сопоставила год Петрухиного вылета из органов с годами переаттестации и реорганизации в рядах защитников правопорядка. Поняла, что по этой причине его уволить не могли. Пришлось Емельянову признаться, что вышибли его со скандалом, за превышение, так сказать, служебных полномочий... Ну, а что? Да, нарушил закон. Так кто бы на его месте утерпел? Застал, понимаешь, маньяка-извращенца с поличным! Несовершеннолетнюю растлевал. Ну... и приложил его хорошенько прямо на месте. Да так, что тот инвалидом остался. А родственники, типа, бучу подняли, прокуратурой грозили. Вот Емельянова и принесли в жертву народному возмущению. Дело-то замяли, им самим ни к чему, но Петруху показательно покарали - уволили по статье.

Неизвестно, как бы обернулось, если бы хозяин был на месте. Но он, говорят, куда-то недавно на юга мотанул. А баба - есть баба. Они сами за детей кого хошь порвут, и с пониманием относятся, если другие порвали. Так что прокатило.

Хозяйка тоже, кстати, ниче себе. Петруха по некоторым признакам понял, что в возрасте, но тоже лакомый кусочек. Мордаха в порядке, на вид больше тридцати пяти не дашь. А так - в самом соку. Емельянов при других обстоятельствах не отказался бы ее закадрить. Но... не его полета птица. Куда ему с суконным рылом? На таких баб деньжищи нужны - ого-го... Да и мужа ее боязно. Только кретин будет кусать руку, которая его кормит. А тут пока-что кормят. Не деликатесами, но и жаловаться грех. Вон, даже на форму выдали без разговоров и даже без отчета. Правда, какая форма - не уточнили. Вот лохи! Поэтому Петруха надел старый камуфляж, портупею, оставшуюся еще с прежней службы, а деньги прикарманил. В кобуру сунул газовый пистолет. Хотя имел разрешение на ношение оружия посерьезнее. Только нафига? И травмат-то больше для понтов. Хулигана Петруха без всякого оружия отметелит, а серьезным бандюкам чего тут делать? Даже в кассе больших бабок нет. Основные расчеты теперь идут по безналу, по карте. Ничего, перекантуется покамест... а там, глядишь, и на его улице наступит праздник. Не вечно же ему в цепных псах сидеть!

Но девка-то, девка... пианистка эта... эх, если не замужем, обязательно надо оприходовать. Впрочем, если муж - такой же, как она, скрипач, то можно и не обращать внимания. Только не похожа она на замужнюю. Те обыкновенно замороченные бытом, дитями. А эта - по магазинам в перерывах не бегает, домой после работы не торопится. Иногда подруга ее на мотоцикле подвозит. Живут, наверное, рядом. Подруга тоже ничего... только мужиковатая больно. Емельянов ее даже сперва за пацана принял. Уж больно плечуги у нее... и сисек почти не видать. Одно слово - спортсменка. И эта - еще ничего, хоть на рожу симпотная. Вон, на иных олимпийских чемпионок поглядишь - во сне кричать будешь. С другой стороны, не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. Зато эта - сразу видно, что своя, простая. Такая, ежели стакан налить, наверное, даст без проблем... Но это - так, на крайняк. Если совсем невмоготу.

Эх, щас бы еще пивка! Но нет, не стОит пока. Вообще-то Петруха умел бухнуть на работе так, чтобы начальство не заметило. У него были свои секретные приемы. Например, пиво он переливал в бутылку от кваса. А что? Тоже желтое, тоже пенится. Даже запах немного похож - солодом тянет. Можно в открытую сидеть с поллитровой бутылочкой и потягивать. Емельянов когда в охране супермаркета работал - только так! Особенно в жару. Типа, человек пить захотел. Нельзя, что ли? А если еще после этого покурить и мятной жвачкой зажевать - никому и в голову не придет! Главное только - не переборщить с пивом-то... А то по глазам станет видно. Но пока лучше не рисковать. Если в первые же дни он начнет квасить, чего доброго, его выпрут раньше, чем испытательный срок закончится. А это не входило в его планы. Ничего, он потерпит.

Емельянов встал, отошел к выходу, достал сигарету и чиркнул зажигалкой. Но успел только один раз затянуться. На плечо ему опустилась чья-то жесткая ладонь. Петруха нервно обернулся. Ему на уровне подсознания не нравились такие жесты. Но позади него стоял всего лишь тот длиннорукий мужик.

- В помещении театра нельзя курить, Тимур Валентинович не разрешает курить в помещении театра, - изрек он с интонацией записи, объявляющей станции в метро.

- Да брось, хозяин-то в отъезде! Да и курю-то у открытой двери, дым все равно на улицу вытянет.

- Нельзя, такой порядок, - упрямо повторил длиннорукий и мягко, но настойчиво подтолкнул Петра к выходу. Тот оценивающе оглядел костлявую, слегка сутулую фигуру и подумал, что справиться с таким противником ему бы не составило труда, если бы вздумал его поучить, но Емельянов решил обойтись без скандала.

- Ладно, ладно, ща выйду, - он примирительно похлопал защитника по предплечью, а про себя подумал: "Ты еще, дурилка гнусавая, будешь меня порядку учить!"

"Дурилка гнусавая" выставилась на улицу вместе с ним. Оказалось, тоже курящий. Надо же, на своих бочку катит! Выслуживается, что ли? Но перед кем? Тут, окромя этой девки сисястой никого нет. Даже Аська, пока касса закрыта, где-то внутри ползает - из глубин театральных лабиринтов слышилось жужжание пылесоса.

Петруха затянулся, но в этот момент с балки каркаса веранды упала тяжелая капля. Сигарета моментально погасла, размокла и треснула пополам.

- ... твою мать! - с чувством ругнулся охранник. Он достал пачку, но оказалось, сигарета была предпоследней, а та, что оставалась в пачке - тоже почему-то сломана. Длиннорукий увидел это и без лишних слов протянул Петрухе свою пачку "Винстона". Емельянов смягчился. Он кивнул в знак благодарности, взял сигарету, закурил и решил завести разговор.

- Так че, тут только на улице курить можно? Ладно, сегодня не холодно, а в мороз как же? А если дождь?

- В театре нельзя, - таким же бесцветным голосом без всякого выражения сказал длиннорукий. - Такие правила.

Сигарету он держал большим и указательным пальцами, пряча в ладони. "Сидел, что ли? - удивился охранник. - Да нет, не похоже. Бывшего сидельца я бы узнал. А этот... непохоже даже, чтобы в армии служил. Какой-то весь нескладный, плечи сутулые, ноги косолапые... глаза, вон, в кучу. Странный какой-то".

- Да... - неопределенно протянул Емельянов. И на всякий случай представился (вдруг чувак не в курсе, как зовут нового охранника?), - Меня Петром зовут.

- Я знаю, - так же бесстрастно ответил собеседник. - А я - Валера, - длиннорукий еще больше скосил глаза к носу, на огонек сигареты, два-три раза быстро затянулся и зачем-то уточнил: - Чедринский Валерий Антонович.


"Вот еще! По имени-отчеству тебя величать, что ли? - недовольно подумал Емельянов. - Думаешь, раз в консерватории учился, так я тебе кланяться должен? Перебьешься!"

Впрочем, открыто конфликтовать с коллективом в планы Петрухи тоже не входило. И он ничего не сказал, только сплюнул сквозь зубы - не совсем под ноги музыканту, но так... близко. На что длиннорукий никак не отреагировал.

Валера еще раз быстро затянулся три раза подряд и опустил руку с сигаретой. Больничная привычка. Пациентам "острого" отделения выдают строго определенное количество сигарет в день. Когда - две, когда - четыре. Смотря чья смена. Издевательство сплошное. Как будто, курящему человеку этого достаточно! Но курение "сверх нормы" не поощряется. Опять же, могут возникнуть вопросы: где взял? Конечно, это не означает, что сигарет не достать. Валерику друзья в часы посещения втихаря передавали спрятанные под рубашкой пачки, а летом даже через форточку на нитке поднять можно. Если очень аккуратно, чтобы нитка не оборвалась. Веревок-то никаких держать не разрешается. У Валерки один раз нашли во время вечернего шмона капроновый шнурок (как раз припасенный для таких случаев). Отобрали, разумеется. Да еще разборки устроили с лечащим врачом: мол, нет ли суицидальных наклонностей. Что самое обидное - почти перед выпиской! Из-за этого лишнюю неделю продержали. Хотя Валерка - вовсе не суицидник. И все это прекрасно знают. Больше он шнурки прятать не пытался. А нитку можно в очень плотный клубочек смотать и засунуть в уголок наволочки - на ощупь ничем не отличается от комочка пыли. Да и визгу такого из-за нитки не будет.

Вообще Валера старался не доводить дело до больницы. Он регулярно наблюдался в диспансере у Марины Викторовны. Она - человек понимающий. Наверное, потому что любит музыку. В частности, Валерину музыку. И действительно старается ему помочь. В отличие от тех... которые в больнице, и все время разные. Марина Викторовна и препараты грамотно подбирает - так, чтобы Валера мог работать, но при этом обходилось без приступов. И только Марина Викторовна сумела понять, что такое - фальшивое звучание мыслей. Ведь все в мире имеет свое звучание. Звучат люди, предметы, свой тон и громкость имеет каждый оттенок цвета. По разному звучат чувства, события, обстоятельства. У каждого сезона - тоже своя музыка. Чайковский это понимал. Но... наверное, в его время погода была другая. Сейчас природа изменилась, и времена года звучат совсем иначе. А еще звук есть у мыслей. У Валеры все мысли звучат. Вот вчера он прочитал сценарий новой пьесы... удивительный сценарий! Впервые Валера встретил что-то настолько родное... двойственное, объемное! Как будто не одна личность автора присутствует в произведении, а по меньшей мере две. Два взгляда с разных сторон. Очень разных взгляда. У этих взглядов разные музыкальные темы. Но настолько родственные, гармоничные, дополняющие друг друга, что получается в результате невероятно красивая полифония!

Валера ничего не придумывает, не сочиняет, как думают многие. Он всего лишь записывает звучание своих мыслей. Но иногда, когда он сильно устает... или когда увлекшись творчеством, перестает соблюдать режим, невысыпается, нервничает, а иногда забывает пить таблетки (хотя мама всегда напоминает, но Валера иногда остается в театре на ночь, потому что если при взгляде на декорацию, на актеров, на какое-то движение, пришла музыка, ее надо немедленно записать, иначе уйдет... а до дома - часа полтора добираться. Это - губительный срок для неуловимой последовательности нот и пауз. К сожалению, у Валеры есть проблемы с памятью. В том числе, с музыкальной. То есть, что-то он запоминает сразу и надолго. А что-то - вообще никак. Возможно, так происходит, потому что очень большую часть памяти занимает прошлая жизнь. Обычно прошлое воплощение ведет себя тактично. Иногда что-то подсказывает, помогает понять, прочувствовать в объеме... но бывает, что эта личность начинает претендовать на власть над всем его сознанием, пытается потеснить Валеру, навязывает собственное звучание. И тогда в голове начинается какафония, а затем собственные Валерины мысли начинают звучать фальшиво, невыносимо... И сознание рассыпается, обрывки мотивов и отдельные ноты начинают вылетать из него, как выбитые клавиши рояля.

Но сейчас у Валеры ремиссия. И все вокруг и внутри него звучит стройно и гармонично. И сейчас его задача - попробовать объяснить красоту этой новой девочке - Ане. Валера не знает, нравится ли ему Аня. Во всяком случае, она его не раздражает, в отличие от большинства женщин. Женщины очень много говорят, много звучат... После долгого общения с ними Валера чувствует себя слегка оглохшим. Исключение - мама и Марина Викторовна. Они умеют слушать. Не слова, слушать мысли, звуки. Еще Валера лояльно относится к Бэлле Аркадьевне. Она не умеет его слышать, но она не много говорит. Это уже хорошо.

Похоже, таким счастливым исключением является и Аня. Она не лезет постоянно со своими комментариями или советами. Не задает дурацких вопросов. Она СТАРАЕТСЯ услышать. У нее просто пока плохо получается. Например, вот этот эффект - звучание приближающейся катастрофы, о которой еще никто не знает. Большая секунда, переходящая в малую за счет постепенного повышения нижней ноты интервала. Сначала в малую, а потом - неуловимо, на одну восьмую тона нижний звук еще повышается. Зритель этого не улавливает, он слышит только, что острый диссонанс превратился в еще более тревожный, неприятный звук, напрягающий нервы до предела... Это повышение должно идти на таком же неуловимом усилении громкости. И режим усиления должен соответствовать повышению тона и одновременно - движению на сцене. Поэтому регулировать его надо вручную. Девочка Аня пока что подходит к делу формально. Она не понимает, что рычажок, который она крутит, должен регулировать не высоту и громкость, а чувства зрителей. Человек за пультом должен настраивать их нервы, настроение, невидимое звучание их подсознания - так, чтобы оно соединилось с происходящим на сцене. Чтобы все они стали другими... Какими? Этого Валера не знал. Но он не сможет доверить Ане вести озвучку спектакля, пока не убедится, что она поняла.

Сама Аня звучит тихо, нежно, едва уловимо. Как струна арфы под легким ветерком. Осторожно, ненавязчиво, робко. Но это - красивая мелодия. Грустная, лиричная. С небольшим оттенком трагизма. Но согретая любовью. Какой-то земной, человеческой любовью. Сам Валера никогда не знал такой любви. Он испытывал иногда чисто физическое влечение к женщинам, но это... это не нужно. Оно мешает. Оттягивает на себя энергию. По-настоящему Валера любил только музыку. Только она достойна великой, всепоглощающей любви - той, ради которой можно пожертвовать жизнью.

Валера покосился на охранника. От него шел неприятный звук - агрессивный, резкий. При этом примитивно-пошлый. Но главное, в его звучании была фальшь. Очень заметная фальшь, причиняющая Валере почти физические страдания. Но он должен терпеть. Такова участь подобных ему людей. Он должен терпеть очень многое, чтобы это общество, живущее совсем по другим законам, нежели законы музыки, позволило ему находиться в своей среде. Увы, Валера не может существовать в одном только чистом сознании. Он - человек из плоти и крови. Такой же несовершенный, как и все. И чтобы заниматься любимым делом, он должен соблюдать все правила, установленные другими людьми - не умеющими слышать. Поэтому Валера не будет ссориться. Он будет стараться сделать вид, что думает и чувствует так же, как они. И тогда они позволят ему жить в музыке.

Пожалуй, Аня ему все-таки нравится. От нее нет угрозы. Нет претензии на обладание им - неважно, морально или физически, которая обычно в той или иной степени исходит от женщин. Они как будто ждут от него какого-то интереса к себе. В Ане этого совсем нет. Он ее не замечает как женщину, и ее это устраивает. Если Валера не ошибся в ней, она может стать неплохим помощником. Главное, у девочки есть слух и умение сосредоточиться на работе. Кажется, она немного побаивается Валеры. Но это ему понятно. Он сам неувернно чувствует себя рядом с незнакомыми людьми, пока не привыкнет к их присутствию.

Валера тщательно затушил сигарету о металлическую стойку каркаса веранды, донес до мусорного бачка в углу и опустил в сужающуюся, как раструб валторны, дыру. Неодобрительно посмотрел на охранника, бросившего окурок там, где стоял, и вернулся к работе.

Войдя в холл, Валера прикрыл за собой дверь. Летящие с подтаявших сосулек капли звенели подобно расшалившемуся ребенку, добравшемуся до ксилофона. Это очень мешало. Плотно затворенная дверь хотя бы делала этот звук тише.

"Ишь ты, закрылся! Типа, чтобы я не пялился на них... небось, все таки решил пощупать девицу без посторонних", - подумал Емельянов.

"Ф-фу! Наконец-то. Теперь этот неприятный тип не будет на меня пялиться... Такое ощущение, что даже взгляд у него жирный, липкий, мерзкий... После этого взгляда хочется пойти в душ и долго отмываться," - подумала Аня.

Продолжение: http://www.myjulia.ru/article/791507/