Моё. повесть. продолжение. 4 часть

Зоя Павловна открыла калитку, горестно качая головой. Зря она сделала это,- пошла в гости к Маруське, бабке Настасьи по материнской линии. Женщины никогда не дружили. На свадьбе сына и дочки они злобно сверлили друг друга глазами, норовя отсесть подальше и по возможности не вступать в разговоры. Маруська считала, что отдает свою дочку Лизку за непутевого обормота без гроша за душой. Зоя же думала о том, что сыну досталась сущая размазня. Женщина смотрела на бледную невесту, прижимающую белый платочек к бескровным губам, размышляя о потомстве, которое сможет принести эта тощая крольчиха с испуганными глазами и дрожащими пальцами.
Однако же эти двое полюбили друг друга. Егор ревностно оберегал покой семьи: дружков не водил в дом, старался все свободное время проводить с женой, буквально носил ее на руках. А когда родилась Настасья, даже расплакался.
На ее, свекровины упреки о том, что жена не пацана, а девку народила, сын прикрикнул:
-Не лезь, мать, не в свое дело! Дочка дорога мне, равно как и Лизавета. Занимайся своей жизнью, в моей воду не мути.
Крепко тогда обиделась Зоя на сына. Но поразмыслив на досуге, согласилась,- что ж теперь думу думать. Дело –то свершилось, вон, лежит на кровати и мельтешит голыми ножками, смешно кривит крохотный носик.
Женщина понемногу оттаяла. Она учила невестку уму-разуму, терпеливо объясняя, что ребенок- не хрустальный, хоть и маленький, и не стоит бояться лишний раз прикоснуться к нему.
Зою ждали в доме с радостью. Лизка поверяла ей все свои секреты с дочерней искренностью, рассказывая о своих чувствах к мужу и дочери во всех подробностях. Женщина тайком вытирала глаза и ворчала:
-Ну, будет тебе! Чего нюни распускаешь. Придет твой Егор, никуда не денется. Дай титьку дочке, не видишь, что оголодала бедная!
Зоя не могла сдержать улыбки, видя, как малышка, разевая розовый ротик, пыталась поймать сосок. Она с нежностью слушала, как та причмокивает и кряхтит, насыщаясь материнским молоком.
-Ишь ты, прожорливая!- женщина тихонько смеялась.- Будто пацан. Крепкая вырастет, ладненькая.
А Маруське и дела не было до дочкиных переживаний. Она крепко запила. Никто не знал, что явилось причиной ее пьянства, но с женщиной общаться перестали. Поговаривали, что нечистая сила попутала беднягу. Ее некогда аккуратный двор зарос бурьяном, дверь перекосилась, пес, стороживший хозяйство, издох от голода, живность поразбрелась в поисках более рачительных хозяев.

Зоя испуганно остановилась на пороге полутемной комнаты, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Она услышала храп, донесшийся из-за зашторенного замызганными занавесками небольшого чуланчика справа, и перекрестилась.
-Матерь Божья,- выдохнула женщина, чьи глаза понемногу привыкли к темноте. Она, закрыв рот рукой, оглядывала стены с облезлой штукатуркой, вымазанные чем-то темным, и горы пустой посуды, расставленной повсюду. Кучи песка на кровати и разорванные подушки довершали унылую картину. –Вот тебе раз.
Отодвинув занавеску в сторону, непрошенная гостья оглядела чулан. В углу на ворохе вещей почивала простоволосая Маруська, подобрав ноги с растрескавшимися толстыми пятками и уткнув опухшее лицо в колени. Ее тело вздрагивало, когда особенно громкие рулады храпа оглашали своды каморки, и беспомощно никло, после того, как женщина, вновь набрав воздуха, с шумом выдыхала его.
Зоя попятилась, задев ногой бидон. Нагнувшись, она поднесла его поближе к лицу. Бидон до верху был набит дохлыми мышами и преспокойно стоял себе в чулане, распространяя в воздухе запах тухлятины.
Женщина не помнила, как выбежала. Беспрестанно крестясь и охая, она неслась огородами, боясь показаться на люди или самой увидеть кого-то.
Спотыкаясь и кляня себя на чем свет стоит, она вошла во двор. На глаза ей попалась перепуганная внучка, отряхивавшая юбку. Девочка отвернулась, изучая заросли крапивы за калиткой. Она вздрогнула, когда женщина коснулась ее плеча.
-Ты где была, ба?- спросила Настасья, опуская вниз заплаканные глаза. На ее щеках горели алые пятна, а губы кривились, как будто она снова собиралась зареветь.
-Пойдем в дом,- гаркнула в ответ женщина.- Покормлю.
Весь вечер они скребли и мыли окна, вытряхивали половики и чистили посуду, утюжили белье и скоблили тазы. Настасья украдкой посматривала на бабку, в который раз неосторожно уронив веник и перевернув совок с мусором. Женщина как будто не замечала ее нерасторопности. Она, и словом не упрекнув внучку, с каким-то остервенением мыла пол в кухне, подоткнув юбку и широко расставив ноги. Окуная тряпку в ведро, старуха хмурилась, затем крепко выжимала начинавшую трещать материю и снова мыла дощатую поверхность.
-Ба, -несмело позвала ее Настасья.-Ба-а-а…
-Вот что, дочка,- женщина, будто очнувшись, швырнула тряпку в ведро.- Ну-ка, ответь мне на один вопрос!
Глаза девочки забегали. Она попятилась.
-Ты ходишь к бабке Маруське?
Ожидая совсем другого вопроса, Настасья не сразу нашлась, что ответить.
Она остановилась, как вкопанная, тяжело дыша и понуро опустив плечи.
Затем затараторила какую-то чушь, сбиваясь и не веря самой себе.
-Зачем мне к ней ходить? Она же чужая мне, да к тому же и сумасшедшая,- девочка почти пришла в себя. Она улыбнулась, заметив слезы в глазах старухи.- Не надо расстраиваться и думать о всяких пьяницах, бабушка, я тебя никогда не брошу!
Настасья не стала признаваться в том, что разбила окно чокнутой, после того, как та обозвала случайно проходившую мимо девочку чертовым отродьем и плюнула под ноги. Она решила, что такие подробности старой женщине ни к чему, и, испросив разрешения, удалилась в свою комнату.