Дурочка-Малышка

Мне было семь лет, когда я попал в пионерский лагерь для детей работников Министерства внутренних дел. Каким-то образом в нашем четвертом отряде оказалась девочка пяти лет. Сообразив, что она не в садике, а вожатая наша очень молодая и можно её не слушать, никому не подчинялась, бегала, где хотела, звонко смеялась, перебегая от одной группы ребят к другой. Понаблюдает немного и убежит, то смотрит, как мы ракушки разукрашиваем красной гуашью для звезды, то бежит в другую группу, где рисуют стенгазету, то постоит возле танцующих на репетиции танцевального кружка, то подойдет к девочкам, смотрит на их вышивку – и все просит «дайте, я сама это сделаю», а вот принести что-то, подать, убрать не хотела, словом, не подчинялась , и все! Стали старшие девочки покрикивать на неё «Дурочка!» Вожатая слегка пожурила их и сказала, что она ещё просто малышка, потому что на 2 года младше всех. Так и приклеилась к ней кличка : кто «дурочка» кричит, а кто - «малышка».
Малышка насмешек не замечала, она радовалась солнцу, небу, морю , чайкам, цветам, звенела смехом, как серебряный колокольчик. А когда она попала в изолятор, потому что наелась зубной пасты и все ожидали самого худшего – она совсем и не заболела. Странной была эта Малышка… Её заставили есть зубную пасту, а она съела, сказала спасибо и попросила ещё, более того, стала хвалить пасту каждой девочки, просила всех достать свои тюбики, чтобы выяснить, у кого апельсиновая, у кого земляничная, у кого – мятная, и чья паста лучше. Она съела всю пасту в отряде и объявила, что самая хорошая – мятная у неё. Тогда девочки побежали жаловаться на дурочку вожатой и навещавшим их родителям, что она выпросила у них зубную пасту, чтобы посмотреть - и съела.
Малышку поместили в изолятор, а отряд собрали на беседу для выяснения, кто прав, а кто виноват. Наказывать никого не стали, потому что Малышка была уже наказана изолятором. А она там пела! Звонкие вибрации тоненького голоска лились из окна: «хаа-ро-шиий день, зее-мля в цвее-ту, цвее-ты растут ии я расту! Ве-сеее- ним пре- крас-ныым днем о счаа-стье давай споо-ём!
Хотелось увидеть её синие распахнутые глаза, искрящиеся лучиками солнца, погладить золотые кудряшки, но я демонстративно отворачивался, чтобы никто не заподозрил, что я влюбился в неё.
Уже со второй недели пребывания в лагере мы стали готовить концерт для заключения лагерной смены - вожатая записала кто, что умеет и хотел бы спеть станцевать , прочесть стихи. Началось прослушивание и просмотр номеров, как оказалось, их было недостаточно, и я предложил, чтобы Малышка спела свою песню. Она стала петь под шепот и хихиканье, ничего не замечая. От нежного звука серебряных колокольчиков и переливов её голоса наступила такая тишина, что даже мухи не жужжали. Песня закончилась, она стояла и улыбалась, и вместе с ней стояла какая-то невероятная тишина.
На улице все зашумели, стали учить речевку и маршировать строем - девочки поставили себе задачу перекричать второй отряд, по их мнению, громче, значит лучше. И вот, когда мы все старались до срыва голоса, особенно Малышка, они в это время выкрикивали глупости, добавляя слова «в штанах», так, что получалось, что красный флаг у нас в штанах, и много ещё всяких глупостей, а Малышка изо всех сил старалась их перекричать. Вдруг у неё пропал голос и она бессильно поджав губки заплакала. По её лицу впервые катились крупные настоящие слезы, обжигая детские пухленькие щечки и наивную доверчивую душу, как будто у неё забрали её сказку, её мечту, её веру в светлое доброе чудо. Она горько плакала, наивно подняв к ним золотую головку и не скрывая слез, бегущих ручьями от ощущения бессилия и невозможности выразить чувства словами.
А утром её опять наказали, потому что двум девочкам она помяла постели, прыгая на их аккуратно заправленных кроватях, как балерина на батуте.
На закрытии смены она не пела, она сорвала голос. Она танцевала! Она танцевала весёлый танец – белорусскую польку . В ярко-синей юбочке в маленькую- маленькую складочку и белой кружевной кофточке с фонариками она была похожа на нежный полевой василек. Взрослые аплодировали и восхищались: «Какая красивая девочка, а как танцует! Как зовут эту бойкую девочку? Это, наверное, всеобщая любимица?»
Я радовался за Малышку, но мне было очень грустно, потому что заканчивалась лагерная смена, потому что я так ничем и не помог Малышке, потому что я расставался с ней, не зная даже её имени.