Кризис Графомана

Очень часто критики мне советуют давать читать написанное мной моим друзьям, мотивируя это тем, что материал, который я «нагло» предоставляю их, критиков, вниманию, сырой и кособокий, «не вылежаный» и наивный.
Я не в обиде на них. И зачастую согласна с ними. Дело здесь в другом.
Мне действительно не хватает в моём графоманьем творчестве дружеского участия.
Почему-то большинство из моих друзей предпочитает отмалчиваться в ответ на мой вопрос: «А как вам мое новое сочинение?» или же торопливо бросать на бегу: «Всё здорово! Как всегда великолепно! Мы с тобой!»
Мои домашние не далеко ушли от друзей. Совсем недавно сестра на мой вопль о том, что другая сестра, перезагружая комп, по ошибке уничтожила наработки моих стихов, посмотрела на меня, как на сумасшедшую:
-Для тебя что, это в самом деле так важно?!- переспросила она, видя слезы на мох щеках.- Света, займись чем-нибудь более полезным, чем сочинительство,- позже посоветовала она.- Твою писанину практически никто не читает, да и навряд ли прочтет.
Я не стала объяснять ей, что у меня всё же есть несколько читательниц, которые нет-нет да и почитывают мою «мазню», еще и отзывы умудряются оставлять.
В наше непростое время всем непросто. Это понимает каждый.
Но что делать бедному графоману, если он никак не в состоянии излечиться от пагубного пристрастия к сочинительству?
Испещрять своими вымыслами беленые стены заброшенных клубов или «добадывать» ни в чем не повинных сограждан, на свою голову назвавшихся его друзьями, несясь вслед за ними вприпрыжку и размахивая рукописями?
Однажды мне на короткое время повезло. Как -то мою повесть взялась критиковать некая гражданка Н. Она весьма мило сделала мне существенные замечания и посоветовала, как лучше исправить тот или другой абзац. Мы стали общаться. Иногда я отсылала ей свои работы, и она охотно присылала мне свои отзывы. Я с таким удовольствием читала ее замечания, которые она заботливо оформляла шрифтом покрупнее и даже в цветовой гамме.
Вдохновившись, я начала «подваливать» ей на электронный ящик кипы своих неоконченных повестей.
Тон моей благодетельницы стал суше, как мне показалось. Она все реже отвечала на мои письма и постепенно наше знакомство сошло на нет.
-Ну что ты хотела, Света,- утешила меня моя другая виртуальная подруга.- У тебя же бешеный темп работы, а качество ее оставляет желать лучшего. Никто задарма и в своем уме не станет читать чужое, да еще и не совсем грамотное сочинительство. Только не обижайся и прими мое замечание, как здоровую критику безо всякой подоплеки.
И опять я согласилась с ней, умалчивая о том, что если я перестану сочинять, то все, что вертится в моей голове, попросту задушит меня, если не физически, то морально- наверняка.

Когда-нибудь вам выпадала редкая возможность побыть одним в огромном, диком лесу?
Смотрели ли вы, запрокинув вверх голову, на высоченные деревья и терялись ли в догадках, а есть ли здесь еще кто-либо, кроме вас?
То же самое испытывает больной в доску графоман.
Чувство одиночества и приступы острой тоски, а также предчувствие чего-то такого, что никогда – никогда не сбудется.
-Верь в себя!- доносится справа и тут же затихает.
-А чем ты занимаешься еще помимо поэзии?- слышится слева.
-Так тебе и надо, недоучка,- пинает сзади, полный справедливого негодования окрик заядлого критика.
Я брожу среди гигантских пней перегруженного быта, как в одичалом лесу, и ищу свою милую гражданку Н. или хотя бы кого-нибудь, пусть даже отдаленно-напоминающего ее. Ищу для того, чтобы попросить помощи, подобно крокодилу, открывающему свою пасть перед маленькой бесстрашной птичкой, дабы та избавила его от зубной боли, вытаскивая из зубов ненужные кусочки застрявшей пищи.
И лью крокодильи слезы.