Etudes ex abrupto О работе, работенке

Работа. Болото. Трясина. Пока работал во все лопатки, доказывал, показывал, вносил предложения, проявлял инициативу, был повсеместно нелюбим, неоднократно посрамлен и прилюдно бит. Не мог понять почему? Стоптал две пары туфель за три месяца, так усердно работал, не вылезал из цехов, бегал по клиентам. Все только шипели в след. «Выскочка! Выпендрила! Кто ты такой?!» Потому что хотели спокойной, инертной жизни. Как раньше. Потому что, что только не сделаешь ради того, чтобы ничего не делать.

А как только перестал бегать, показывать, доказывать, плюнул на все, в душе послал всех к чертям собачьим, и сиднем сел за свой заваленный бумагами стол, коллеги успокоились и даже полюбили.

Теперь сижу, в первой половине дня бумажку с левого края стола перекладываю на правый, а во вторую, ту же бумажку с правого края стола на левый. Морщу лоб, делаю умный, задумчивый вид, по десять раз набираю какой-нибудь номер, а потом кладу трубку, словно занято, или решаю пустяшные вопросы с заправкой принтерных картриджей или приобретения факсимильной бумаги так, словно собираюсь скупить все акции Билла Гейтса, продать их, а вырученные деньги вложить в швейцарские банки.

Директор, заметив эвересты бумажек на моем столе, замечает «Ну вот, теперь и Смельчаков заработал на всю мощь», и все сладко льстиво улыбаются директору, словно верят тому, что тот говорит.

Пока был честен и говорил правду, не любили, не верили и даже ненавидели. Как только стал юлить и врать, появилось доверие, люди заявили «Свой человек».

Раньше стоило зайти в какой-нибудь кабинет, где все зевают и невинно поинтересоваться: «Что работы нет?» - чтобы услышать возмущенное «Что ты, что ты? Мы продохнуть не успеваем, а ты тут! Иди, откуда пришел!».

То теперь, стоит зайти в какую-нибудь сонную курилку и сказать «Что трудимся изо всех сил? Нельзя так переутруждаться, нельзя», чтобы услышать «Да, мы такие. Иначе не можем».

По пути назад повстречал юриста, женщину с претензией на лице, неторопливо ковыляющую вверх по лестнице, которая покинула свое рабочее место полчаса тому, и которую за десять минуть до этого я видел в другом крыле здания, оживленно сплетничающую со своими подружками. «Ну вот, весь завод, наверное, обошли» - говорю ей игриво, а в ответ слышу «Смельчаков, ты, когда говоришь, головой иногда думаешь?» - и все это с видом осрамленной весталки, и вновь наблюдаю, как ее неуклюжая фигура удаляется в другом от нашего кабинета направлении. Наверное, пошла по рабочим вопросам.

За имеющиеся в моем распоряжении десять секунд задаюсь своим извечным вопросом: почему люди все время лгут и лицемерят, и часто услышав правду - либо дико возмущаются, либо чувствуют горячую неловкость во всем теле?

На вопрос секретарши директора «Как дела?» отвечаю правдиво «Плохо» и вижу рассыпавшееся по ее лицу разочарование. «Да нормально, нормально» - приободряю я потерянную секретаршу.

Случайно узнал, что директор в больнице. В начале было, пожалел, по-человечески, а сегодня его видел – замечательно, подлец, выглядит. И даже для больного как-то слишком весел. Даже завидно стало, что он, больной, лучше выглядит меня, здорового.

На больничном также и наш начальник отдела, по совместительству сын директора. Наверное, это у них зараза какая-нибудь. Или семейное. Правда, от него и на работе пользы не так уж много, разве что приятно глазу от костюмов его с галстуками.

Ужасно поссорился с Марией Александровной. Вернее, она со мной, так как я человек неконфликтный, если меня не трогать. Ту задело, что на ее вечную болтовню по всем рабочим телефонам одновременно я игриво поинтересовался «Уже закончили личные дела обсуждать?». Что тут началось! Едва начальник отдела удалился на обед, меня пообещали убить, кастрировать и еще что-то. На мой невинный вопрос «За что?» - мой внезапный оппонент захлебнулся от возмущения и негодования. После чего я поспешил ретироваться вслед за начальником отдела в столовую, а, вернувшись десять минут спустя, снова застал Марию Александровну на весь этаж обсуждающую какого-то не то Васю, не то Ваню по рабочему мобильнику.

Пожал плечами. Решил не вмешиваться. Правда, после работы мне досталось уже и от напарницы Марии Александровны, которая быстро во всем разобралась и встала на стороны подруги.

Расстался с ними в отзвуках эха по мою бедную душу. Послал их мысленно далеко, так как ни черта не понимают.

Завтра снова на работу. Надо будет выспаться.