Дверь запищала открываясь

Напротив нее кое-как устроился пьяный мальчишка, еще школьник, с бутылкой пива. Он возлежал на коричневом сидении вагона метро в позе пирующего римлянина, глаза его были прикрыты, а мутная голова болталась в такт движению поезда, как у собачек Head Knockers - тех, которые трясут пласмассовыми головами на передней панели некоторых личных авто. Женщина в дорогом пальто и дешевом макияже стояла на другом конце вагона, прижавшись спиной к полустертой надписи "Не прислоняться", и строчила СМС-ки, делая это с тем самым загадочным выражением лица, по которому всегда можно определить женщину, которая пишет или читает сообщение от мужчины. Больше никого не было. Для московского метро половины первого ночи это, вообще-то, вполне естественно.

Худенькая девушка с короткими рыжими волосами, в темно-синей вельветовой куртке, почти засыпала, клевала носом. Идущий поезд дернуло, и пивная бутылка, которую мальчишка кое-как приткнул на пол, упала и покатилась, оставляя за собой мокрый след выливающегося пива. Прикатилась она прямо в ноги женщине с СМС-ками. Та посмотрела вниз и брезгливо оттолкнула бутылку сапогом, а поезд в этот момент дернуло снова, он резко остановился, и бутылка со страшным грохотом вылетела в открывающиеся двери вагона прямо на платформу станции "Улица 1905 года". Рыжая вздрогнула, проснулась - и вовремя: большая желто-зеленая тыква, которая лежала у нее на коленях, чуть было не скатилась на пол - сонные пальцы рыжей плохо держали ее. Была середина октября: период нападения антоновки на подмосковных дачников. В тот год ее нападало с яблонь столько, что среднестатистический владелец шести соток, хорошо, если умеющий испечь шарлотку, недоумевал, куда девать ему столько кисло-зеленого богатства. А пока он недоумевал, богатство гнило несобранным в пожухшей траве. Водились и тыквы.



"Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция - Полежаевская". Рыжая со своей тыквой, клюющая носом в ночном вагоне метро, должна была бы производить странное впечатление на окружающих. Ну, как минимум, привлекать внимание. Но из окружающих были только пьяный мальчишка и та женщина. А им было не до нее. "Станция - Беговая". Женщина с сообщениями вышла на "Беговой".

"Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция - Щукинская". Рыжая улыбнулась. Она всегда улыбалась, когда слышала это вот "... следующая станция - Щукинская". Как будто дикторше, которая наговаривала текст на пленку, кто-то принес на блюдечке кусок дефицитного торта "Птичье молоко" именно в тот момент, когда она произносила слово "Щукинская", и от этого теперь из динамика вагона она всегда говорила его невероятно радостным, прямо-таки медовым, голосом. "Щу-у-кинская", - говорила она, расплываясь в широкой улыбке - и, довольная, шла пить чай с тортом.

Рыжая вышла из вагона на "Тушинской", поднялась по эскалатору на улицу и быстрым шагом направилась к дому, изредка останавливаясь, чтобы перехватить поудобнее тяжелую тыкву или поправить сумку, то и дело спадающую с плеча. Около своего подъезда она остановилась, одной рукой прижала тыкву к животу, а другой полезла в карман куртки, чтобы достать магнитный ключ от железной двери. Ее пальцы нащупали в кармане проездной, ворох чеков из супермаркета, заколку, дырку в подкладке, мобильный телефон - а ключей не было. Она тогда поставила тыкву на землю и принялась сосредоточенно копаться в сумке. В это время к тому же подъезду подошел мужчина лет пятидесяти, держа за руку кудрявую полненькую девушку. Она была явно постарше рыжей, но мужчина тянул ее за руку, как ребенка. В другой руке у мужчины был большой полиэтиленовый пакет. В пакете у него тоже лежала тыква. Он подождал пару секунд, а потом спросил:

- Может быть, я открою?
- Давайте, - улыбнулась рыжая, и как раз в этот момент выудила со дна сумки связку ключей, - вот! - и она показала ключи мужчине в качестве доказательства того, что у нее есть полное право войти сейчас в подъезд.

Дверь запищала открываясь, мужчина придержал ее, пропуская вперед рыжую и ту, что была с ним. Рыжая подхватила на руки свою тыкву и нырнула в подъезд. Все вместе они зашли и в лифт.

- Вам какой? - спросил мужчина.
- Одиннадцатый, - ответила рыжая, - спасибо.
- А нам повыше, - задумчиво сказал мужчина, нажимая кнопку одиннадцатого этажа, - какая у вас тыква большая! Для Хеллоуина?
- Карета, - ответила нехотя рыжая, - я опоздала немножко, и пришлось ехать на метро.
- Понятно, - улыбнулся мужчина, - а я вот дочки своей карету сам забираю. - И он головой кивнул на дочь. - Она у меня всегда опаздывает, не разберется, и уж два раза привозила чужую. Потом волокита с хозяином, да и мать ругается. Вы ж, балаболки, запрыгаетесь, время пропустите, а потом свою тыкву от чужих отличить не можете. А я как раз приезжаю в полночь к нашей карете - раз! - и вижу, когда она в тыкву превратилась. Я ее в пакетик - и дочку жду. Потом вместе домой. Чтобы по-ночам одна не ходила.

Дочка его засмущалась и покраснела. Лифт остановился на одиннадцатом этаже. Рыжая улыбнулась, сказала "до свидания" и вышла из лифта.

Мужчина отечески смотрел ей вслед. Когда двери лифта уже закрывались за ней, он заметил, вздохнув:

- И ботиночки-б, запасные, надо с собой носить. Не лето уже босиком бегать, застудитесь, а вам рожать еще...

На правой ноге у рыжей был блестящий ботинок из лакированной кожи, левая же шлепала по холодному полу лестничной клетки в одном только полосатом, оранжевом с зеленым, носке.


Вера Дорофеева
eva