Лодка без весел

Улла-Карин Линдквист. Скорее всего для многих читателей моего дневника это имя не о чем не говорит. Поэтому, просматривая сегодня материалы моего архива и увидев ее фото, я решила, что вам будет интересно прочитать ее книгу, вернее часть ее, "Лодка без весел".

Несколько лет назад мне в руки попался какой-то журнал и там я впервые столкнулась с именем Уллы-Карин Линдквист. Начав читать ее книгу, оторваться я уже не могла. При всем своем трагизме, мне кажется, что ее книга заставляет задуматься о многих серьезных вещах. Мне было грустно, что некоторые вещи ей открылись только во время ее неизлечимой болезни. Но мы с вами - живые и здоровые - можем, у нас есть еще время, задуматься, переосмыслить и начать ценить какие-то мелочи (хотя в жизни не бывает мелочей, вернее она вся и состоит из мелочей).

Этот журнал мне попался вскоре после смерти папы. "Лодка без весел" заставила пересмотреть меня многие вещи, вернее, мое к ним отношение. Я тогда отсканировала эту статью и теперь решила предложить ее вам. Мне будет очень инетересно узнать, на какие размышления навела вас Улла-Карин Линдквист своими мыслями, которые кто-то из ее близких записал и сохранил.

"Чем мощнее и тяжелее у моторной лодки двигатель, тем сложнее при сильном северо-восточном ветре причалить к берегу. «Я выключил мотор. К пристани подойдем на веслах», - кричит мне Олле. Встречный ветер треплет его дождевик. «Хорошо», - кричу я в ответ и хватаюсь за весла. Весла будто свинцовые. Я не могу ими даже пошевелить. Я пытаюсь еще раз приподнять их, но руки меня не слушаются. Правую ладонь обожгла резкая боль. Я не могу грести!

- Что с тобой? Почему ты не гребешь?

Я обижена до глубины души и вот-вот разревусь от злости.

- У меня нет сил. Греби сам, черт побери!

И Олле начинает грести.

- Да что с тобой происходит? – Мой муж Олле как-то особенно внимательно смотрит на меня. – У тебя что, и вправду нет сил?

Позже он признается мне, что в тот момент он впервые осознал, что со мной действительно что-то неладно.


Раньше я была диктором на телевидении, а теперь работаю в сфере защиты прав потребителей. Я счастлива и свободна. Мне 49 лет, и я готова снова завоевать мир. Я бегаю через три ступеньки по лестницам Эстра-телецентра. Я созваниваюсь с юристами, беседую с экологической полицией, читаю и отсылаю сотни электронных писем. Мне мешает только одно: когда я пишу, моя правая рука почему-то не так проворна, как раньше.

Это меня беспокоит, и я хожу от одного врача к другому.

Стуре Ханссон, врач-нейрофизиолог, очень осторожно вводит мне в мышцу электроды, позволяющие зарегистрировать биоэлектрическую активность мышечной ткани. Затаив дыхание, я жду, что же он увидит на экране своего компьютера. От волнения я не чувствую боли. Результаты обследования неутешительны. Мышцы правой кисти и предплечья практически не работают. Электрод регистрирует мышечные сокращения только в области плеча. Не отвечая на мои настойчивые вопросы, д-р Ханссон направляет меня к невропатологу.

Невропатолог Анна Закау сразу располагает меня к себе.

- У вас были серьезные травмы? – задает она вопрос.

Я вспомнила, что когда-то меня сбросила лошадь и я врезалась прямо в забор. Один раз, катаясь на горных лыжах, я упала и кубарем скатилась с горы. В море во время шторма, когда убирали парус, меня ударило по голове реей. Катаясь на коньках, я пыталась резко затормозить, но не удержалась и сильно ударилась об лед.

Доктор Закау внимательно разглядывает мой язык, нет ли мышечных подергиваний. Нет, ничего не видно. Она говорит, что болезнь не связана с головным мозгом, страдают только двигательные нейроны, расположенные в спинном мозге, так называемые мотонейроны.


Я журналистка и умею собирать информацию. Первым делом я лезу в Интернет. Мне очень страшно, я предчувствую самое худшее… Посмотрим, какие бывают болезни мотонейронов… Рассеянный склероз… Бульбарный паралич…


Неужели БАС?

У меня боковой амиотрофический склероз, сокращенно БАС. Это заболевание поражает нервные клетки спинного мозга – мотонейроны, обеспечивающие работу всех мышц. При поражении мотонейронов мышцы, не получая нервных импульсов, слабеют и атрофируются.

БАС постепенно и неотвратимо выводит из строя все скелетные мышцы. Постепенно ослабевают и дыхательные мышцы. В полном сознании, больные обычно умирают от удушья.

Это редкое, быстро прогрессирующее заболевание неизлечимо. Итог один – смерть.


Меня продолжают обследовать. В очередной раз в меня втыкают игольчатые электроды, чтобы определить степень дегенерации нервных клеток и мышц… Мне делают магнитно-резонансное исследование мозга. Тяжелый стол, на котором я лежу, медленно вползает в большую тесную трубу. Я в этой трубе как гробу. Мне страшно.

Щелк, щелк, щелк. Семь раз меня задвигают в туннель. Теперь в моем мозгу не осталось ни одной неисследованной извилины.


Зима 2002 года проходит словно в каком-то страшном сне. Я уже не могу самостоятельно завернуть рождественские подарки для детей, а о том, чтобы завязать бантик, и не помышляю. Пальцы перестали слушаться уже осенью. Внутренний голос шепчет: «Возможно, это твое последнее Рождество…» Жалеть себя – не в моих правилах, однако и у моей стойкости есть предел. Я твержу: «Ну что ж, поживем – увидим».


Окончательный приговор

Наступает решающий день – 14 мая 2003 года. Я сижу в кабинете у Анны Закау в больнице Каролинска в пригороде Стокгольма Сольне.

- Как вы, наверное, уже догадались, у вас БАС, - мягко говорит она.

Да, она права, я давно поняла, что со мной происходит, но от ее слов мне становится не по себе.

Олле откинулся на спинку стула и вежливо кивает головой. Мне кажется, он еще не понял, что это значит. Как он будет справляться с нашими мальчиками? Меня охватывает паника, мне хочется убежать из кабинета. Но в конце концов мне удается взять себя в руки.

- Сколько мне осталось?

- Не знаю. Все зависит от того, когда откажет ваша дыхательная система.

- Вы сказали «когда», а не «если»?

- Вы прямо спросили меня, и я прямо вам ответила.

- Если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали прямо сейчас?

- Отправилась бы на Гавайи, - спокойно отвечает врач. – Хотя, конечно, в отличие от меня у вас есть семья. Семья заменит вам Гавайи.


Звоню старшей дочери.

- Ульрика, новости хуже некуда. У меня БАС.

- Мамочка, я давно в курсе. Мне все известно, и не стоит лишний раз говорить об этом.

Кладу трубку. Звоню младшей дочери, Карин.

Занято. Звоню опять. Карин уже все знает, Ульрика опередила меня.

Карин ужасно переживает.

Моя мать, которой 81 год, говорит, что я еще молода и ученые обязательно успеют найти какое-нибудь эффективное лекарство. На самом деле она прекрасно знает, что мне помочь нельзя. Я делаю вид, что верю ее словам.

Вернувшись как-то раз с работы, я застаю Олле в саду. Он сидит под моей любимой березой. Его лицо мокро от слез. Неужели это он, человек, который всегда был моей опорой? Я с трудом выползаю из машины и, стараясь не смотреть на него, говорю:

- Что же делать мне, если ты заранее меня оплакиваешь?


С середины 60-х годов медсестринскую бригаду отделения БАС в больнице Каролинска возглавляет сестра Маргарита. Она не избегает моего взгляда. Она согласна ответить на любой вопрос.

- Как вы можете охарактеризовать вашего типичного пациента? – спрашиваю я.

- Это люди образованные, интеллигентные, глубоко порядочные. Как правило, не страдают от избыточного веса и очень следят за собой. Они целеустремленны и требовательны к себе.

Я тут же вспоминаю свою прежнюю работу диктором новостей. В памяти всплывает один рабочий день. Я звоню Олле: «Знаешь, Понтус заболел. Звонили из детского сада. У него сильная рвота. Ты должен поехать за ним». «Почему я? – слышу я в ответ. – У меня операция, сильнейший ожог. Вот, уже зовут в операционную. Случай тяжелый. Пока». И он вешает трубку.

Наш разговор слышали все сотрудники информационного центра. Кто же победит? Хирург, от которого зависит жизнь человека, или диктор, к которой прикованы взгляды двух миллионов телезрителей?

- Похоже, у вас нет выбора, - проходя мимо, замечает редактор.

Я все бросаю и еду домой, ухаживать за больным ребенком. Материнство – это работа, и она отнимает у меня массу сил.


Дети должны знать

Шестое июня – День независимости Швеции. Мы с моими сыновьями, Понтусом и Густавом, завтракаем на балконе. Сегодня я решила сказать им о том, что я безнадежно больна.

- Врач сказал, что скоро я совсем не смогу шевелить правой рукой. Лучше мне уже не будет, а будет только хуже и хуже. То же самое уже начинается и с правой ногой. Вы, наверное, уже заметили?

Один из них, оказывается, заметил.

- Значит, ты уже не сможешь гулять вместе с нами?

- Да, но я смогу передвигаться в инвалидной коляске. Вы будете бегать со мной наперегонки? – Я стараюсь обратить все в шутку.

Густав, которому еще нет девяти, смотри на меня осуждающе:

- Неужели ты думаешь, что это смешно, мамочка?

- Нет. Быть тяжело больной – печально и скучно.

- Мамочка, я не хочу, чтобы ты умерла раньше меня, - всхлипывает десятилетний Понтус.

- Ничего не поделаешь, дорогие мои. Так решил Господь.

Завтрак окончен

Ко мне домой пришла очень приятная женщина. Она принесла букет из десяти роз удивительного абрикосового цвета. Она недавно овдовела и одна воспитывает четверых детей. Старшему одиннадцать лет. Ее муж умер от БАС. Врач обещал ему год жизни, но он продержался целых два. Ему не было пятидесяти лет.

Я решила посоветоваться с ней, расспросить о том, как подготовить детей к неизбежному.

- Ничего от них не скрывайте, - был ее совет.

Ее печальный опыт показал, что те дети, которые не боялись расспрашивать о болезни и помогали ей ухаживать за больным, легче пережили утрату. А те, кто избегал пугающей темы, страдают до сих пор.

- Мамочка, неужели ты опять будешь рассказывать о своей болезни? Тебе не становится лучше и поэтому ты такая грустная? – спрашивает Густав.

А когда на следующий день ему не удается понять мою невнятную речь, он умоляет:

- Ну, попробуй сказать еще раз, так, чтобы мы поняли.

Я улыбнулась и обещаю попробовать.

Понтус придумал для нас особый язык – мы будем переговариваться с помощью глаз.

- Если ты моргнешь три раза, это значит: «Я люблю тебя».

Он моргает три раза. Я ответ тоже моргаю три раза, мне стоит огромных усилий не расплакаться.


Сентябрь. Мои маленькие мужчины и Олле сидят около меня на широкой кровати. Я смотрю на мальчиков и говорю:

- Я совсем неважно себя чувствую.

Олле объясняет им, что в больнице обследовали мои легкие, теперь они работают только на 54%. Но скоро станет еще хуже.

Понтус говорит:

- Знаешь, тебе нужен аппарат, который вдувает воздух в легкие.

Я отвечаю, что это мало поможет. Дыхательные мышцы слишком ослабли. Я рассказываю им, что БАС – одна из самых тяжелых болезней. Олле вовремя замечает, что эта болезнь не заразная и не передается по наследству. Я говорю, что меня лечит самый лучший врач в Швеции, что у меня самая прекрасная семья на свете. Но туту мы с Олле уже не в силах сдержаться, нас душат слезы...

- А что будет, например, через год?

Вопрос повисает в полной тишине. В широко раскрытых глазах Густава застыл немой вопрос.

- Ну, наверное, я умру…

Понтус рыданием утыкается лицом в мою подушку. Густав уставился в окно.

- Теперь я расскажу вам о каменном веке! – неожиданно восклицает Густав.


Густав встает и подходит к письменному столу:

- А ты еще можешь писать, мамочка?

- Да, но теперь это отнимает слишком много времени, - отвечаю я.

- Мамочка, я маленький человечек.

- Нет, Густав. Нет, ты большой. У тебя впереди целая жизнь. Большое будущее. А моя жизнь становится все короче и короче.

- Мамочка, каждая секунда – это жизнь, - утешает меня Густав.

- Откуда ты это знаешь?

- Ниоткуда. Я просто это сейчас понял.

Густав продолжает:

- Мама, у тебя в запасе еще сотни и тысячи жизней.


Моей дочери Ульрике 23 года, она учится в университете. Ульрика осторожно подводит тушью мои глаза и припудривает щеки, перевязывает лентой волосы, осторожно чистит мне зубы щеткой.

- Мамочка, с сегодняшнего дня я буду ухаживать за тобой, как ты когда-то ухаживала за мной.

Тут у меня сдают нервы. Слезы бегут рекой.

Позже продолжаем наш разговор.

- Назови мне место, где мы сможем встречаться с тобой после твоей смерти. Где мне тебе искать, когда мне понадобится твоя помощь?

Ее вопрос застает меня врасплох, но я все равно пытаюсь ответить.

Выслушав мои сбивчивые объяснения, Ульрика продолжает:

- Знаешь, ты всегда будешь со мной. Я это точно знаю.


Беспомощность

Для меня наступил мучительный период полной беспомощности и зависимости от окружающих. Чтобы я могла сама подняться в коляске на крыльцо, сбоку пристроили пандус. Чтобы я могла сидя принимать душ и умываться, не вставая с коляски, пришлось полностью переделать ванную комнату.

Мои мышцы ослабли настолько, что я совсем не могу держать равновесие. Особенно мне трудно ночью. Однажды я даже выпала из кресла прямо на пол и разбила большую напольную вазу. В ней были красные розы, подаренные Олле. Ваза вдребезги. Ужас.
- Олле, Олле, я сижу на осколках стекла!!! – кричала я, или мне казалось, что я кричу. На самом деле из моего горла вырвалось что-то вроде стона или хрипа.

Наконец он услышал мои стоны и бросился ко мне:

- Что случилось?!

- Я упала…

Он осторожно поднял меня.

- Я порезалась. Там стекло! – промычала я.

Хирург Олле командует:

- Ляг на живот.

Я неохотно поворачиваюсь к нему спиной.

- Плохо! Придется зашивать! – воскликнул он.

Я плачу. Олле приносит стерильные салфетки, дистиллированную воду, зажимы, шовный материал и шприц с обезболивающим лекарством. Он вынимает осколки стекла из моего тела и накладывает три шва. Теперь все происходящее кажется мне настолько нелепым, что я перестаю рыдать и начинаю смеяться. Как иногда полезен черный юмор!


Французский ресторан в стокгольмском «Гранд-отеле» славится своей изысканной кухней. Как давно мы не ели таких вкусных блюд! Сегодня у нас семейное торжество. Если вам осталось жить недолго, любая встреча с близкими становится праздником.
Я одета в темно-красное бархатное платье. Мы сидим за круглым столом. Я потягиваю вино через трубочку.

Олле подносит к моим губам кусочек свинины. Мясо тает во рту. Я чувствую вкус карри, тмина, аниса. И шведского сыра, запеченного с картофелем. Пара французов за соседним столом бесцеремонно наблюдают за тем, как Олле вытирает мне рот льняной салфеткой.

Мой муж стал мне ближе, чем когда-либо. Мы сидим за столом, и, чтобы понять друг друга, нам нужно всего несколько слов.


Теперь мое существование дорого обходится моим близким. Мне нужен дыхательный аппарат. У меня есть компьютер, который реагирует на движения моего носа. У меня даже есть приспособление, помогающее мне переворачивать страницы в книге. Несколько часов в день со мной проводит социальный работник.

Густав считает, что все это «круто»:

- Мама, да это просто фантастика! И тебе все это досталось задаром, ведь ты даже не работаешь!


Как может еще не старый человек, который совсем недавно был сильным и независимым, смириться с тем, что он стал совершенно беспомощным? Как женщине, которая хочет быть привлекательной в глазах мужа, смириться с тем, что она уже не вызывает в нем ответных чувств?

Однажды осенним вечером, когда мы легли в постель, я разрыдалась.

Мне показалось, что откуда-то сто стороны я услышала собственный голос: «Наверное, я не доживу до Рождества…»

- Правда? Бедная моя… - ответил Олле. – Тогда давай подумаем, в какую больницу тебя поместить для ухода.

- Ты говоришь со мной так, как будто я собираюсь умереть прямо сейчас, - парировала я.

- Послушай, но ты сама только что сказала насчет Рождества. Ты должна понять, что дома мы не можем обеспечить тебе такой уход, как в больнице. В Стокгольме есть очень хорошая клиника, куда принимают больных с БАС.

- Ты уже все продумал, - говорю я. Слезы текут по моим щекам.

- Дорогая моя, мы должны быть откровенны друг с другом. Если бы я был болен, ты бы тоже все продумала! – (Здесь Олле совершенно прав!) – Ты боишься смерти?

- Нет, я не боюсь смерти, я боюсь остаться одна.

Он успокаивает меня, и в конце концов, положив голову ему на плечо, я засыпаю, успокоенная его словами, что только смерть разлучит нас.


- Ты стала такой тонкой и хрупкой, а на самом деле ты сильная, - говорит моя младшая дочь. – Знаешь, раньше, когда ты была сильной физически, ты была слабой… Ты все время суетилась, всегда хотела всем угодить. А мне так хотелось побыть наедине с тобой хотя бы один день, но у меня никогда не получалось. У тебя не хватало времени для меня…

- Неужели я была такой?

- Да… Теперь ты не суетишься. Кажется, ты наконец нашла себя.

Мне хотелось сказать что-то в свое оправдание, но я поняла, что это не нужно. В словах дочери была некая, понятная только ей правда.

- Тебя чему-нибудь научило то, что произошло со мной? – спрашиваю я.

- Всегда быть довольной тем, что имеешь. Не откладывать дела на потом. Жизнь такая хрупкая.


Красные кленовые листья падают на замерзшую землю. Кусты голубики припорошены снегом. Снега пока немного, но мальчики уже катаются на санках с горы. Зима!

Сегодня вечером я последний раз смогла съесть настоящий ужин. Хотя это совсем не то, к чему я привыкла, когда была здоровой, тем не менее это все-таки была настоящая еда. Тщательно размятые кусочки крабового мяса, заправленные соусом из омаров и посыпанные сверху эстрагоном. Листья молодого шпината, припущенные в горячем масле с лимоном. Мусс из авокадо. Полбокала бело вина. Завтра рано утром меня отвезут в больницу, где мне поставят зонд для кормления.
А крабы были просто объедение…

Я опять отмечаю про себя: когда что-то происходит в последний раз и ты знаешь об этом, ощущения гораздо острее, чем обычно.


Отблеск вечности

- Мы будем смотреть новый фильм? – интересуется Густав.
Ему сегодня исполнилось девять лет. Все три часа, пока мы смотрим фильм про орков, эльфов и хоббитов, он крепко держит меня за руку.

Когда в прошлом я уделяла ему столько времени, сколько сейчас?


У моей постели собрались родственники. Ульрика и Карин встали рядом. Приехал их отец с дочерью от первого брака. Понтус и Густав носятся как ошалелые. В соседней комнате из угла в угол ходит Олле.

Слова прощения излишни. Ведь мы всегда были друзьями. Многое может остаться недосказанным, но разве сейчас это важно?
Однажды в субботу к нам в гости пришла моя подруга-певица. И только для меня, без аккомпанемента, спела песню из нашего детства. Мы то ли смеемся, то ли плачем, не разберешь. Когда мы расстаемся, то обе знаем, что больше никогда не увидимся.
В больнице я познакомилась с женщиной-капелланом. Она сказала, что минуты полного взаимопонимания и близости принадлежат вечности.

- Во всяком случае на них отблеск вечности, - пояснила она.


У меня четверо детей, и все они по-разному воспринимают происходящее.

- Мамочка, давай потом сыграем в регби или в американский футбол. У тебя хорошо получается блокировка, - предлагает Понтус.

Что имел в виду Понтус? Или он просто так странно шутит?

- Мам, а давай совершим кругосветное путешествие?! Ты будешь грести, а я буду есть пиццу! А вместо мотора лодку будут толкать рыбы!

- Зачем ты все это говоришь? – отвечаю я. На душе у меня тревожно.

- Потому что я хочу все это делать вместе с тобой!

- Но ведь я больна!

- Ты сможешь, если у тебя есть сила воли! – восклицает он. – Мамочка, завтра мы вытащим из тебя эту противную трубку и устроим вечеринку. Не сдавайся.

- Но я не могу…

- Нет, ты можешь. Все получится, если у тебя есть сила воли!

Боже, укрепи меня!


На прошлой неделе меня поставили на учит в специальном отделении по обеспечению ухода на дому. С того дня, когда я услышала окончательный диагноз БАС, прошло почти семь месяцев. Теперь врачи проводят только симптоматическое лечение. Женщина-врач сидит возле моей постели и ждет, когда подействует морфий.

Я лежу в кровати у себя дома. В соседней комнате мальчишки играют в компьютерную игру. Из кухни доносится аромат соуса.
Врач все делает неторопливо, как будто ей некуда спешить.

- Врач – это особенная профессия, - говорит она. – Ты проникаешь в тайны жизни и смерти. Благодаря этому начинаешь лучше отличать главное в жизни от второстепенного.
Посторонний человек дарит тебе свое время, часть своей жизни. Воистину это бесценный дар.


Как странно. Правда состоит в том, что я не сожалею об этой главе моей жизни. Мне осталось совсем недолго мучиться. Но только сейчас я впервые почувствовала, что живу по-настоящему.
Чем ближе смерть, тем глубже и весомее жизнь.

И все-таки меня не покидает тоска. Я так одинока…

Неужели болезнь – главный итог моего пути? Неужели навсегда исчезнет прежний образ здоровый женщины, матери, жены и подруги?


Ноздри щекочет пряный запах глинтвейна, который разливают по кружкам в столовой, а я лежу в кровати с зондом, и горечь переполняет мне душу в этот мрачный декабрьский вечер.
Именно в этот момент в комнату входит моя лучшая подруга Мимми и берет меня за руку.

- Вот тебе!

Не пойму, откуда берется сила в моей слабой левой руке, но я понимаю, что ударила Мимми.

Я бью свою лучшую подругу… Бью мое второе «я». Когда мы ели ее бутерброды с печеночным паштетом и ломтиками огурца, а наши сыновья играли на лесной опушке, разве думали мы тогда, что она будет втирать мне мазь от пролежней?! Когда мы секретничали, лежа на нагретых солнцем валунах, и клялись в вечной дружбе, разве я могла предположить, что наступит момент, и Мимми, положив мне на лоб руку, пообещает: «Я никогда не оставлю тебя. Я буду вместе с тобой до конца. Я позабочусь о твоих детях».
И вот я ударила ее… И никаких извинений не слетело с моих губ
Ко мне приходит врач-психолог.

- Мне понятен ваш гнев. Очень горько осознавать себя беспомощной и бесполезной. Но тяжелее всего приходится вашим близким, когда вы срываете на них свое раздражение. Скажите, разве вы на самом деле сердитесь на вашу подругу?

- Нет, - отвечаю я и начинаю всхлипывать.

- Почему же вы расстроились?

Вопрос мне неприятен, но в конце концов я признаюсь:

- Потому что Понтус, когда поранился, попросил ее, а не меня наложить пластырь и пожалеть его.

- Вам тяжело, что другие выполняют ваши обязанности?

- Да.

Оказывается, такая негативная реакция вполне естественна для людей, утративших контроль над тем, чем они прежде владели безраздельно. Постепенно я успокаиваюсь.


Вот и Рождество. Год назад я уже была тяжело больна, и внутренний голос шептал мне, что следующего Рождества не будет. Но голос ошибся. Рядом со мной мои дети. Быть вместе с ними, ощущать их тепло и ласку – разве это не счастье?
Мы празднуем Рождество. Стол ломится от яств. Какие запахи! Вокруг зонда и свисающего мешка с жидкой пищей повязана красная атласная ленточка.

На Рождество все загадывают желание. Я знаю, чего мне больше всего хочется: близости, тепла и доверия. Мне страстно хочется ничего не пропустить и все сохранить в своей памяти. Не стоит меня жалеть. Лучше нашепчите мне на ухо секреты. Наши секреты…


Отплытие

Я ступаю на пристань моих воспоминаний и надеюсь, что в них обрету вечный покой.

Вода подарила мне жизнь. Море поддерживает меня.

Море поддержит и вас, Ульрика, Карин, Понтус и Густав…

С берега дует свежий ветер. Я отвязываю свой челн и направляю его в море. Я устраиваюсь поудобнее и жду. На душе у меня спокойно.

В сумерках, когда ветер утихнет, я достигну своей гавани.

Жизнь в каждом мгновении…"



Улла-Карин Линдквист скончалась у себя дома 10 марта 2004 г.