Самуил Яковлевич Маршак. Малоизвестные страницы жизни

А сами вы читаете Талмуд? Не представляю жизнь без этой книги. Есть в ней такие слова: «Человек приходит в мир со сжатыми ладонями, и как бы говорит: весь мир мой, а уходит из него с открытыми ладонями, и как бы говорит: смотрите, я ничего не беру с собой».
(С.Маршак)

О творчестве Маршака написаны книги, немалое количество статей и диссертаций. Только в Интернете, например, сообщения о нем размещены на 778 сайтах. И все же для широкого круга читателей и поклонников его творчества многое еще остается малоизвестным или вообще – неизвестным.

В Советской энциклопедии сказано: «Маршак (1887-1964) – русский, советский поэт, классик советской детской литературы (стихи, сказки, пьесы). Автор философских стихов, лирических эпиграмм, антифашистской сатиры, переводчик Бернса, Шекспира, Блейка, сказок разных народов и т.д. Маршак-переводчик обогатил русскую советскую поэзию классическими переводами сонетов У.Шекспира, песен и баллад Р.Бёрнса, У.Блейка,
У.Вордсворта, Дж.Китса, Р.Киплинга, Э.Лира, А.Милна, украинских,белорусских, литовских, армянских и украинских,белорусских, литовских, армянских и
других поэтов .»

И мало кто знал, что «закрытым» долгое время оставался целый пласт жизни Самуила Яковлевича. Лишь недавно появились исследования, которые открывают другого
Маршака.

Он происходил из древнего еврейского рода Учителей Торы и Талмуда, исследователей еврейских источников.
Писать начал рано. Стихотворения 15-лет него Маршака публиковали в журнале «Еврейская жизнь». Он переводил еврейские стихи, перевел и Шир а-Ширим («Песнь песней»).
Юный Маршак – активист ев рейских благотворительных органи заций. Он переводит гимн еврей ского рабочего движения.
Совсем недавно на Первом канале России в цикле передач «Гении и злодеи уходящей эпохи» вышел на экран документальный фильм о Самуиле Маршаке. Как гениальный автор детской книжки «Кошкин дом» и других стихотворных произведений для детей, он известен всем. Но в творчестве поэта была иная, еврейско-библейская тема, о которой и рассказывается в телефильме.

Немногие при его жизни знали, что Маршак был автором таких сионистских стихов:
Снится мне: в родную землю
Мы войдем в огнях заката
Запыленную одеждой,
Замедленную стопой.
И войдя в святые стены,
Подойдя к Ерусалиму,
Мы безмолвно на коленях,
Этот день благословим.
Эти стихи были написаны Самуилом Яковлевичем за несколько лет до его поездки в Палестину. Поездку в воспетые им края он, как корреспондент, осуществил в 1912 году. Под влиянием увиденного он создал цикл стихов под общим названием «Палестина».

Первую известность 15-летнему Маршаку принесла «Кантата в память Антокольского». Стихи к «Кантате» были написаны юным поэтом по просьбе Владимира Васильевича Стасова, музыку сочинили А.К. Глазунов и А.К. Лядов.
Стасов славился своим умением находить таланты. Он и сыграл решающую роль в судьбе Маршака.
В 1904 году на даче у Стасова Маршак знакомится с всемирно известным певцом Ф. Шаляпиным, композитором Глазуновым, художником И. Репиным, скульптором
И. Гинцбург, с писателем М. Горьким.

Максим Горький обратил внимание на слабое здоровье поэта, которому, с его точки зрения, был необходим южный климат, и предложил Маршаку пожить у него в Крыму, на берегу Черного моря. Целый год провел Маршак у Пешковых в Ялте.
Стихи «Памяти Антокольского...» явились как бы предисловием к следующему стихотворению Маршака – «Над открытой могилой», которое он посвятил памяти «отца сионизма» д-ра Теодора Герцля. В то время Маршаку не было еще и семнадцати лет.
Преданье я слыхал: в разгаре боя
Могучий вождь упал,
И близкие к нему узрели смерть героя -
Их трепет обуял!..

Обращение Маршака к образу Моше (Моисея), а, по сути – к теме народного Спасителя не было случайным. Вот что он писал В.В.Стасову: «Сейчас я получил известие о страшных погромах в Смоленске, Полоцке, Невеле. Что-то будет? Ведь евреям и обороняться нельзя! Ужас».
Первая написанная им книга – «Сиониды». И вот – 1949 год. В горкоме партии отчитывают руководство издательства. Разговор – о Самуиле Маршаке. «Посмотрите на его истинное лицо!» – с пафосом произносит докладчик. И бросает на стол дореволюционное издание книжечки с надписью: Самуил Маршак. «Сиониды».

Нелегкими стали для Маршака годы «борьбы с космополитизмом». Вначале 50-х в центральной печати был опубликован политический памфлет о «евреизации» русской детской литературы и о том, что этот «стиль» создали С.Маршак, А.Барто и Л.Кассиль...
Поэт, чьи стихи, написанные в начале 20-го века, одобрили Александр Блок и Анна Ахматова, а позже – Марина Цветаева, был вправе написать в конце жизни такие стихи:
Я думал, чувствовал, я жил
И все, что мог, постиг.
И этим право заслужил
На свой бессмертный миг...
АЕН Еврейский поэт Самуил Маршак.
Нынешним летом в издательстве «Молодая гвардия», в серии «Жизнь замечательных людей», вышла книга о Самуиле Маршаке, в которой он рассматривается с необычной точки зрения – как русско-еврейский поэт.

Наш корреспондент побеседовал с автором книги – писателем Матвеем Гейзером.
– Почему Вы решили написать книгу о Маршаке?
– Издать книгу о Маршаке в издательстве «Молодая гвардия» мне кажется очень правильным шагом – ведь Маршак был связан с этим издательством.
После того, как в серии «Жизнь замечательных людей» вышла моя книга о Михоэлсе, я получил много предложений, вот и сейчас пишу об Утесове. А к Маршаку у меня совершенно особое отношение. Впервые я познакомился с его стихами в марте 1944 года. Это было в местечке Бершадь, в гетто, где я тогда жил. В ночь после похорон людей, расстрелянных немцами, я долго не мог уснуть.
И тогда моя мама стала читать мне стихи об обезьянке, привезенной из Африки в зоопарк. Оцепенение прошло. Тогда я еще не знал, что мама читала стихотворение на идиш – по-русски я тогда еще не понимал. Не знал, что стихи перевел друг моего отца, поэт Гутянский, и подарил маме, работавшей до войны воспитательницей в детском саду. Потом в школе, когда меня принимали в пионеры, я читал Маршака, но, наверное, все это ушло бы в забвение, если бы я не начал писать стихи.
В школе меня звали «Ямб Хореевич», я писал стихи обо всем – о двоечниках и даже о космополитах. Мои одноклассники однажды собрали все эти стихи и отправили в «Пионерскую правду». Оттуда прибыл холодный ответ, общий смысл которого гласил, что печатать стихи еще рано. Возмущению одноклассников не было предела. И тогда мой мудрый одноклассник – грек Дима Мурзиди, предложил послать стихи Маршаку. Надпись на конверте напоминала знаменитое «на деревню дедушке» – «Москва, любимому нашему поэту Маршаку». Тем не менее, письмо дошло до адресата, и ответ пришел очень скоро.
По сути, в нем говорилось то же, что и в письме из «Пионерской правды» – что думать о публикации рано, но там была гениальная фраза, которую я и сейчас часто повторяю – «Поэзия не делится на читателей и поэтов, по сути это одно и то же. Хорошие читатели так же нужны, как и хорошие писатели».
– Но впоследствии Вы встречались с Маршаком и лично.
– Шло время, я стал взрослым. Стихи я писал лишь изредка, но чтение их оставалось моим любимым занятием. Однажды, когда я читал журнал «Октябрь», увидел в нем стихи Маршака:
«Не надо мне ни слез, ни бледных роз -
Я и при жизни видел их немало.
И ничего я в землю не унес,
Что на земле живым принадлежало».
Я почти физически почувствовал состояние Маршака в ту пору и послал ему письмо, в которое вложил несколько своих стихотворений и рассказал о том случае в гетто . Он ответил мне очень теплым письмом, о стихах ничего не написал, звал в гости и написал мне свой телефон – тогда еще пятизначный, с буквами. В марте 1963 года я оказался в Москве, долго не решался позвонить. А когда позвонил, услышал: «Немедленно
приходите». Он всегда был такой поспешный.
Я не знал, что встреча растянется почти на целый день и что это будет моя единственная встреча с Маршаком. Могу сказать, что человека равнозначного по гениальности я в жизни больше не встречал.
В тот день Маршак заговорил со мной о детях – он знал, что я работаю учителем. И одна из его первых фраз была цитата из ребе Ава, знаменитого толкователя Торы – «У детей учитесь мудрости». «Не торопите взросление детей и передайте это своим коллегам» – сказал мне Маршак. О том, что Маршак – еврей, я до этого не задумывался.
– Вы читали Маршаку свои новые произведения?
– Он сам стал – наизусть – читать мои стихи, отмечая ошибки в падежных окончаниях. «Я в жизни многого изведал .» «Как многие одесситы, вы любите родительного падежа», – пошутил он. Маршак расспрашивал, какие я знаю иностранные языки, – знал я только немецкий, – что читаю. Но я не мог не похвалиться, – эта провинциальная черта, которая прошла у меня только с годами. Сказал, что я люблю Гейне, и нахально прочел
свой перевод «Лорелеи». Маршак сделал отдельные замечания – «Вот это заимствовано у Есенина», – и говорил почти час.
Маршак в то время уже почти ничего не видел, и я нахально воспользовался этим. На столе лежала бумага, а я стал записывать его рассказ о том, как он переводил «Лорелею», услышал рассказ о его муках творчества. Это был гениальный рассказ. И мы стали друзьями после этого рассказа и разговора о Пушкине.

Это было для меня нечто умопомрачительное. Я больше никогда не встречал человека с такой памятью. Он знал наизусть все полное собрание сочинений Пушкина – со всеми вариациями. «Пушкина нельзя судить, но лучше бы он оставил ту строку», – говорил он, читая различные варианты одних и тех же стихотворений. Он все, что переводил, читал в оригинале – Шекспира на староанглийском, Бернса. Подстрочник – это не Маршак!

И самая большая тайна в переводах Маршака – то, что это не просто перевод.
Маршак говорил мне: «Когда переводите, смотрите не только в текст, но и на то, что за окном делается».
Маршак был поэтом. Но ни до войны, ни после он не мог выразить себя прямым текстом. А писать «в стол» он, очевидно, не мог. Это его собственные задушевные мысли вложены в Шекспира. «Время за окном» выражено там в полной мере. Мало того, что Маршак – сверхталантливый переводчик, он и сверхталантливый поэт.
– Долго ли длилась Ваша беседа?
– Я просидел у Маршака до самого вечера. Помощница его, Розалия Ивановна, давала мне понять, что пора уйти. Но Маршак придержал меня. Во время этого разговора я впервые понял, как Маршак знает Тору, как любит Талмуд. Я рассказал ему о своем дедушке. После войны мне купили скрипку, а я не хотел играть. Два раза сходил к преподавателю – Израилю Абрамовичу, а потом мальчики уговорили меня, и я выменял скрипку на бутсы и футбольный мяч. Я помню глаза деда – голубые, вечно слезливые. Его не так состарили муки войны, как гибель отца.
Дедушка, узнав о том, что я обменял скрипку, меня сразу простил. Но ему было очень страшно рассказывать о случившемся бабушке. И он начал издалека. Рассказал, будто бы ему явился во сне мой отец и просил: «Я вымолил у Бога вашу жизнь, и я хочу, чтобы мой сын был счастливее меня. Если мальчик не хочет играть на скрипке, а хочет играть в футбол – не нужно его заставлять. Купите ему мяч и ботинки. И пусть играет в футбол». Маршак заулыбался и процитировал Бернса:
«Беспутный, глупый Вили
Поехал на базар.
Продать хотел он скрипку,
Купить другой товар».

– Умница Ваш дедушка, умница! Ох, сколько мудрости было в этих местечковых стариках! Помню, мой дедушка – кстати, он был прямым потомком известнейшего талмудиста 17 века Аарона Шмуэля Кайдановера, часто повторял, – «Бедняк радуется тогда, когда теряет, а потом находит то, что потерял». Потом я узнал, что дед
Маршака был казенным раввином Витебска. Маршак показал мне его фотографию. Я только тогда осознал, как близка Маршаку была еврейская тема. А до этого были стихотворения «Сиониды».
– Неужели Маршак, – поэт, обласканный советской властью, глубоко внутри осознавал себя евреем?
– Маршак начинал как поэт русско-еврейский, пишущий на русском языке. В том, что мы знаем Маршака как поэта, наибольшая заслуга принадлежит русскому интеллигенту Стасову, сделавшему для него очень много. В письме к юному Маршаку Стасов предостерегал его от трех вещей: «Надеюсь, что ты никогда не зазнаешься,
никогда не отречешься от своего народа и от своей веры». Это мог сказать ему только Стасов. И так оно и случилось.

Маршак во всех автобиографиях пишет, что публиковаться начал в 1907 году. На самом деле его первые стихи были на еврейскую тему, причем стихи были высокоталантливые. Они были опубликованы в 1904 году в «Еврейской жизни». Среди прочих было стихотворение «20 тамуза» – впоследствии мне удалось доказать, что оно посвящено памяти Герцля. На смерть Герцля откликнулись только 2 поэта – Жаботинский и Маршак.
В 1903 году по просьбе Стасова юный поэт создал кантату памяти Антокольского. Кстати, Антокольский был учеником деда Маршака – раввина Витебска. Живя в Ялте, куда его – больного туберкулезом, на свои деньги отправил Шаляпин, Маршак публикует ряд прекрасных стихов в журнале «Молодая иудея». Там же, в Ялте, он великолепно переводит с иврита стихотворение Бялика «К птице», а с идиша – его поэму «Последнее слово».

Вспоминаю, что когда я был в Израиле в 1990 году, там публиковались «Сиониды» Маршака: «Когда в глазах темно от горя, я вспоминаю край отцов .». То было время первой алии. И стихи Маршака круглые сутки читали по русскому радио, чтобы поддержать нашу алию. Все становится на свои места.
Сейчас интерес к Маршаку возрастает. Мне звонили и сообщили, что половина тиража книги уже распродана – похожая ситуация была только с книгой Быкова о Пастернаке.
Моя верность Маршаку с той встречи с его творчеством в гетто и любовь к нему не разу не угасала. Я счастлив, что смог открыть музей Маршака, что колледж, в котором я работаю, носит его имя.

Маршак – поэт не только не изученный, но и не прочтенный по-настоящему. Его детские стихи, его переводы, его общественная значимость заглушили настоящего Маршака. Я убежден, что Маршак начался как еврейский поэт, пишущий на русском языке. Нет единого измерения в поэзии, но я уверен, что когда хорошие литературоведы займутся Маршаком, то окажется, что как поэт он не ниже Мандельштама и Ахматовой. И их не
унизит то, что я ставлю Маршака в один ряд с ними.
Маршак: «Когда в глазах темно от горя, я вспоминаю край отцов ».
Самуил Яковлевич Маршак

(с) ЕЖИЧКА