Гадкая цапля. Жизненные истории.

Типичный районный центр — это несколько улиц с кирпичными домами, на площади церковь, дом культуры, райком, универмаг, совмещенный с рестораном, далее сплошь частные домики с садами. В одном из таких домиков жили бабушка, мама и Лелде .

Сад у бабушки был образцово-показательным, его даже фотографировали для местной газеты. Мама работала врачом и была постоянно занята. Лелде росла, «держась за бабушкину юбку». В ее комнате за шкафом было вентиляционное отверстие, заклеенное обоями, и, если забраться в щель между шкафом и стеной, можно было услышать, о чем говорят в гостиной бабушка и ее сестра, тетя Зелма. Так Лелде узнала, что ее мама хоть образованная и умная, но как женщина совсем непривлекательная — у нее плохая фигура, низкий как у мужика голос и слишком большой нос. К тому же Лелдина мама совершенно не умеет одеваться и готовить вкусную еду. Ничего удивительного, что отец, тоже врач, бросил их, уехал в Ригу и женился на другой женщине. Та хоть и простая медсестра, зато симпатичная и хозяйственная. Лелде пару раз жила у отца на даче в Асари и в глубине души считала, что его можно понять, но виду не показывала. Полубрат был на три года младше, обещал быть красавцем, нос как у Алена Делона. Конечно, у новой жены носик точеный, словно у райской птички, — есть в кого.

Тетя Зелма от всей души желала устроить личную жизнь мамы Лелде. Время от времени в доме появлялись женихи, но исчезали. Задержался только один — шумный, веселый, он помогал бабушке складывать дрова, подрезать деревья и даже начал ремонт. Через вентиляционный люк в своей комнате Лелде слышала, как бабушка и тетя Зелма обсуждают возможную свадьбу. Лиго гуляли в саду рядом с домом, мамин друг пел громче всех, потом пошел с мужиками прыгать через костер и пропал. Через три дня приполз в непотребном состоянии. Клялся, конечно, что больше ни капли в рот, но мама была неумолима: «У меня других проблем хватает».

Лелде пошла в первый класс, училась на пятерки, ее фотография висела на доске почета. А в третьем классе кто-то подсунул Лелде открытку с изображением цапли: ноги как спички, на длинном носу пририсованы очки, надпись фломастером: «Лелде — гадкая цапля». Вечером в своей комнате Лелде долго рассматривала себя в трехстворчатом зеркале. Действительно похоже: очки на длинном носу, ноги-спички, все правильно — гадкая цапля… И нечего ждать чудес, как все еще ждет бедная мама. На следующий день Лелде в школу не пошла — температура под сорок, все болит. Через месяц вернувшаяся в школу Лелде стала настолько угрюмой и замкнутой, что учительница вызвала маму в школу. Мама спокойно сказала: «У нас в роду все такие. Мы истинные курши, болтать зря не любим».

И вдруг событие. В их город переводят нового хирурга: нестарый, интересный, жена и сын погибли в автокатастрофе. Вроде сам просился перевести его в другой город, чтоб не мучиться воспоминаниями... Конечно, тетя Зелма вплотную занялась операцией по соединению двух одиноких сердец. Все деньги, откложенные мамой на поездку в Сочи, были потрачены на создание образа. По великому блату достали первую и единственную во всем городе бежевую дубленку, сапоги в тон, нежный джемпер ангорской шерсти. Первая городская модница парикмахерша Синтия по утрам перед работой забегала к докторше — сделать настоящий макияж. Но бедная мама красивее не становилась, наоборот: то, что казалось ее естественной прелестью, пусть угрюмой, но натуральной, — совершенно исчезало. И комплименты казались Лелде ехидными издевками...

Наконец хирург посетил заждавшееся семейство. Белоснежная скатерть, домашний торт, пирожки со шпиком. Когда Лелде, сделав книксен, протянула ему свои пальцы, вдруг почудилось, что ее опалил флюоресцирующий зеленоватый свет из-под век, а руки у доктора — нежные, но холодные как лед. Импозантный хирург с седыми висками вел себя безупречно, ненавязчиво и уверенно поддерживал беседу. Мама пыталась соответствовать, бабушка сбивалась с ног — хлопотала и показывала семейный альбом. За столом Артур на Лелде почти не смотрел, но она всей кожей чувствовала, что в тот вечер он ее рассмотрел детально. Через несколько дней Лелде услышала очередной разговор бабушки и тети Зелмы за стеной: «Слава Богу, повезло...»

Свадьба мамы и Артура была солидной, но небольшой, все же жених — вдовец. Поселились новобрачные в отремонтированной комнате на втором этаже, купили «Жигули». Каждое воскресенье всей семьей выезжали «в свет» — обедали в городском ресторане. Выглядело это очень солидно. Когда Лелде исполнилось тринадцать лет, отчим подарил ей позолоченную антикварную ложечку и сто долларов в конверте. Вручая подарок, сказал, что для многих народов тринадцать лет — возраст совершеннолетия, когда человек начинает сам отвечать перед богом за свои поступки.

Потом Артур начал перестраивать дом и Лелде временно поселили рядом с маминой спальней. Сталкиваясь с Лелде в узком коридоре, Артур смотрел на нее по-новому — дерзко и так, будто узнал о ней какую-то непристойную тайну. Опалял зеленым фосфором взглядов. А Лелде вспоминала историю: 14-летняя девчонка из соседнего поселка забеременела от сожителя матери, родила ребенка и закопала в лесу — жуть. Но наверное, это были совсем другие люди, пьющие. Нет, нет, определенно другие...

К сентябрю Артур купил для Лелде компьютер — второй в городе. Первый был у директора школы. Теперь они почти каждый вечер сидели у компьютера бок о бок и Лелде привыкала к новому ощущению себя — рядом с ним. Иногда он обнимал ее за плечи, а бабушка несколько раз посмотрела косо. Или показалось?

...В один из зимних вечеров, когда мамы и бабушки не было дома, Артур вошел в комнату: Лелде лежала в постели с градусником под мышкой — грипп. Ничего ужасного не произошло, не грянул гром небесный, не разверзлись небеса, только дерзко касались нежные пальцы, многоопытный язык... И шепот: «А ты, дурочка, боялась… Ты останешься девственницей, тебе ничего не угрожает, никаких рабоче-крестьянских вульгарностей, просто ты поймешь свое юное волшебное тело, ты будешь знать, как устроена».

Когда бабушка трудилась в саду, а мама была на дежурстве, Артур показывал ей в интернете такие страницы, после которых Лелде казалась себе невиннейшим созданием. Оказывается, любовь — это не совсем то, что она думала. Она жила будто в огненном облаке. И уже не могла дождаться, когда Артур найдет время сидеть у компьютера, да так, чтобы не было рядом ни мамы, ни бабушки. Но он все чаще был занят и однажды в ответ на ее призывный взгляд тихо сказал: «Только не влюбляйся. Влюбляясь, девочки становятся такими глупыми…» Но было уже поздно, пришла бессонница с видениями и фантазиями. Например, они уезжают вдвоем в другой город и там соединяются узами брака. А как же мама и бабушка? Гадкая, гадкая цапля, и к тому же ты грязная, цапля…

Все продолжалось до тех пор, пока Лелде не закончила школу и не поступила учиться в Ригу на иняз. Устроилась Лелде замечательно, жила в центре вместе с пожилой интеллигентной родственницей отца.

Приехав на первые каникулы домой, Лелде извелась. Артур был очень занят — домой приходил только переночевать. Мама сильно пополнела, стала большой и солидной. Бабушка ругала ее за лишний вес, а Лелде нравилось, что она больше не наводила макияж, не суетилась. Как-то за обедом, при всех, Артур сказал Лелде: «Ну вот, девочка, ты и стала совсем большая». Лелде действительно вымахала под метр семьдесят пять, с выраженными женскими формами, и лицо как-то выровнялось, округлилось. Синтия соорудила на голове Лелде пышную гриву из пестро окрашенных прядей. И Лелде как-то услышала за спиной: «Цапля наша стала хоть куда…»

С Артуром они столкнулись в коридоре. Он обнял Лелде за плечи: «Забудем все, что было. Ты уже совсем взрослая, пора самой устраивать свою жизнь». Все ясно: для тех потаенных нежностей она стала слишком большой, перезрелой… Бывают такие сумасшедшие пацаны, которые отказываются от сладкого наливного яблока, но с вожделением срывают зеленый плод в соседском саду.

Назло всему свету Лелде пошла на дискотеку, напилась бренди и бесилась со своими сверстниками. Ей проходу не давал Валдис — тоже студент, приехавший на каникулы. Потом они целовались, еще что-то пили и, наконец, оказались на какой-то замусоренной квартире. Там Лелде утратила свою никому не нужную невинность. Было больно и неприятно — рабоче-крестьянская вульгарность.

Когда вернулись в Ригу, Валдис стал донимать Лелде встречами. Она иногда соглашалась. Мама, когда звонила, всегда спрашивала: «Ну как там дела у Валдиса?» Лелде хотелось нахамить, но отвечала как положено: «Все нормально».

На втором курсе у Лелде появилась приятельница — хитрая как бес и многоопытная, с двухкомнатной квартиркой, где в спальне был зеркальный (!) потолок. Под чутким руководством Лелде многое познала. Многоопытным девушкам свободного поведения сподручно иметь «на подхвате» таких, как Лелде, — приличных и без амбиций.

Лелде говорила себе: «Пусть мне будет хуже, лишь бы отогнать воспоминания о тех нежных предательских пальцах...» У нее были латыши, русские, один сумасшедший грузин, один швед шестидесяти пяти лет, предлагавший женитьбу; англичанин. Приятельница умела из похождений извлекать и материальные выгоды, но Лелде к подаркам относилась с брезгливостью, брала их редко. На Валдиса Лелде теперь смотрела как перекормленная кошка на суетливую мышь. Иногда случался секс, но крайне неинтересный, и Валдис считал, что Лелде просто холодная женщина и чрезмерно увлекается учебой.

На третьем курсе появился новый преподаватель-шекспировед, стажировавшийся в Англии более года. Увидев его впервые, Лелде смутилась: «Какое знакомое лицо...» Пронзила страшная мысль — не дай Бог, какое-нибудь приключение в сомнительной компании. Нет, просто эти круглые очки на длинном носу, эти тонкие ноги… Да он же... Он же вылитая та цапля с подкинутой в школьную парту открытки! Сидевший рядом студент шепнул Лелде, будто услышав ее мысли: «Вот уж истинный Гарнис (по-латышски цапля)». А у преподавателя, как на смех, и фамилия такая оказалась — Гарнис.

Особенности перевода поэзии Шекспира казались увлекательней любого детектива, похождения в квартире с зеркальным потолком словно ножом отрезало. Многоопытная приятельница, прищурившись, сказала: «Тебя, девушка, влечет не к тем берегам — господин Гарнис платит алименты на двоих детей, к тому же старше тебя на пятнадцать. лет. Да и экстерьер...» А Лелде в ответ: «Даже если бы он был меня на пятьдесят лет старше и платил алименты на десятерых детей, я бы его ни на кого не променяла. Этот экстерьер мне с детства снится!»

По окончании университета Лелде с господином Гарнисом поженились. Родной город был в панике: отвергнуть красивого престижного Валдиса (ему по наследству отошел каменный дом-конфетка в три этажа) и выйти замуж за лысеющего, препода-«алиментщика»! Тетя Зелма одна вступилась: «А ведь они с Лелде похожи словно брат и сестра, такие проживут жизнь душа в душу!»

Через два года родился мальчик, господин Гарнис хотел назвать его Артуром в честь своего отца, но Лелде воспротивилась: «Ни за что!» Гарнис пожал плечами и мальчика назвали Вилис — в честь Вильяма Шекспира.

Мама стала главным врачом и депутатом местного самоуправления. Бабушка все так же трудится в саду. Артур все еще достраивает дом, по слухам у него роман с одной ничем не примечательной женщиной, у которой подрастают две девочки-близняшки двенадцати лет…

А Лелде, изучая в интернете женские сайты, наткнулась как-то на психологическую статью: «Если у вас дочь-тинейджер и вы собираетесь выходить замуж, подумайте дважды, стоит ли ей и вашему мужу жить под одной крышей». Приводился пример Вуди Аллена: знаменитый человек влюбился в падчерицу-вьетнамку и ради нее бросил умную и красивую жену.

Татьяна Л.