Достоевский

Он прикончил старуху-процентчицу, а заодно и пордружку ее Анну, а потом коленопреклоненно вымаливал у народа прощение на площади. Он был наивно-честен до идиотизма и одновременно, по-рогожински проеступно-удал, по-настасьефилипповски невинно-порочен. Он сам себе задавал вопрос «есть ли Бог»? – и отвечал на него, то «да», то «нет». Он порой возвышался до монашеского Богоозарения и безмолвного послушания, а временами, захваченный стихией безбожной греховности, срывался в пропасть рулеточного азарта, спуская все, до исподнего срама. Ради счастья ближнего он с бесовской нещадностью был готов уничтожить половину человечества, и он же исключал даже возможность такового, если при этом прольется хотя бы одна «слезинка ребенка».

Он взошел на эшафот во имя свободы, а, сошел с него противником идеалов борьбы за ее торжество и оставался таковым до конца своих дней. Духовно умерев в качестве ходатая за «бедных людей» перед бездушной общественностью, он после «мертвого дома» стал ходатаем за униженных и оскорбленных перед Богом. А, притворившись юродиевым и спрятавшись в подполье от суетного мира, он слал ему записки с предсказаниями грозящей участи превращения в единый муравейник, где властвует закон без духа и дух без закона.

И так далее, и так далее, и так далее, и так далее...

О, сколь же велик, прекрасен и страшен человек – образ Господа Бога нашего, Творца-Вседержителя!