Чужаки

Общество к ним равнодушно. Лохматые, грязные в засаленной одежде, учатся плохо, прогуливают школу... Они - дети улиц, которые не знают сказок, зато используют известный матерный лексикон...
Поздним вечером вижу ребенка, сидящего на скамейке на остановке «Площадь Восстания».

- Мальчик, уже поздно, почему ты не идёшь домой? Родные, наверняка, волнуются.
--Не волнуются. Волноваться некому. Братья скоро сами ко мне придут - мы договорились ночевать сегодня в переходе.

- Как это в переходе?! Тебя как зовут?
- Зови как все, - Бродяжкой. Зачем тебе моё имя? Может у тебя в сумке есть что-нибудь вкусненькое?

- Протягиваю конфету. А где твои родители?
- Папка в тюрьме сидит, а мамка - не знаю. Она у меня пропащая, она гулящая и пьяница.

- Нельзя так о маме говорить, да и вообще о женщинах нельзя.
- А ей можно? Зачем она нас на свет родила? Мучаться? Мы всю жизнь из-за неё мучаемся. Она дом пропила - теперь нам жить негде. А когда дом был, она туда пьяных мужиков приводила, мы такого насмотрелись! И многого натерпелись - они нас били. Когда она месяцами пропадала и не появлялась дома - немного легче было. Мы со старшим братом на хозяйстве оставались: нужно было как-то двоих младших содержать, деньги зарабатывать - кушать ведь хочется. А теперь даже жить негде. Радуемся, что лето настало - летом легче, ночуем просто на лавке на остановке, в переходах... А зимой приходится искать, где теплее: подвалы домов, заброшенные дома...

- А где вы деньги берёте? Только честно скажи.
- Крадём, просим, зарабатываем. А что нам делать? Вот сегодня заработали около ста гривен. Мы со старшим братом пошли угля насобирали на «шахтных путях», потом продавать пошли. Нашли покупателей, и пока бабка в дом за деньгами пошла, брат заглянул в сарай, а там тачка, доверху всяким металлом наполненная. Быстренько её за ворота вывезли. А я в это время еще и два ведра угля продал. Этих денег нам дня на три хватит. А когда с мамкой жили - хуже было, чаще всего то, что найдём или ещё где раздобудем, на самогон обменивали.
Попрошайничаем еще. Но много денег этим не добудешь - люди одежду, обувь, мусор всякий дают.

- А если в школе узнают, что вы крадёте и попрошайничаете. Стыдно же будет?
- Они все знают. Да ненавидим мы эту школу - хоть бы её вообще не было! Что там хорошего? Ты думаешь, там только к нам такое отношение? Там даже к нормальным детям плохо относятся, а о нас и говорить нечего. Жизнь таких, как мы, - гонки на выживание. Я уже много чего понял. Например, «убожество» - это я. Люди любят и уважают только тех, кому хорошо.

- Это не так. Видишь, я с тобой разговариваю, слушаю тебя...
- Ты просто жалеешь меня, но это хорошо. Какая бы наша мама ни была, мы молим Бога за неё. - И он тихонько начал: - Отче наш, пусть святится имя твоё! Пусть придёт царствие Твоё... Сделай так, Господи, чтоб мама не страдала, чтоб нашла нас, чтоб стала правильной и хорошей... Нам плохо без неё... Прекрати наши страдания, Господи, и сделай так, чтоб мои братья не отчаивались... Боже, ты меня слышишь? Помоги нам. Прости всех злых людей, и тех, кто причинял нам боль...

- Давай я завтра попробую оформить тебя жить в детский дом или интернат, - говорю, стараясь найти хоть какой-то выход для этого мальчика.
- Не, нам тута лучше. Мы только недавно оттуда сбежали. Нас там сильно бьют старшие. Вот мне тринадцать, а 15-летние забивают до того, что сознание теряешь. А сдачи не могу дать, хотя братья заступаются, но и им тоже не сладко приходится. А если учителям жалуешься, обидчиков наказывают, только вот потом в два раза больше нам достаётся. Так что здесь легче - от тех, кто хочет нас обидеть, мы можем просто убежать. Ты не волнуйся, мы выживем. Мы знаем, что клей и разные таблетки это плохо, что добрых людей мало, но они есть... У нас всё будет хорошо, я тебе обещаю...

И он побежал на остановку, что по другую сторону дороги, к троим мальчишкам. Наверное, своим братьям.