Смертельное убийство трупа...

— Ну, ты меня достал, козел! — сказал я, вставая из-за стола. Согласен, не очень изящное выражение для редактора книжного издательства. Но что мне было делать, если он меня действительно достал? Козел.
У нас как-то принято ругать редакторов-ретроградов, взяточников и вообще сволочей. У авторов принято. А читающая публика им внимает и верит, как привыкла верить каждому печатному слову. На позицию редактора, одолеваемого графоманами и «чайниками», никто становиться даже не пробует.
А вот представьте: напишет такой деятель страниц пятьсот бреда полного и мурыжит потом редактора несколько лет. И так он, гадюка, достать может, что света белого не взвидишь. Поневоле начнешь выражаться не совсем печатно, а то и силу употребишь.
Ну да, конечно, редактор должен быть дипломатичен, объективен и хладнокровен. Но он же не чекист — «с холодным умом и горячим сердцем»? Человек ведь. И ничто человеческое ему, естественно...
Вот так меня и достал Зеленецкий, длинный, худой и унылоносый графоман из уездного городишка. Уж очень ему хотелось напечататься, издать что-то, чтобы прославиться в веках. «И заработать чуток. На пиво, так сказать».
Он и роман приносил, и два десятка рассказов, и целую кучу стихов и афоризмов, и богоискательские статьи. Прослышав, что я особенно благосклонен к фантастике, он и в этом огороде покопался.
Фантастикой Зеленецкий меня и довел до белого каления. Я человек добрый и в людей верящий. Ведь знал же, что графоман! Все равно — принес этот поганец фантастическую повесть — и взялся я ее читать. А вдруг удача?
На шестой странице, когда главный герой, астронавигатор Петухов из бластера, замаскированного под швейную машинку, пришил (в переносном смысле) трех злобных зеленых человечков и патетически воскликнул: «Так будет с каждым, кто покусится на нашу голубую планету!», я вздохнул, отложил рукопись и поднял на Зеленецкого глаза. Тот подался вперед, выискивая хотя бы тень одобрения на моем лице. Не нашел и убито спросил:
— Что, совсем плохо?
— Совсем! — Я был безжалостен. В конце концов, сколько можно с ним возиться? У меня что, других дел нет? А тут он еще и святое, если можно так выразиться, грязными пальцами залапал.
— Но что не так? — не унимался Зеленецкий.
Я покорился судьбе и скучным голосом стал объяснять, что опус его судить по литературным меркам нельзя, что написано это левой задней ногой, что о великом и могучем русском языке он имеет самое отдаленное понятие. Ну и так далее. По-моему, делал это я уже в сотый раз. И каждую нашу подобную встречу Зеленецкий сопровождал удивленными эхами и охами, вскрикивая: «Да что вы говорите!», «Вот оно как!» и «Ну, теперь мне все ясно!» Он даже кое-что конспектировал. Честное слово! Смахивая с наморщенного узенького лба пот, быстро строчил в затрепанном блокноте. Порой мне казалось, что он таким образом утонченно надо мной издевается. Но нет, не такой он был человек.
Я говорил и с тоской представлял себе следующий этап. После каждой моей лекции Зеленецкий начинал канючить. А нельзя ли как-нибудь, все-таки?.. А может быть?.. Ну, он ведь отблагодарит... А если переработать?.. А если поправить вот тут и вот тут?.. Мрак.
Но в этот раз он был особенно занудлив и прилипчив. Около часа я еще сдерживался, потихоньку закипая. А затем, на вопрос «А что, если человечков сделать голубыми, а Землю назвать зеленой планетой?» я не выдержал и сказал Зеленецкому, что сам он «голубой».
Не проняло. Зеленецкий продолжал канючить. Вот тут я и поднялся из-за стола со словами: «Ну, ты меня достал, козел!» Разум мой помутился, я понимал еще, что так поступать нельзя, но ничего уже не мог с собой поделать и собирался бить Зеленецкого смертным боем.
Но тут широко распахнулась дверь, и в кабинет вошел Андрей, старинный мой приятель. Андрей человек веселый, шумный и легкий в общении. Проблем для него не существует никаких и никогда. Все, что он делает, совершается как бы в шутку, несерьезно. Что, однако, не мешает ему процветать как морально, так и материально.
Увидев мое перекошенное лицо, руки, судорожно протянутые к горлу посетителя, и рукопись на столе, Андрей мгновенно все понял, взяв Зеленецкого за плечи, вытолкал из кабинета со словами: «Через полчасика зайдите, будьте так любезны, через полчасика...», а меня усадил на стул, налил из графина воды и заставил выпить.
Потом минут пятнадцать Андрею пришлось выслушивать поток моих жалоб, ругательств и проклятий. Довольно, кстати, бессвязных.
Наконец я выдохся и смог сам себе налить воды. Руки почти не тряслись.
— Да, старикан, — сказал Андрей раздумчиво. — Работенка у тебя — не позавидуешь.
Мне захотелось зарыдать и уткнуться ему куда-нибудь под мышку.
— Не хочу учить жить, — продолжал Андрей, — но, если будешь продолжать в таком духе, не миновать тебе психушки.
Я подавленно кивнул.
— Нельзя превращаться в мизантропа только потому, что мир полон зануд. Ведь есть же хорошее средство от них.
— Какое? — спросил я с надеждой. Андрею я верил. Не было еще случая, чтобы он меня обманывал.
— Как говорят наши бывшие враги, а ныне почти союзники, — американцы: «Не беспокойся и будь счастлив!» А иными словами: «Доставляй себе удовольствие!» И не хмыкай недоверчиво! Сейчас я тебе покажу, как это делается. Где там этот твой Голубецкий? Зеленецкий? Ну и шут с ним, хоть Краснецкий.
Далее развернулось действо. Андрей, развалясь на стуле, несколько минут молча листал рукопись Зеленецкого, одновременно, прищурясь, разглядывая автора. Потом, бархатным голосом, но и с превосходством, заявил:
— Н-ну-с, я просмотрел ваше творение. Что ж, забавно, забавно, забавно. Но... Не актуально, уважаемый товарищ, не актуально, увы! Вы же прекрасно сами понимаете — нынче у нас рынок. А рынок диктует свои законы. Кто сейчас станет читать о каких-то человечках и звездолетах? Сопливые школьники? Оно вам надо — писать для пацанов? Пишите для настоящих мужчин. И настоящих женщин. Пусть у вас будут реки крови, пусть на каждой странице звучит как минимум пять выстрелов. А то и автоматная очередь. Пусть трупы громоздятся горой. Пусть невообразимые красотки соблазняют героев. Читателю осточертела супружеская верность. Побольше секса! Женщины после вашей книги должны стонать и метаться ночью в постели! Мужчины, как один, — становиться культуристами и каратеками. И все это на добротном фоне нашей действительности. Читатель уже знает, что у них там, за бугром, может происходить все. Так покажите же, что мы ничем не хуже какой-то занюханной Америки! Сыграйте на нашем исконном патриотизме! Отечественная мафия — вот что актуально, вот о чем надо писать! И не беда, что вы многого не знаете о наших мафиози. Вам дано воображение — используйте его на полную катушку!
Бог мой, Зеленецкого надо было видеть! Он пылал, он весь светился и даже, кажется, парил над стулом. Ручка его лихорадочно порхала по страницам блокнота. Не сойти мне с места, если он уже не набрасывал план будущего бестселлера.
Андрей говорил, а я потихоньку кейфовал за своим столом. Да-а, умеют люди устраивать себе удовольствия. Да и друзьям...
— И вот еще что, — Андрей шикарным жестом прикурил. — Не связывайтесь вы с государственными издательствами. Что они могут вам предложить с их мизером бумаги? Пару тысяч тиража и крохи гонорара? Сейчас появилась масса издательских кооперативов. Идите к ним. Там вы развернетесь в полную силу.
Зеленецкий уже в нетерпении бил копытом у порога. Андрей еле успел поймать его за полу плаща.
— Погодите, я ведь не успел сказать вам самого главного. Для безусловного успеха книги назовите ее «Смертельное убийство трупа». А на обложке поместите обнаженную девицу с пистолетом. Это будет удар в самое сердце покупателя. Представляете: кроваво-красные буквы заголовка и обольстительная улыбка дивы, целящейся в вас! И не какая-нибудь плейбоевская подделка, а настоящая русская красавица. У нас много красивых женщин — только помани!
Зеленецкий уже убегал, когда Андрей крикнул ему вслед:
— И не забудьте: нам по пять процентов от доходов — за идею. — Потом, повернувшись ко мне, вытер со лба пот и сказал:
— Ручаюсь, ты его больше не увидишь. С тебя пиво, старый. Пошли, я тут одну точку знаю.
Я кое-как выполз из-под стола, куда свалился от хохота, и мы пошли пить пиво Дело того стоило.
Несколько месяцев я действительно Зеленецкого не видел и не слышал о нем. Но зато когда услышал!..
Андрей ввалился ко мне в кабинет с лицом белее известки. Был он помят, на куртке не хватало пуговиц. И не успел я испугаться, как на стол, поверх бумаг, шлепнулась книжка формата покетбука в яркой обложке. Не веря своим глазам, я прочел: «А. Зеленецкий «Смертельное убийство трупа». С АКС-74У в руках скалилась девица, которую я определенно видел вчера в троллейбусе.
Я восхитился:
— Во дает! Все на веру принял! Бывают же идиоты!
— Это мы с тобой идиоты! — хрипло заявил Андрей. — Эту книжку с руками отрывают. Я с боем один экземпляр ухватил. Тетка одна аж разрыдалась — ей не досталось!
— Врешь! — сказал я, холодея.
— Ей-Богу! — Андрей для убедительности перекрестился. — А пистолет он, наверное, не сумел достать, автоматом заменил.
Что тут было говорить? Мы пошли и нарезались в тот день.
Нет, не от зависти. Книжку я просмотрел. Там было все, о чем Андрей говорил Зеленецкому. И там не было литературы. Ни на грамм.
Надрались мы от недоумения и растерянности. Как же так, заведомая лажа пошла «на ура»?! Кто идиоты, в самом деле: те, кто книжку покупает, Зеленецкий или мы? Тоскливая это была пьянка.
Самос веселое началось потом. Или Зеленецкому славы показалось маловато, или кооператоры, выпустившие его книжонку, почуяли добрую прибыль, но в ближайшие месяцы «Смертельное убийство трупа» вышло еще несколько раз, тиражами уже совсем умопомрачительными.
Пресса растерянно молчала. Я плюнул на редакторскую работу, с утра запирался в кабинете, угрюмо курил в форточку и не отвечал на телефонные звонки.
Однажды меня остановил у дверей издательства невзрачный человечек, сильно заикавшийся и с невинным взглядом сквозь толстые стекла очков.
— Я литературный агент Александра Петровича, — представился он.
— Какого Александра Петровича? — удивился я. Литературный агент! Значит, и у нас такие появились?
— Зеленецкого.
Я молча попытался вырваться из его цепких лапок.
— Погодите же, — с досадой сказал агент. — Вас невозможно застать на работе, а дома жена отвечает, что вы уехали, умерли и вообще готовитесь в отряд космонавтов. Она так шутит, как я понял. Между тем дело серьезное. Где бы мы могли поговорить?
У меня в кабинете он довольно свободно расселся и начал:
— Как стало известно, у моего клиента существует с вами и еще с одним человеком устная договоренность об отчислении десяти процентов от прибыли с издания его романа. Как вы понимаете, такая договоренность юридической силы не имеет. Но джентльменское соглашение, как известно из практики международного права, к чему-то обязывает. Первейшей моей заботой является благосостояние клиента. Так что мы готовы предложить вам и вашему товарищу по одному проценту от дохода за каждое новое переиздание романа. Поверьте, это приличные деньги!
Я вытаращил на него глаза. Ничего себе! Деньги с неба! Но за что!
— Постойте-постойте, — раздался от дверей голос Андрея. — И много ожидается этих самых переизданий?
— Это коммерческая тайна, — с достоинством отозвался агент. — А кто вы, собственно, такой?
— Я тот самый второй человек, которому ваш Зеленецкий задолжал. Вернее, даже первый, поскольку идея названия и обложки была моей. И я не совсем согласен с тем, что услышал. — Андрей решительно шагнул в кабинет. — Будь другом, — это уже мне, — погуляй немного по коридору. Я с ним поговорю.
Не знаю, что уж говорил Андрей агенту и как убеждал его, тот ушел несколько взъерошенным, подписав, однако, договор о четырех процентах в пользу каждого из нас. А мы с Андреем чуть не подрались, решая, куда деть деньги, свалившиеся на нас. Потом плюнули, решили немного подождать, посмотреть, как дело пойдет.
Продолжение последовало вскоре. Под окном моего кабинета остановилась новенькая «Тойота», и Зеленецкий в отличном костюме упругим шагом направился в издательство. Андрей был у меня.
Курил Зеленецкий исключительно «Винстон», щелкая, конечно же, «Ронсоном», и вообще был непринужден и весел. Слава ли, деньги ли так его преобразили, но перед нами сидел не затрепанный замухрышка, а элегантный мэтр, знающий цену своим словам.
— Вот какое дело, друзья. Купили мой роман там, — он ткнул длинным пальцем куда-то вдаль. — Сразу несколько издательств. Уже переводят. Фильм собрались делать. Я тут в Штаты скатался, во Францию. Теперь и вам валюта закапает. Литагент мой — скряга, конечно. Но договор с вами будет. Хотя, я думаю, все-таки не в названии дело, а в качестве романа, в его литературно-художественных достоинствах.
Мы с Андреем переглянулись. В его взгляде явственно читалось: «Ох и заеду же я сейчас в морду этому жлобу!»
Чувство юмора ему изменяло, а у меня его давно уже не было.
Зеленецкий, несмотря на свою шикарную броню, что-то почувствовал. Он успокаивающе воздел худые руки.
— Постойте, постойте! Я ведь к вам за помощью пришел!
— За какой еще помощью? — мрачно спросил Андрей.
— Н-ну, вы понимаете, в наше время как-то несолидно быть автором всего одной книги. К тому же поездки, приемы, контракты и презентации ну совершенно не оставляют времени продумать сюжет нового романа. Вот я и подумал — а не могли бы вы подсказать мне что-нибудь? Что-то острое, современное, бьющее по нервам? Ведь у вас же опыт, знание жизни. Все так прекрасно получилось в прошлый раз!
Нет, не зря говорится: «Дураков и в церкви бьют!» Казалось бы: ну, обожглись раз, зачем же еще пробовать? Так ведь нет, захотелось нам наказать Зеленецкого!
— Вот что, — сказал я, подмигнув Андрею. — Самая-рассамая сейчас тема — проституция. Появилось, конечно, кое-что в последнее время. Но все это робко, как-то двусмысленно, с оглядкой. А надо — прямо, открыто, без оговорок. Как чего в жизни есть — так пускай в книге и будет. Побольше этой самой «клубнички»! Читателю надоели описания платонической любви на фоне прокатного стана, все эти Дарьи и Федоры, обсуждающие в постели проблемы коллективизации и пятилеток. В нашей серой обыденности так не хватает ярких красок разврата!
— Именно! — подхватил оживившийся Андрей. — Пусть ваши герои живут счастливой жизнью, полной безумных сексуальных наслаждений.
— И извращений, — добавил вдруг Зеленецкий.
— И извращений! — ничуть не смутился Андрей. — Полистайте Фрейда, Ксавьеру Холлендер. А для полноты ощущений сами сходите «по девочкам».
Зеленецкий опять был прежним — внимающим учеником, строчащим в блокноте.
— А что вы скажете о названии? Разумеется — условия прежние: по четыре процента от прибылей.
— Ну, об условиях мы переговорим с вашим литагентом, пришлите, кстати, его к нам. А что касается названия, то самое лучшее, пожалуй, будет: «Нагая, голая и обнаженная». Знаете, как три грации? И на обложку — действительно трех голых баб. Попышнее, погрудастее! Вообще, побольше неприкрытой «порнухи»! Не бойтесь цензуры. Скандальная слава — слава вдвойне!
Убегая, Зеленецкий застенчивым шепотом признался:
— А в Союз писателей тоже только с двумя книгами принимают.
Мы с Андреем, улыбаясь, смотрели ему вслед. Вот же гусь! В Союз собрался! Ну, ладно, ты нас еще вспомнишь...
Но улыбались мы недолго. Видимо, издательские связи у Зеленецкого были уже отлажены. Не прошло и двух месяцев, как обрушилась лавина «Нагих...» В книжке было такое!.. Маркизу де Саду, наивному старичку, подобное и не приснилось бы! А Ксавьера, если до нее дошел экземпляр с дарственной надписью автора «Учителю!», наверняка покраснела бы от стыда, полистав его. Литературой в творении Зеленецкого, конечно же, и не пахло. Зато как эта книжонка раскупалась! Поток денег, шедших к нам, увеличился едва не втрое. Но мы знали, куда их употребить — фонд «АнтиСПИД» был нам весьма благодарен.
А в душах наших, как принято выражаться, царил ад. Мы даже в глаза друг другу старались не смотреть от стыда. Между собой почти не разговаривали. О чем говорить было? Зеленецкий получил все: тиражи, деньги, славу (совсем не скандальную, кстати). Вот только в Союз его не приняли еще: там у них прием — долгая история.
И однажды Зеленецкий вновь появился у меня в кабинете. Попросил вызвать Андрея. Тот пришел. Зеленецкий приволок из багажника жемчужного «Мерседеса» ящик французского коньяка, поставил мне его на стол и долго благодарил в самых возвышенных выражениях. Не забыл упомянуть и о художественных достоинствах своей прозы. Бить его нам уже расхотелось — сами во всем виноваты.
Напоследок же, уходя, Зеленецкий сказал просяще:
— Вы так мне помогли, так помогли! Если возможно, поспособствуйте одному человечку — честное слово, в накладе не останетесь! Родственник мой дальний. Очень уж хочется ему прославиться. Да и деньжат подзаработать. На пиво, так сказать.
Он ушел, а в кабинет ввалился огромный детина с уже исчезающим синяком под левым глазом.
— Привет, мужики! — сказал детина. — Семен я. Это вы тут гениев делаете?
Пообещав, что скоро вернемся, мы ушли. Сбежали, не захватив ни одной бутылки из ящика на столе.
Сидели в «точке», пили пиво, о чем-то лениво переговаривались.
— А что, — вдруг сказал Андрей. — Может и правда, открыть контору литературных гениев? Что-то вроде школы.
Я чуть не плюнул ему в кружку!


Пидоренко И.В.