Некрасивая старость

- Баб Маш! Ты, говорят, замуж собралась?

- Тай, какой мне замуж? Мужика просто в дом возьму. Скучно стало. Завела две собаки, пять кошек, козы у меня, куры, утки, индюки…полно живности, а вот тепла захотелось, мужского.

- Так был же у тебя мужичок. Куда дела?

- Ой, старый он был! Какой с него прок? Всё сидит на крылечке, охает. А детки его так на мой дом и засмотрелись! Отписать просили. Говорят, как помру, кому перейдёт? А фиг! Выгнала папашу ихнего – пусть у себя на крылечке кряхтит и на моё добро не зарится!

- Подожди, так до него у тебя тоже кто-то был?

- Был, конечно. Хочешь, я тебе по порядку всё расскажу?

- Только недолго – за коровой идти пора.

- А, пошли вместе!

Баба Маша повязала чистый платок на голову, сменила домашний передник на цветастый, уличный. Подумала секунду и переобулась в разбитые старые туфли, задвинув новенькие калоши под скамейку во дворе.

Уже вовсю цвели жердиолы. Их аромат был настолько густым, что пчёлы, казалось, не летали, а плавали в нём. Недавно прошёл дождь. Дорога сверкала грязью, поэтому пошли по траве, от которой тут же намокли ноги, но это, в противовес нагрянувшей духоте, было приятно.

- Так вот. Незаладилось у меня сразу. То есть, сначала, конечно, всё было замечательно. Влюбилась. Мой парень влюбился в меня. Ещё бы! Я такой красавицей была!

- Ну, ты, баб Маш, и сейчас очень даже ничего!

- Да, ладно тебе! Разве старость бывает красивой! Я на себя в зеркало гляну – ну, чисто обезьяна, да и только! Вот у Михайловны лицо! Ты была давно у ней? Такое белое, ни одной морщины. Глаза чёрные. Подкатит их, да заголосит: - «Ой, годки мои, годики, когда же смертушка смилостивится!»
А мне, прям, завидно: я то вся почернела – всё в поле, да по двору управляюсь. А она – лежит, как барыня! Её на кресле катают, да с ложечки кормят. Красота!

- Ну и скажешь ты – красота! Какая красота, если после инсульта, пять лет назад, ноги и руки ей отказали. Вот и катается на кресле. Ты-то, вон, на велосипеде километры наматываешь!

- А как не наматывать? Ты пробовала за индюками вдоль лесополосы пешком бегать? А не успей до заката – рассядутся на ветках да позасыпают. Бери, складывай в мешок и неси кто хочешь и куда хочешь! Так вот, свадьбу назначили. Платье сшила сама – красивое такое – до сих пор в шкафу висит, зайдёшь как-нибудь – покажу.

Тут Баба Маша вздохнула и утёрла слезу, невесть как появившуюся на высушенном степными ветрами лице.

- В день свадьбы ударило его током. Котёнка полез с дерева снимать. Ветер поднялся, потом сразу гроза, молния. Не удержался и упал вниз, прямо на заборный кол. Восемнадцать годков было и ему и мне. Помню глаза чёрные, хотя они синие у него были и губы белые и слова: - «Ничего, не горюй, выходи за другого». Смотри – радуга! Говорят, если пройти под ней, то никогда не умрёшь! Да только далеко она – на машине не доедешь, не то что на велосипеде. Вот, если бы самолёт!

- А что, может, научишься? Я помню, когда стены в станичном доме культуры штукатурили – все молодые отказались, а ты – что тот скалолаз, быстренько под потолком всё сделала и премию получила в триста рублей!

- Это обещали триста, а заплатили двести пятьдесят. Да мне что? Ну, грохнулась бы я? Кому жаль? Родни нет. А они все молодые – им ещё жить, детей воспитывать.
Так вот, потом Петя у меня появился. Всё хорошо. Я его, конечно не любила. Он переживал – запил. Надеялся, что родится парень – утеха. А как две внематочные беременности приключились - стало ясно, что ни парня, ни девчоночки у нас не будет – совсем спился. Помер, царствие ему небесное. Больше я замуж не выходила, но мужики у меня не переводились. Я уже всех и не упомню…вон, корова твоя!
- Динка! Динка! Хорошая! Пошли домой! Вот умница! Всё понимает! А ты что корову не держишь?

- В войну мне пришлось свою кормилицу прирезать – мясо для фронта было нужно срочно. До сих пор Зинкин спокойный взгляд помню. Как будто она всё поняла и простила меня сразу…

- А что за мужичок подобрался сейчас?

- Нормальный, вроде бы. Если испытательный срок выдержит – годка два, может, даже, официально распишемся. Знаешь, до него были – всё им не нравилось. Тот, которого позапрошлым летом выгнала, не любил, что зарядку по утрам делаю. Он спать хочет – а я шумлю – по полу катаюсь. А как иначе с хондрозом бороться? Я вот до сих пор стойку на лопатках делаю и ноги за голову закинуть могу. А ты даже до пола руками не достанешь! Тот, которого прошлой осенью восвояси отправила - ревновал страшно, когда картошку ночью охранять ходила. Выкопают же, если без охраны! Сам со мной не таскался – говорил, что темноты боится. Я утром приду – поспать бы, а тут он со своей ревностью. Выгнала. Зачем такой нужен!

А предпоследний, представляешь, в два раза меня моложе был! А как мужчина – ноль! Думал, что мне уже ничего не надо, дурак. Вон, Степановна, через два двора которая, рядом с Лукьяновной, поняла, какая? Вот у неё такой мужик. И – варикоз! Она ходить не может. А всё из-за этого – кровь никто не гоняет, вот она вся в ногах и скапливается. Я говорю – зарядку хоть делай, а она отнекивается – тяжело уж больно. А без движения – верная смерть. Я утром лягу на пол и велосипед, упражнение, делаю – специально для ног. А ещё я подтягиваюсь пять раз на турнике. Даже у Васьки, Анькиного сына, тысячу прошлым летом выиграла. К нему друзья пришли и они там всё разные лементы выкручивали. Я говорю – слабаки, дёргаетесь, как сосиски на ветру. А они предложили мне на спор за деньги подтянуться. Теперь каждое утро турник мучают. Больше не спорю с ними.

- Подожди, баб Маш, так кто у тебя теперь то?

- Валерик. Ему пятьдесят. Не пьёт. Детей выучил и пристроил. На мой дом не зарится – в свой приглашает. Сарай мне отремонтировал. Калоши подарил. Надеюсь, что всё получится. Ты, кстати, приходи завтра на День Рождения ко мне – там и познакомитесь.

- Чего это ты отмечать собралась? Раньше не очень-то любила.

- Так юбилей у меня – девяносто стукнет. Грех не отметить. Я уже и самогонки наделала. Народа, не знаю, сколько будет. Если все придут – столы на улице накроем. Васька напросился в ди-джеи – оторвёмся по полной!