Марк Григорян о кофе.

Почему кофе воспевают так мало?

Ведь кофе – прекрасный напиток! Многие его любят и пьют с удовольствием, причем – и это подтвердит, кто угодно, – пьют не только с похмелья, а просто для удовольствия, чтобы согреться или прогнать сон. Но вот какая странная история: пить, понимаете, пьют, а как дело доходит до воспевания – не воспевают.

Потому ли это, что кофе воспринимается, как нечто второстепенное, вспомогательное и несущественное? И даже иногда, за хашным столом, например, его называют, извиняюсь, «прокладкой». Но это в Армении.

На Западе все совсем иначе. Зайдите в любую лондонскую забегаловку, и вам предложат на выбор: капуччино, латте, американо, эспрессо, двойной эспрессо, маккиато… Глаза разбегаются! Казалось бы, в таких местах должен царить разгул кофейных страстей, а все посетители обязательно быть гурманами. Ничего такого, однако, там нет. В действительности все эти старбаксы и кафе неро – полный декаданс и падение нравов.

Ведь капуччино, эспрессо и прочие напитки готовят в автоматах! А представляете, я как-то зашел в турецкий ресторан на Ковент Гарден и попросил кофе по-турецки. Мне принесли. Но что-то было в нем странным. Я спросил: «Почему у него такой необычный вкус»? Официантка ответила: «Мы готовим его в автомате». А кофейные автоматы (и вы не можете с этим не согласиться) – это безоговорочное падение нравов.

Ну как можно готовить турецкий кофе в автомате? Это все равно, как готовить его… из растворимого порошка. А было это десять лет назад в Бишкеке. Недалеко от памятника Ленина было турецкое кафе. Не спрашивайте, где именно – мои познания в географии кыргызской столицы тогда были ограничены парой-тройкой основных ориентиров. Так вот, зашел я в это кафе и попросил кофе по-турецки. Официантка спросила: «А вам его из какого кофе сделать – Нескафе, или Пеле?»

Я немедленно вспомнил роман Войновича «Москва-2042»: «Вам какой кофе, кукурузный или ячменный?»

Поэтому сразу среагировал: «Мне, пожалуйста, кофейный кофе». Официантка, не сказав ни слова, ушла. Вернулась она минут через 10 и поставила передо мной чашечку настоящего кофе. «Вообще-то у нас такой кончился, но хозяин кафе угощает вас».

Но вернемся в Лондон. Пасмурное осеннее утро. Люди спешат на работу. В руках у каждого десятого – картонный стаканчик, закрытый сверху пластмассовой крышкой с двумя дырками. Крышка, понятно, для того, чтобы кофе не расплескать. А дырки – чтобы на ходу без помех посасывать этот самый кофе. Ну разве не падение нравов?

Разве так нужно пить этот божественный напиток?

«Подождите, а почему вы называете кофе божественным напитком?» – спросит скептик, прихлебывая чай из чашки с репродукцией Пикассо.

«Это доказуемо», – отвечу я. Ибо божественность кофе имеет доказательства, и их ровно три.

Во-первых, перед кофе равны все. Или почти все. Равны богатые и бедные. Равны даже очень богатые и очень бедные. Этот напиток не признает разницы между высокими и низкими, толстыми и худыми, мужчинами и женщинами, армянами и турками, взрослыми и очень взрослыми. Правда, некоторое исключение делают для детей и гипертоников, но это исключение лишь подтверждает правило. Ибо все остальные – равны.

Во-вторых, существует всего три сорта кофе. Это арабика, робуста и либерика. Правда, некоторые наиболее въедливые специалисты скажут, что есть еще и сорт под названием эксцельса. Не буду спорить со специалистами – им виднее. Но не в этом дело. Для нас важно триединство кофе, ибо кофе – и в этом тоже сказывается его божественная природа – един в трех лицах. А четырехъединства не бывает. Поэтому разговоры о эксцельсе мы посчитаем несторианством и ересью и постараемся как можно быстрее забыть об этом явно апокрифическом сорте. Тем более, что его пьют только смешивая с другими сортами.

Ну и третье доказательство божественной сущности кофе самое легкое. Это вкус. Напиток с таким вкусом не может быть земным. Он божествен!

И вообще, говорят, что древнегреческие боги, собираясь на Олимпе, пили кофе. Именно кофе, который в то время назывался нектар. А потом, выпив, переворачивали чашку и гадали на кофейной гуще. Именно гаданием на гуще, а не бессвязными выкриками над скальной расселиной прославился знаменитый Дельфийский оракул. Кстати, прорицатели не всегда были доступны для рядовых посетителей и высокопоставленных гостей. А все дело в том, что кофе у них кончался быстрее, чем караваны привозили следующую партию из Абиссинии. То есть Эфиопии. А теперь скажите, можно было бы предсказывать будущее на кофейной гуще, если бы кофе не был божественным напитком?

Я люблю готовить кофе. Люблю сыпать тонко молотый душистый порошок в джезве (не «кофеварку», не «турку», а именно в хорошее джезве), отмерять на глазок сахар, а затем, налив воду, караулить у плиты, чтобы, не дай Бог, кофе не сбежал. Ибо убежавший кофе теряет все! Вкус, вид, очарование… Нет-нет, я не дам ему убежать. Более того, я поймаю момент, когда он начнет подниматься, и, сняв джезве с огня, нежно помешаю почти готовый напиток. А потом верну его на конфорку и, подождав, пока он снова начнет подниматься, уже окончательно сниму с огня и разолью в маленькие чашки, постаравшись, чтобы пенка равномерно распределилась между всеми.

А потом… Потом начинается второй акт кофейного обряда.

Но прежде чем приступить ко второму акту, я предлагаю остановиться, оглядеться и задуматься. Можно даже присесть и выпить чашечку кофе. Армянского кофе.

«А чем отличается армянский кофе от турецкого?» – спросите вы.

«Всем», – отвечу я, и буду прав. Или почти прав, потому что все-таки по цвету их друг от друга не отличить. Турецкий похож на сербский, хорватский, боснийский и даже греческий. Почти не отличаются вкусом кофе, приготовленные в Стамбуле и Никосии, причем в обеих частях города – и греческой Лефкосии, и турецкой Лефкоше.

У армянского кофе тоньше помол и грубее вкус. Но это нюансы. Главное, что выделяет его, – это обрядовость. Ибо армянский кофе – это священнодействие, ритуал, акт. Даже несколько разных ритуалов, главный из которых, конечно, – гадание на кофейной гуще.

Гадание имеет свою драматургию, свой ритм. Это ритуал, в котором участвуют посвященные. Когда гадальщица (или гадальщик) склоняет свою голову над чашкой, пытаясь увидеть прошедшие и предстоящие события в темно-коричневых разводах на фарфоровых стенках, весь остальной мир как бы исчезает, перестает существовать. И кажется, что все, что происходит вокруг нас, судьбы людей и народов теперь зависят от того, какими узорами засохла гуща там, в чашке. Прошлое сливается с настоящим и с будущим. Время замирает. Мы – гадаем!

Один из моих друзей рассказывал, как ему довелось участвовать в настоящем поединке гадальщиков. И было это… не будем уточнять, где именно, но он каким-то образом попал в компанию арабских женщин. Центром притяжения компании была дама средних лет, жена нефтяного шейха-миллионера. Весь ее разговор вращался вокруг материй, недоступных простым смертным. Например, вокруг дома в Бостоне, который она успела продать до террористического акта одиннадцатого сентября, еще одного дома в Сан-Франциско, который продать не успела, потому что в Америке сейчас люди боятся покупать недвижимость у арабов… И все в таком духе. Когда обед закончился, и подали кофе, она посмотрела на моего друга и сказала: «Хочешь, я тебе погадаю?»

«Хорошо, – ответил он. – А хочешь, я погадаю тебе в ответ?»

«О’кей», – сказала она. Все собрались вокруг них в предвкушении гадального поединка, а сами гадальщики взяли чашки и погрузились в разглядывание узоров на стенках.

Она начала первой. «Гадала она хорошо, – рассказывал мой друг, – но вот только все у нее получалось именно так, как должно быть у гадалки. Дело, которое у меня начиналось, должно было увенчаться успехом, спустя некоторое время, меня ожидали хорошие новости, а в конце долгой дороги стояли люди, которые были мне дороги, и я с ними, разумеется, должен был встретиться в добром здравии».

Потом за гадание взялся мой приятель. И первым долгом сказал ей, что ее сердце принадлежит четырем мужчинам, причем двое из четырех что-то слишком похожи друг на друга.

«У меня четверо сыновей, – сказала его визави, – причем двое близняшки».

Затем он сказал, что увидел связь одного из ее сыновей с Австралией. Она обмерла:

«Мой средний сын живет сейчас в Австралии и хочет там остаться».

«Но тут, в чашке, есть еще один мужчина»… – начал мой приятель. Она сделала умоляющие глаза. Он понял намек, пробормотал еще что-то малоинтересное и закончил гадание.

После этого она под серией предлогов устроила так, что окружавшие их женщины куда-то ушли. Она сидела в кресле и курила. И когда они остались в комнате вдвоем, не меняя позы и выражения лица, она спросила: «Кто этот мужчина из чашки»?

Он сказал: «Твой однокашник. То ли вы росли вместе, то ли учились...»

«Та-ак, – сказала она. – И что?»

«Ты тепло вспоминаешь его. И хотя он продолжает искать встречи с тобой, ты ему постоянно отказываешь».

«Не продолжай», – сказала она.

«Но недавно вы встретились», – все-таки сказал он.

«Замолчи! – прошептала она – Ты волшебник».

Это прекрасный ритуал. В нем есть все: и загадочность, и прелесть неизведанного, и желание узнать будущее и тайны прошлого. Но есть и другие ритуалы. Не говорить о них нечестно и несправедливо. И один из них называется «утренний кофе». Его пьют женщины. И бывает это часам к одиннадцати, когда мужчин уже дома нет и можно немного расслабиться и отвлечься.

И когда наступает этот час, тетушка Офик зовет соседку тетушку Асмик на чашечку кофе.

«Асмик джан, эта Нарине, моя невестка, совсем стыд потеряла, – говорит Офик, покачивая ногой, на большом пальце которой чудом держится стоптанная домашняя туфля. – Как она на моего Айко смотрит, какие короткие юбки одевает… А вчера вечером я захожу в их спальню и вижу – какой ужас, она сидит у него на коленях!»

«Вай, Офик, милая, эта молодежь… Но они же всего третий месяц как женаты. Ты разве, когда только вышла замуж, не садилась к Степану Вазгеновичу на колени?»

«Я такого себе не позволяла! Я была скромной девушкой. До рождения Айко мой Степик меня даже обнаженной ни разу не видел. А эта…»

Разговор продолжается в том же ключе. И в то же время, в трех кварталах оттуда, в такой же квартире сидит «эта» Нарине и, потягивая мелкими глотками утренний кофе, страстно говорит подружке:

«Это просто ужас какой-то! Как только мы с мужем пытаемся уединиться, свекровь тут как тут! Она даже спать нам не дает… Как только мы ляжем, она либо начнет в нашем гардеробе простыни искать, либо как закашляется в соседней комнате. А на днях – ты не поверишь – пока мы были вместе, она рыдала в голос! И кровать, как назло, такая скрипучая!..»

Сколько семей сохранили эти утренние посиделки! А сколько окончательно распалось после того, как женский кофейный синклит вынес им вердикт, который негде оспорить, ибо нет решения крепче, чем то, которое принято за чашкой кофе.

Есть еще несколько кофейных ритуалов. Это и романтическое «кофе на двоих» в кафе в центре города, и споры о сущности бытия за чашечкой ароматного напитка… Когда-то, в мои студенческие годы, в кафе «Козырек» можно было взять одну чашку кофе за 15 копеек и сидеть с ней хоть двое суток. Главное, за чем надо было следить, – это чтобы случайно не допить этот кофе, потому что немедленно откуда ни возьмись возникала взрослая женщина в халате – то ли официантка то ли уборщица – и уносила чашку, невзирая ни на какие протесты.

Довольно жуткий ритуал можно для краткости назвать: «Жена, неси кофе».

Представьте картину. В гостиной на диване сидит хозяин дома. Это мужчина лет сорока. На нем красного цвета тренировочные штаны с фирменным знаком adidas и белая майка. Вернее, майка, которая когда-то была белой. Обширный живот выпирает из-под майки. На журнальном столике перед ним лежат нарды, а напротив сидит сосед, одетый, в целом, так же, но вместо майки на нем мятая клетчатая сорочка.

«Жена, неси кофе», – кричит хозяин, закуривая вонючую сигарету. И его прекрасная половина послушно появляется в дверях, держа на подносе две чашечки кофе и бутылку газированной воды «Джермук».

Мне в этом обряде чудится нечто первобытное. Этот леденящий душу зов, похожий на львиный рык, исторгается, кажется, из самых глубин мужского естества и является еще одним утверждением власти и силы мужского начала. Он, этот рык, ужасен. Настолько, что после него особенно хочется поговорить о приятном. Например, о знаменитом выражении: «Может, зайдешь ко мне на чашечку кофе»? Какие волнующе-приятные перспективы открываются за этой фразой…

А еще мне хочется подумать о том, как я буду пить кофе с другом. Это будет в его саду под тутовым деревом. С ним можно, потягивая кофе под музыку Арто Тунчбояджяна, спорить на философские темы. И, не соглашаясь, кипятиться и кричать друг на друга, чтобы спустя полчаса так же пить кофе под деревом и беседовать о поэзии и искусстве. Ибо кофе, помимо всех своих прочих качество, еще и скрепляет дружбу.

И никак иначе.