Сказка

ИВАН
И
ЦАРИЦА
ЛУНА


ТОлды, Ёлды,
ПрощекОлды,
ЧиколдЫ, ялдЫ,
МулдЫ.
Пил бы, ел бы,
Спал, гулял бы,
Не работал никодЫ»,
Пел Иван, лёжа на печке,
Да в золу себе играл.
Был не чёсан и при свечке
Чёрта всем напоминал.
Вот однажды мать гуторит:
«Погулял бы ты, Иван,
Да не смей с народом спорить,
Я ж сменю с золою чан,
Побелю, конечно, хату,
Зараз печку обновлю,
Все как есть протру полати
И калач тебе куплю.
Вот возьми-ка балалайку
Да иди себе гуляй,
Пой свои частушки-байки,
Встречных с пляской развлекай».

И пошёл он по деревне,
Громким голосом орёт:
«Вот женюсь я на царевне,
Ложкой буду есть-пить мёд».
На дороге много люду,
Видит он: изба горит
И мужик с ведром оттуда
Выбегает и кричит:
«Помогите, милы люди,
Ой, пожар, пожар, пожар!..»
А Иван уж рад. На людях
Стал показывать свой дар.
Так бренчит на балалайке,
Пляшет, песенки поёт,
Что собаки стали лаять,
А он знай, себе орёт.
Тут мужик в сердцах с размаху
Стукнул Ваньку по башке:
«Брось играть, дурак, неряха,
Не то вздёрну на шестке!»
Заорал Иван истошно:
«Ой, маманя, больно бьют,
О-ё-ёй!»
Кричит не ложно,
Слёзы так ручьём и льют.
Вот подходит Ванька к дому,
Выбегает тут же мать,
Хоть чумазый, но родного
Начинает целовать:
«Кто посмел тебя обидеть?
Так задам я подлецу,
Он узнает, он увидит,
Как бит Ваню по лицу.
Ну, рассказывай, как было,
Аль кому ты насолил?»

«Был пожар и столько пыла,
Я играл, плясал, чудил».
«Ох, дурак ты, мой дурак,
У людей беда такая,
Не поймёшь, родной, никак,
Что есть истина святая,
Взял бы вёдра да водой
Вмиг огонь залил скорее,
Все б сказали: во какой,
Нет Ванюшеньки умнее».
Услыхал про то Иван,
Загорелся сделать это.
Лёг на шубу в балаган,
Но не спится до рассвета,
Лишь рассвет забрезжил ало,
Наш Иван уж на ногах.
Хлеба взял, отрезал сала —
Делал всё не впопыхах.
Вёдра всклень налил водою,
По деревне так идёт
И бормочет сам с собою,
И не пляшет, не поёт.
Ищет, где горит, дымится,
Хоть бы малый огонёк,
Так он хочет отличиться,
Мол, хороший паренёк.
А в ту пору недалече,
На пригорке, за плетнём,
Дым валил, как бы из печи,
Освещалось всё огнём.
Там палил свинью крестьянин,
Бок соломой обложил:
«На базар свезу мирянам…»
Только спички положил —
Тут Иван узрел картину:
Пламя, дым — ну, как вчера,

Подбежал и на свинину
Вылил полных два ведра.
Затушил, стоит довольный,
А хозяин: так-растак,
По башке с размаха больно
Стукнул. Злобно:
«Вот дурак,
Как полить свинью я буду?
Ишь, солому намочил,
Вот повешу, как Иуду,
Чтоб народ ты не смешил».
Заорал Иван истошно:
«Ой, маманя, больно бьют.
О-ё-ёй»!
Кричит не ложно,
Слёзы так ручьём и льют.
Так подходит Ванька к дому,
Выбегает тут же мать.
Хоть чумазый, но родного
Начинает целовать:
«Кто посмел тебя обидеть?
Вот задам я подлецу,
Он узнает, он увидит,
Как бить Ваню по лицу.
Ну, рассказывай, как было,
Аль кому ты насолил?»
«Я увидел много пыла,
Там свинью мужик палил.
Нынче я не растерялся,
Приготовил два ведра,
Прям с разбегу, и не крался,
Затушил вмиг на «ура».
Ой, дурак ты, мой дурак,
Для свиньи-то надо жару.
Не поймёшь, родной, никак…
Пожелал ему бы дару,
Снял бы шапку, покрестился
И сказал ему бы враз:
«Разговейся, коль постился,
Этой тушкою зараз».

Услыхал про то Иван,
Загорелся сделать это.
Лёг на шубу в балаган,
Но не спится до рассвета.
Лишь рассвет забрезжил ало,
Наш Иван уж на ногах,
Хлеба взял, отрезал сала.
Сделал всё не впопыхах.
Налегке идёт вприпрыжку,
Так уж хочет всё сказать.

Вдруг он видит мужычишку,
Яму начал он копать.
Подошёл Иван поближе,
Смотрит: кот лежит — подох,
А мужик-то яму ниже
Роет, делает лишь вздох.
Снял он шапку, покрестился,
Мужику сказал тут враз:
«Разговейся, коль постился,
Всею тушкою зараз».
Мужика в момент стошнило,
Он Ивана по башке
Стукнул так, что в ней заныло.
И в одном он башмаке,
А другой упал-то в яму,
От удара соскочил —
Лишь подальше бы от срама
Припустился что есть сил.

Заорал Иван истошно:
«Ой, маманя, больно бьют,
О-ё-ёй!»
Кричит не ложно,
Слёзы так ручьём и льют.
Вот подходит Ванька к дому,
Выбегает тут же мать,
Хоть чумазый, но родного
Начинает целовать:
«Кто посмел тебя обидеть?
Вот задам я подлецу,
Он узнает, он увидит,
Как бить Ваню по лицу,
Ну, рассказывай, как было,
Аль кому ты насолил?»


«Кот подох, лежал застылый,
Я свой лоб перекрестил,
И в груди сколь было силы,
Всю окрестность огласил:
«Разговейся, коль постился,
Этой тушкой»,—
Попросил.
Тут мужик вдруг разозлился
И ударил прямо в глаз,
Я бежать так припустился,
Не найду башмак сейчас».


«Ой, дурак ты, мой дурак,
Да не так сказать бы надо.
Не поймёшь, родной, никак…
Бедный мой, чумазый чадо.
Ты б сказал, что пусть сгниёт
В этой ямке кот бедовый,
И в землицу он войдёт,
У тебя кот будет новый.

Услыхал про то Иван,
Загорелся сделать это,
Лёг на шубу в балаган,
Но не спится до рассвета.
Лишь рассвет забрезжил ало,
Наш Иван уж на ногах.
Хлеба взял, отрезал сала,
Сделал всё не впопыхах.

Утро хмурится ненастьем,
Солнца нынче не видать.
«Было б нам большущим счастьем,
Хлеб с полей сухим убрать»,—
Мужики, судача, едут,
На подводах хлеб везут.
«Хоть успеть бы нам к обеду,
Вдруг дожди сейчас пойдут…»
Подгоняют лошадей
Где кнутом, а где словами,
Чтоб он везли быстрей,
Сами крутят головами.
Берегут пшеничку люди,
Смотрят в небо: лишь успеть.

Наш Иван вперёд выходит,
Начинает сразу петь:
«Чтоб у вас всё погнило,
В удобрение пошло,
Чтобы хлеб с землёй смешался…»
Тут мужик как разорался
Да с размаха, да в сердцах
По башке Ивана трах:
«Вот додумался злодей,
Ты дурак иль притворился?
Чем кормить тогда детей?»

Тут Иван бегом пустился,
Заорал опять истошно:
«Ой, маманя, больно бьют,
О-ё-ёй!»
Кричит не ложно,
Слёзы так ручьём и льют.

Подбегает Ванька к дому,
А ему навстречу мать,
Хоть чумазый, но родного
Начинает целовать:
«Кто посмел тебя обидеть?
Вот задам я подлецу,
Он узнает, он увидит,
Как бить Ваню по лицу.
Ну, рассказывай, как было,
Аль кому ты насолил?»

«Да башка совсем забыла,
Помню, дядька, вроде бил.
Вот припомнил: едут с хлебом,
Вереницею обоз.
Дождь грозится тёмным небом,
Стал я прям под первый воз
И вовсю, сколь было мочи,
С развесёленьким лицом
Завопил, закрывши очи,
Аж в груди прошёлся ком:
«Чтоб у вас всё погнило,
В удобрение пошло,
Чтобы хлеб с землёй смешался».
Тут мужик как разорался
Да с размаху, да в сердцах
По башке меня вдруг трах!»

«Ой, дурак ты, мой дурак
Да не так сказать бы надо,
Не поймёшь, родной, никак,
Бедный мой чумазый чадо.
Ты б сказал, крестясь усердно,
Как бы Бога вдруг просил,
Так смиренно, милосердно,
Ну, как в церкви б голосил:
«Хлеб ваш добрый всё возить,
Не устать переносить
Целый год бы високосный,
Вот и дядька б не был грозный».

Услыхал про то Иван.
Загорелся сделать это,
Лёг на шубу в балаган,
Но не спится до рассвета.
Лишь рассвет забрезжил ало,
Наш Иван уж на ногах.
Хлеба взял, отрезал сала,
Делал всё не впопыхах.

Он идёт, собой довольный,
Глаз фонариком синит,
Да башке немножко больно,
Нос, распухший, чуть болит.
А на встречу крик прощальный,
Там покойника несут,
Весь народ идёт печальный,
Так рыдают, душу рвут.
А Иван им наперёд,
Шапку снял, перекрестился,
Вмиг открыл дурацкий рот
И, как в церкви, петь пустился:
«Кладь такую всё возить
Целый год бы високосный,
Не устать переносить…»
Тут к Ивану дядька грозный
Подошёл, с размаха трах
По башке, чтоб успокоить.
И дурак наш весь в слезах —
Стал орать, как будто воет,
Заорал Иван истошно:

«Ой, маманя, больно бьют,
О-ё-ёй!»
Кричит не ложно,
Слёзы так ручьём и льют.
Подбегает Ванька к дому,
А ему навстречу мать.
Хоть чумазый, но родного
Начинает целовать:
«Кто посмел тебя обидеть,
Вот задам я подлецу,
Он узнает, он увидит,
Как бить Ваню по лицу,
Ну, рассказывай, как было,
Аль, кому ты насолил?»

«Предо мной всё будто плыло,
Дядька очень больно бил.
Значит, так: иду, навстречу
Мне, покойника несут,
Стал я петь свои им речи,
Думал, ныне все поймут,
Покрестился я усердно,
Как бы Бога вдруг просил,
Так смиренно, милосердно,
Ну, как в церкви голосил:
«Кладь такую чтоб возить
Целый год вам високосный,
Не устать переносить…»
И тут дядька этот грозный
Подошёл, с размаху трах
По башке, чтоб успокоить.
Тут я сразу быстро в мах
Прям до дома, — ждать не стоит.

«Ой, дурак ты, мой дурак,
Да не так сказать бы надо,
Не поймёшь, родной никак,
Бедный мой, чумазый чадо,
Ты б сказал, крестясь усердно,
Как бы Бога вдруг просил,
Так смиренно, милосердно,
Как бы в церкви голосил:
Упокой рабов усопших,
Вознеси их к небесам,
Да сказал из фраз бы общих —
Земля пухом,— телесам».
Услыхал про то Иван,
Загорелся сделать это,
Лёг на шубу в балаган,
Но не спится до рассвета,
Лишь рассвет забрезжил ало,
Наш Иван уж на ногах.
Хлеба взял, отрезал сала,
Сделал всё не впопыхах.
День погожий, солнце светит,
Наш Иван идёт, поёт,
Ищет всё, кого б приветить,
Да синяк под глазом трёт.
Надо ж этому случиться,
Как тому, скажи и быть.
На него прям свадьба мчится,
Конь пред ним сумел застыть.
Развесёлые такие,
Выбегают молодые,
Пляшет пьяный весь народ,
И суют Ивану в рот
Кто закуску, кто стакан:
«Пей за здравие, Иван,
Да скажи речь молодым,
Чтоб им помнилось — седым.
Тут открыл вовсю он горло,
С дурака так и попёрло,
Вдруг запел он:
«Боже мой!
Молодых ты упокой,
Вознеси дух к небесам,
Земля пухом,— телесам».

Тут поднялся пьяный гам,
Вот что дальше было там:
Кто по шее, кто под бок,
По спине и поперёк.
«Ах, ты, этакий дурак,
Как ты мог сказать вот так,
Ты кому желаешь смерти?
Чтоб тебя забрали черти…»

Заорал Иван истошно:
«Ой, маманя, больно бьют,
О-ё-ёй!»
Кричит не ложно,
Слёзы так ручьём и льют.
Побежал он с перепуга,
Перепутал — не домой,
Мчится степью, мчится лугом,
Вот уж скрылся за горой.
Так бежит он по лощине,
Оказался в той низине,
Где терновые кусты
Растянулись в полверсты.
Лезет Ванька напролом,
Весь подрался, кровь сочится:
«Надо ж, брошен кем-то лом,
Дай возьму, он пригодится».
Распроклятые иголки
У терновника остры:
«Чёрту их воткнуть бы в холку,
Зги не вижу сквозь кусты».
Но вот тёрн уже редеет,
Сквозь кусты простор светлеет,
Шаг за шагом — и овраг.
Глянул Ванька, сразу страх
Охватил его невольно.
Вспомнил он, как били больно,
Как пророчили ему
За проделки сатану.

Всё сбылось, глядит Иван:
Там в овраге, словно пан,
На песке сидит сам чёрт,
Из песка верёвки вьёт.
«Нет уж,—
Думает Иван,—
Не поддамся, справлюсь сам.
Говорят все, я дурак,
Вот вцеплюсь в него как рак,
Заберусь ему на спину,
Пуст попробует — не скинет».
Сзади тихо он подкрался,
И, чтоб чёрт не вырывался,
Сразу хвать его за хвост:
«Ну, попался, злой прохвост,
Порчу, ты ведь напустил,
Чтоб народ меня так бил».
И с размаха стукнул ломом.
Так и взвился чёрт со стоном,
Невидимкой обернулся.
Тут Иван наш ужаснулся.
Смотрит, нету никого,
Хвост в руке лишь у него.
Но нечистая та сила
Так Ивана потащила
По колючим тем тернам,
По сыпучим всем пескам,
По пещерам и болотам,
По ущельям и высотам.
И влетели вмиг в вулкан.
«Ух, ты,—
Думает Иван,—
Знать, огня ты не боишься,
Хоть и вижу, как дымишься,
Но ведь хвост держу я твой,
Значит, силушка со мной».

Чёрт и эдак, чёрт и так,
В лаву, огни, но никак,
В хвост Иван как рак вцепился,
Чёрт с вулкана вихрем взмылся
И с разлёта — в океан.
Крепко держится Иван.
Чёрт понёсся в глубину,
Ваню тащит он по дну,
Все там горы одолел,
Сам умаялся, вспотел —
Только вот ездок не прост,
Он пребольно держит хвост,—
Медны трубы миновал
Зацепился он за вал,
Шлёп на берег, на песок,
А Иван на спину скок:
«Ну, чертяка, аль добавить,
Ломом рожки поисправить?»

«Нет, Иван, уж пощади,
Боль мою не береди.
И откуда же ты взялся,
Незаметно так подкрался?
С умным легче совладать,
С дурака же что мне взять?
Ни закона и не правил,
Вона как себя поставил.
Был бы ты хоть Ганс иль Джон,
Я тебя бы скинул вон.
Но ведь ты дурак, Иван,
Ты как сто чертей упрям.
И нельзя тебя предвидеть,
И нельзя и ненавидеть,
Ты особенная стать —
До конца нельзя познать.
Коль прошёл со мною в мах —
И не крикнул даже «ах» —
Огни, воды, медны трубы.
Видишь — чёрт я уж беззубый,
Отпусти меня домой,
На песочек золотой,
Я ж исполню, что желаешь».

«Ну, смотри ж, меня ты знаешь.
Я спокойный, но дурной.
Видишь ломик этот мой?
Брошу тут в знак примиренья
И скажу так без стесненья,
Перечислю все желанья,
Вот такие их названья:
Чтоб меня вовек не били,
Чтобы миром все любили,
Чтоб нашёл царицу мне
На земле иль на луне».

«Чтоб достал тебе жену?
Что ж ты просишь сатану?
Ведь любовь мне не подвластна,
Мне она весьма опасна,
Я заведую лишь злом,
Все грехи от нас кругом.—
Чёрт добавил:
— А любовь —
Это добрый дар богов.
Дать любовь я не могу,
Но тебе я помогу.
Видишь, звёздочка сияет,
Всем любовь она вселяет.
Там Венера есть царица,
Так красива, как жар-птица.
Там ведётся запись вся,
Это точно знаю я,
Кто на ком должен жениться,
Кто в кого должен влюбится,
И преграды на листочках,
Все помеченные точкой,
Есть там, в точках и развод —
Это наш чертовский ход.
Дам тебе я огнь-стрелу,
Ты помчишься в ту страну.
Коль помочь тебе вдруг надо,
Ты зови меня из ада.
Вот в овраге есть дыра,
Ты кричи:
«Тар-ты-ра-ра»,
Да три раза и не боле.
Не то сдохну я от боли.
Но как только отслужу,
Так с тобой я не дружу,
Вот тебе та огнь-стрела,
У неё есть два крыла.
Тумблер тут волшебный слева,
Лишь нажмёшь ты — и за дело:
Вылетает вмиг огонь.
Он и есть мой главный конь.
Донесёт, куда лишь скажешь,
Но когда же, спать ты ляжешь,
То прошу, не позабудь
Огнь-стрелу в гармонь сомкнуть,
Положить под голова.
Там услышишь ты слова —
Всё, что хочешь ты узнать.
Ну, пора, Иван, взлетать».

Оседлал Иван стрелу
И помчался в вышину,
Солнца нет, ещё не встало,
А стрела уже пристала,
На Венере, на планете,
Самой радостной на свете.
Дом хрустальный у Венеры,
Вес пропитан атмосферой
Торжествующей любви,
И поют там соловьи.
А над домом свет сияет,
Радость, счастье посылает,
Искромётную любовь
Шлёт на землю вновь и вновь.
Всюду множество цветов
Всех названий, всех сортов
Для Венеры населенья,
Предназначено с рожденья.
И они всегда в цветенье,

Взгляду Вани упоенье.
Засмотрелся наш Иван
И забылся, как пацан.
Но потом мгновенно вспомнил,
Чёрта он наказ исполнил:
Вмиг сомкнул он огнь-стрелу
И упрятал под полу.
Но вот солнышко уж встало,
Всё в округе засияло.
Дверь хрустальная открылась
И Венера появилась,
Та богиня, что лучом,
Не указом, не мечом,
Сердце наше покоряет
И огонь любви вселяет.
Величава и бела,
Брови словно взмах крыла,
Очи нежно-голубые,
А ресницы золотые,
Щёчки — розовый букет,
А в глазах любовный свет.
Шелковых волос туман…

И зажмурился Иван,
Обомлел, сказать не смеет,
Так стоит, чуть-чуть краснеет.
А Венера-то царица
Так красива, как жар-птица.
«С чем пожаловал сюда,—
Молвит,—
Ваня, аль беда?»

«Да беда-то не большая,—
Отвечает он, икая,—
Чтоб меня вовек… ы… не били,
Чтобы миром… ы… все любили,
Чтоб нашли… ы… царицу мне,
На земле… ы… иль на луне».

«Что ж ты, Ванечка, икаешь,
Про любовь всё намекаешь?
Это всё в моих руках,
У меня же ты в гостях.
Искупайся в реках Ласки,
Получи любви оснастки.
Я тебя прихорошу,
Про любовь всё расскажу.
Порчу дури снять не смею,
Камень лунный, он сильнее.
А пока что раздевайся,
Да в реке любви купайся».

Снял Иванушка портки
И оставил у реки
Всю одежду, огнь-стрелу.
Прыгнул в воду.
«Я плыву!» —
Закричал Иван, ныряя,
А вокруг русалок стая,
Стали холить и купать
Да Ивана обмывать.

А Иван в реке хохочет,
Им сказать скорее хочет,
Мол, щекотки я боюсь,
Вот возьму и утоплюсь.
Но оно не тут-то было,
Тело Ваньки быстро всплыло,
И русалки всей гурьбой
Тащат Ваню за собой
На песочек золотистый,
Он стоит пред ними чистый,
Обновлённый и красивый
Да внутри с любовной силой.
И небесный аромат,
Как цветущий райский сад,
От него теперь исходит.
А Венера тут подходит
И даёт ему одежду,
Что не видывал он прежде.
Вся одежда голубая,
А отделка золотая,
Жемчуг, крупный бриллиант
И сияет звёздный кант.
И сапожки — загляденье,
Миру прям на удивленье,
Так воздушны и легки,
Не малы, не велики,
А как раз Ванюшке впору,
И хрустальные есть шпоры,
Колокольчики с боков,
Словом, обувь от богов.
Ванька быстренько оделся,
Повертелся, осмотрелся,
Говорит:
«Теперь готов
Я идти под твой покров».

А Венера молодая,
Звёздной россыпью сияя,
Ваньку под руку взяла,
В дом хрустальный повела.
Он стрелу с собою взял.
И вошли они так в зал.
В трубы ангелы играют,
Книги звёздами сияют,
А листки не из бумаги —
Из воздушной синей влаги,
Тонки, плотны и светлы,
Точки, линии видны
На страницах этих книг.
И Ванюшка в этот миг:
«Ничего не понимаю,
Я и букв совсем не знаю,
А тут линии и точки
На дорогах, словно кочки,
Где уж мне судьбу понять!»
«Ваня, нечего пенять,—
Говорит ему Венера,—
Вот возьмём-ка здесь, к примеру,
На той линии земной,
Точка льёт свет неземной.
Присмотрись, там видишь лица?
И лежит Луна-царица,
Не мертва — усыплена,
Наречённая жена.
Усыпил её так Марс,
Злой и ловкий, словно барс,
Он хотел на ней жениться,
Но Луна-то свет девица
Непокорною была,
Всё тебя, Иван, ждала.

И за это он царицу
Заточил в камень-гробницу,
А гробница-то большая,
И крепка, ну как литая,
Нет ни трещин, ни щелей,
Есть лишь дырка для ключей.
Малый ключ сигнал снимает,
А большой — тот открывает
В камне дырку для луча,
Там внутри горит свеча
И лежит Луна-царица,
То и есть твоя девица.
Где ключи, и как, и что,
Верь, не знаю ничего.
Я любовь тебе вручила,
Точку жизни приоткрыла,
Ну а линии другие —
Точки видишь золотые,
Что сияют, как звезда,—
Ты осилишь лишь тогда,
Как добудешь камень лунный,
Он не медный, не чугунный —
Сплав любви Луны-царицы,
И в гробнице он ей снится,
Снимет порчу, оживит,
Но не знаю, где лежит.


Перед дальнею дорогой
Лёг Иван в душе с тревогой.
Огнь-стрелу под голова,
Лишь заснул — и тут слова
Потекли к нему во сне:
«Слушай точку о Луне,
Лунный камень в море брошен,
На кусочки не раскрошен,
Кистепёрые где рыбы,
Он лежит на дне под глыбой,
А ключи у фараона,
Много где в каменьях стона.
И в одной из пирамид
Два ключа там раб хранит».

Голос смолк, слова не льются,
Над Иваном птички вьются,
Слышит нежный звон он крыл,
Глазки Ваня приоткрыл,
Потянулся, улыбнулся
В любви реку окунулся.
Стал с Венерой он прощаться,
В добрых чувствах признаваться,
Руку нежно целовал,
Напоследок так сказал:
«За любовь, Луну спасибо,
Бобылём бы жил я либо,
Может, вовсе бы пропал,
Коль тебя б не повстречал».

Растянул он огнь-стрелу
И помчался в земь-страну.
Только солнышко скатилось,
Темнота уж опустилась,
И волшебная стрела
Ваньку к цели принесла.
Сжал в гармошку огнь-стрелу
И упрятал под полу.
Пирамиды обошёл.
Ничего там не нашёл.
Вот тебе и фараоны.
Слышит в камнях будто стоны.
Он прислушался опять —
Ничего там не слыхать.
«Как же так,—
Сказал Иван,—
Справлюсь, видно, только сам,
Вот залезу я по стенам,
На верхушку, как антенна,
Станут стоны вылетать,
Я их буду принимать».

Вверх полез Ванюшка споро,
Опустилась полночь вскоре.
И вот тут и началось:
Всё как будто затряслось,
Завозились фараоны,
И полились, тяжки стоны
Душ бесчисленных рабов
С этих каменных гробов,
А Иван-то всё-всё слышит,
Там сидит и еле дышит,
Но не смеет слезть назад.
И уж сам тому не рад.
Но вот стоны утихают.
Свет луны с небес сияет,
Звук полился из стены,
Как из вечной глубины.
Ванька слышит в звуке: клю…ч!
И с луны как будто луч
Осветил пучком вершину.
Понял сразу тут причину,
Догадался наш Иван —
Знак ему луною дан:
Замурованы ключи,
В этом камне поищи.
Как достать-то их отсюда?
Вдруг из камня древне чудо
В страшном облике раба
Просочилось без труда.
Два ключа он держит в связке,
А Иван с большой опаской
Недоверчиво берёт
И под шапку их кладёт.

«Так,—
Промолвил он со вздохом,—
Есть ключи, совсем неплохо,
Камень лунный как найти,
По какому плыть пути?»
Подошёл к реке он, Нилу,
И спросил у крокодила:
«Помоги зубастый глот,
Ты ведь древний житель вод,
Подскажи, где лунный камень».
Тот в ответ:
«Не знаем сами,
Но легенда та живёт.
Слушай, Ванька, значит, вот.
Марс воинственный, жестокий,
Захотел, в коротки сроки
В жёны взять Луну-царицу.
Не хотела та мириться
И пошла наперекор.
Марс взревел:
«Позор, позор,
Я устрою вам здесь мор,
Остужу я полпланеты.
Кол вобью вам в ось за это.
Чтоб планета не вращалась,
Постепенно охлаждалась.
А царицу усыплю,
Камень лунный утоплю».
Он построил пирамиду
И со злобным грозным видом
Лунный камень и ключи,
Бросил к нам, теперь ищи,
Метеором пролетели,
Где, куда они осели?
Только слышал, камень лунный,
Что не медный, не чугунный,
Сплав любви Луны-царицы,
И в гробнице ей всё снится,
Он волшебный и святой,
Лишь коснёшься — и живой,
Порчу может снять он сразу,
Поднеси его лишь к глазу.

А царица-то Луна
Дышит редко так, она
Вздох лишь сделает глубокий,
Океан волной широкой,
Мчится на берег к Луне.
Видит всё она во сне,
Притянуть тот камень хочет,
Марс глядит да всё хохочет.
Затаит она дыханье,
И стоит волна в сиянье
В свете солнца и луны,
Так и смотрит, дивны сны.
Выдох сделает она —
И назад бежит волна
В котлованы океана,
И, быть может, утром рано
На песочке золотом,
При отливе водяном,
Вдруг найдут тот камень лунный,
Что не медный, не чугунный —
Сплав любви Луны-царицы,
И в гробнице он ей снится,
Снимет порчу, оживит,
Но не знаю, где лежит.
Марс воинственный и сильный,
А вот свет луны обильный
Спрятать в камни не сумел,
Хоть и очень он хотел».

А Иван ему в ответ:
«Мне поможет лунный свет,
Знаю я, что камень в водах,
Но не знаю только хода,
Да вот есть ещё загвоздка,
Где достать куски мне воска,
Воском тело натереть,
Чтоб в воде мне не сопреть.
Да дышать в воде бы надо».

«От меня, тебе награда,—
Крокодил так говорит.—
Жабры должен я вручить.
Ты в лесок иди-ка к пчёлам,
По стволам побей-ка колом,
И пчелиный весь «народ»
Защищать вмиг станет мёд.
Принеси цветы им в дар —
Будут пить они нектар.
Сам возьми пустые соты
И спокойно, без заботы
Натирайся, не спеши,
Сделай так всё для души».

С тем они в момент расстались,
В разны стороны помчались.
Крокодил уплыл на море,
Притаился, как в дозоре.
Видит — близится зубатка,
Началась меж ними схватка.
Рыбу быстро одолел,
Взял он жабры — что хотел —
И поплыл к родному Нилу,
Где всё мило крокодилу.

Видит берег он родной,
Слон идёт на водопой,
В роще скачут обезьяны.
«Позови-ка, слон, Ивана»,—
Крокодил тут попросил.
Слон окрестность огласил:
«О-го-го! Сюда! Иван!
Что стоишь как истукан?
Поскорее поспешай
И подарок принимай!»
А в ответ:
«Иду! Иду!»
Вот уж Ванька на виду,
И лицо-то в жирном лоске,
Под одеждой тело в воске.
Взял он жабры и прилёг,
Полежал так, сколько мог,
Смотрит он — луна сияет,
Душу светом наполняет.
Лучик света всё скользит
Да лететь ему велит.

Вынул Ванька огнь-стрелу
Растянул её в струну
И помчался за лучом,
Всё ему уж нипочём.
Луч скользит, скользит по водам,
Ищет к камню тайны ходы,
Он скользит по океану
До нептуновского стана,
Как прожектор луч тот светит,
Место Ваньки светом метит.
Тут вдруг остров проступил,
Ваня наш к нему поплыл.
Вмиг одежду, огнь-стрелу,
Спрятал в корни под сосну,

Всунул жабры плотно в рот
И нырнул в водоворот.
Меж планктона — чудный мир,
Рыбы все спешат на пир.
Плавники как будто гривы,
Вот конёк проплыл игриво,
И медузы, и кальмар,
Еж морской ну, словно шар,
Осьминог и рыба сабля,
И Тунец — вид дирижабля,
И морская там свинья,
И Мурена — как змея.
«Угораздило же, право».
Посмотрел он тут направо,
Видит водный кремль Нептуна:
«Вот она моя фортуна.
Только надо расспросить,
Смогут ли меня впустить».
Электрические скаты
Охраняют в три наката
Кремль Нептуна по кольцу,
А уж ближе-то к крыльцу
Мощный кит стоит, Иваныч,
Покидает пост лишь на ночь,
Свежий воздух заглотнуть
Да на пост опять нырнуть.

Ванька плавает вокруг,
Вот уж сделал пятый круг,
Вдруг его чуть оттеснило,
И могучая стихия
Вмиг Ивана захватила,
Завертела, закрутила,
За китом пошла наверх,
И Ивана без помех,
Словно пёрышко, легонько,
Вверх подбросила тихонько —
Воздух кит вовсю вдохнул
И Ивана затянул,
Как малявочку-рыбёшку.
Страшно стало тут немножко,
Всюду-всюду темнота,
И закрыта вход дыра.
Кит опять на пост нырнул,
Постоял, затем икнул
Да Ивана отрыгнул.
Тут раздался водный гул,
Пролетел Иван сквозь дверь,
«Что же будет мне теперь?»
Перед ним сам царь Нептун,
Под рукой двенадцать струн,
Он на них щипком играет
И тихонько напевает.
Борода в двенадцать метров,
Ноги в жемчуге на гетрах,
Мелкий бисер, бриллиант,
Словом, царь — подводный франт,
А корона так сияет,
Что глаза вмиг ослепляет —
Слиток солнца золотой.

«Кто же будишь ты такой?» —
Тут спросил Нептун Ивана,
И тот честно без обмана
Рассказал про камень лунный,
И не медны, не чугунный,
Сплав любви Луны-царицы.
И что камень тот ей снится,
Про широкие приливы,
Про спокойные отливы.
«Ты б найти его помог,
Ведь ты водный царь и бог».

«Да, задал ты мне задачу,
Мой отец вёл пересдачу,
В списках камня не было,
Видно, илом занесло,
Может, кто прихоронил?»
Пальцем строго погрозил
И велел им повелитель,
Царства водного хранитель,
Всем собраться в океан,
Ждёт их там дурак Иван.
И помчались тут гонцы
Во все стороны, концы,
Зашумел тут океан.
Ждёт в кремле дурак Иван,
Он посол есть Русь земли,
И посредник от луны.

Потянулись вереницы,
Все до водной град-столицы,
Водный мир не перечесть,
Но учёт ведут и здесь,
Всё по рекам, по морям,
Галку ставят там и сям,
И заносят всё в компьютер,
Год, число, и даже хутор,
И какой район и зона…
Но блеснула тут корона,
Вышел к ним сам царь Нептун:
«Признавайся, кто здесь лгун?
Кто упрятал камень лунный,
Он не медный, не чугунный,
Сплав любви Луны-царицы,
Сдать немедля — всё простится!»
Но молчит морской народ.
«Шаг, поддонники, вперёд!

Вы же дно всё поизрыли,
Всё ногами исходили,
Неужели не встречали,
Может, издали видали,
Красный-красный, огневой,
В нём любовь, он как живой.
Кровь любви в нём так играет,
Что лучами ослепляет,
Не могли ж вы не встречать?»
Но поддонники мочат.

«Э-хе-хе,—
Промолвил царь,—
Вся ль подводная тут тварь?»
И малявенький пескарь
Пропищал, как пономарь:
«Кистепёрой нет здесь рыбы,
Там она, лежит на глыбе,
В Красном море, чуть жива,
И не варит голова,
Все сородичи подохли,
И она лишь может охать,
Два-три слова лишь сказать,
Кисть не может приподнять.
Может быть, она что знает?»

Ванька радостно кивает,
Вспомнил он стрелы слова,
Что слыхала голова.
Знаки, царь, понял, Ивана,
Распустив всех в океане,
Провожатых дал в пути,
Чтобы рыбу ту найти.

Долго ль, коротко так плыли,
Ночью звёзды им светили,
Приустали лишь к утру,
Навестили вместе ту
Кистепёрую там рыбу,
Что едва лежит на глыбе
В красном море чуть жива
И не варит голова.

К ней подплыл сосед-пескарь,
Запищал, как пономарь:
«Не видала ль камень лунный?
Он не медный, не чугунный,
Сплав любви Луны-царицы,
Где припрятан? Где таится?»

«Всё. Не варит голова,
Слышит старости слова…
Там лежит в укромном месте
Миллионов эдак двести
Запись рода моего,
Всё узнаешь от него».

Взял пескарь дневник в плавник —
Допотопный мир возник:
Рамфоринхи, стегозавры,
Мастодонты, птерозавры…
«Что за чудища лихие?»
Вдруг пред ним слова такие:
«Лунный камень, метеор,
К нам упал, как раз во двор.
Красный-красный, огневой
И как будто бы живой,
В нём любовь порывом билась,
Ярко-ярко так светилась.
Чёрт принёс такую глыбу,
Что согнулся в три изгиба,
Камень лунный придавил,
Чтоб любовью не светил»,—
Прочитал пескарь.

«Да вот же,
Ты лежишь… под глыбой он же.
Ну, давай, Иван, вдвоём
Поднимать, небось, сорвём.
Я вот здесь, а ты за край,
Ну, давай же, поднимай!»
И тянули, и толкали,
И песок под ним копали,
Сдвинуть с места не сумели,
Дышат оба еле-еле.
И пескарь по телефону
Позвонил царю из дому,
Мол, Нептун, вот так и так,
Сдвинуть глыбу мы никак…
Обессилили немного,
Высылай сюда подмогу.
Да пускай возьмёт верёвки,
Замотаем глыбу ловко,
Кит у нас силач большой.

Вдаль взглянули над водой
Уж фонтан взлетает, волны
Мчат углом да ходом полным.
«Вот и батюшка наш кит,
Видишь, как в воде пыхтит,—
Говорит пескарь Ивану,—
Всё задумано по плану».
И нырнули в глубину,
Обмотали и в длину
Растянули всю верёвку
И на хвост киту так ловко,
Вмиг накинули петлю,
Будто лошади шлею.
Всплыл Иван и вынул жабры,
А не то не удержал бы —
Губы сильно отекли.
Закричал киту:
«Пошли!»

Кит пыхтит и так и сяк,
Глыба с места ну никак,
Словно намертво вросла.
Не качнулась, не сошла.
«Э-ге-ге,—
Сказал силач,—
Да ты, Ванечка не плачь,
Позову сейчас я брата,
Он у нас хоть и горбатый,
Глыбу с места мы сорвём,
Коль потянем с ним вдвоём».
Ни вдвоём, ни впятером
Не могли сорвать рывком,
Видно, срочно нужен лом.
Говорит наш Ваня строго:
«Отправляюсь я в дорогу.
Ты, пескарь, останься здесь,
На кита хочу я сесть.
Будет он как ездовой,
Остальные все домой».
Он китам всем поклонился,
С ездовым же в путь пустился.

И приплыл он к тем местам,
Где упрятал вещи сам.
Подошёл к сосне, нагнулся
И под корнем дотянулся
До знакомых там вещей.
А киту же крикнул:
«Эй!
Ты плыви да отдыхай,
Только утром завтра знай,
Позову тебя я снова,
Ты моё услышишь слово,
В это место приплывёшь,
В Красно море отвезёшь».

Быстро, ловко он оделся,
Повертелся, огляделся,
Жабры спрятал во песок,
Где бежит воды поток,
В шапку те ключи вложил,
Огнь-стрелу вмиг разложил,
Сел верхом — и был таков,
Всё как есть у дураков.

Долго ль, коротко летели,
Но в овраг тот с ходу сели.
Огнь-стрелу Иван сомкнул
И два раза вдруг икнул:
«Видно, чёрт меня вдруг вспомнил,
Все желанья не исполнил».
Ванька в руки ломик взял,
На песочке что лежал,
Прямиком пошёл к дыре,
Стал кричать:
«Тар-ты-ра-ре!»
Только крикнул он три раза,
Смотрит: Светятся два глаза,
Чёрт пред ним уже опять —
Не заставил долго ждать.
«Что, Иван, ты пожелаешь?»
Ты меня, чертяка, знаешь,
Я спокойный, но дурной.
Видишь ломик этот мой?
Ты забыл, как взвыл от боли?»
Чёрт — просить:
«Не бей так боле,
Я исполню все желанья».

«Вот такие их названья,—
Говорит Иван спокойно.—
Чтобы не было так больно,
Полетишь на Красно море,
Там стоит пескарь в дозоре,
Подождёшь ты там меня,
Я ж явлюсь средь бела дня».

Чёрт помчался в Красно море,
Где пескарь стоит в дозоре,
А Иван сел на стрелу
И примчался лишь к утру.
В тоже место Ванька сел,
Быстро местность оглядел,
Вмиг одежду, огнь-стрелу
Снова спрятал под сосну.
Жабры быстро откопал,
В океане промывал,
Через трубочку ладошек,
Заиграл, как будто в рожки:
«Чудо-юдо рыба-кит,
Здесь Иван дурак стоит.
Приплыви ко мне скорей,
Отвези меня быстрей
На просторы Красна моря,
Где пескарь стоит в дозоре».
Вдруг из вод, как бы гора,
Выплывает кит.
«Ура!» —
Закричал Иван и сел.
Кит что птица полетел.
И помчались океаном,
Через штормы и бураны.
Ухватившись за фонтан,
На ките плывёт Иван.

Вот достигли Красна моря,
Там пескарь стоит в дозоре,
А над ним всё чёрт летает
Да Ивана поджидает.

Говорит ему Ванюшка:
«Глыба, знаешь, не игрушка,
Лунный камень ты закрыл,
Я хочу, чтоб здесь он был,
Поднимай, чертяка, глыбу,
Не то сядешь ты на дыбу».
«Я, Иван, уж старый стал,
Как бы пуп не развязал».

«Ничего, его мы стянем,
Так верёвкою затянем.
Дай верёвку мне, пескарь,
Затянуть вот эту тварь».
«Ну, а камень, этот красный,—
Чёрт изрёк,— он мне опасный,
Взять я в руки не могу,
Он согнёт меня в дугу.
Остановит в жилах кровь,
В нём живёт Луны любовь».
«Хорошо, возьму я сам —
Молвит Ванька — по местам».

Всунул жабры плотно в рот,
Вслед за ним нырнул и чёрт.
Чёрт шептал, ходил по глыбе,
Снял с неё старуху-рыбу,
Взял он глыбу за уступ,
Поднатужил чёрт свой пуп,
Снизу вырвался огонь —
Глыбу сдвинул с места он.

И полился лунный свет,
Как от тысячи комет,
Чёрт же вылетел как пуля,
Будто ветром с глыбы сдуло.
Так любовь его нагрела,
Что и тело зашипело.
Полетел он в свой овраг,
Чёрт-злодей, любовный враг,

А Иван-то вмиг подплыл,
Камень к глазу приложил.
Вдруг Ивана замутило,
Затрясло и закрутило,
Заорал он по-козлячьи
Да загавкал по-собачьи,
Жабры выпали на дно,
И в глазах совсем темно.
Порча смылась в океан,
Умным стал дурак Иван.
Чуть водой не захлебнулся.
Всплыл, киту он улыбнулся,
Распрощался с пескарём
И поплыл своим путём.

Камень к сердцу прижимает,
И киту всё песнь играет,
А на море полный штиль.
Так проплыли тыщи миль.
И приплыл он к тем местам,
Где упрятал вещи сам.
Подошёл к сосне, нагнулся
И под корнем дотянулся
Там до собственных вещей.
И киту он крикнул:
«Эй!
Ты плыви да отдыхай,
Да меня не забывай».
Быстро, ловко он оделся,
Повертелся, огляделся,
В шапку те ключи вложил,
Камень рядом поместил,
Огнь-стрелу в струну расправил,
На луну ее направил.

Сел, как умный, осторожно,
Укрепился так надёжно,
Кнопку пуска он нажал,
Сноп огня, как бы кинжал,
Снизу молнией блеснул
И к луне стрелу метнул.

Там внизу Земля вращалась,
А стрела к луне всё мчалась,
Не прошло и полчаса —
Вот тебе и чудеса —
Во владения царицы
Спящей, свет Луны-девицы,
Принесла его стрела.
Но, ни дома, ни села,
Ни деревьев, ни воды,
Только камни да следы
Разрушений Марса злого.
На площадке на пологой
Ни единой, ни души,
Только свет луны в тиши
Освещает монолит,
Пирамидой что стоит.

Превысокая гробница
И на стенах лица, лица
Тенью ходят по камням,
А внутри гробницы там
Спит та лунная царица,
Ей Иванушка всё снится.
«Где же вход-то есть в гробницу,
Что за тени эти лица?»
Он в затылке почесал,
Хлопнул по лбу и сказал:
«Ну конечно, марсиане
И гробница в их охране.

С Марса лица те следят
Да по камням всё скользят.
Надо быть мне осторожным».
И путём довольно сложным,
Он гробницу обошёл,
Ничего там не нашёл.
Обошёл второй он раз
Вкруг гробницы, и как раз
Против Ванькиного взора
Дырка светится узором
От мерцающей свечи.
Вот теперь нужны ключи.
Руку в шапку он засунул,
Чрез плечо три раза плюнул,
Осторожно их достал
И снимать сигналы стал.

Ключик маленький воткнул,
И два раза повернул,
И сигнальная охрана
Не включила барабаны,
Не трубила и не выла —
Настороженно застыла.
Ключ большой он взял тихонько,
Вставил в дырочку легонько,
Повернул раз шесть иль семь,
Снял засовы все совсем,
Стену мощно надавил
И отверстие открыл.
Дырка та не велика,
Не пролезет и рука,
Заглянул Иван в гробницу,
Там лежит Луна-царица,
Свечка лунная горит,
А царица тихо спит
Не в гробу и не на ложе,
А — как Ваня видеть может —
Спит на твёрдых голышах,
И уж тело — словно прах.
Вся воздушная такая,
Словно ниточка, худая,
Исстрадалась за любовь,
Но живая в жилах кровь.
«Что же делать, как мне быть,
Как царицу мне добыть?»
Дырку в стенке он прикрыл
И в раздумье как застыл.

«В эту дырку не пролезу,
Путь держать мне надо к бесу».
Огнь-стрелу он оседлал,
К чёрту сразу же послал.
Не прошло и полчаса —
Вот тебе и чудеса —
Прилетел он в тот овраг,
Где живёт любви всей враг.
Подошёл Иван к дыре,
Стал кричать:
«Тар-ты-ра-ре!..»
Только крикнул он три раза,
Видит: светятся два глаза.
Чёрт пред ним уже опять —
Не заставил долго ждать.
«Что, Иван, ты пожелаешь?»
«Ты меня, чертяка, знаешь,
Я спокойный, но дурной,
Вот приказ последний мой,
Есть из камня вся гробница,
В ней же спит Луна-царица.
Есть там дырочка одна,
И царица в ней видна.
Обратись ты змеем гадким
Да царицу в раз украдкой
Через дырку ту ко мне
Принесёшь её во сне».

«Так- то так оно, Иван,—
Чёрт сказал,—
Но твой обман
Не поможет, хоть убей,
Я не Бог, ведь я злодей,
А притом ещё любовь
Вмиг убьёт во мне всю кровь.
Ведь любовь меня сжигает,
Шаром огненным летает
Над моею головой,
Хоть кричи тогда ой-ой!
Ты, Иван, продай мне душу
И внимательно послушай:
Как забудешь ты любовь,
Вот тогда помочь готов,
День и ночь работать буду,
Про тебя я не забуду,
Даже ночью разбужу,
Чтоб ты знал, что я служу.
Всё достану, всё исполню,
Но любовь лишь не восполню,
Будешь жить чертовской силой,
Позабудь ты о любимой».

«Да иди-ка ты к чертям,—
Крикнул Ванька,—
Грешный срам —
Изменить любви Венеры,
Душу злу отдать и Веру—
Ни за что и никогда!
Чёрт тут злобно рассмеялся:
«Что ж, страдай, коль сам попался,
За любовь своей Венеры,
За божественную веру
Да за лунную царицу.
Мне с любовью не годится
Договоры заключать —
Мы чертовская есть рать».
И нырнул в дыру, где ад,
Лишь пошёл оттуда чад.

А Иван чрез полчаса
Был как будто на часах
У гробницы-то Луны
Среди мёртвой тишины.
То он в дырочку заглянет,
Как травиночка, завянет,
И не ест, не спит, не пьёт,
Лишь любовью той живёт.
Исхудал, извёлся милый,
Так страдает по любимой —
В нитку вытянулся весь.
В дырку раз — и вмиг пролез.
За любовь бороться надо,
Ведь она Богов награда.
Подошёл Иван к Луне
В совершенной тишине.
А она-то так воздушна,
Сил больших нести не нужно.
Через эту же дыру
Вынес он её — не вру.
Лунный камень приложил,
Взгляд царицы вмиг ожил,
И царица-то Луна,
Отошедши ото сна,
Потянулась, улыбнулась,
Ваньке сразу приглянулась.

И сказала тут Луна:
«Вот теперь я не одна.
От любви и от добра
Погибает царство зла.
А любовь — небес лекарство,
Возродятся в нашем царстве
И вода, и все леса,
И другие чудеса»,
И они поцеловались.
Звёзды плакали, смеялись.
За любовь и за добро
Сыпав с неба серебро.
А богиня-то Венера,
Всем влюблённым для примера,
С той небесной вышины
Губки Ваньки и Луны
Мёдом сладостным мазнула,
Их так крепко притянуло.
Ох, любви же сладок мёд,
Это знает весь народ.

Загляделся я на них,
Мёд-то был для молодых,
Облизался, как умел,
Про любовь им песнь пропел.

КОНЕЦ