Римма КАЗАКОВА

* * *
Вот женщина, легко, не горбясь,
идёт и леденец грызёт.
Живот, округлый, словно глобус,
по гулким улицам несёт.

Ещё невнятен, не понятен
тот мир, прозрачный как стекло,
где каждое из белых пятен,
как зайчик солнечный, светло.

Но очертания всё резче,
покров прозрачный отнят, снят.
Толпятся страны, бьются речки,
и горы горизонт теснят.

И женщина ступает мягче,
всё осторожней, всё трудней.
И шар земной звенит, как мячик
и прогибается под ней.

* * *
В тихом,
спокойном домашнем тепле —
эти досадные
первые слёзы мои о тебе,
первые самые.

Не вытираю, покорна судьбе,
глупая, слабая, —
первая в жизни тоска по тебе,
первая самая.

Что я могу? —
в мирозданье, в толпе...
День дорисовываю
плачем глухим по тебе, по тебе
ночью бессонною.

Плачу,
что чувству-ребёнку не лгу,
как богородица,
плачу,
что жить без тебя не могу,
а ведь приходится.

А ведь придётся...
И к этой тропе,
будто посредники —
первые слёзы мои о тебе,
первые слёзы мои о тебе...
Или — последние?..

* * *
Могла ли знать, что май в душе замесится
не в лад, наперекор календарю?
Прощай, январь! Ты был весенним месяцем,
и я тебя тебя по-майски отдарю.
И если хватит храбрости и нежности,
пусть зимний ветер колок, крут и груб,
снежинки будут пахнуть, как подснежники,
по-майски согревая мёрзлый грунт.
И я во всё по-юному уверую
и что-то невозвратное верну,
и, может быть, про эту зиму первую
скажу потом: “Ты помнишь? В ту весну...”

* * *
С того прекрасного мгновенья,
с того касанья губ губами,
воздушного, как дуновенье
ночного ветерка над нами,
твой путь с моим путём скрестился,
душа оттаяла, добрея,
и поцелуй не поместился
в двух жизнях, в тишине апреля,
и, нам свою являя милость,
неведомое откровенье,
божественно остановилось
и стало вечностью мгновенье.

* * *
В какой-то миг неуловимый,
неумолимый на года,
я поняла, что нелюбимой
уже не буду никогда.

Что были плети, были сети
не лучших лет календаря,
но доброта не зря на свете
и сострадание не зря.

И жизнь — не выставка, не сцена,
не бесполезность щедрых трат,
и если что и впрямь бесценно —
сердца, которые болят.

* * *
Ты — как погода в век космический:
подряд метёт, морозит, тает...
И, драматический, в космический
наш диалог перерастает.
От утра чистого до вечера —
единственное, что ценю я! —
не можешь уберечь доверчивого,
беспомощного поцелуя.
Взмолюсь заре, все вспомню полночи,
но, хоть бы криком я кричала,
когда беспомощность без помощи,
спасительные рвутся поручни
любви всесильного начала...

* * *
В том июне
окраинным жилмассивом
мы бродили —
как по Елисейским полям.
Был — не знаю каким.
Знаю: очень красивым.
В том июне,
на пыльной окраине, там.

А сегодня
смотрю на тебя безотрадно я.
Шапка. Папка. На пальце кольцо.
О, какое лицо у тебя
заурядное!
Заурядное очень лицо.