Ли-Да

Лида была болезненной девушкой с анемично бледной кожей, тонкой и полупрозрачной. Даже летом она ходила в тонких колготках, стесняясь проступающего через неё голубоватого рисунка сосудов.
Несмотря на свои двадцать пять лет, она ничего сама в жизни не добилась. Да и не стремилась, по большому счёту.
Её родители были прямой противоположность дочке. Мама постоянно пропадала в благотворительных фондах, щедро раздавая заработанные папой денежки. Всё у них в жизни было просто – просто поженились на втором курсе экономического, просто закончили оба с красными дипломами, просто по очереди смотрели дочку, не вылазившую из всех известных, детских и не очень, болезней.
Лида родилась недоношенной, когда Эльвире было 20 лет. Жизнь в общежитии от стипендии до стипендии, конечно, внесла свои коррективы, и врачи вынесли приговор: детей больше не будет.
Может быть, желание сделать так, чтоб их единственный ребёнок ни в чём не нуждался, может быть, банальное честолюбие за пять лет вытолкнули их семью в сотню самых богатых людей страны.
Несмотря на достаток, они были равнодушны к комфорту, и предпочитали экстрим гламурным тусовкам.
Лида от этого была далека, да и здоровье не позволяло. Она жила в большом доме в элитном котеджном посёлке с гувернанткой и кухаркой, которые были какими-то дальними родственниками хозяев и делили между собой обязанности домработницы.
Гувернантка (а попросту, нянька) Елизавета Францевна гордилась своим арийским происхождением и знанием пяти европейских языков, что абсолютно не мешало ей громогласно на них же ругаться, энергично возя шваброй по кайенскому мрамору. Баба Тая была её полной противоположностью: говорила мало и тихо, носила старомодный накрахмаленный колпак и передник с кружавчиками, чем вгоняла в ступор «подруг» Лидиной мамы.
Окончив восемь классов обычной общеобразовательной школы «на твёрдую тройку», Лида стала перед непосильным для неё выбором профессии. Учиться дальше не было смысла, она не помнила ни строчки из школьной программы даже за последний класс. Оценки ей ставили заочно, в школе она практически не появлялась – разве только отдать справки об очередной болезни. Учителя, которые приходили к ней домой, были бессильны перед неспособностью этой хрупкой флегматичной девочки запомнить хоть что-нибудь.
Решение принял как всегда папа. Вспомнив семейную притчу про вылеченную Лидой ворону, он отправил дочку в медучилище.
Неожиданно Лида заинтересовалась своей будущей профессией, которая в её глазах была исполнена благородности и служения людям. Родителей это одновременно утешило и позабавило. В медучилище было масса кружков по интересам, и Лида увлеклась живописью. Таланта особого у неё не было, но рисовала она хорошо, с какой-то особой изюминкой; все её картины были такие же неясные, полупрозрачные, как и она сама, с приглушённым светом и размытыми очертаниями предметов.
Папа пристроил летний домик, в котором сделал для дочки студию, и всё свободное время Лида пропадала там, между картинами умудряясь лечить животных, которых ей стаскивали со всей округи. Когда стал вопрос о специализации, она выбрала профессию ветеринара.
Надо ли говорить, что после окончания интернатуры Лида пошла работать не в какую-нибудь заштатную клинику, а свой собственный кабинет?
В общем, жизнь её текла спокойно, как летняя река, не делая резких поворотов.
Картины, с подачи папы размещённые в модной галерее, потихоньку продавались, работа приносила удовлетворение. Больше ничего ей было не нужно. Замкнутая на свой маленький мирок, она умудрилась не познакомиться ни с одним парнем, не иметь подруг – хотя и врагов тоже у неё не было. Маму это удивляло и злило, папа говорил: - Ещё не время! Все их попытки поговорить с Лидой по душам вязли в трясине врождённой флегмы, а часики тикали…
Однажды, придя с работы, Лида застала бабу Таю с распухшими покрасневшими глазами. Почему-то именно эти уставшие глаза и стали тем рычагом, который перевернул такой привычный и удобный мир, в котором девушка прожила 25 лет.
Не говоря ни слова, Лида прошла за Таей в гостиную, где на роскошном итальянском диване сидел Валентин – близкий друг и компаньон отца.
Избегая смотреть ей в глаза, он тихо сказал:
- Собирайся, поехали…
Привычно-послушно Лида взяла в руки приготовленные Елизаветой дорожную сумку и мольберт. Шофёр предупредительно распахнул дверцу внедорожника, машины охраны сорвались с места. Их тряхнула при выезде с гладкой, как стекло, дороги посёлка на раздолбанный бетон трассы. Лида подняла голову и посмотрела в окно. Первый раз в своей жизни внимательно и пристально.
Там, как обелиск на могиле её прошлого, возвышалось табло заправки. Черта между тем, что – она точно знала – уже не вернётся, и чем-то страшным и неизвестным, символом которого был сидящий рядом с ней Валентин…

Продолжение следует...