Каракумский роман

Вот скажите: вы к дружбе народов как относитесь? Ну, понятно, хорошо. Еще бы: грузинский шашлык да под армянский коньяк, а перед этим украинского борщу да под русскую водочку – как тут не подружиться! Ну а если эта дружба тесная и разнополая? Даже и не совсем дружба уже… потому что с перспективой беременности. Вот тут, как говорится, возможны нюансы. Мне один такой нюанс и попался.

Пошла это я как-то в ресторан. На рыбалку, на живца ловить… мужиков. Сижу такой себе звездой… в черной дыре. А как еще это безобразие назвать, если все мои глупые караси поприплывали со своими барракудами? Ну с женами то есть. Музыканты объявляют: «Белый танец!» - каждая барракуда хап своего карася за жабры – и поволокла. Шаг влево, шаг вправо – расстрел на месте, взгляд в сторону – съедение живьем. Караси-то, конечно, пытаются барахтаться: рыльцами поводят, плавниками егозят, макушками косятся – я прям всеми своими эрогенными зонами чувствую, что взглядами они меня уже и раздели, и уложили, да только сами-то рядом лечь не могут. Короче, холостой пробег получается. А заказ-то делать надо! А в ресторане, сами понимаете, неудобно, как Киса Воробьянинов, соленые огурцы под паленую водку жрать.

В общем, сижу, грущу. И тут подъезжает он! С его ногами это называется именно «подъезжает». Ну сами оцените: маленький, плечи колесом, спина колесом, ноги колесом – не человек, а эмблема автомобиля «Тойота». И черный! Нет, не совсем, а так… цвета «мокрый асфальт». Я его сначала за этого приняла… за малолетнего незаконного мигранта. Ну, за таджикского цыганчонка, который из Молдавии приехал в Москву на лечение от поезда отставать.
А он мне:
- Разрешите, - говорит, - с вами познакомиться.
Во, думаю, нищенский сервис поднялся! Скоро и руки целовать будут – перед тем как обобрать.
- Ты бы шел, - говорю, - подальше, Маугли. А то стая небось заждалась. Потому что, - говорю, - я не Акела – не промахнусь.
А он мне:
- Ах, - говорит, - как же я люблю русский женщина! Он и коня на скаку остановит, и в горящую юрту войдет.
- Ага, - говорю. – И коня, и даже ишака. Останавливаю с одного удара!
А сама думаю: нет, он не нищий, те бы уже денег требовали. А-а, понимаю: он клоун – ну, знаете, в ресторанах держат ряженых или музыкантов, чтобы посетители отвлекались и не обращали внимания, какую гадость им подают. Вот и этот, видимо, изображает индейца или басмача со знанием иностранного языка – русского.
- Ладно, - говорю, - дуй сюда, Бенни Хилл недоделанный. – Как тебя звать-то?
Он мне в ответ «каля-маля» какое-то. Я переспросила – думала, это у него шутка юмора такая. Он уже громче:
- Карамультук Курбанбердыевич, - говорит.
Не, ну скажите, можно такое выговорить без существенного материального вознаграждения или пыток? Он это, видимо, понял по моему взгляду.
- Можно просто Коля, - говорит.
- Как жизнь, - говорю, - Коля?
А он мне:
- Жизнь, - говорит, - это способ существования белковых тел.
Круто поговорили, да? Мне, если честно, что белки, что желтки – все едино, я вообще яиц не люблю. Но разговор-то поддерживать надо. В общем, заказали по яичнице.
- Водку пьешь? – спрашиваю. А он на часы смотрит.
- А-а, - говорю, - лечишься ею? Пьешь по часам?
- Нет, - отвечает, - убеждаюсь, что Аллах заснул.
Убедился. И заказал свиные отбивные. И полтора литра «Столичной».

Ну, выпили их… для начала. Он, кстати, славный парень оказался. Правда, ниже меня на голову… когда он стоит, а я сижу. Танцевать меня водил – да, «Лезгинку»; на руках носил – так что я себе всю филейную часть о пол поотбивала; подрался – с симфоническим оркестром, который нам «Мурку» играл. Потом еще литр водки принесли, так уже я и его носила, и дралась. А что? У нас по Конституции мужчина и женщина имеют равные права на фингалы и мордобой.

А какая у нас ночь была, девочки! Я тогда поняла, что это ведь здорово – ну когда мужик маленький, как котенок. Тут, конечно, был скорее не котенок, а каракатица какая-то, но это даже лучше. Оно – ну, в смысле, Коля это – пока по мне лазило, такие места понаходило, о существовании которых я и сама не догадывалась. А что приносит нам наибольшее удовлетворение? Радость открытия, правда?

Между прочим, Коля действительно оказался иностранцем. Да, туркменским шпионом. Это я тоже ночью выяснила. Он когда отключился… ну, после десяти открытий… то во сне начал бухтеть: «Бир сом, бир сум, бир манат». Я всю ночь глаз не сомкнула – думала, что это за шифр, а утром вспомнила: это ж «пять рублей» по-нашему. У меня старая советская пятерка к стене кнопкой пришпилена – в память о времени, когда деньги были тем, чем называются; проверила – точно! Я под одеяло, Колю достала, развернула, сделала из эмблемы «Тойоты» что-то похожее на эмблему «Рено» - правда, сильно гнутую…
- Колись, - кричу, - гад!
А он мне так это спросонок:
- Щас, - говорит, - шприц из чемодана достану – оба уколемся. И улетим… на Марс.
- Нет, - говорю, - дорогой. На Марс – это с Жанночкой, с Агузаровой. А из моей постели еще ни один не уходил… живьем. Ну-ка признавайся: какую военную тайну хотел у нас украсть?
Ну он признался, конечно. Я же не милиция, работаю без брака. И оборотней в погонах у меня в постели нет - Коля-то без погон был, голышом. Ну то есть в одну шерсть одетый… свою. Раскололся он, значит, что хотел похитить у нас чертежи лыж – в самой Туркмении их еще не изобрели.
- А на фига тебе чертежи-то? – спрашиваю. – Украл бы сами лыжи, без всяких чертежей, а у себя в Каракуме уже настрогали бы из саксаулов по образу и подобию.
- Я-то, - говорит, - сначала лыжи и украл, но меня с ними в метро не пустили, и я до Туркмении не доехал. А меня, - говорит, - родина ждет.
И заплакал. Они же везде слабые, мужики.
Ну, подарила я ему вместо лыж коньки – тоже вещь в Туркмении не известная, а главное, остро необходимая. И отпустила Колю с Богом.
- Пусть, - говорю, - родина тебя дождется. Смотри, коньки-то не отбрось! А я здесь буду ждать… милый.