Американский шоколад.

Сейчас появилась новая формулировка для чиновников всех уровней, одну, определённую, категорию людей, начали называть «Дети войны». Чиновничье ухо, привыкшее к «Ветеранам войны», - этим старым надоедливым людям, которые, постоянно, что-то требуют, вечно всем недовольны. Они, каждый раз пытаются объяснить всем, что если бы они во время войны, тоже, так относились к поставленным задачам, как современные чиновники к решению их вопросов, которые они своей кровью завоевали, то не было бы и этой страны и этих чиновников. Но, к величайшему сожалению, количество ветеранов войны сократилось настолько, и в соответствии с возрастом планка их требований упала так низко, что даже самый ленивый и нерадивый чиновник, потратив на вопрос ветерана минимум времени, уже удовлетворил старика или старушку.

Что же касается этой новой категории людей, то чиновничьему сердцу вообще не надо волноваться. Тем, кому было от трёх до пяти, и кому подставляли снарядный ящик, чтобы дитё могло доставать до рычагов станка, на котором эти малолетки точили снаряды и прочую военную чепуху для нашей армии, то эти запуганные с детства, недоедавшие, недосыпавшие никогда ничего не попросят.

Что же касается детей, которые родились в период с июня 1941 года по май 1945 года, то и на их долю достался жесточайший голод, вплоть до 1950 года. И все это, под нытьё тех же чиновников, только от руководящей и направляющей, что, мол, де страна в разрухе, что всё идет на восстановление народного хозяйства, но членораздельно выговорить это не могли, потому, что постоянно что-то жевали, прячась друг от друга, и от других людей.

И всё-таки, нашелся какой- то умный человек, который спустя шестьдесят лет после окончания войны, решил, хоть как-то, возместить детям войны их недоеденные конфеты, их несыгранные игры. Честь ему и хвала. Правда, это напоминает ситуацию со старой девой, которая, всё же, решила согрешить на старости лет под лозунгом: «Лучше позже, чем никому!»

У меня же, всё вышеизложенное вызвало некоторые воспоминания, которыми я и решил поделиться с вами.
Мой покойный отец был летчиком, всю войну пролетал в штурмовой авиации, дважды горел в самолете, награжден большим количеством боевых орденов и медалей. После войны, переучившись летать на реактивных самолётах, продолжал службу в авиации. А как многие из Вас знают, а если не знают, то я сейчас расскажу, во время войны, да и некоторый период после войны, Америка делала поставки по Ленд-лизу Советскому Союзу. В перечень поставок входили танки, самолёты, корабли, стратегические материалы (медь, алюминий, кобальт и т.д.). А так же поставлялись продукты, многие помнят, что американскую тушенку, у нас солдаты называли – «второй фронт». Причём при Й.В. Сталине чиновники не так сильно разворовывали эти поставки, знали, что если попадутся, то голова с плеч. Поэтому в войсках, на складах хранилось это продовольствие как Н.З.

В авиации, летчикам, которые летали на реактивных самолётах, кроме усиленного питания в лётных столовых еще полагался паёк. Что входило в этот паёк я не знаю, и не назову вам никогда, но, в него входила банка, весом приблизительно грамм четыреста, черного американского шоколада.

Комплектовали шоколадом паёк только на праздники, Первое мая, Новый год, Октябрьские. Сколько себя помню в тот период, а мне, как раз, было от трёх до пяти, отец, никогда не ел этот шоколад, а всё отдавал своим детям, т.е. мне и моей старшей сестре, которая была старше меня на семь лет. Соответственно, хранила эти баночки мама, и под праздник, выдавалась одна баночка на двоих. Отец вскрывал банку, и во избежание скандала, делил шоколад на две равные части, которые и вручал нам с сестрой. Вы себе, даже, не можете представить это наслаждение.
В 1949 году в магазине можно было купить подушечки с яблочным повидлом, но они от транспортировки, либо качество у них было такое, приходили в магазин в виде конгломерата состоящего из сахара, повидла, карамели.

Купленное Вами, количество грамм этих подушечек, просто вырубалось ножом, и отпускалось в виде монолитного сладкого булыжника. Отец, будучи по служебным делам в Москве, привозил оттуда в металлических коробочках леденцы «Монпансье». И это было всё, что в то время могли попробовать дети, а тут, представьте себе, сразу двести грамм чёрного американского шоколада.

Мне сейчас, уже за шестьдесят, но я закрываю глаза и вижу за столом, накрытым праздничной скатертью, освещаемым керосиновой лампой, молодого отца и красавицу мать. Напротив их мы, моя сестра, девчонка одиннадцати лет, с блестевшими глазами от предвкушения шоколада, с волосами, разделёнными на прямой пробор и заплетенными в две тоненькие косички, вызывавшие у меня постоянное желание подёргать их, и меня, четырёхлетнего пацана, худого и длинного не по возрасту.
И вот, когда эта картина возникает в моём мозгу, сразу же я ощущаю вкус того шоколада, который отец, оторвав от себя, принес нам. Сейчас, и раньше, я перепробовал весь шоколад, который производился в Советском Союзе, и который завозится в наши магазины со всего мира, и ничего, даже отдалённо напоминающего тот ленд-лизовский шоколад, я не нашел. Я думал, что это моё, субъективное мнение, но как- то, в один из дней, напомнил сестре об американском шоколаде, и она, так же как и я, сказала, что лучше того шоколада ничего в мире не существует.

Я уже слышу хор голосов, которые будут уверять меня что, конечно же, это детские воспоминания, а они у всех людей гипертрофированы. Что если бы, сейчас, я попробовал этот шоколад, ничего экстраординарного в его вкусе я не нашёл. Согласен со всеми, но в то время потеря даже крошечки этого продукта повергало в панику детское сердце.

Так вот, под новый 1949 год, перед тем как уйти в гости к друзьям, что бы встретить с ними Новый год, отец вскрыл баночку с американским шоколадом, честно разделил его на две равные части, и дал нам с сестрой. Мама поставила на стол испеченные ей сдобные плюшки, затем налила нам в чашки чай и строго указала старшей сестре, чтобы та уложила меня спать не позже одиннадцати часов.

Родители проверили, не закрыта ли задвижка в дымоходе печи, красиво оделись и, поцеловав нас, отправились в компанию своих друзей, а мы с сестрой приступили к праздничному пиру.

Надо отдать должное моей сестрёнке, это была талантливая девчонка на учёбу, рукоделие, помощница маме по хозяйству. Училась в школе она, только, на отлично.
Вышивала крестиком и гладью так, что её работы, всегда, экспонировались в Доме офицеров в каждом гарнизоне, где проходил службу отец. Но внутри её сидел, какой то шаловливый чертёнок, который, время от времени, толкал её на разные поступки и шалости, не всегда хорошие.

До сих пор, помню одну её шалость, за которую досталось всем, то есть непосредственно сестрёнке, маме и мне за то, что защищали её от гнева отца, который ремнём пытался внушить ей, что такие шалости недопустимы и чреваты очень нехорошими последствиями. После этого урока, отец лежал часа два с сердечным приступом, у нас в семье этот случай был единственным, когда отец отлупцевал сестричку.

А суть её шалости в том, что во время службы в Германии, отец привёз трофейный «Опель-кадет» и, в выходные дни папа вывозил семью на машине в лес или на речку. Стояла машина в сарае для дров, который был виден из окна кухни нашей квартиры. Дело было в пятницу, родители куда-то уехали по делам, и мы с сестрой остались одни до вечера. Я возился с такими же, как и я, малявками, в песочнице, а сестрёнку, тот самый шкодливый чертёнок уже толкнул под руку, она взяла ключ от сарая, где стоял «Опель», открыла ворота и села в машину. Я же говорил, что она была талантливая девочка, подсмотрела, как и что делал отец чтобы машина завелась и поехала.

Произвела эти манипуляции и выехала из сарая. Как показала соседка, окна которой тоже выходили на сарай, машина, как лягушка, прыжками выпрыгнула из сарая.
Подъехав к песочнице, она лихо остановила машину и, открыв правую дверку, голосом полным куража произнесла: «Борька, лезь в машину, поедем кататься». В глазах моих коллег по песочнице, при виде моей сестрёнки и озвученном ею предложении, появился дикий восторг, который разделил и я и, тут же взобрался в машину. Хлопнув дверцей мы тронулись так же, как и выезжала она из сарая, то есть прыжками.

Постепенно, движение «Опеля» выровнялось, и мы поехали в сторону аэродрома. Дорога на аэродром в одном месте имеет крутой правый поворот. Мастерство водителя было, как оказалось, не на должном уровне, поэтому, делая поворот, машина правой стороной попала в кювет и легла на бок. Вы думаете, моя талантливая сестрёнка испугалась, бросила машину и убежала. Если Вы так думаете, то вы не знаете мою сестрёнку, она вылезла из машины и пошла в авиа ремонтные мастерские за помощью, сказав мне, чтобы я сидел смирно и не пытался выбраться.

Минут через десять к машине подошли человек пять молодых и крепких солдат, судя по ненормативной лексике и раздающемуся вопросу: « А где же водитель, кто шофер этой машины», они хотели высказать своё мнение о качестве вождения этого водителя, вдруг, раздался тоненький голосок моей сестры: « Я,- водитель, чего уставились, помогите поставить машину на колёса». И эти здоровые ребята, беспрекословно, подчинились какой то пигалице и поставили машину на колёса. Я, только сейчас, осознаю, какая мощная харизма была у моей сестрёнки.

Поблагодарив ребят, мы продолжили катание на автомашине. Мы, таки, проехали на аэродром, слава богу, полётов в этот день не было. Правда, здорово пострадал наряд роты охраны, несший службу в этот день по охране аэродрома. И когда их спрашивали, как они могли пропустить на военный аэродром автомобиль с детьми, они в один голос говорили, что видели, едет машина командира авиа полка и, не решились остановить высокое начальство.

В общем, катались мы по аэродрому до тех пор, пока не кончился бензин в машине, и мы стали, как раз, посреди ВПП аэродрома. (Взлетно-посадочной полосы)

И опять, нужно поблагодарить всевышнего, родители вернулись не к шести вечера, как планировали, а в четыре уже были дома. Не найдя детей, они бросились с расспросами к соседям. К счастью, попали на соседку, которая видела выезд автомашины из сарая. Ну, а дальше пользуясь видимым следом и сведениями со стороны, нас нашли посреди взлётно-посадочной полосы аэродрома, что стоило родителям много седых волос.

Вот тогда, и случился первый и последний раз, когда отец отлупил сестрёнку. Мы все, очень за неё переживали но, по-моему, больше всех переживал отец, она была его любимицей. Прошла неделя, боль и обида забылись, но седая прядь у отца так до смерти и осталась.

Ну, вернёмся в новогоднюю ночь, после ухода родителей мы с сестрёнкой пили чай с плюшками и американским шоколадом. Каждый откусывал от своего куска понемножку, чтобы растянуть это неземное наслаждение. Спустя время, сестра съела свой кусок шоколада, а я, имел, тогда, не очень хорошую привычку, оставлять лакомство «Напотомочки». Отложил четверть выделенного мне куска шоколада «напотомочки», и положил этот кусочек в баночке на полку со своими игрушками в этажерке (это лёгкая полка для книг, посуды и т.д.). Моя сестрёнка видела это.

Прошла неделя, и я захотел доесть свой американский шоколад, подошел к этажерке, а там ни баночки, ни шоколада. Я в крик, бегом к маме жаловаться, что пропал мой шоколад, и пустился в такой горький плач, что казалось, что большего горя у меня не будет. Прошло шестьдесят лет, а я помню, как я рыдал. Я рыдал от того, что пропало лакомство, которым нас не баловали, я рыдал от обиды и ещё рыдал, что моё доверие было растоптано моей же, любимой мной, сестрой.

Отец пригласил сестричку в соседнюю комнату и о чём-то с ней говорил некоторое время, после чего, она подошла ко мне и призналась, что это она не выдержала и съела мой шоколад. Она, тогда, так же сказала, что очень меня любит и, если бы она попросила у меня тот кусочек, что я оставил «напотомочки», неужели я бы ей не дал его.

Я, сквозь слёзы, ответил, что тоже люблю её и, конечно, дал бы ей этот кусочек американского шоколада. Мы с ней обнялись, слёзы на моих глазах высохли, но, наверное, никогда я уже не буду ощущать такого удовлетворения от примирения со своей сестрой.

Наблюдая эту картину, расчувствовались и отец с мамой. Отец, что-то пошептал маме на ухо, она, пыталась что-то возразить, говорила, что это последняя, но отец был непреклонен. Мама встала и вышла в соседнюю комнату, вернувшись через минуту, она несла в руках банку американского шоколада. Отец взял консервный нож и, открыв банку поделив её содержимое пополам, сказал, - ешьте на здоровье дети, вы у нас самые лучшие дети в мире.



К О Н Е Ц .