"Приключения кирасира Стрешнева" Глава из романа.

СТЕПАН ПЕТРОВИЧ ИЗМЕНЯЕТ.


Холодный балтийский ветер швырял в окно мокрый снег. Нева билась о гранитные плиты, будто пойманный зверь о прутья клетки. Угли в камине совсем погасли, и в большой спальне было холодно. Апартаменты Стрешнев снял не из дешёвых, чего два огромных камина стоят? А ведь в остальных квартирах обыкновенные голландки с изразцами.
А вдруг не приедет? – думал Степан Петрович, кутаясь в тёплое одеяло. За окном-то, вон, что творится! Нева того и гляди в разлив пойдёт. Он представил себе, что маркиза всё-таки приедет, а в это время невская вода хлынет на улицы. И она вынуждена будет остаться у него, пока своевольная река не вернётся в свои берега.
Слегка побаливала голова. Вчера они с Безбородовым славно отметили карточную викторию над французом. Три штофа вина – это вам не фунт изюма! Вышли на парадное крыльцо, когда простыл и след последнего экипажа. Корнет предлагал ехать в «Отель дю Норд».
- Славный ресторасьон, доложу я вам, господин подполковник! И дамы соответствующего поведения имеются.
Несмотря на винные пары, витавшие в голове, Стрешнев здраво рассудил, что не стоит ему появляться с будущим сослуживцем, тем более подчинённым в сомнительном месте, и стал вежливо прощаться. К тому же надо выспаться. Не хотелось выглядеть помятым к завтрашнему визиту маркизы.
- Ну, как знаете! А я, посещу.
И юноша по-разбойничьи засвистел, подзывая извозчика.
Настенные часы пробили одиннадцать. Степан Петрович вскочил.
- Сулами… тьфу! Лизавета!
На этот раз она появилась быстро, будто стояла под дверью.
- Умываться! А потом бегом к хозяину, да скажи, чтобы послал в ресторацию. Пусть принесут завтрак на две персоны. Да торопись!
Стрешнев умылся холодной водой, растёрся грубым полотенцем. Почистил зубы английским порошком, прополоскав рот фиалковой водой. Достал баночку с фабром , щёточку, серебряные щипчики. Елизавета с интересом наблюдала за его манипуляциями.
- А ты чего встала? Тебе тут что, паноктикум? Бегом к Плутоярову! Гости вот-вот подъедут.
В половине первого, когда Степан Петрович нервно расхаживал из угла в угол своей гостиной, внизу раздался звон колокольчика.
- Лизавета! Встречай!
Мария торопливо вошла в гостиную, стягивая на ходу шерстяные перчатки. На ней был зелёный салоп, который Стрешнев учтиво помог снять, бросив на оттоманку.
- У вас не топлено, - посмотрела она в сторону камина.
- Лизавета, накажи истопнику.
Полным штатом прислуги Степан Петрович не обзавёлся, столоваться предпочитал в полковом клубе, куда был принят, хотя бумаги его ещё блуждали в лабиринтах канцелярии. И сейчас впервые чувствовал себя неловко.
- Кто эта милая жидовочка? Весьма недурна.
- Один эпизод моей греческой одиссеи.
- Надеюсь, не куртуазный?
- Она – моя крёстная.
Они взглянули друг другу в глаза.
- Простите мне мой дурной тон, - наконец произнесла она, отводя взгляд и зябко кутаясь в кашемировую пелерину.
- Полноте, мадам. При такой жизни вы весьма прекрасно держитесь.
- Что вы знаете о моей жизни? – в вопросе сквозило раздражение.
- Почти ничего. Только то, что вы замужем за чудовищем, и то, что спасли мне жизнь.
- Это моя судьба. Должно быть, в наказание за грехи.
- Надеюсь, вы про замужество, а не про моё спасение?
- А вы, сударь, сатир. Кстати, я привезла деньги. Предпочитаете ассигнациями, или монетой?
- Оставьте их себе.
- Карточный долг – долг чести.
- У маркиза нет чести! А от вас я не могу принять деньги.
Их оживлённую беседу прервал истопник, благообразный старик с седой бородой. Через десять минут в камине весело потрескивали дрова.
Пока затапливали камин, Степан Петрович вспоминал, как девять лет назад сестра Марии-Агнессы, его единственная настоящая любовь, также предлагала ему деньги в нумере белостокского постоялого двора.
- Я ведь пришла поговорить с вами о брате, - наконец произнесла Мария.
- Вы голодны?
- Я бы выпила чаю.
- Лизавета! Пусть накрывают.
«Накрывали» на стол одна лишь Елизавета, бросавшая на гостью неприязненный взгляд из-под чёрных ресниц.
Когда она внесла самовар, маркиза недоумённо воззрилась на него.
- Это машина, работающая на пару? Я видела примерно такую же в Англии. Только та была гораздо больше.
- Нет, мадам, - улыбнулся Стрешнев в усы проявлению европейского невежества. – Это истинно русское изобретение. Раньше в нём варили сбитень. Но сейчас, когда появилась мода на питиё китайского напитка, он просто выдаёт нам кипяток.
После чашки горячего чая бледное лицо Марии-Агнессы покрылось очаровательным румянцем, она словно помолодела лет на десять. Скинула пелерину, открыв взору Степана Петровича восхитительной белизны плечи, высокую грудь, красивая форма коей подчёркивалась глубоким декольте. На лебединой шее была фрезоньерка с большим бриллиантом. Он не мог оторвать от неё восхищённого взгляда. Она заметила и шутливо погрозила пальцем.
- Не отвлекайтесь, мсье Стрешнев.
- Занятная вещица, - смущённо пробормотал Стрешнев, отводя взгляд. – Я имел в виду фрезоньерку.
- Подарок. От Армана…
Степан Петрович стрельнул глазами на Лизу, мол, оставь нас. Бывшая дщерь Авраамова удалилась с гордым видом, даже не сделав гостье реверанс.
- Вы говорили, что Юзеф отправился в Тавриз. Но мне он ничего не писал о своём намерении.
- Может он принял его неожиданно, даже для себя?
- Но путешествие в одиночку в тех краях небезопасно. Что могло подвигнуть его на это, кроме братской любви?
- Вы знаете обстоятельства гибели вашей сестры? – в свою очередь спросил Стрешнев.
- Простите! – его руку накрыла её горячая ладонь. – Для меня это слишком тяжёлая тема.
- Поверьте, мадам, для меня тоже! Ваш брат высказал намерение отправиться к вам во время нашей последней беседы на борту австрийского судна.
- «Мария-Тереза», так оно, кажется, называлось?
- Вы знаете?
- В нашей переписке мы разработали план вашего спасения. От Трапезунда до Тавриза письма идут недолго.
Степан Петрович колебался, стоит ли посвящать эту такую красивую и вместе с тем несчастную женщину в авантюрные планы её беспокойного брата. Но потом здраво рассудил, что это сделал бы сам Юзеф. В конце концов, мой долг – предупредить её!
- У вашего мужа есть драгоценный камень, рубин.
- О, поверьте, у Армана много драгоценных камней! Маркиз богат как Крез. Но я не удивлюсь, если он окажется богаче легендарного царя Лидии.
- Это не обычная драгоценность. Тремя рубинами в виде пирамиды владели ещё жрецы древнего Египта.
- Вы сказали – тремя?
- В своё время изготовили три камня. Тот, в чьих руках будут сосредоточены эти камни, получит абсолютную власть над миром. Так, по крайней мере, некоторые считают. В своё время ваш муж добывал эти камни для самого Бонапарта. Сейчас, когда титан, которому он служил, низвергнут в буквальном смысле в морскую пучину, должно быть, решил вести свою игру. Брат ваш посчитал это опасным… для окружающих.
- Как вы думаете, мой Юзеф, он жив?
Голос её дрогнул.
- Всё в руках Божьих, - вздохнул Степан Петрович.
Они замолчали, глядя в окно, за которым продолжала бушевать непогода.
- А остальные два? – произнесла Мария.
- Один на дне Средиземного моря у египетских берегов. Второй – здесь, в России.
- Тоже на дне моря? Если из тёплого рубин ещё можно достать, я слышала там полно ловцов жемчуга – отличных ныряльщиков. А вот из холодных вод Балтики…
- Уверяю вас, он – в пределах досягаемости.
- Вы знаете, а я, кажется, видела у Армана на шее огромный треугольный камень. Он тогда мне показался довольно зловещим, должно быть, из-за своего кровавого цвета. Скажите, Стефан, а вы, вы хотели бы иметь все три талисмана?
- К чему они мне?
- Хотя бы потому, что вы знаете об их местонахождении. А любой мужчина, имеющий хоть толику честолюбия…
- Не путайте честолюбие с гордыней, маркиза! Скажу вам честно, мне не нужны эти камни. Но я также не желаю, чтобы они попали в руки честолюбивого безумца, коим, несомненно, является ваш муж. И вообще в руки врагов моего Отечества.
- Благородно, мсье Стрешнев! Благородно и скромно.
- Увы, мадам, не вижу здесь ни благородства, ни скромности! Один лишь здравый расчёт. Если камни окажутся в руках чрезмерного честолюбца, мир опять может погрузиться в кровавый хаос. Кому, как не мне, русскому, это знать?
- Стефан! Ведь я могу вас так называть?
- Мадам, почту за счастье!
- Что бы вы сделали с тремя камнями, окажись они у вас в руках?
- Я бы положил их в шкатулку. И…
- И хранили бы их как семейную реликвию?
- И закопал бы в землю, футов на пять.
- Так вот, Стефан, если я помогу вам завладеть камнем, который находится у моего мужа, могу ли я рассчитывать на вас?
- Только прикажите!
- Помогите мне избавиться от этого чудовища! Ведь этого хотел и Юзеф. Им, несомненно, руководили благие намерения, когда он выдавал меня замуж за маркиза. Пусть поздно, но он понял свою ошибку.
Её длинные изящные пальцы, благоухающие лавандой, коснулись его щеки. Степан Петрович почувствовал, что задыхается, тонет в ароматных водах голубого озера. Он схватил эти пальцы и принялся осыпать их поцелуями.
Боже, как она похожа на Юлию!
- Мадам, я…
- Зовите меня Марией.
Она положила другую руку ему на затылок. Их губы встретились. Она целовалась как зрелая опытная женщина и у Стрешнева закружилась голова. Не помня себя, он принялся осыпать поцелуями её шею и плечи.
- Спальня! Где тут у тебя спальня?
Она дрожала и задыхалась. Степан Петрович подхватил на руки невесомое тело и почти бегом бросился в спальную комнату.

- Ах, Стефан, как вы неутомимы! Настоящий Голиаф!
У какого мужчины не распушится гребень от подобных слов? Тем более исходящих из уст умопомрачительной женщины.
- Ну что вы, мадам! Голиаф - это ваш муж. Я как-то видел маркиза в костюме Адама. Достоинство его, доложу я вам, на зависть любому.
Степан Петрович и сам не понял, чего это его понесло на подобные разговоры? Вот уж, действительно, помутился рассудок от близости с этой женщиной.
- А, вы об этом! Не больше чем декорация. К тому же, громоздкая и бесполезная. Арман может не касаться меня месяцами, он слишком занят собой. Правда, его сильно вдохновляют сочинения мсье де Сада. Пару раз я даже сбегала из дома на холод в одной рубашке.
- Вы столько пережили с этим чудовищем, Мария. И как вам удаётся сохранять молодость и очарование?
- Загадка славянской души, - призывно улыбнулась она.
И Степан Петрович уже четвёртый раз нырнул в голубой омут.
Затем он с удовольствием смотрел, как она с редкой грацией одевается.
- Нам пора прощаться, Стефан. Арман, должно быть, нервничает.
- Я провожу вас до экипажа.
- Нет! Нам не стоит вместе появляться на улице. Вы живёте в этом доме. Злые языки быстро прибавят один к одному.
- Поцелуй на прощание!
- Довольно, Стефан! Вы опять возбудитесь. Прощайте!
- Когда я вновь увижу вас?
- Я дам знать.
- Когда, любовь моя?
- Терпение мой друг, терпение.
Она выскользнула из комнаты. А Степан Петрович кинулся к окну. Внизу дожидался экипаж. Он растворил тяжёлую раму и в спальную ворвался ледяной ветер.
Уже садясь в карету, она подняла голову, и увидела стоящего на подоконнике обнажённого мужчину.
- Безумец! – прошептала, откидываясь на спинку сиденья.
А Стрешнев, в буквальном смысле остудив свои чувства, набросился на давно остывший завтрак, запивая еду шампанским. Ему хотелось вскочить на коня и мчать во весь опор по столичным прошпектам. Но коня он себе ещё не приобрёл.
Вновь войдя в спальную, он схватил подушку и прижал её к лицу, вдыхая не выветрившийся аромат её волос. А когда оторвался, увидел на кровати три ассигнации; две сереньких и одну радужную . В душе что-то слегка всколыхнулось, отчего расхотелось вдыхать аромат лаванды. А тут ещё в дверях появилась Елизавета, и взгляд у неё был такой, будто только что потеряла очень близкого человека.
В тот же вечер Степан Петрович здорово напился в офицерском клубе. Потом долго гонял на извозчике по ночному городу. Ветер утих, на смену ему пришёл первый морозец. Луна проложила по холодным водам Невы серебристую дорожку. Из души не уходила какая-то невнятная тоска.
Ямщик безразлично смотрел на великолепие невских вод, кутаясь в волчий тулуп.
- Пошёл! – крикнул ему Стрешнев.
В ту ночь спал беспокойно, метался во сне и просил прощения. Ему снилась Юлия. Её глаза были печальны. И она о чём-то пыталась предостеречь его. Вот только о чём? Наутро он абсолютно ничего не помнил.

Если бы Степана Петровича спросили, как он провёл последующие за визитом Марии-Агнессы три дня, ничего вразумительного в ответ не услышали бы. Он совершено не помнил, где был, что делал и с кем встречался. Всё это время слилось для него в два противоположных чувства: ожидание и одновременно страх перед новой встречей. И оба не уступали друг другу.
На четвёртый день он был в салоне у княгини Марьи Сергеевны в надежде встретить маркизу там. Просидел, скучая до позднего вечера, слушая, как все обсуждают казнь в Мадриде генерала Риэго, и совершенно ничего не слыша. В начале одиннадцатого откланялся и отправился в полк. В клубе застал лишь Безбородова и ещё трёх заядлых игроков, с увлечением сражающихся в рокамболь. Около часу наблюдал за игрой, совершенно не испытывая желания присоединиться. И после полуночи вернулся к себе на квартиру.
На пятый день первое чувство стало брать верх. А на место второго пришла досада. Что она себе позволяет? Почему не даёт о себе весточки? И словно в отместку решил потратить те полтыщи, которые нашёл после ухода Марии. Раз муж её богаче Креза, то не убудет!
Рассудив, таким образом, Стрешнев отправился на Маршевое поле. Там уже третий день торговали русскими верховыми. Порода эта выведенная не так давно графом Орловым стала весьма популярна среди кавалеристов всех мастей. Да и в Лейб-Кирасирском предпочитали этих отечественных рысаков.
На торгу впервые за пять дней он забыл о Марии. От великолепия скакунов зарябило в глазах. Часа три кирасир бродил по полю, высматривая, ощупывая, поглаживая. Пока не присмотрел себе рослого гнедого жеребца полутора лет. Красавец-конь тоже оценивающе оглядел Стрешнева.
- Ну что, брат, пойдёшь служить со мной?
Конь фыркнул, мол, надо присмотреться. А вдруг не подойдём друг другу?
- Подойдём, обязательно подойдём! Ну, где там конский барыжник?
Сторговался за сто рублей с подошедшим торговцем, да ещё вместе с седлом и сбруей.
Взлетел одним махом в седло. Молодой конь напрягся, тревожно захрапел.
- Ну, ну! – успокаивающе погладил его Степан Петрович.
И уже отъезжая вдруг вспомнил:
- Эй! А как зовут-то его?
- Маркизом, - отвечал торговец.
- Вон оно, что? - пробормотал Стрешнев. – Хорошо, хоть не Арманом.