ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО

* * *
Поэзия – великая держава.
Она легла на много вёрст и лет,
Строга, невозмутима, величава,
Распространяя свой спокойный свет.
В ней есть большие, малые строенья,
Заборы лжи и рощи доброты,
И честные нехитрые растенья,
И синие отравные цветы.
И чем подняться выше, тем предметней
Плоды её великого труда –
Над мелкой суетливостью предместий
Стоящие сурово города.
Вот Лермонтов под бледными звездами
Темнеет в стуках капель и подков
Трагическими очерками зданий,
Иронией молчащих тупиков.
Село Есенино сквозь тихие берёзки
Глядит в далёкость утренних дорог.
Гудит, дымится город Маяковский.
Заснежен, строг и страстен город Блок.
В густых садах равнины утопают.
Гудят леса без тропок и следов,
А вдалеке туманно проступают
Прообразы грядущих городов.


* * *
Нет, мне ни в чём не надо половины!
Мне дай всё небо, землю всю положь!
Моря и реки, горные лавины –
Мои! Не соглашаюсь на делёж!

Нет, жизнь, меня ты не заластишь частью –
Всё полностью! Мне это по плечу!
Я не хочу ни половины счастья,
Ни половины горя не хочу.

Хочу лишь половину той подушки,
Где, бережно прижатое к щеке,
Беспомощной звездой, звездой падучей
Кольцо мерцает на твоей руке…


* * *
Всегда найдётся женская рука,
Чтобы она, прохладна и легка,
Жалея и немножечко любя.
Как брата, успокоила тебя.

Всегда найдётся женское плечо,
Чтобы в него дышал ты горячо,
К нему припав беспутной головой,
Ему доверив сон мятежный свой.

Всегда найдутся женские глаза,
Чтобы они, всю боль твою глуша,
А если и не всю, то часть её,
Увидели страдание твоё.

Но есть такая женская рука,
Которая особенно близка,
Когда она измученного лба
Касается, как вечность и судьба.

Но есть такое женское плечо,
Которое неведомо за что
Не ночь, а на век тебе дано,
И это понял ты давным-давно.

Но есть такие женские глаза,
Которые глядят, всегда грустя,
И это до последних твоих дней
Глаза любви и совести твоей.

А ты живёшь себе же вопреки
И мало тебе только той руки,
Того плеча и тех печальных глаз –
Ты предавал их в жизни столько раз!

И вот оно, возмездье, настаёт, -
Предатель! – дождь тебя наотмашь бьёт,
Предатель! – ветви хлещут по лицу.
Предатель! – эхо слышится в лесу…

Ты мечешься, ты мучишься, грустишь,
Ты сам себе всё это не простишь,
И только та усталая рука
Простит, хотя обида и тяжка,

И только то печальное плечо
Простит сейчас, да и простит ещё,
И только те любимые глаза
Простят всё то, чего прощать нельзя.


СМЕЯЛИСЬ ЛЮДИ ЗА СТЕНОЙ…

Смеялись люди за стеной.
А я смотрел на эту стену
С душой, как с девочкой больной
В руках, пустевших постепенно.
Смеялись люди за стеной;
Они как будто издевались.
Они смеялись надо мной
И так бессовестно смеялись!
На самом деле там, в гостях,
Устав кружиться по паркету,
Они смеялись просто так -
Не надо мной и не над кем-то.
Смеялись люди за стеной,
Себя вином подогревали
И обо мне с моей больной
Смеясь, и не подозревали.
Смеялись люди…. Сколько раз
Я тоже, тоже так смеялся,
А за стеною кто-то гас
И с этим горестно смирялся.
И думал он, бедой гоним
И ей почти уже сдаваясь,
Что это я смеюсь над ним
И даже, может, издеваюсь.
Да, так устроен шар земной
И так устроен будет вечно -
Рыдает кто-то за стеной,
Когда смеёмся мы беспечно.
Но так устроен шар земной
И тем вовек неувядаем -
Смеётся кто-то за стеной,
Когда мы чуть ли не рыдаем.
Двойной исполнись доброты
И, чтоб кого-то не обидеть,
Когда смеёшься громко ты,
Умей сквозь стену сердцем видеть.
Но не прими на душу грех,
Когда ты мрачный и разбитый,
Там, за стеною, чей-то смех
Сочесть завистливо обидой.
Как равновесье – бытие.
В нём зависть – самооскорбленье.
Ведь за несчастие твоё
Чужое счастье – искупленье.
Желай, чтоб в час последний твой,
Когда замрут глаза, смыкаясь,
Смеялись люди за стеной.
Смеялись, всё-таки смеялись!

* * *

Был я столько раз так больно ранен,
Добираясь до дому ползком.
Но не только злобой протаранен -
Можно ранить даже лепестком.

Ранил я и сам – совсем невольно
Нежностью небрежной на ходу.
А кому-то после было больно,
Словно босиком ходить по льду.

Почему иду я по руинам
Самых моих близких, дорогих,
Я, так больно и легко ранимый
И так просто ранящий других?


* * *

Я люблю тебя больше природы,
Ибо ты, как природа сама.
Я люблю тебя больше свободы -
Без тебя и свобода – тюрьма.
Я люблю тебя неосторожно,
Словно пропасть, а не колею.
Я люблю тебя больше, чем можно -
Больше, чем невозможно, люблю.
Я люблю безоглядно, бессрочно,
Даже пьянствуя, даже грубя.
И уж больше себя – это точно! -
Даже больше, чем просто тебя.
Я люблю тебя больше Шекспира,
Больше всей на земле красоты, -
Даже больше всей музыки мира,
Ибо книга и музыка – ты.
Я люблю тебя больше, чем славу,
Даже в будущие времена,
Чем заржавленную державу,
Ибо Родина – ты, не она.
Ты несчастна? Ты просишь участья?
Бога просьбами ты не гневи.
Я люблю тебя больше счастья.
Я люблю тебя больше любви.

ТАЙНЫ

Тают отроческие тайны,
Как туманы на берегах…
Были тайнами – Тони, Тани,
Даже с цыпками на ногах.

Были тайнами звёзды, звери,
Под осинами стайки опят,
И скрипели таинственно двери –
Только в детстве так двери скрипят.

Возникали загадки мира,
Словно шарики изо рта
Обольстительного факира,
Обольщающего неспроста.

Мы таинственно что-то шептали
На таинственном льду катка,
И пугливо, как тайна к тайне,
Прикасалась к руке рука…

Но пришла неожиданно взрослость.
Износивший свой фрак до дыр,
В чьё-то детство, как в дальнюю область,
Гастролировать убыл факир.

Мы, как взрослые, им забыты.
Эх, факир, ты плохой человек.
Нетаинственно до обиды
Нам на плечи падает снег.

Где вы, шарики колдовские?
Нетаинственно мы грустим.
Нетаинственны нам другие,
Да и мы нетаинственны им.

Ну, а если рука случайно
Прикасается, гладя слегка,
Это только рука, а не тайна,
Понимаете – только рука!

Дайте тайну простую-простую,
Тайну – робость и тишину,
Тайну худенькую, босую…
Дайте тайну – хотя бы одну!


ИЗ ПОЭМЫ «БРАТСКАЯ ГЭС»

Поэт в России – больше чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
Лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
Кому уюта нет, покоя нет.

Поэт в ней – образ века своего
И будущего призрачный прообраз.
Поэт подводит, не впадая в робость,
Итог всему, что было до него.

Сумею ли? Культуры не хватает…
Нахватанность пророчеств не сулит…
Но дух России надо мной витает
И дерзновенно пробовать велит.

И, на колени тихо становясь,
Готовый и для смерти и победы,
Прошу смиренно помощи у вас,
Великие российские поэты…

Дай, Пушкин, мне свою певучесть,
Свою раскованную речь,
Свою пленительную участь –
Как бы шаля, глаголом жечь.

Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд,
Своей презрительности яд
И келью замкнутой души,
Где дышит, скрытая в тиши,
Недоброты твоей сестра –
Лампада тайного добра.

Дай, Некрасов, уняв мою резвость,
Боль иссеченной музы твоей –
У парадных подъездов, у рельсов
И в просторах лесов и полей.

Дай твоей неизящности силу.
Дай мне подвиг мучительный твой,
Чтоб идти, волоча всю Россию,
Как бурлаки идут бечевой.

О, дай мне, Блок, туманность вещую
И два кренящихся крыла,
Чтобы, тая загадку вечную,
Сквозь тело музыка текла.

Дай, Пастернак, смещенье дней,
Смущенье веток,
Сращенье запахов, теней
С мученьем века,
Чтоб слово, садом бормоча,
Цвело и зрело,
Чтобы вовек твоя свеча
Во мне горела.

Есенин, дай на счастье нежность мне
К берёзкам и лугам, к зверью и людям
И ко всему другому на земле,
Что мы с тобой так беззащитно любим.

Дай, Маяковский, мне
глыбастость,
буйство,
бас,
Непримиримость грозную к подонкам,
Чтоб смог и я,
сквозь время прорубясь,
Сказать о нём
товарищам потомкам.


* * *

Я толкаюсь в толкучке столичной
Над весёлой апрельской водой,
Возмутительно нелогичный,
Непростительно молодой.
Занимаю трамваи с бою,
Увлечённо кому-то лгу…
И бегу я час за собою,
И себя догнать не могу.
Удивляюсь баржам бокастым,
Самолётам, стихам своим…
Наделили меня богатством.
Не сказали, что делать с ним.


* * *

Любимая, больно, любимая, больно!
Ведь это не бой, а какая-то бойня.
Неужто мы оба испиты, испеты?
Куда я и с кем я? Куда ты и с кем ты?
Сначала ты мстила. Тебе это льстило.
И мстил я ответно, за то, что ты мстила.
И мстила ты снова, а кто-то, проклятый,
Дыша леденящею смертной прохладой,
Глядел, наслаждаясь, с улыбкой змеиной
На замкнутый круг этой мести взаимной.
Не стану твердить – и не будет иного! –
Что ты невиновна, ни в чём невиновна.
Не стану кричать я повсюду, повсюду,
Что ты неподсудна, ни в чём неподсудна.
Тебя я во всём осеню в твои беды
И лягу мостом через все наши бездны.

* * *

Каплет ли над лирой
Или в неё – молния,
Не капитулируй.
Белый флаг – безмолвие.
К чёрту пораженчество,
Белый флаг – в клочки,
Если пара шепчется
Где-то у реки…


ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИЗНАНИЕ

Так много было сил, так мало было мыслей,
Но как я куролесил, колбасил!
Не стал мессией и устал от миссий…
Так много мыслей и так мало сил!

ИЗ «ЗАБУДЬТЕ МЕНЯ»

…Забудьте меня. Поступите отважно.
Я был или не был – не так это важно,
Лишь вы бы глядели тревожно и влажно
И жили бы молодо и непродажно…
Но не забывать – это право забытых,
Как сниться живым – это право убитых.


ИЗ ПОЭМЫ «КАЗАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»

...Люди, синие от стужи,
Обнимают фонари.
Сорок градусов снаружи,
Сорок градусов внутри.
Кто Россию травит?
Кто Россией правит?
Барыня стеклянная -
Водка окаянная.
Мчат по пьяным рысаки.
Боже, что творится!
Нынче водка на Руси -
Как императрица!
И сургучный венец
На головке царственной,
А солёный огурец -
Скипетр государственный.
Твои очи, Русь, поблёкли,
И в ослаблых пальцах – дрожь.
Вниз по матушке по водке
Далеко не уплывёшь…

* * *
Зашумит ли клеверное поле,
Заскрипят ли сосны на ветру,
Я замру, прислушаюсь и вспомню,
Что и я когда-нибудь умру.
Но на крыше возле водостока
Встанет мальчик с голубем тугим,
И пойму, что умереть – жестоко
И к себе, и, главное, к другим.
Чувства жизни нет без чувства смерти.
Мы уйдём не как в песок вода,
Но живые, те, что мёртвых сменят,
Не заменят мёртвых никогда.
Кое-что я в этой жизни понял, -
Значит, я недаром битым был.
Я забыл, казалось, всё, что помнил,
Но запомнил всё, что я забыл.
Понял я, что в детстве снег пушистей,
Зеленее в юности холмы,
Понял я, что в жизни столько жизней,
Сколько раз любили в жизни мы.
Понял я, что тайно был причастен
К стольким людям сразу всех времён.
Понял я, что человек несчастен,
потому что счастья ищет он.
В счастье есть порой такая тупость.
Счастье смотрит пусто и легко.
Горе смотрит, горестно потупясь,
Потому и видит глубоко.
Счастье – словно взгляд из самолёта.
Горе видит землю без прикрас.
В счастье есть предательское что-то –
Горе человека не предаст.
Счастлив был и я неосторожно,
Слава Богу – счастье не сбылось.
Я хотел того, что невозможно.
Хорошо, что мне не удалось.
Я люблю вас, люди-человеки,
И стремленье к счастью вам прощу.
Я теперь счастливым стал навеки,
Потому что счастья не ищу.
Мне бы только клевера сладинку,
На губах застывших уберечь.
Мне бы - только малую слабинку
Всё-таки совсем не умереть.


ИЗ ПОЭМЫ «ГОЛУБИ В САНТЬЯГО»

…Но постепенно новая жена
Как новая игрушка, надоела,
Когда её, как прежнюю игрушку,
С жестоким любопытством разломав,
Увидел в ней нехитрый механизм,
А в нём пружинки глупости, жеманства,
Которые так розово скрывал
Холёной кожи гладкий целлулоид.

* * *

Когда мы юны, тянет к тем, кто старше.
Когда стареем, тянет к тем, кто юн.
И всё-таки, чтобы понять себя,
Ровесника, ровесницу нам надо.

=========================

…Век двадцатый – убийца и тать,
Но он знал, что такое есть книга.
Двадцать первый – а вдруг ты барыга
И умеешь лишь деньги листать?..


НЕРВЫ ВЗРОСЛЫХ

Нервы, нервы…
Разгулялись, однако, они на Руси…
«Первый я!». «Нет, я первый!» -
И в поэзии, и на стоянке такси.
Словно пропасть
Меж людьми, даже если впритирку трещащие швы.
«Что вы прётесь?».
«Чего вы орёте?». «А вы?».
Обалденье
Подкашивает людей
От галденья
Магазинных, автобусных,
прочих очередей.
Добыванье
Ордеров и путёвок,
бесчисленных справок, сапог на меху –
Это как добиванье
Самих же себя на бегу.
Чтоб одеться красиво,
Надо быть начеку.
Надо хищно, крысино
Урывать по клочку.
На колготки из Бельгии,
На румынскую брошь
Наши женщины бедные
Чуть не с криком: «Даёшь!»
От закрута, замота,
От хрустенья хребта
Что-то в душах замолкло,
Жабы прут изо рта.
Горький воздух собесов
И нотариальных контор
Пробуждает в нас бесов,
Учиняющих ор.
Я, измотанный в джунглях редакций,
Злость скрываю на ком? – на жене,
А жена, чтобы не разрыдаться,
Злость, усталость срывает на мне.
И дитя, к стене припадая,
В страхе плачет, когда, свистя,
Оголёнными проводами
Нервы взрослых калечат дитя.
Лучше розги для ребёнка, чем дрязги,
Где дело доходит почти до когтей.
Нервы взрослых, пожалейте – молю! –
Паутиночки – нервы детей.


* * *

Наверно, с течением дней
Я стану ещё одней.
Наверно, с течением лет
Пойму, что меня уже нет
Наверно, с теченьем веков,
Забудут, кто был я таков.
Но лишь бы с течением дней
Не жить бы стыдней и стыдней.
Но лишь бы с течением лет
Двуликим не стать, как валет.
И лишь бы с теченьем веков
Не знать на могиле плевков!..


* * *

В любви безнравственна победа.
Позорен в дружбе перевес.
Кто победит – глядит побито,
Как будто в дёгте, в перьях весь.
Когда победы удаются,
Они нас поедом едят.
Но если оба вдруг сдаются,
То сразу оба победят.


К О Л И З Е Й

Колизей, я к тебе не пришёл, как в музей.
Я – не праздный какой-нибудь ротозей.
Наша встреча – как встреча двух старых друзей
И двух старых врагов, Колизей.
Ты напрасно на гибель мою уповал.
Я вернулся, тобою забыт,
Как на место, где тысячи раз убивал
И где тысячи раз был убит.
Твои львы меня лапами гладили.
Эта ласка была страшна.
Гладиатору – гладиаторово,
Колизей, во все времена.
Ты хотел утомлённо, спесиво,
Чтобы я ни за что, ни про что
Погибал на арене красиво,
Но красиво не гибнет никто.
И когда, уже копий не чувствуя,
Падал я, подыхая, как зверь,
Палец, вниз опущенный, чудился
Даже в пальце, поднятом вверх.
Я вернулся, как месть. Нету мести грозней.
Ты не ждал, Колизей? Трепещи, Колизей!
И пришёл я не днём, а в глубокой ночи,
Когда дрыхнут все гиды твои - ловкачи,
А вокруг только запах собачьей мочи
И осколки, и битые кирпичи.
Но хоть криком кричи, но хоть рыком рычи–
В моём теле ворочаются мечи,
и обломки когтей, и обломки страстей…
Снова слышу под хруст христианских костей
Хруст сластей на трибунах в зубах у детей…
Колизей, ты отвык от подобных затей?
Что покажешь сегодня ты мне, Колизей?
…Рыщут крысы непуганые
Среди царства ночного, руинного.
Педерасты напудренные
Жмут друг дружку у выхода львиного.
В бывшем ложе нероновом
Дама светская сладостно вздрагивает.
Слышен шелест нейлоновый –
Жиголо с неё трусики стягивает.
Там, где пахнет убийствами,
Где в земле мои белые косточки,
Проститутка по - быстрому
Деловито присела на корточки
Там, где мы, гладиаторы,
Гибли жалкие, горемычные,
Кто-то в лица заглядывает:
-Героинчик? Кому героинчика?
Принимай, Колизей, безропотно
Эту месть, и судьбу не кори.
Постигает всегда бескровие
Всё, что зиждется на крови.
Но скажу, Колизей, без иронии:
Я от страха порой холодею.
Только внешнее безнероние
В мире этом, сплошном Колизее.
Расщепляют, конечно, атомы,
Забираются в звёздный простор,
Но на зрителей и гладиаторов
Разделяется мир до сих пор.
Гладиаторов не обижу.
Их жалею всей шкурой, нутром,
Ну, а зрителей ненавижу:
В каждом зрителе жив Нерон.
Да, страшны эти зрители сытые,
С мест кричащие: - Бей, коли!
Но страшнее всего – это зрители,
Наживающиеся на крови.
Подстрекатели, горлодратели,
Вы натравливаете без стыда.
Вы хотели б, чтоб мы, гладиаторы,
Убивали друг друга всегда.
Улюлюкатели, науськиватели,
Со своих безопасных мест
Вы визжите, чтоб мы не трусили,
Чтобы лезли красиво на меч.
Проклинаю Нероновы жесты!
Только слышите, подлецы? –
В мире есть палачи и жертвы.
Но и есть ещё третьи – борцы.
Я бреду, голодая по братству.
Спотыкаясь, бреду сквозь века.
И во снах моих гладиаторских
Вижу нового Спартака.
Вот стою на арене эстрады
Перед залом, кипящим, как ад.
Я измотан, истрёпан, изранен,
Но не падаю – не пощадят…
Львиный рык ожидающий – в рокоте.
Весь театр под когтями трещит.
В меня мечут вопросы, как дротики.
Ну, а шкура – единственный щит.
Колизей, аплодируй, глазей!
Будь ты проклят, палач Колизей!
И спасибо тебе за науку.
Поднимаю сквозь крики и визг
Над тобою мстящую руку
И безжалостно – палец – вниз…


* * *

Подавляющее большинство,
Пахнешь ты, как навозная роза.
Ты всегда подавляешь того,
Кто высовывается из навоза.
Удивляющее меньшинство,
Сколько раз тебя брали на вилы!
Подавляющее большинство,
Сколько гениев ты раздавило!
В подавляющем большинстве
Есть невинность преступная стада,
И козлы-пастухи во главе,
И тупое козлиное «надо».
Превеликое множество зла
Удушает добро, не высовываясь…
Счастлив я, что у слова «совесть»
Нету множественного числа.

==========
…Разве слышит ухо, видит глаз
Этих переломов след и хруст?
Любящие нас ломают нас
Круче и умелей, чем Прокруст…

========
…Бойся друга, а не врага -
Не враги нам ставят рога…

===========
Я умру, и ты умрёшь.
Будет в поле та же рожь.
А у власти, что же,
Те же будут рожи?..

==========
Какие же всё-таки вы дураки,
Слепые поклонники сильной руки.
Ведь эта рука, сжимаясь в кулак,
Таких же, как вы, загоняла в Гулаг.
Тот, кто вчерашние жертвы забудет,
Может быть, завтрашней жертвою будет.
=============
Когда, забыв о третьем, двое взрослых
Ребёнком бьют по голове друг друга,
То разбивают голову ребёнку.

================

Народ, народ… Затрёпанное слово,
Которым очень любят спекульнуть
Сидящие на шее у народа,
Привыкшие болтать с трибун о том,
Как нежно они любят эту шею…

============

Смерть многолика. У самоубийства
Не может быть всего одна причина.
Когда за что-то зацепиться можно,
Нам не конец. А не за что – конец.
=============


* * *

Всё, ей-Богу же, было бы проще
И, ей-Богу, добрей и мудрей.
Если б я не сорвался на просьбе,
Необдуманной просьбе моей.
И во мгле, настороженной чутко,
Из опавших одежд родилось
Это белое лишнее чудо
В тёмном облаке грешных волос.
А когда я на улицу вышел.
То случилось, чего я не ждал, -
Только снег под собою услышал,
Только снег над собой увидал.
Было в городе чисто и лыжно,
Под сугробами пряталась грязь.
И летели сквозь снег неподвижно
Опушённые краны, кренясь.
Ну зачем, почему и откуда,
От какой неразумной любви
Это новое лишнее чудо
Вдруг свалилось на плечи мои?..
Лучше б, жизнь, ты меня ударяла,
Из меня наломала бы дров,
Чем бессмысленно так одаряла.
Тяжелее от этих даров.
Ты добра и к тебе не придраться.
Но в своей сердобольности зла.
Если б ты не была так прекрасна,
Ты б жестокой такой не была.
И тот Бог, что кричит из-под спуда
Где-то там, у меня в глубине,
Тоже, может быть, лишнее чудо?
Без него бы спокойнее мне…
Так по белым, пустым тротуарам,
И казнясь, и кого-то казня,
Брёл и брёл я, раздавленный даром
Красоты, подкосившей меня…

===============

Если сил не хватает для крика,
У людей остаётся вздох…

================

В России жалеют лежачих –
В гробу безответно лежащих.



ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ «Качался старый дом…»


…«Постойте умирать!» - звучало в ржанье с луга,
В протяжном вое псов и сосенной волшбе,
Но умирали мы навеки друг для друга,
А это всё равно, что умирать вообще.

…Я думал о тупом несовершенстве браков,
О подлости всех нас – предателей, врунов.
Ведь я тебя любил, как сорок тысяч братьев,
И я тебя губил, как столько же врагов.

Да, стала ты другой. Твой злой прищур нещаден,
Насмешки над людьми горьки и солоны.
Но кто же, как не мы, любимых превращает
В таких, каких любить уже не в силах мы?...