Упорный ангел

РАССКАЗ МОЖНО СЛУШАТЬ: http://video.yandex.ru/users/n-zubets/view/26/
 

Сорокина умерла в бассейне. Совсем ещё недавно мы были студентами и не созрели уместить такое в голове. Как умерла? И почему в бассейне? Утонула? Нет, внезапно сердце отказало. Мои бывшие однокурсницы растерянно старались осознать нелепость этой вести.
 
Она училась в другой группе, но чудесно помню её. Высокая, очень стройная, но не худая. И скромная. Настолько скромная, что я не знаю имени – Сорокина и всё. Роскошные чёрные брови и длинные белые волосы – сама собою яркая, без всяких выкрутасов. И очень скромная при этом. Умерла Сорокина… В бассейне… Чушь какая-то! Увы, не чушь…
 
Упорный ангел смерти её всё же настиг! Ударил в сердце, ударил со второй попытки – я знаю, уже была одна. И тот его полёт, то страшное пике я помню. Уже был знак.
Да, помню! Да, вестник смерти уже витал над ней. В самом конце учёбы студентов послали на строительство общаги. Пятиэтажка почти готова. Рядом строят кирпичную трубу котельной. Почти готова и труба, уже ведут у самой крыши кладку. Мы подаём кирпич. Девчата внизу нагружают подъёмник. С трагическим скрипом, с пронзительным писком груз тянется наверх. Принимаем мы с Сергеем и ещё с десяток девушек. Я рядом с каменщиком, на каком-то помосте с перилами, а Серёга – прямо у подъёмника, на крыше. Чуть-чуть не достаём мы друг до друга. Девчата выстроены цепью в чердаке, и вкруговую, через слуховые окна, не спеша плывёт наш груз к трубе. А каменщик работает как шустрый робот и даже подгоняет нас. День серый, холодный. По крыше раздольно гуляют предснежные ветры. Противно ждать, пока наш весь конвейер установится. Разгрузим, наконец; завалим мастера работой и мы с Сергеем тоже забираемся в чердак погреться. А каменщик уж посинел, но не уходит – зашибает деньги. Вот нижних жаль девчат – им некуда залезть, но там зато и нет такого ветра.
 
Опять кряхтит, пищит и завывает наш подъёмник. Выползаем с Сергеем на ветер – вот он кирпичик, вот он наш каменщик, ждёт уже, а девчата только раскачиваются – кто-то вообще исчез, кто-то никак не поднимется с насиженного места. Зовут друг дружку, шутят, а мы стоим.
 
Пару раз кирпич кидали напрямую. Мгновенно разгружали. Девчатам нравилось и каменщику тоже, хотя он для порядка и ругался. И нам так лучше – меньше мёрзнем и даже приятно покидать кирпичики, вроде как гантельками играешь.
 
Толстенький белый кирпич с чёткими острыми рёбрами. Рукавицы сняли. Сергей кричит: «Лови!» Короткий взлёт и он послушно входит мне в правую ладонь. Мгновенный перехват и левой рукой кладу к трубе. «Лови!» – и правая опять встречает приятный белый груз. Опасно так кидать? Какая же опасность? Ведь это рядом. Мы совершенно трезвые. Внимательны и собраны.
 
Опять вдвоём. Опять: «Лови! Лови! Лови!» Я, как жонглёр, играю кирпичами. Красивое порханье ровных, белых тел. Вот и пуста платформа. Серёга примеряется уже залезть в чердак. А девочки как раз только собрали цепь. Я приготовился уж пошутить над ними, но снова вдруг: «Лови!»
 
Рванулся, подставил руку… Откуда же ещё кирпич? Он летел как обычно – плашмя, узкой гранью вперёд, но всё-таки команда запоздала. На полмгновенья. Кирпич – мне показалось – не совсем обычный, слегка блестящий, как будто из хорошего китайского фарфора. Он очень плавно, как для стыковки космический корабль, приблизился к моей ладони, да только к внешней стороне её.
 
Я всё уже понял, что будет.
 
Мне даже показалось, что этот летающий белый кирпич ненадолго застыл вблизи моей руки. Что-то явно случилось с самим ходом времени и со мной. Кирпич всё холодит костяшки пальцев и, как отпущенная птица, ещё не верит выпавшей свободе, в нём только закипает предвкушенье жуткого восторга свободного паденья; он только духарится на полёт – готовится ожить.
 
А я окаменел. Успел поймать Серёгин тихий ужас. Под нами на земле, возле трубы куча песка. А посреди неё присела отдохнуть Сорокина. Другие все поодаль. Зачем же ты ушла от них? Ведь мы же… вон чего… Сорокина! Зачем ты здесь сейчас?!
 
Блестящий белый камень медленно, плашмя отчалил от ладони. Ну, почему всё так тягуче и протяжно?
 
Я перегнулся вниз, вперившись в белую смерть – торжественный камень очень-очень медленно, чуть накреняясь, шёл прямо в голову. Сорокина-а-а!!! В ушах свистящий звон. Как будто на далёкой лесопилке запела циркулярная пила. Протяжно, заунывно, с дрожью и негромко. У-у-у-и-и-и… У-у-у-и-и-и…
 
Это пение ангела смерти…
 
Сорокина уселась в безмятежной позе – откинулась, опершись сзади на прямые руки и запрокинув голову. Пышные волосы светлым цветком по центру песчаной клумбы. Я разглядел, как убедительно круглятся груди. Да, сверху красота её ещё видней. Зажмурилась, как будто загорает, как будто ловит какие-то особые лучи через завесу тёмных снежных туч.
 
У-у-у-и-и-и… У-у-у-и-и-и…
 
Белый камень снижается плавно. Я вместе с ним. Сжимаю деревянные, шершавые перила – рулить хочу чуть в сторону от страшной траектории. Звенит в ушах. Сейчас я раздавлю перила. У-у-у-и-и-и… Какое-то невнятное порханье у белого пятна, какой-то шелест крыльев.
 
…Такой вот точно звон я уже слышал, слышал в раннем детстве. Когда тонул в реке, когда уже хлебал и вдруг в последний раз, отчётливо мелькнув, взлетел, перевернувшись, знакомый зелёный берег – вознёсся в никуда. У-у-у-и-и-и! Протяжное пение ангела, ангела смерти! Но я тогда очнулся. Уже в руках у брата, на берегу. Я вспомнил этот звук…
 
…Кирпич слегка качнулся, чуть задрожал, как поплавок в начале клёва. Кто дёргает невидимую нить в невидимых пространствах? Снаряд ещё сильнее накренился, но твёрдо держит курс.
 
В лице Сорокиной блаженная истома. Послышался и ей протяжный этот ангельский призыв?
 
Представил страшный суд. Без судей. Одни её родители. Стоят и смотрят!
 
Что за пятно, которое маячит рядом? У-у-у-и-и-и…
 
…И ещё раз потом я слышал этот чарующий и переливный свист. Я ехал с юга на своём пикапе. С сыном-крохой, с женой и даже с тёщей. Широкая дорога. Левый ряд, всех обгоняю. Навстречу, тоже в левой полосе, мчит крупный грузовик. Кузов наполнен листовым металлом. И верхний лист, побольше площадью моей машины, срывается в полёт. Мелькнуло что-то над лобовым стеклом, как тень громадной птицы, и… ангельски позвало прямо с неба. Вот также точно. И ещё невнятно, вроде: «…упоко-о-ой!» Как шелест тонкой жести. И сразу же удар толстенного листа проката там, где-то позади…
 
Кирпич снижается в каких-то светлых вихрях. Я больше тормозить его не в силах, не в силах направлять.
 
Но где же ты, где же ты, ангел-хранитель?!
 
Мы ясно видели с Серёгой, как камень вдруг, почти уже у самой головы, слегка мотнулся, как в воздухе листок бумаги, чуть колыхнулся в сторону и резко, остриём вошёл в песок. В песок! Чуть позади неё.
 
Сорокина могла бы провести рукой по гладкой грани. Ещё как будто дремлет. Но уловила что-то. Пошарила вокруг глазами и зевнула сладко.
 
В песок, а не в висок!
 
Что видела в дрёме, слышала что?
 
И время вдруг пошло своим нормальным ритмом. А у меня засохло горло, виски стучат и пальцы от перил никак не оторвутся. Потом был шум, разборки, законный крик прораба, но это далеко не страшный суд.
 
Страшнее показалось, что даже сам Серёга никак не мог понять, откуда у него в руке возник отполированный кирпич. И почему он так внезапно кинул. Когда спустились, песок был пуст.
 
Я всё хотел поговорить с Сорокиной. Только не знаю, что сказал бы.
 
Теперь уж не сказать. Упорный этот ангел успел поговорить с ней раньше. Опять над ней пропел, прошелестел и усыпил. Никто не помешал ему в бассейне.
 
И это пение его мы все ещё услышим. Я думаю, узнаю сразу.
 
Рисунок Николая Провоторова