Уроки воспитания

Владимир Бадалов

УРОКИ ВОСПИТАНИЯ

Часть вторая

Получасом позже, после того, как Машенька рассталась с удивительным незнакомцем, сделавшим ей необычайный подарок. В одной из квартир того же дома, из которого девочка появилась поутру, начали происходить события, необъяснимые, как с точки зрения физики, так и химии. Как, впрочем, и иных других наук, которым посвящают себя самые, что ни на есть, наилысые, и наиочкастые дядьки с тетками. О которых ни в жизнь не догадаешься над, чем они там все корпеют. Возле своих гудящих, да урчащих приборов. Булькающих, дымящихся пробирок и колб. Замеряя, высчитывая, отливая и приливая в стекляшки с разноцветными жидкостями. И строча, строча в огромных журналах, наподобие классных, с потными от усердия носами.


А происходить стало следующее. Без всякого воздействия со стороны. Ручка замка на двери указанной квартиры, опустилась сама собой. И дверь медленно отворилась, и тоже сама собой.


Пропустив кого-то вовнутрь, кого, как не таращи глаз, разглядеть не представлялось ни малейшей возможности. За кем, однако, с упорной настойчивостью семенил знакомый нам уже пудель Марсик. Сверявший курс движения с направлением, в котором шмыгал влажным, кирзовым носом. Дверь притворилась, опять же, сама собой.


Пес, кряхтя, уронил себя на коврик у входа. И, кровожадно сопя, отдался охоте на чужих в районе подмышки... Задней ноги.


Эту точку на теле собаки можно бы было наречь подкрысой. По аналогии с местом под лапой, прошу прощения, под рукой, у человека. Которую, почему-то именуют подмышкой. Причем тут мыши? Да еще, будто бы, ты под ними. Вы представляете себя под мышью? Какова она должна быть? С медведя? Или, это сам медведь, которому пришили длинный хвост?


Но так не говорят. Указанные координаты вообще не имеют названия. Как секретный военный объект на карте. Что создает неразбериху при уточнении мест боевых действий с агрессором, когда и об этом заходит речь. Отсюда неудобства, поскольку невозможно представить себе место, на котором развертываются бои местного значения.

Нет, в указанном районе имеется один ориентир, который назови я его, и вы немедленно догадаетесь, куда направлять свой взор. Скажу больше, похожий предмет имеется и у людей. Однако приличия не позволяют упоминать его по имени. Только намеками. А до некоторых пока дойдет…. Но, да ладно.


Для описания того, что случилось далее, можно использовать выражения «вдруг». «Ни с того ни с сего». А так же: «неизвестно с какой радости», как, впрочем, и множество других. Все это припоминается, когда становишься свидетелем такого явления. В прихожей этой самой квартиры, с бухты барахты, на полу вдруг образовываются белые туфельки. Из ничего. Из воздуха. Сначала обнаруживает себя правый, а затем левый. Пардон! Первым появился, все-таки, левый башмак. А потом уж правый. В общем, башмаки.


Возникшие прямо на глазах. Наподобие изображения на фотографии, в растворе проявителя. Видимые поначалу неразборчиво, они обозначивали себя все отчетливей и отчетливей, пока, наконец, не обрели своей естественной формы вполне. Стало ясно, что обувь можно даже одеть. И сбегать, например, за жвачкой, коли позволяют финансы. Либо к приятелю, если тебя не заставили пылесосить ковры. Делать уроки или заниматься какой-нибудь другой ерундой. А можно снять эти самые туфли, в конце концов, ежели никуда не надо. Зачем? Странный вопрос. Если обувь на тебе, ее нужно снять? Или так и брякнешься в кровать обутым, когда придет время баиньки?


Туфли, при беглом осмотре их внешности, были явно девчачьи, с бантиками, да цветочками, каковых мужчина вроде Виси, проживающий в этой квартире, не напялил бы на себя даже под дулом самого агромадного револьвера. Поэтому напрашивался закономерный вывод о том, что они что? Правильно! Принадлежали не ему, а кому-то другому или, скорей всего, другой. Тогда кому? Вопросикус, доложу я вам.


На том события не прекратили удивлять, и эффект этот даже со временем усилился.


В большой комнате, где по стойке смирно, прямо перед своим родителем стоял мальчик лет десяти. Папаша располагался супротив, но только с другой стороны. Как бы. Оно ведь так завсегда и случается, что, ежели когда кто-то выставляется против тебя, то ты, оказываешься напротив, как бы. Но только с другой стороны. И что поразительно, в этот замечательный момент определить точно, кто стоит просто так, а кто напротив того, что стоит просто, установить практически невозможно.


Папа мальчика, которого звали Висей. Висарионом, значит. Не папу так звали, а мальчика. Папу звали совсем по-другому. Держа в руке дневник. (Знакомая штукенция, не правда ли?) И пребывая в специфическом расположении духа. Которое нынешняя молодежь определяет термином: «Кайф словил». Нет-нет, да и взмахивал этим самым дневником, после чего шарахал им по столу. С таким остервенением, будто перед ним стоял таракан. И стащив с себя штаны, демонстрировал эту штуку... На которой сидим. Под штанами... В общем, глумился, негодяй! И папаша хотел его наказать.


После чего страстным шепотом вопрошал:
-Ты когда, сволочь этакая, или бесстыжая? (Выпало из памяти, однако, сволочь было точно!) Перестанешь мне двойки таскать? Говорил не таракан, а папаша. Таракана там вообще не было. Только казалось, что он там и дразнится. Присутствовали: Вися, отец и дневник. И еще особенное настроение папаши, о котором уже упоминалось ранее.


Самым разумным, при сложившихся обстоятельствах было «молчать, молчать и еще раз молчать».- Решил для себя мальчишка, где-то уже слышавший похожую инструкцию. Правда, что звучала она именно так, утверждать не брался. Однако избранной тактике следовал неукоснительно, и молчал, как партизан на допросе.


Притом старательно демонстрируя крайнюю степень раскаянья. И, страсть до чего сильно, не знаю даже с чем сравнить, переживаемого им чувства вины. Для чего, опустив одну бровь и приподняв другую, хмуро глядел себе под ноги. Отчего-то, эстетическое чувство парня подсказывало, что именно такая конфигурация бровей, была в состоянии удовлетворить чаяньям папаши, насладиться раскаяньем на физиономии сына.


С бровями, однако, случилась незадача. Поднималась все не та, что должно, а опускалась - иная. Фигура спешно редактировалась. В итоге, лицо Виси находилось в непрестанном движении, представляя собой занимательный объект. Вместо жалости и сострадания, вызывающий жгучее любопытство.


Будто бы в знак особого расположения, некий гуру, то есть этот самый Вися, согласился продемонстрировать вам приемы легендарной борьбы «Брови-Те». И вот знаменательный миг настал! Ты получил возможность наблюдать это самое боевое искусство, стоявшее на вооружении аборигенов, обитавших подо льдами южного полюса тьму веков назад. Из-за скверной экологии переродившимися, не то в пингвинов, не то в селедку- иваси.


Легендарное единоборство прославилось невероятным фактом, сообщенным по большому секрету. Оказывается, древние мастера своими приемами умели доводить мамонтов до истерики. Глянув на такого специалиста, на то, как он шевелит бровями, гигантские животные просто-напросто валились на спину и бились в падучей, шебурша конечностями и хоботом. Вроде их щекотали в животик. В итоге, через минуту другую истерического хохота откидывали копыта. Потому и перевелись, а не из-за какой-то там смены климата, как утверждают некоторые горе ученые.


В разгар описываемых событий. То есть демонстрации приемов «Брови-Те» возьми да и заскрипи диван, спокохонько стоявший у стены. Блюдущий (или блюдящий?) Короче говоря, блю блю абсолютнейший нейтралитет в разборке, случившейся между отцом и сыном. На сидении образовалась ямка из двух половинок, какая случается на песке, когда туда сядут, а потом встанут. Только в нашем случае сели, однако вставать намерения не выказывали. Причем, того, кто это сотворил, как и то, чем это было сделано, разглядеть не представлялось возможным. Хоть сделай очки руками. Или хоть наклонись и таращись между ног, развернувшись к дивану задом.


Далее кот Портос, пушистое создание, знающее себе цену. Будто был он и не кот вовсе, а директор чего-нибудь эдакого. Или вообще председатель чего-то ух вообще такого. Включив свое мурлыкающее устройство на полную катушку. Благодаря чему сделался похож на трактор, натужно пашущий целину. И принялся прогуливаться вокруг той ямки. То по часовой стрелке, а то супротив. Облокачиваясь на невидимую опору боками. Закрывая глаза умильно. И рисуя хвостом в воздухе иероглифы любви. Балбес бы догадался, что зверюга учуял кого-то и даже ощутил материально. Причем кого-то, кому был представлен не вот сейчас.
В другое время поведение кота заинтересовало бы мальчишку и вдохновило на ужимки шимпанзе при виде банана. Которые проявлялись у него всякий раз, когда тот сталкивался с явлениями, поражавшими его воображение. Они приводили к приливу сил. К всплеску энергии, которая, во что бы то ни стало, требовала публичного выхода. Однако нынче на Висю давил пресс родительского гнева, потому маневры Портоса не были отмечены никакой демонстрацией чувств.


Касательно Виктора Ивановича,- так звали Висиного папу. Тот не воспринимал непривычного вообще. Он его просто не замечал. Никогда. Он считал, что такого не может быть. Потому, что не может быть вообще. Повстречайся ему марсианин горчичного цвета с ушами, в виде комнатной антенны от телевизора, он бы с ним даже не поздоровался. Не говоря уж про то, чтобы там обняться и облобызаться. Встреча братьев по разуму, все-таки!


Так что вести речь о каком-то коте, нарезающем круги вокруг непонятной ямки на диване не стоило. Ходит себе и ходит, зверюга. Вспомнил Пушкина. Решил на стихотворение: «И днем и ночью кот ученный...» балет поставить. Современный Петипа. Пытается показать в танце, как котофей ходил и днем и ночью на цепи кругом. Тот, Пушкинский, не он.


В очередной раз, наведя перекрестие недоброго взора на отпрыска. Заметившего это и поспешившего придать бровям страдательную позицию. Тоном Ивана Грозного, выпытывающего у хулигана-боярина: как тот посмел нацарапать на стенах дворца матерщиное слово. Папаша произнес: « В последний раз спрашиваю, ты когда перестанешь мне двойки таскать?»


И опять как бабахнет дневником по воображаемому таракану. Так что окажись бедное насекомое в этом месте, ему пришлось бы засовывать палец в ухо и прыгать на одной ноге. Как делают это люди, выбравшиеся из воды и оглохшие оттого, что туда попала влага.
-А почему тебе?- Нагло спросил Вися. - Я себе их ношу! Вслух, однако, голосом ягненка из басни про ягненка и кого-то там еще, жалобно проблеял:
-Не зззнааа...ююю.
-А кто знает? - Грозно вопрошал вол... Иван Гроз... Фу ты, Виктор Иванович, конечно.


Не все дети так же хорошо как в шоколаде (какой вкусней, какой дешевле, или на обертку от которого можно даже выиграть что-нибудь). Разбираются в родителях. Хотя вопрос это архиважный! Как говаривал один наш знаменитый соотечественник с броневика.


Дети, конечно, видят какая мама толще, чья добрее, у кого отец без волос, в очках или, скажем, в джинсах ходит. Однако не в усах и сарафанах суть дела заключается! От тапочек и блузок в этой жизни мало что зависит. Главное - в характерах этих самых пап и мам. Каким макаром поведет себя родитель в данных конкретных обстоятельствах. Вот на что следует обращать внимание.


Интересуют нас экстремальные ситуации. Двойка за четверть. Разбитый термос. Будильник, зажаренный в микроволновке без майонеза. Ну и остальное в том же духе.


В этом смысле, Висин папа представлял собой своеобразную, но, отнюдь, не редкую модель родителя. Давным-давно были такие счетные машины, в которых использовались перфокарты. Листики картона с просеченными на них отверстиями. Это были программы. Пробитые в определенных местах дырочки указывали на то, предположим, что к пятерке необходимо прибавить шестнадцать и сумму разделить на три.


Так вот... Хоть пускай дым из ноздрей, наподобие Змея Горыныча. Пригласи слона из цирка постучать по клавишам этой машины хоботом. Перегрызи проводки у нее в потрохах. Ни к двойке, ни к восьмерке она прибавлять не станет. Равно как и делить на пять. Потому, что у нее такая программа.


Когда наступило время заняться воспитанием сына. Виктор Иванович не стал изобретать велосипед. Перенял то, чем пользовались другие родители издавна. То есть вставил в себя программу «Я папа». Где содержался набор поступков, речей. Которыми пользовались для воспитания детей еще в ту пору, когда носили шкуры животных вместо джинсовых костюмов. Дети. Родители одевались у тех же портных. И принялся воспитывать.


Не все совершенно было в той программе. И современно не все. Висе она, страсть как не нравилась. Но кого это волновало? Виктор Иванович простодушно считал: многие поколения воспитывались этаким образом. И какие люди получались! Еще один пройдет тем же путем, ничего страшного не случится. Каким человечищем вырастет.


А как удобно! Пришла охота по воспитывать. Не нужно напрягаться. И думать, почему ребенок это сделал? Включил программу, и понеслась душа в рай. Только успевай рот разевать, проговаривать, что там рекомендовалось. Воспитательный процесс несся вперед, как паровоз по рельсам.


Попутно замечу, у папаши были еще программы: «Я - инженер», «Я - болельщик», «Я - семьянин», «Я - рыбак-любитель». Каждая с полным набором мнений, поступков и действий на указанную тему. Которые легко всовывались в мозги и быстренько убирались на склад памяти, когда надобность отпадала.


В программе «Я - папа», рекомендовалось увещевать и стыдить отрока, По-возможности язвительней, чтобы пробирало до пяток. Советовалось кричать жутким голосом, чтобы доводить до трясучки. Это способствовало запоминанию. Предлагалось пугать, позорить, взывать к состраданию. И много чего там еще было. Все во благо подрастающего поколения.


Отсутствовала необходимость понять кто перед воспитателем. Что нужно, чтобы справиться с его проблемой. А не с проблемами воображаемого истукана, Не меняющегося сто, двести и даже больше лет. Как поступить, чтобы из него получился Карпов, Капица или Смоктуновский. А не алкоголик - несчастье для себя и окружающих. И холостой выстрел для родины.


«Тебе известно, как мы учились?- Кричал Виктор Иванович.- Сидели на уроках в верхней одежде. Писали, не снимая рукавиц. Тетрадей не было. Использовали старые газеты. Пальцы немели от холода. Школой была тесная изба под соломой. С крохотными оконцами и глинобитными полами».


Отец повествовал, а сын не то, чтобы не сопереживал. Он проникался. Но по-своему. Уйму сил отнимал контроль над положением бровей. Утрата страдательного образа грозила последствиями, о которых не хотелось и думать.


Вдобавок, в голову лезли странные картины. Вот в избу, под соломенной крышей, где за столами сидят дети, и у них валит пар изо рта. Вваливается царь Петр со свитой. Разглядев в каких условиях постигаются науки. Он, долго не разговаривая, ставит Меньшикову фингал под глазом, и повелевает построить школу.
-Причем здесь Петр?- Спрашивает себя Вися. И не найдя ответа удивленно восклицает,- Неужели так давно это было?


Папаша, тем временем, считывал по отверстиям из программы «Я-папа», как по нотам. Ясность дальнейших действий и отсутствие необходимости напрягаться ввели родителя в транс. Как не скажут знакомые пацаны: прибалдел мужик! Это напоминало, как если бы кто-то читал стихи, которые ты знаешь и любишь. А ты, поймав настроение, начал вторить артисту: «И страна березового ситца» Декламирует он. «Не заманит шляться босиком». - Вторишь ты с закрытыми от умиления глазами, все одним голосом.


-Я тружусь как лошадь,- чтобы ты не знал нужды,- причитал родитель. - Однако ты этого не ценишь, мерзкий мальчишка. Взгляни, как живешь. Прекрасный город! Чтобы сюда перебраться я потратил полжизни. По каким улицам ходишь? Кругом асфальт. А твои сверстники где-то отматывают по десятку километров пешком, по колено в грязи. В непогоду. В дождь и холод».


Папа Витя едва заметно, но определенно начал выговаривать слова с выражением, в ритме. Сопровождая все широкими жестами. Он напоминал Пушкина, несколько полысевшего от неважного китайского шампуня
-А в какой школе ты учишься?- Не унимался глава семейства. Утверждая ноги на полу, наподобие оперного дива на сцене. Вознамерившегося покуситься на высочайшую ноту. Которую брал сам этот... Как его?.. Да хрен с ним!- В элитной! Прекрасные кабинеты. Преподаватели высшего класса. Особенно историчка. Ух! Эта историчка... Какой бюст! Я б с ней занялся историей. Впрочем, это к делу не относится». ( Не иначе, как в программах «Я-папа» и «Я - семьянин» сразу, мышка выгрызла дырочки где не положено). В результате чего, они стали неправильно сообщаться между собой.


Проконтролировав пальцем, положение бровей, Вися стал прикидывать в каком месте программа "Я-папа" озвучивается. Хотелось понять, много ли до конца, и самое важное: чем закончится? Финал! Вот что занимало больше всего. Состоится трепка или нет?


Как спец в своей области. По едва заметным признакам, парень точно определял течение процесса. В какой точке программы информация в этот момент считывается. К какому сценарию склоняется. На основе научных данных делал выводы и составлял прогнозы.


После перечисления преимуществ Висиного житья бытья. В сравнении с жалкими условиями жизни Виктора Ивановича в свое время. Наступил черед, описания мытарств, выпавших на его нелегкую, горемычную долю. Они так и менялись эти темы. Притча про страдания, готового на самопожертвование, трудолюбивого папа. С одной стороны. История о оболтусе, лодыре и бездельнике. Охломоне, сачке,- ах вот, чуть не забыл,- раздолбае сыне, с другой. Нынче, тема самопожертвования, что-то затягивалась... Сие являлось тревожным предзнаменованием. Непомерно разросшаяся любовь к себе могла привести к непредсказуемым последствиям...


-А что пришлось пережить в Средней Азии... Жара под пятьдесят. Пыль, грязь, болезни. А тот случай с бульдозером...


Невеселый ход Висиных мыслей был прерван непонятной возней на диване. Мальчик повернулся и не поверил глазам. Портос выкинул новый номер. Кот пристроился с краю. Но в том и фокус- располагался не в своей знаменитой кошачьей позе копилки. Которую коты принимают обыкновенно, когда медитируют. То есть опершись на передние лапы и сгорбившись в три погибели. А по - человечьи. Выпрямив спину, как истый джентльмен. Воспитанный, знающей в том деле толк гувернанткой.


Он сидел на краю дивана и опустив задние лапы за край, прилагал усилия закинуть ногу на ногу. Норовя принять вальяжную позу Сильвестра Сталлоне, дающего интервью. Видели, как он это делает? Не кот, Сильвестр Сталлоне? Устраивается перед камерой раскидисто, свободно. Чтобы никто не усомнился, что перед ними не Сильвестр. А если и Сильвестр, то, не Сталлоне.
Когда поза не удалась. Лапа соскальзывала с коленки, по причине ее неприспособленности к такому крутому загибу. Кот оставил эту затею. И подложив лапу под локоток другой лапы. Этой другой, со скрюченным кулачком, подпер подбородок. И уставился на Висиного родителя проникновенно так и сострадательно отчасти. Давая понять, что и у него имеются соображения на затронутую тему.
Касались они нелегкой родительской доли? Жизни папы-Вити, полной трудностей и лишений? Вспоминал ли кот тот случай с бульдозером? К которому питал положительные чувства. Не к бульдозеру, к Виктору Ивановичу? Точно сказать не могу.
Но выглядел чрезвычайно сострадательно. Был готов на любой трогательный жест. Подогнал бы свежей мышатинки другу. Чтобы утешить. Но разве полакомишься настоящей дичью в городской квартире?


Наткнувшись глазами на Портоса, родитель дернулся, наклонил голову вправо. Затем влево. Совершенно так же, как делает это овчарки, когда им объясняют значение слова экзистенциализм. Бросил подозрительный взгляд на отпрыска,- не того ли козни? Осуществленные неизвестным науке способом.


По ошарашенной физиономии последнего, догадавшись, что к указанному казусу тот имеет отношения. Стал напевать: «В огороде бузина, в Киеве дядька». Запамятовав, что это поговорка. А ее не поют, а проговаривают, заботясь о том, чтобы звучало поехидней.


У папаши включилась другая программа. Или сразу несколько. Такое случается, если нечаянно потрусить эту штуку. Где проигрываются программы. Голову. Тогда звучало: «Утро светит ярким светом...» А переезжает на «Темная ночь...»


И хотя Виктор Иванович лысиной, очками, животом по-прежнему тянул на папашу с солидным программным обеспечением. Внутри него разразилась информационная буря. Что подтверждалось косвенными признаками. Вспотевшей лысиной и носом. Похоже, Хакер Портос подпустил другу бедового вируса.


В отличие от отца, Висю мало интересовало, что скрывалось за выходками кота: потусторонние силы, собственные галлюны или неразгаданный фокус природы. Главное, недобрых последствий неразгаданного феномена следовало опасаться батеньке. Перед ним возник вопрос, толстый, претолстый, наглющий до ужаса, хищно тянувший лапы к Виктору Ивановичу, грозясь защекотать до смерти. Ежели спешно не будет найден ответ: как понимать и принимать кота, умеющего сидеть по-человечьи?
Портосу надоело сидеть в непривычной позе, он спрыгнул на пол, миролюбиво потерся о главу семейства. В разговоре с собой, который мы все ведем непрестанно, Висин папа начал заикаться: «Ччерт... Что это было? Это вообще кот или не кот? И причем тут бульдозер?»


С опаской, погладив животное, он заискивающе спросил:
-Киса, киса?» Что переводилось как: «Ваше драгоценное в порядке?» Усатый промурлыкал что-то. Виктор Иванович продолжал на ихнем, - Киса, кис, киссс?»
У них, у котов как? Слова в речи практически одинаковы. Смысл меняется от интонации. Если только не наступить на хвост. Тогда они начинают матюгаться, прямо как пьяные мужики.


Полосатый утратил интерес к передразниваю людей, запрыгнул на подоконник, лег и задремал. Виктор Иванович успокоился и осмелел.
-Я тебя спрашиваю, негодный мальчишка, ты когда перестанешь мне двойки таскать? - Как завопит он снова. Да зычно так. Было страсть как обидно, что какой-то кот напугал его. И в какой уж раз как звезданет дневником по столу. Настройка бровей у Виси так и распалась сама собой.


Оборот событий настораживал. Обыкновенно, после упоминания о тяжелой жизни и жалоб на отсутствие сочувствия со стороны окружающих. В частности, от засыхающего от черствости Виси. Оставалось рукой подать до завершения программы «Я-папа». Пяток другой упреков, столько же обзывалок, пару заверений в неотвратимости взбучки. Это когда в ход процесса не вмешивались потусторонние силы.


Нынче предполагать что-либо было бесполезно. Папаша демонстрировал непомерную жалость к себе. А в этом случае следовало быть особенно внимательным. Любая случайность могла повернуть ход событий в нежелательную сторону. Муха села на губу. Вспомнил, как кто-то не поздоровался с ним на прошлой неделе. Или, как прищемил палец в детстве. Любая ерунда могла спровоцировать знатную трепку.


-Скажи, что тебе мешает учиться, птичьего молока не хватает, что ли? Почему молчишь, негодник этакий? Я тебя излуплю как собаку! -Кричал он.
-Не обойдется!- Грустно решил Вися и зябко поежился, вспомнив, какими скверными ощущениями процедура, посуленная папашей сопровождается.


И тут мальчик ощутил, как кто-то принялся давить ему на уши. Маленькие, нежные пальчики, нажимали с тыльной стороны и Отклоняли и отклоняли уши до тех пор, пока те не выгнулись перпендикулярно вискам. Не ювелирные сами по себе, они стали напоминать крылья деревенского петуха. Взлетевшего на забор поутру, абы расправив эти самые крылья, поздравить округу с новым днем.


Имевший намерение сообщить отпрыску нечто такое, без чего его дальнейшее существование на белом свете теряло всякий смысл, Виктор Иванович поразился этим ушам. Снял очки, протер их. Нацепил опять. Уши меньше не сделались. Тогда он заметил себе, что напрасно печется о судьбе сына. Чтобы зарабатывать на хлеб, учиться ему не обязательно. Повзрослев, а к тому времени слуховые приспособления увеличатся. Хотя, куда больше! Он сможет работать у него в цеху. На должности вентилятора. Будет стоять в проходе, махать ушами и выгонять грязный воздух на улицу.
-Да он издевается надо мной!- Было следующей мыслью Виктора Ивановича.


Батенька сжал кулаки, выпятил мышцы на руках. На груди тоже. Совершенно так, как таращат их культуристы на зрителей. Теперь их кличут бодибилдингистами. (Черта с два выговоришь!) Все эти бицепсы, трицепсы, четырецепсы. Касательно Виктора Ивановича, речь можно было вести о 0,75-ципсах. Но это неважно. Косясь на уши сына, отец осторожно, будто выманивая дичь из норы, шептал: «У тебя есть все, о чем может помечтать твой сверстник. Но ты этого не ценишь, сволочь, мерзопакостная».


Ожидая новых событий, Вися, злорадно потирал руки. В душе. А они, (события) нетерпеливо топтались у выхода на сцену. Знакомые пальчики вновь прикоснулись к ушам. Папаша бубнил, а слуховые приборы выгибались и выгибались. Пока не выставились в одну линию. Вроде локаторов. На станции дальнего обнаружения бомбардировщиков противника.


Отметив знакомый процесс, родитель открыл и закрыл рот. Вроде, именно сегодня на небе, где осуществляют эту операцию, пожадничали добавить в атмосферу кислорода. Потом отбежал вглубь комнаты. Взглянул на чадо. Из-под подмышки правой руки. Якобы, в него целились из противотанкового ружья. А он спрятался за укрытие. Чтобы, не дай бог, не попали.


Самым разумным, при данных обстоятельствах. Было отпустить отрока на все четыре стороны, даже на пять. Удалиться в спальню. Подумать о бренности бытия. О вечном. Но в душе булькало оскорбленное достоинство. И боль за программу «Я - папа», честь создания которой он приписывал себе.


-Ясное дело,- рассуждал родитель,- это не происки любимого чада. Тогда кто приложил сюда руку? Какая злокозненная личность или сила? Как ее увидеть? Чем бороться с ней?» Он перебирал в уме все мыслимые подходы, но случай был не типичный. Ни одно из объяснений решения не подсказывало.


В итоге, причиной событий, были объявлены его безоглядное самопожертвование. Самоотдача не на сто, а прямо на двести два процента, приблизительно. Что привело к преждевременному износу нервной системы. Результатом чего стала чертовщина, мерещившаяся сейчас.


-Необходимо вернуться к размеренной жизни. Не переутомляться. Ни дома, ни на работе. И беречь, беречь себя, как зеницу ока. Все, дураков нема,- торжественно провозгласил родитель,- отныне он станет делать зарядку каждый день. Есть по утрам овсяную кашу. Каждый день. Пить только молоко. Каждый день. Укладываться в десять сигарет в день... Но процесс воспитания доведет до конца!»


-А открой холодильник,- затараторил он, стреляя глазами то на кота, то на уши сына. И опять на кота.- Сыр, колбаса, торты не съедаете, собакам выбрасываем. Это в наше-то тяжелое время. Когда люди экономят каждую копейку. А что в благодарность? Ни капли сочувствия. Ты меня слушаешь, балбес ты эдакий?!»
-Конечно!- откликнулся мальчик с таким радостным видом, словно ему отвесили комплимент.
-Нет, я вижу, разговорами делу не поможешь. Потому прекращаем говорить. И начинаем тебя тырить. И приступим мы к этому полезному занятию немедленно.


-Баттюшки светы!- ужаснулся Вися,- неужели взбучки не избежать? Где я так опростоволосился? Вроде и выглядел жалостливо, дальше некуда. И нюни распускал убедительно.


Уши успокоились. Глава семьи с удовлетворением отметил отсутствие поползновений с их стороны принять боевую стойку. Это не только приободрило его. Но, в какой-то мере он даже распоясался.


Уже закатывались рукава рубашки. Для создания рабочей атмосферы, так сказать. Стягивался основной инструмент предстоящей процедуры,- ремень. На физиономию натягивалась маска кровожадного монстра. Изготовившегося позавтракать собственным отпрыском. Сразу же, как только подадут горчицу. Был даже разинут рот, чтобы завопить, наподобие самурая, бросающегося в бой: «Банзай!» Только у Виктора Ивановича был облюбован другой клич: « Я излуплю тебя как сидорову козу. Как две козы! Нет, лучше как три. Сидоровых. Драть, так драть! Че мелочиться». Это длиннее чем «Банзай!» Но зато конкретнее.
Мальчик уже примирился с обстоятельствами. Стал готовиться к неизбежному. У него были свои профессиональные приемы, позволявшие свести к минимуму ущерб от столкновения с судьбой. Он напрягал и расслаблял мышцы на устройстве пониже спины. Исполняя положительно зарекомендовавший себя комплекс упражнений.


Тут новое явление, не имеющее уже вообще никакого вразумительного объяснения, заставило замереть обоих. Волос на голове Виссариона поднялся дыбом. Не так, чтобы встать и стоять, наподобие свежего лука на грядке. Или озимой пшеницы в поле, в октябре. И вообще, он был не зеленый. Русый, волос-то. Но это неважно. Он поднимался и падал, наподобие щетины на одежной щетке. Когда по ней проводят рукой. Если она смочена, то вокруг еще разлетается туча брызг. И тут, будто, водили ладонью по голове спереди назад, спереди назад. Однако руки не было видно.


А еще этот эффект наблюдается на чужой овчарке, сидящей на цепи, если подойти к ее забору и спросить: «Ты свою морду видела вообще? На кого похожа? Мымра какая-то». Убедитесь только, чтобы цепь была крепкая и забор без дыр да высокий.


Похожий эффект можно так же наблюдать и после вопроса, обращенного к той же овчарке: «А известно ли тебе, милашка, сколько раз квакнет лягушка за свою жизнь, если выбросить выходные?»


Виктор Иванович осекся. Глаза его увеличились раза в три против обыкновенного. Так и быть,- в два. И сделались таковы, что по ним стало возможно проверять циркули, сходящие с конвеера на заводе: не врут ли? Он открывал и закрывал рот. Для чего? Непонятно. Ничего не говорил. Просто открывал и все. И закрывал, естественно. Гимнастика такая что ли? Чтобы громче кричать. Или связь, между тем, чем говорят. И тем, что собирает в кучу слова нарушилась? Он глядел на Висину прическу, ходившую ходуном. И в такт с нею хлопал глазами.


Сын стоял, засунув руки в карманы, наивной улыбкой давая понять, что к неизвестным процессам не имеет ни малейшего отношения.


Родителю пришло в голову, что пора прекращать эти эксперименты с котами. Наделенными потребностью передразнивать людей. Человеческими ушами, машущими как птички крыльями. Ржущими по-лошадиному прическами. Но, видимо, программу «Я-папа» заклинило окончательно. От перегрузок. Он исполнял и исполнял приказы, обозначенные в ней дырочками.
-Что ты сказал про бульдозер?- Спросил Виктор Иванович грозно.
-Про бульдозер я молчал.- Услужливо откликнулся сыночек.
-Да черт с ним с бульдозером,- заорал папаша.- Драть тебя надо как сидорову козу. Вот о чем я говорил! Потому, что ты не ценишь добра, сволочь окаянная!


И, кажется уж вовсе некстати как завопит.- Ты когда мне перестанешь двойки таскать?!» Да как бабахнет дневником по столу. В который раз. Страсть какой удар случился... Пребывавшие на месте событий тараканы, окажись они и вправду тут, имели бы полное право причислить себя потом к ветеранам каких-нибудь боевых действий.


Родителя трясло как в лихоманке. Прическа сына, напоследок заржав особенно выразительно, угомонилась. Зато Портос, благостно изучавший какие-то свои кошачьи сны, поднялся. Его достали эти вопли. Выпрямившись во весь свой кошачий рост, он оперся о косяк окна лапой, другой уперся в бок. И произнес дивную речь, выговаривая слова грубым, мужским, но, будто бы специально измененным голосом. В котором смешными искорками проскакивали девчачьи нотки.
-Виктор Иванович,- сказал Портос, обводя присутствующих сонным и недовольным взглядом,- вы не представляете, как вы надоели своими никому не нужными нравоучениями. Черт меня подери вместе с моим хвостом и усами!


Кот изобразил в воздухе кончиком хвоста иероглиф раздражения. И веско продолжал:
-До чего вы нудный мужик, доложу я вам! Сколько можно попрекать сына тем, что вы для него делаете? Да вы обязаны это делать. Что он вам, чужой, что ли?
Папаша подскочил к двери спальни и вцепился в ручку. Чтобы она не снялась с петель. И не улетела в форточку. Ну, там полетать по окрестностям. Полюбоваться видами.


Портосу было наплевать на самочувствие родителя.
-Кто так воспитывает детей, мяу? Я вас спрашиваю? Конечно, это не педагогично, читать нотации родителям в присутствии детей. Но я скажу. Вам известно, мяу, почему мальчик получает двойки? Мяу!
-Интересно, для чего после каждой фразы он повторял «Мяу!» Это что, ругательство? Типа нашего: «Едрена мать!» - Заинтересовался Вися.
-Нееет!- тем же жалобным голосом, что недавно сын, проблеял родитель.- Однако спохватившись, поправился.- Знаю, знаю. Учиться не хочет. Лентяй!
-И неправда,- возразил Портос, дополняя слова жестом лапы.-Ребенок утратил интерес к предмету. Где-то вы прозевали его. Вовремя не помогли. Когда было необходимо подзаняться. Объяснить. Заинтересовать. Вот результат. Он не понимает, что происходит.
-Неет. Даа.- Протянул Висин папа.
-Все - таки нет? Или, все - таки, да?- Сурово спросил кот, меняя опорную лапу.
-Возможно, упустил,- промямлил родитель.
-То-то!- Скептически произнес собеседник.- Приказывать и можете. Садись! Занимайся! Выучи то! Выучи это! А он не видит что учит. Для чего нужно. Ему не интересно. В результате у ребенка развилось стойкое отвращение к учебе.
-Я много работаю, мне некогда с ним заниматься.- Возразил папаша.
-Да что вы там работаете?!- Возмутился кот,- что за непосильный труд такой, мяу? В римских каменоломнях, что ли трудитесь? Все работают. Однако находят время для детей. Только у лодырей его нет, вот они и оправдываются тем, что работают.
-Как же так,- растерянно пробормотал папаша, ловя на себе укоризненный взгляд сына.
-Вы должны уделять мальчику больше времени,- нравоучительным тоном продолжал Портос.- А то беретесь заниматься, когда плохое настроение. Чтобы оторваться на ребенке. Надо не надо, начинаете наказывать. Кричать. Обзываться. Разве он виноват, что у вас что-то не клеится?


Папаша вспомнил, что не успел закончить заказ на работе. И в понедельник его ждала взбучка. Оттого с утра было отвратительное настроение. Одна бровь Виктора Ивановича поднялась, а другая опустилась.
-Что же делать,- спросил он, пораженный проницательностью усатого.
-Отпустить,- жестко приказал Портос.- Нынче воскресенье, пусть отдыхает, как все нормальные люди. Заниматься нужно на неделе.
-Если ты, прошу прощения,- вы советуете...
-Не советую, а настаиваю!- Отрезал кот.- И прекращая дальнейшие препирательства, добавил.- Мяу! Похоже, это «мяу!» едрена мать и было.
-Будь по- вашему,- покорно согласился папаша.
-Вот и ладушки,- сказал кот и повернувшись к Висе прибавил.- Но сначала ты переделаешь работу, за которую схлопотал пару. А то повадишься их таскать.
-Ага, ага,- закивал папаша, обрадованный, тем, что таинственная сила в образе Портоса, приводившая его в трепет, хоть в чем-то брала его сторону.


Не имея мочи чему-нибудь удивляться. Он проследил, как животное перелетело по воздуху с подоконника на стул около письменного стола. Схватило шариковую ручку лапой.


Портос изрядно нервничал. Раздраженно взмяукивал: «Мяу. Мяу!» Хватался за ручку зубами. Очевидно, науки и ему давались непросто. Не смотря на то, что занятие не доставляло удовольствия, котофей не прекратил его, покуда с работой не было покончено.
Родитель, опасливо заглядывавший в тетрадь издали, был поражен почерком кота. Не в пример сыновнему, да чего греха таить,- и его собственному, куда как более аккуратному и красивому.
-Вот как это делается, оболтус!- Бросая ручку, процедил усатый.- Таких простых вещей не знаешь. Переписывай и дуй на улицу. Да скажи спасибо мне.


Не обращая внимания ни на мальчика, готового расцеловать Портоса прямо между раскидистых усов. Ни на родителя, выглядевшего совершенно измочаленным. Портос перепрыгнул на подоконник. Полизал шерсть. Уложив ее в соответствии со своими представлениями о прекрасном. Свернулся бубликом и задремал, баюкая сам себя колыбельной в кошачьем стиле.


Папаша удалился в спальню. Ноги подгибались и шел он, будто бы, по палубе корабля, угодившего в бурю. Прикрыв дверь, Виктор Иванович принялся перепроверять свой компьютер допотопного образца. В котором разбушевался- распоясался на нет, какой-то даже, кажется, нетрезвый вирус.