В Свете Луны (продолжение)

Глава 11

Громкий, настойчивый, режущий слух стук в дверь заставил Сейлор, ещё не до конца пробудившуюся от короткого, но глубокого сна, встревожено подскочить с кровати. Вернувшись, по привычке последних двух с половиной недель, в то время, когда звёзды на предрассветном небе уже начали, тускнея, терять свой серебристый блеск, она успела ухватить для сна лишь пару часов всё ещё царящей за окном темноты, дабы создать для своего организма хоть какую-то иллюзию полноценного ночного отдыха. Именно поэтому, будучи так бесцеремонно разбуженной спустя всего лишь какие-то четыре часа, она, нетвёрдой со сна походкой направляясь к предусмотрительно запертой ранее двери, пребывала не в самом лучшем расположении духа. Уже повернув дверную ручку, Сейлор, не дожидаясь того момента, когда глазам её предстанет нарушитель её покоя, в роли которого она не могла представить никого иного, кроме своей младшей сестры, сердито спросила:

– Чего тебе, Мэдди?

Мэделин ворвалась в комнату и, не тратя времени на ответ, деловито принялась взглядом обшаривать каждый отдельный предмет мебели, явно что-то выискивая. Внезапно она прекратила поиски и, вспомнив, наконец, о стоящей за её спиной Сейлор, обернулась к ней и со смехом в голосе произнесла:

– Ты так весь день проспишь! Уже девять утра – самое время выбираться из-под одеяла и начинать новый день.

– Особенно, если ты легла спать только под утро, – мрачно добавила Сейлор.

– Всё трудишься, – поддразнила её девочка, затем, приподняв брови, спросила: – Можно мне взглянуть на плод твоих трудов? Дело, должно быть, уже близится к завершению.

Сейлор, пожав плечами в ответ на последнюю реплику сестры, указала ей на свою работу, бережно прислонённую к стене и прикрытую тонким слоем папиросной бумаги. О завершении речи пока идти не могло, что, она знала, должно было сразу же броситься в глаза Мэделин. Сейлор прекрасно отдавала себе отчёт в том, что она надолго растянула работу над картиной, и точно также она ясно осознавала, что являлось тому причиной – её сильное желание того, чтобы цепочка тихих тёплых ночей на берегу, проведённых в уютном обществе одной лишь Ливии, не заканчивалась как можно дольше. Они обе выработали для себя своеобразный режим дня за эти прошедшие недели, выкроив для сна вечерние или ранние утренние часы, и это устраивало обеих как нельзя лучше.
Сейлор никому бы не призналась в том, что время, проведённое на берегу, когда она, предположительно, должна была работать, зажав в руке кисточку, она теперь посвящала не столько живописи, сколько Ливии. По мере того, как они привыкали к своему новому статусу относительно друг друга, а в их отношениях открывались всё новые и новые восхитительные грани, девушки начинали чувствовать себя немного свободнее, хотя бы наедине только друг с другом, и обе не без основания опасались того, что за пределами их маленького, всего на двоих, мирка они легко могут растерять это, и без того шаткое, чувство. Стоит лишь позволить чьему-то неосторожному замечанию заронить зерно сомнения в твою голову, и ты гарантированно возвращаешься в начало пути, который и без того дался тебе нелегко, справедливо полагали они, и потому не торопились ставить точку в своих, ставших уже неотъемлемой частью их соприкоснувшихся жизней, ночных встречах.
Мэделин, приподняв тонкую, тихо шуршащую от любого, даже самого слабого прикосновения, закрывающую изображение бумагу, придирчиво оглядела картину сестры, затем, покачав головой, с видом строгого критика поинтересовалась:

– Ты вообще-то над ней работаешь?

Сейлор тяжело вздохнула и поспешила сменить тему, дабы разговор не затронул тот предмет, обсуждать который она пока не была готова ни с кем, кроме своей возлюбленной.

– Ты, кажется, что-то искала, – вопросительным тоном произнесла она, тронув Мэделин за плечо.

– Я не могу найти свой телефон, – невесело отозвалась та.

– У меня его нет, – с лёгким налётом раздражения в голосе сказала Сейлор. Её немного рассердил тот факт, что её разбудили из-за такого пустяка. Чего ещё можно ждать от этой девчонки, мелькнуло у неё в голове.

– Очень смешно, – съязвила Мэделин. – Я знаю, что здесь его нет. Мне нужен твой, чтобы сделать вызов. Телефон зазвонит, и я найду его по звуку.

– А со стационарного телефона ты позвонить не могла? – устало спросила Сейлор.

– Я не помню свой номер, – виновато улыбнулась девочка.

Сейлор невольно рассмеялась в ответ. Этот совершенно нелепый аргумент обретал своё специфическое очарование от того лишь факта, что, как бы абсурдно он не звучал, он являл собой чистую правду – Мэделин, казалось, обладала полной неспособностью запоминать числовые обозначения, номера телефонов, и даже номер собственного дома она могла назвать далеко не сразу.

– Телефон где-то на столе, – смягчившись, произнесла, наконец, Сейлор, и, не выдержав искушения манящей продлить прерванный отдых кровати, вновь опустила голову на подушку.

Мэделин с азартом ищейки подскочила к столу, и, бормоча себе под нос нелестные отзывы о царившем на нём беспорядке, принялась отыскивать заветную трубку. Небрежно отодвинув в сторону коробку старых красок, она, наконец, обнаружила цель своих поисков. Не долго думая, она ткнула пальцем на кнопку вызова, чтобы открыть список последних звонивших на этот номер абонентов, среди которых, ей это было известно, должна была быть она, поскольку не далее как вчера она самолично звонила сестре. Дисплей засветился нежно-сиреневым цветом, и тут же открылось новое, ещё не прочитанное сообщение, поступившее, по всей видимости, в то время, когда хозяйка телефона ещё крепко спала.

«Я не могу заснуть и перебираю в памяти все приятные мгновения нашей встречи. Их было немало. Люблю тебя за это».


Она хотела сразу же, не читая, закрыть сообщение, но любопытство взяло верх, и она быстро пробежала глазами написанное, мгновенно пожалев об этом, но теперь, когда содержание было ей известно, она машинально взглянула на имя отправителя. Мэделин поймала себя на том, что была не слишком удивлена, обнаружив, что это двусмысленное сообщение её сестре отправила Ливия, в конце, концов, та была практически единственным человеком, с которым Сейлор проводила время в последние недели, но само его содержание повергло девочку в смятение. Инстинктивно приложив руку к груди, в бесполезной попытке унять участившееся от волнения сердцебиение, она одним нажатием кнопки закрыла сообщение и, сделав два глубоких вдоха, уже пришла к выводу о том, что не стоит давать понять Сейлор, что она только что непреднамеренно заглянула в ту область её жизни, от которой та, судя по всему, намеренно держала всех на расстоянии. Острый, намётанный на вычленение из общей картины мельчайших деталей, взгляд Сейлор не упустил этих едва уловимых перемен в состоянии Мэделин.

– В чём дело? – быстро спросила она. Всевозможные догадки, в каждой из которых фигурировала Ливия, уже беспорядочно роились в её голове.

Мэделин знала, делать вид, что ничего не произошло, было бы с её стороны глупо – если Сейлор что-то заметила, убедить её в том, что всё в порядке ей не удастся, даже если она призовёт на помощь всё своё красноречие, – а потому она со всей честностью ответила:

– Сообщение… Я не хотела его читать, но вышло так, что я случайно его открыла.

Сейлор почти беззвучно что-то пробормотала. Отчаяние, отразившееся на её лице, было настолько сильным, что у Мэделин на миг возникло желание ободрить сестру, сказать ей, что всё хорошо, ничего страшного не произошло, но она не смогла привести это желание в согласие с остальными своими чувствами, а потому она не двинулась с места. Сейлор чересчур поспешно выхватила из её слегка дрожащих рук свой телефон и, открыв злосчастное сообщение, торопливо скользнула взглядом по строчкам, которые в любое другое время непременно привели бы её в состояние легкой эйфории, но в этот момент лишь расстроили её ещё больше.

Прочитав написанное Ливией повторно, вдумываясь в смысл каждого слова, она мысленно велела себе успокоиться, когда до неё дошло, что в сущности та не написала ничего такого, что недвусмысленно указывало бы на их отношения. То же самое могла бы написать и просто близкая подруга, убеждала себя Сейлор, однако вспомнив первоначальную реакцию Мэделин – выражение ошеломления на её лице, прижатую к груди ладонь, – она оставила жалкие попытки успокоить саму себя. Если её сестра нашла в трёх коротких предложениях что-то, что могло её шокировать, то это значило, что в тот момент Сейлор было бы лучше сосредоточиться на том, что, как и какими словами сказать своей обескураженной сестре, чтобы, так или иначе, увести её как можно дальше от мысли о том, что они с Ливией действительно перешли грань, за которой заканчивается такое понятие, как дружба, и начинается нечто более глубокое и сильное, обнажающее душу и дарующее жизни новый невообразимо прекрасный смысл.

Несколько секунд сестры молча взирали друг на друга – старшая, лихорадочно подыскивая подходящие слова, младшая, всё ещё пытаясь осознать всю значимость того, что только что произошло. Девочка чувствовала себя так, словно находилась в одном из не самых приятных своих снов и никак, сколько бы она не пыталась, не могла от него пробудиться.

– Послушай, Мэделин, – первой нарушила молчание Сейлор, – давай просто забудем об этом. Ты случайно что-то прочитала, но в этом нет ничего страшного.
Это была совершенно жалкая, неубедительная попытка переместить фокус разговора с содержания прочитанного на сам факт прочтения, и Сейлор сама понимала насколько безрезультатной она оказалась.

– Не делай вид, что не понимаешь, в чём дело, – оборвала её Мэделин хриплым от волнения голосом. – Я видела твоё лицо, когда ты узнала, что именно я случайно прочла.

Сейлор, будучи не в состоянии больше сидеть на одном месте, торопливо вскочила на ноги и, нервно меряя шагами свою просторную комнату, срывающимся голосом произнесла одно лишь слово:

– Пустяки.

– Нет, Сейлор, это не пустяки, если судить по твоей реакции, – тут же отпарировала девочка.

Едва до её сознания дошёл тот факт, что сестра её находится в ещё более близком к панике состоянии, чем она сама, голос Сейлор мгновенно зазвучал твёрже и увереннее.

– Хотела бы я посмотреть на твою реакцию, если бы я вдруг ненароком обнаружила что-то из твоей личной переписки, да ещё к тому же, по незнанию, интерпретировала бы это абсолютно неверно, – возмутилась Сейлор.

Мэделин непонимающе уставилась на сестру. Та, что, действительно считает её до такой степени наивной? Хватит намёков, решила она и, крепко сжав вместе ладони, в попытке унять волнение и дать себе время собраться с мыслями, она, наконец, осмелилась задать главный вопрос, мучивший её с того самого момента, как глаза её скользнули по написанным Ливией строчкам:

– Ты, вообще-то, собиралась нам об этом рассказать или надеялась, что у тебя и дальше получится всё скрывать? Не слишком хорошо это тебе удаётся, должна я признать.

– Сказать о чём? – Сейлор, в глубине души осуждая себя за трусость, задала встречный вопрос, стараясь не думать о том, насколько глупо он прозвучал.

– О тебе и Ливии, – безжалостно отрезала Мэделин. – Обо всём том, о чём, я думаю, гадают все, кто имеет хоть какое-то представление о том, что вы двое теперь просто неразлучны, но, за недостатком очевидных доказательств, до поры, до времени хранят молчание.

– Только не ты, – с оттенком горькой иронии констатировала факт Сейлор.

– Только не я, – эхом отозвалась девочка, затем, замявшись, добавила: – Ведь, сама того не желая, я вдруг получила доказательство. Ты можешь отрицать, но я по твоим глазам вижу, что я права.

Честные, открытые слова сестры сыпались на Сейлор как тяжёлые удары, она почти физически ощущала, как они клонят её всё ниже и ниже, и, полная решимости устоять под их градом, она жестом остановила словесный поток Мэделин. Затем, едва открыв рот, она тут же снова его закрыла, проведя пальцем по губам, словно желая удержать слова, готовые вырваться наружу. Вдруг поймав себя на желании всё рассказать сестре, этой девочке, которая всегда была ей предана и желала для неё только самого лучшего, она, тем не менее, не поддалась ему. Остановило её одно лишь обстоятельство – то, о чём так настойчиво пыталась расспросить её Мэделин, её тайна, принадлежала не только ей одной, была ещё и Ливия, и, приняв решение открыться, Сейлор сделала бы это не только за себя, но и за неё. Сейлор не была уверена в том, что имеет на это право. Они с Ливией не касались подобной темы даже вскользь, и мысль о том, чтобы рассказать кому-нибудь обо всём, что их на самом деле связывает, казалась настолько далёкой, что её просто старательно обходили в разговорах. И теперь, поставленная перед этой дилеммой, Сейлор действительно пребывала в полной растерянности, не ведая, как ей следует поступить, чтобы не предать доверия ни сестры, ни своей возлюбленной.

Мэделин выжидающе смотрела на неё. Сейлор даже показалось, что она слегка ободряюще кивнула ей головой, подстёгивая её, наконец, преодолеть свои сомнения и всё-таки довести до конца этот непростой разговор.

– Мэдди, оставим это, хорошо, – умоляющим тоном предложила Сейлор, когда полное невысказанных слов молчание стало им обеим в тягость.

Мэделин заметила, что глаза сестры подозрительно заблестели, а через мгновение одна крупная, сверкающая в проникающих сквозь широкое, выходящее на восток окно лучах утреннего солнца, словно алмаз, слеза, не удержавшись, покатилась вниз по её бледной щеке.

– Сейлор, – вздохнула Мэделин, прикоснувшись ладонью к плечу девушки, – я не хотела тебя расстраивать. Прости. Всё, что мне нужно знать, это – было ли у тебя в планах рассказать всё нам, твоей семье.

Сейлор, отвернувшись, осторожным движением промокнула дрожавшую в глазах влагу. Вновь встретившись взглядом с девочкой, она начала было говорить что-то незначительное, уводящее разговор в сторону, но та, в который уже раз, прервала её:

– Заметь, я не спрашиваю, есть ли что-то между тобой и Ливией, потому что точно знаю, что есть, и от одной мысли об этом мне становится не по себе, но ещё хуже то, что ты об этом молчишь. У меня сейчас такое чувство, будто я тебя совсем не знаю, словно я разговариваю с совершенно чужим мне человеком. А ещё присутствует смутное ощущение предательства. Я думала, мы больше чем сестры, я думала, мы друзья.

– Мэдди, – растроганная обиженным тоном девочки, произнесла Сейлор, – мы и есть друзья. Просто сейчас, в этом конкретном случае, всё очень сложно, мне самой далеко не всё понятно и я ни в чём не уверена. Так о чём же, скажи мне, я могу рассказывать?

– Не уверена в том, что ты в неё влюблена? – глухо спросила Мэделин, метнув на сестру быстрый взгляд.

– Нет, в этом как раз уверена, – чуть слышно прошептала Сейлор, не глядя на девочку, и тут же почувствовала, как лицо её заливается краской.

Мэделин, непроизвольно вздрогнув от этих слов, с грустной улыбкой наградила Сейлор быстрым всепрощающим объятием и, неловко развернувшись, выскользнула за дверь. Последнее, что услышала Сейлор, было тихое:

– Ты просто придумала это для себя… от одиночества.


После унизительного утреннего объяснения с сестрой, Сейлор весь день провела как на иголках. Избегая смотреть Мэделин в глаза, опасаясь прочесть в них боль обиды и осуждение, она старалась как можно меньше находиться в поле её зрения, но и та, в свою очередь, всё ещё переваривая ошеломившую её правду о Сейлор, не искала повода побыть с ней рядом.

Едва сестра оставила её одну, у Сейлор мгновенно возникло непреодолимое желание поговорить с Ливией, услышать её бодрый, жизнерадостный голос, тут же сменившееся опасением по поводу возможной реакции той на то, что Мэделин теперь тоже пополнила ряды посвящённых в то, что они называли только своей тайной. В конце концов, набравшись храбрости, она поспешно набрала номер и, слушая долгие гудки, звучавшие казалось в самой её голове, чуть было не растеряла её и не нажала кнопку завершения вызова, но не успела – на том конце трубку уже сняли.

Ливия мгновенно уловила в голосе Сейлор нотки тщательно скрываемого беспокойства. Чуткая до крайности с теми, кто был ей дорог, она улавливала малейшие признаки перемены их настроения. Услышав незнакомые прежде интонации в голосе собеседника, она тут же настораживалась.

– Что случилось? – мягко поинтересовалась она у Сейлор.
Сейлор, стараясь придать своему рассказу оттенок комизма, пересказала ей всё, о чём они с Мэделин говорили или, точнее, каждая со своей долей мужества, пытались говорить тем утром. Ливия лишь рассмеялась в ответ.

– Мэделин не одна такая проницательная. Мой брат тоже мгновенно всё понял. Ещё до того, как он узнал о тебе, он уже уверял меня в том, что во мне внезапно произошли какие-то перемены, а уж после того, как мы все вместе нанесли ему тот поздний визит, он, не долго думая, сделал вывод о том, о чём я сама тогда ещё боялась думать.

Сейлор почти физически ощутила как волна облегчения, поднявшаяся откуда-то из области желудка, накрыла её с головой. Ливия продолжала весело щебетать в трубку, но теперь слова ускользали от внимания Сейлор. Это было не столь важно, поскольку всё, что она жаждала услышать, она уже услышала – Ливия не проявила ни малейшего признака беспокойства по поводу того, о чём она ей поведала.


Звонок Сейлор и её упоминание о разговоре с сестрой, который судя по всем признакам, дался ей нелегко, навели Ливию на не самые весёлые думы о том, что на месте Сейлор вполне могла оказаться она сама, а на мессе Мэделин – её мать. Весь остаток рабочего дня она провела в размышлениях о том, что будут значить для неё едва зародившиеся отношения, не вписывающиеся ни в какие нормативные, усреднённые рамки, услужливо предложенные обществом, по сути своей мало терпимым к дерзнувшим выйти за эти рамки, если на другой чаше весов будут находиться душевное спокойствие и равновесие её матери и бабушки. В первую очередь, она думала о них, отец её не играл в этом плане слишком значительно роли, но и опасение его реакции закрадывалось в душу Ливии. Она не могла себе представить того, что однажды, пусть и в отдалённом будущем, она предстанет перед своими родными с шокирующим известием о том, что она, их единственная дочь, на которую с самого её появления на свет возлагалось столько надежд, в том числе, и это было хорошо ей известно, и в плане её личной жизни, до самозабвения любит другую девушку. Ливия знала, что вряд ли у неё хватит решимости по собственной инициативе выступить с подобным заявлением, но она понимала так же и то, что пожертвовать своим счастьем и, более того, счастьем Сейлор, даже ради самых близких ей людей, она не сможет. Самопожертвование, как и самоотречение, не входило в перечень характеристик её личности.


Той ночью в их очередную встречу на берегу в воздухе между ними витало невысказанное, но понятное обеим смутное беспокойство. Сотни обрывочных мыслей о том, что не давало им свободно вздохнуть весь день, то и дело проскальзывали в их разговорах, но ни одна не решилась дать им свободу, а потому, едва возникнув, очередная мысль исчезала, подавленная тысячами ничего не значащих слов, произнесённых второпях, из опасения, поддавшись влиянию момента, потеряв бдительность, развить эту приводящую обеих девушек в смятение тему.

Сейлор, мысленно радуясь тому, что она может найти прибежище, избавляющее, путь и на недолгое время, от этих тревожащих душу мыслей в живописи, кинулась писать, как только луна, плавно перемещающаяся по небу, заняла нужное Сейлор положение. Ливия пыталась читать, но, в очередной раз, поймав себя на том, что она на пятый раз перечитывает один и тот же абзац, из которого, несмотря на многократное его прочтение, не помнит ни одного слова, с тайным облегчением отложила книгу и, решительно погасив свет своего крошечного фонарика, поплотнее запахнула на груди жакет, дабы не дать проникающей повсюду ночной прохладе одержать верх над с трудом сохраняемыми ею остатками тепла. Сдав свои позиции в борьбе за ускользающее внимание, Ливия направила свой взгляд в бухту, чуть дальше от того пустынного места, которое они с Сейлор застолбили для себя, туда, где на лениво бьющихся об извилистый берег волнах покачивались сонные яхты, чьи неясные очертания словно призраки один за одним представали её глазам, по мере того, как они привыкали к полной темноте. Одна из этих яхт привлекла её внимание тем, что палуба её, не смотря на глубокую ночь, была ярко освещена, и где-то среди всего этого невольно притягивающего взгляд света надрывно пела скрипка. Звуки музыки, то резко взлетающие прямо до чернеющего небосвода, то плавно опускающиеся до верхушек тёмных с металлическим отблеском волн, настолько естественно вливались в приглушённый шумовой фон тёплой летней ночи, что Ливия при всём своём желании не смогла бы сказать, возникли ли они недавно или были здесь, витали в прозрачном морском воздухе всегда.

Скрипка не умолкала. Одна щемящая душу мелодия сменялась другой, и Ливию охватило непреодолимое любопытство. Вскочив на ноги и обхватив себя руками, она неспешно подошла к Сейлор.

– Ты слышишь? – шёпотом, дабы не разрушить очарование вплетавшейся в атмосферу ночи музыки, спросила она.
Сейлор, подхватив её настроение, молча кивнула, давая понять, что смысл вопроса Ливии ей ясен. Она сама уже несколько минут подряд прислушивалась к этим тихим порхающим в воздухе звукам.

– Оторвись от своих красок. Давай подойдём ближе, – нетерпеливо предложила Ливия, а сама уже тянула Сейлор за руку.

Та послушно поднялась и позволила Ливии вести её за собой навстречу прекрасной музыке. Чарующая мелодия, возникающая под чьими-то умелыми руками, заставляла трепетать и её сердце, порождая в глубине его сладкую дрожь. По мере того как они, минуя редкую прибрежную растительность, приближались к залитой светом яхте, звуки становились всё более отчётливыми, чувства, лежащие за ними – более явными. Наконец, глаза девушек разглядели на палубе маленькую хрупкую фигурку. Мальчик лет десяти бережно держал скрипку, вдохновенно водя смычком по струнам, вместе с музыкой изливая в ночь свою душевную боль. Увидев неожиданно материализовавшихся из темноты незнакомок, он, не прерывая игры, с достоинством кивнул им головой и тут же, казалось, забыл об их существовании, вновь погрузившись в своё занятие. Однако, едва стихли, растворившись в шуме волн, последние нежные звуки, ребёнок, отложив свой инструмент и любовно обласкав его взглядом, легко спрыгнул на берег и, робко поклонившись, замер в нескольких шагах от своих случайных слушательниц. Те благодарно наградили его продолжительными аплодисментами, затем Ливия первой позволила себе нарушить тишину.

– Ты замечательно играл, – слегка сдавленным от нахлынувших эмоций голосом похвалила она мальчугана.

– Спасибо, – просто отозвался он и сделал ещё один шаг навстречу девушкам.

– Почему ты не спишь в такой поздний час? – спросила Ливия, которая только сейчас начала понимать, что именно во всей этой ситуации поразило её больше всего – в то время, когда все дети давно уже сладко посапывают в своих кроватках, этот белоголовый мальчик щедро дарил окружающей его ночной мгле свою прекрасную игру.

– Я играю для мамы, – с подкупающей искренностью ответил он.

Девушки, не сговариваясь, вновь перевели взгляд на палубу яхты – она была абсолютно пуста. Сжимающее сердце подозрение шевельнулось внутри у Сейлор.

Ребёнок тут же подтвердил его, добавив:

– Вы не найдёте её здесь. Она умерла год назад. В её память мы с отцом решили пройти на яхте вдоль всего восточного побережья. Это была её мечта – провести какое-то время в море.

– Она, наверное, была мечтательницей, – предположила Сейлор.

Мальчик радостно кивнул, и лицо его осветила улыбка.

– Да, была, – согласился он, – а ещё она любила слушать, как я играю.

– Но почему же ты играешь именно ночью? – спросила его Ливия – эта мысль почему-то не давала ей покоя.

– Потому, что, мне кажется, ночью, когда вокруг стоит полная тишина, она сможет лучше меня услышать, – тихим голосом признался мальчик, отведя глаза в сторону, словно боялся, что за его признанием могут последовать насмешки.

– Конечно, она слышит тебя, – заверила его Сейлор. Ребёнок с мягким любопытством оглядел её открытое лицо.

– Какой она была? – обратилась к нему Ливия, на её лице проступило мечтательное выражение.

Мальчик с готовностью и нескрываемой радостью ответил на её вопрос:

– Она была влюблена в любовь, как говорит папа. Она всегда с одного взгляда могла определить связывает ли двух людей искреннее чувство, или они только делают вид, что им хорошо вместе, а на самом деле, это два абсолютно чужих друг другу человека. Если ей встречалась пара по-настоящему любящих друг друга людей, она сама становилась чуточку счастливее. У меня тоже есть этот дар, от неё. Я тоже вижу настоящую любовь, – чуть слышно закончил он и тут же, набравшись храбрости, уверенно добавил: – Ваше чувство именно такое.

– Наше чувство? – изумилась Ливия. – Но откуда тебе известно, что мы…

Она замолчала, не закончив фразу. Мальчик смущённо рассмеялся, затем, вновь посерьёзнев, торжественно произнёс:

– Это видно по вашим глазам, когда вы смотрите друг на друга, по тому свету, который излучают ваши лица. Мама говорила, что когда два человека находят друг друга – это дар свыше, и какие бы препятствия не чинила им судьба, им нельзя разлучаться несмотря ни на что, чтобы не растерять этот редкий дар.

Странно было слушать такие слова из уст ребёнка, но сама эта ситуация была до крайности необычна, а потому плавная речь мальчика, неспешно лившаяся в ночной тиши, не вызывала у Ливии и Сейлор большого удивления.

Мальчик тем временем продолжал:

– Мама сама через это прошла. Папина семья не хотела, чтобы он женился на ней, девушке из неблагополучной семьи, но они вместе смогли отстоять своё чувство, что бы им не внушали. Вот почему мама всегда была на стороне влюблённых, учила их не позволять сомнениям и страхам развести их в разные стороны. Именно это она сказала бы вам, если бы была здесь.

Сейлор и Ливия молча переглянулись – слова мальчика были именно тем, что они обе в тайне жаждали услышать, и теперь понимали, что им следует держаться за них, что бы с ними не происходило. Сам мальчик теперь тоже хранил молчание, но весь облик его красноречиво говорил о том, что на уме его было ещё что-то, не менее важное, что он, по какой-то одному ему ведомой причине, не решался озвучить.

– Что такое? – мягко с искренним вниманием в голосе спросила Ливия, заметив, как он открыл было, но затем снова закрыл рот.

Мальчик, выдержав небольшую паузу, наконец, отважился произнести такие слова:

– Я думаю, это мама направила вас ко мне, чтобы через меня передать вам то, что вам необходимо было услышать.

Он внимательно вгляделся в лица стоящих перед ним девушек, ожидая увидеть в них проявления недоверия, но их не было. Лица выражали одну лишь задумчивость, словно их обладательницы всерьёз обдумывали высказанное им предположение. Удовлетворённо кивнув и тряхнув при этом копной пшеничного цвета волос, мальчик беззаботно произнёс:

– Мне, наверное, уже пора идти, – и, развернувшись, он ловко вспрыгнул на борт яхты и, не забыв подхватить свою скрипку, устремился в сторону каюты, туда, где его, ничего не подозревающий о ночных бдениях сына, отец видел уже десятый сон.

– Постой! Как тебя зовут? – первой опомнившись, крикнула ему вслед Ливия, но ребёнок уже скрылся из виду.


– У меня такое чувство, – произнесла Ливия, когда они с Сейлор двинулись в свой недолгий обратный путь туда, где в темноте сиротливо чернел покинутый мольберт, – что сегодня ночью мы с тобой встретили нашего ангела хранителя. Одного на двоих.

– Да, – мечтательно отозвалась Сейлор. – Он явился к нам под дивные звуки скрипки, в серебряном свете луны.

Глава 12

Образ светловолосого мальчика, самозабвенно играющего на скрипке для своей безвременно покинувшей его матери ярким пятном запечатлелся в памяти Сейлор и, сыграв роль мощнейшего творческого стимула, вдохновил её на создание небольшой сюжетной зарисовки. Этот выполненным пастельными карандашами рисунок она пристроила над своим рабочим столом как символ веры в свои собственные силы, в неисповедимые пути провидения и в их с Ливией любовь.

Десять дней спустя, в ту ночь, когда Сейлор, в конце концов, всё же окончила работу над своей картиной, стоившей немало безвозвратно утраченных нервных клеток её родным, и они с Ливией мысленно распрощались со ставшим им таким привычным и, в то же время, каждый раз захватывающим дух лунным морским пейзажем, являвшим собой естественное великолепное обрамление для их расцветающих чувств, маленький пастельный рисунок Сейлор покинул своё привычное место и перекочевал в руки Ливии. По блеснувшим вдруг набежавшими слезами глазам любимой, Сейлор поняла, что та верно истолковала смысл её подарка. Запечатлев на губах Сейлор звонкий поцелуй, Ливия бережно, даже с излишней осторожностью на миг прижала рисунок к груди, затем, раскрыв свою неизменную спутницу в её ночных вылазках на берег – книгу, вложила его между двумя страницами и, напоследок скользнув по нему ласковым взглядом, захлопнула книгу.

– Воспоминания о встрече с тем мальчиком до сих пор приводят меня в такой трепет, – призналась Ливия. – Спасибо, что подарила мне ещё один повод, вспоминать его слова.

Сейлор в ответ быстро обняла её.

– Он был прав, – сказала она. – Он или его мама, или они оба – не важно. Важно то, что нам действительно нужно держаться друг за друга особенно теперь, ведь прошло то время, когда мы так удобно прятали наши отношения под покровом ночи, на пустынном берегу…

– Что, тем не менее, не помешало тому несчастному безответно влюблённому нас здесь найти, к тому же, ещё и появиться в самый неподходящий момент, – засмеялась Ливия.

Сейлор слабо, едва заметно улыбнулась, но улыбка тут же сошла с её лица, когда она продолжила:

– Именно об этом я и хотела сказать. Теперь, когда мы переходим на…, – она запнулась, подбирая подходящее выражение, – назовем это легальным дневным положением, представляешь, сколько таких случайных, невольных наблюдателей окажется вокруг? Нам нужно что-то решить….

– Послушай, Сейлор, – нетерпеливо перебила её Ливия. – Мы с тобой вместе относительно недавно, но если ты думаешь, что нам стоит быть более открытыми, то я обеими руками за это решение. Я уверена в своих чувствах по отношению к тебе, более того, и в твоих чувствах я тоже уверена. Так мы идём до конца?

Сейлор, подняв глаза к небу, медленно обвела взглядом небосвод, словно в попытке найти хоть какой-нибудь намёк на то, как ей следует ответить. Заданный напрямую вопрос Ливии, что-то всколыхнул в её душе, несмотря на то, что разговор на эту непростую тему завела она сама. Внезапно в голову ей пришла спасительная идея, во многом избавляющая их обеих от необходимости самим принимать самое трудное для них решение. Сейлор даже рассмеялась от облегчения и, схватив Ливию за руки, взволнованно произнесла:

– Мы не будем ничего говорить своим семьям до тех пор, пока они сами не спросят нас прямо или, в крайнем случае, пока не возникнет ситуация, из которой останется лишь один выход – рассказать всю правду о нас.

– Звучит очень по-детски, – отозвалась Ливия, до этого, изумлённо подняв брови, внимательно вслушивавшаяся в слова Сейлор, – но поскольку никаких альтернатив я предложить не могу, то нам действительно придётся следовать этому немного корявому плану.

– Значит, ждём до первой удобной возможности? – несколько беспечным голосом спросила Сейлор, игнорируя комментарий по поводу корявости её плана.

Ливия уверенно кивнула, в тайне надеясь на то, что эта, так называемая, первая удобная возможность ещё не скоро замаячит на горизонте их жизни.


Насколько бы сильно обе они не желали отсрочить это судьбоносное признание своим семьям, жизнь, как это часто бывает, беспощадно внесла свои коррективы в планы девушек. Для Сейлор столь воспеваемая ею удобная возможность дразнящее мелькнула перед её лицом в следующее же воскресенье во время традиционного семейного обеда.

Обычно молчаливая за столом Карла вдруг совершенно неожиданно завела длинную речь о том, как сильно бы ей хотелось видеть своих дочерей счастливыми не только в профессиональном, но и в личном плане, а дальше, поскольку её младшая дочь была пока ещё подростком, разговор как-то незаметно сосредоточился на одной только Сейлор. Красноречиво расписав свою обеспокоенность тем, что та, дожив до двадцати двух лет, ухитрилась до сих пор не завести ни одних серьёзных отношений с человеком противоположного пола, Карла высказала свою надежду на то, что однажды, и желательно как можно скорее, в жизни Сейлор появится человек, готовый всегда быть с ней рядом. Оговорившись, она тут же дала понять, что прекрасно понимает, что у творческих людей, таких, как её старшая дочь, вероятно, совсем другие нужды, но, тем не менее, её мнение о том, что творчество не заменит живого человека рядом, оставалось неизменным.

– Кажется, такой замечательный человек, о котором ты говоришь, уже появлялся, а Сейлор его благополучно отфутболила, – нарочито уничижительным тоном бросила Мэделин.

– Мэдди, – Сейлор предупреждающе подняла на сестру глаза.

– Это действительно так, – девочка разыграла полное непонимание того, что Сейлор взглядом пыталась ей сказать. – Более того, я не думаю, что тебе когда-нибудь встретится кто-нибудь лучше него.

Голос Мэделин звучал как издевательство над не так давно оказанным ей Сейлор доверием.

– Хватит уже этих комментариев, Мэдди! – не выдержала она. – Либо ты их прекращаешь, либо я сейчас скажу то, что никому из сидящих за этим столом не понравится.

– Ты любишь Ливию, – мрачно выдала Мэделин, с вызовом глядя сестре прямо в глаза.

– Мне спросить, как ты догадалась, или лучше не задавать глупых вопросов? – не удержалась от саркастического вопроса Сейлор.

Сама она находилась на грани паники из-за собственно дерзости и мысленно уже лихорадочно подыскивала способ обратить весь этот разговор в шутку, когда над самым её ухом раздался слишком громкий от волнения возглас матери:

– Перестаньте обе! Это не смешно! В нашей семье не принято шутить подобными вещами, – добавила она уже спокойнее.

– Да, действительно, это не смешно, – грустно отозвалась Сейлор, и что-то в её голосе, в том, как она намеренно избегала встречаться взглядом с кем-либо из сидящих рядом, заставило Карлу насторожиться.

Столько лет прожила Карла со ставшей ей такой привычной мыслью о том, насколько довольна она своей простой, мирной жизнью, своей семьёй, все эти годы служившей ей неиссякаемым источником покоя и радости. Эта согревающая душу мысль настолько укоренилась в её сознании, что любая попытка вырвать её оттуда неизбежно сопровождалась бы сильной душевной болью. И вот теперь, в этот самый момент, сидя на своём обычном месте, в привычной обстановке их просторной семейной столовой и в упор глядя на свою обожаемую старшую дочь, Карла вдруг почувствовала, что несмотря на окружающий её до последней мелочи знакомый ей мир, она больше не понимает того, что происходит внутри этого мира, в её собственной семье, словно что-то чужое, пугающее своей инородностью, бросило свою холодную тень на огонёк её семейного счастья. Только не моя Сейлор. Одна лишь эта мысль с болезненной периодичностью стучала в её висках. Молчание почти осязаемым грозовым облаком угрожающе нависло над столом, и никто не решался его нарушить. Джереми единственный из всех продолжал есть, как ни в чём небывало, остальные же, едва в столовой воцарилась тишина, медленно отложили свои приборы в сторону.

Мэделин уже успела пожалеть о том, что в своём сиюминутном порыве уязвить сестру, она не подумала о сидевших рядом родителях. Она прекрасно различила все мельчайшие признаки внутреннего смятения, мелькнувшие на их лицах за какие-то доли секунды, последовавшие за их с Сейлор короткой перепалкой, и потому теперь, в эти минуты тягостного молчания, её жестоко терзали муки совести, всю ответственность за которые она, не долго думая, переложила на плечи Сейлор. Если бы та воздержалась от своих недвусмысленных намёков и, тем самым, не спровоцировала её на ответный выпад, ничего этого бы не случилось. В этом девочка была уверена. По её глубокому убеждению, во всём виновата была одна лишь Сейлор, а корень этой вины лежал в том, что в один прекрасный момент она решилась на совершенно бессмысленную, ведущую лишь в тупик по запутанному, полному разочарований и беспросветной тоски лабиринту, странную связь с Ливией. Уже не первый день гадая о том, что могло подтолкнуть её сестру к такому неестественному образу жизни, Мэделин не находила ответа. Мысль о том, что в основе этих непонятных ей отношений может лежать любовь, искренняя привязанность, даже не приходила ей в голову. И даже тогда, когда, обращаясь к Сейлор, она произнесла слово «любишь», она не имела в виду чувство любви как таковое, а лишь то физическое притяжение, которое, как она полагала, подменяло в подобных случаях это самое светлое чувство. Любовь, по разумению Мэделин, могла существовать лишь между мужчиной и женщиной, и, она свято в это верила, это было единственно правильным, допустимым союзом двух людей. Всё остальное, что не вписывалось в эту простую формулу, не имело даже косвенного отношения к любви. Бросив очередной взгляд на Сейлор, Мэделин нашла в её облике подтверждение своим убеждениям. Если бы речь шла не о Ливии, а о каком-нибудь представителе мужского пола, разве стала бы её сестра так стыдливо прятать глаза, словно она совершила что-то предосудительное? Мэделин глубоко в этом сомневалась.


Сейлор первой нарушила ставшее невыносимым молчание.

– Мы могли бы сделать вид, что никто ничего не слышал, – тихим голосом предложила она. – Если у вас нет желания об этом говорить.

– Говорить о чём? О том, что всё время было у нас перед глазами, а мы по наивности своей этого не замечали? О том, какими полными идиотами ты, должно быть нас считала? – голос Карлы звучал нетвёрдо, словно она вот-вот могла сорваться на рыдания.

– Нет, не об этом. К тому же, вы ничего не замечали, только потому, что я этого не хотела. Зато теперь я хочу, чтобы вы знали, – едва слышно ответила Сейлор.

– Как это любезно с твоей стороны, – съязвила Мэделин.

Она хотела добавить что-то ещё, не менее ядовитое, но отец предупредительно шикнул на неё, и она, исключительно из уважения к нему, проглотила свой готовый сорваться с языка комментарий.

– Это довольно смело с твоей стороны, – спокойным, твёрдым голосом произнёс Джереми, обращаясь к старшей дочери. – Я уважаю твою смелость, но не твой выбор, дочь. Это – неправильно, неестественно.

– Ты думаешь, это выбор? – Сейлор даже задохнулась от возмущения. Для неё выбор, в самом примитивном варианте, представлялся чередой выставленных на обозрение товаров, среди которых ты подбираешь то, что тебе подходит. Мысль о том, что кто-то именно так представляет себе их с Ливией ситуацию, казалась ей абсурдной.

– Конечно, это не что иное, как выбор, – ответил Джереми.

– Мы сами, руководствуясь своей свободной волей, выбираем себе спутников жизни, возлюбленных, называй, как хочешь.

– Как же тут можно выбирать, пап? Ты просто влюбляешься в одного конкретного человека, и у тебя, наоборот, не остаётся никакого выбора, – последние слова Сейлор произнесла чуть слышно, так как чувствовала себя крайне неловко по причине вынужденной необходимости обсуждать подобную тему с отцом.

– И даже в этом случае выбор у тебя был – окунуться с головой в то, что открыто противоречит всем общепринятым нормам, или же держаться от всего этого в стороне, как бы трудно это не было, – убеждал дочь Джереми.

– Возможно, но выбери я второй вариант, именно это и было бы по-настоящему противоестественным, – отрезала Сейлор.

– Что за бессмысленное утверждение! – возмутилась Карла.

– Бессмысленное? Почему же тогда вы с отцом в своё время не остановились на варианте, предполагающем остаться порознь, держаться на расстоянии друг от друга? Уверена, вам даже в голову это не приходило, – Сейлор чувствовала, что начинает терять контроль над своими эмоциями, над своим голосом, который уже зазвучал громче, чем того требовала ситуация.

– Если бы им пришла в голову подобная идея, то ты не появилась бы на свет, – ввернула Мэделин, раздражённая разгоревшимся спором.

– Может быть, это было бы к лучшему, – мрачно пробормотала Сейлор. – Скольких проблем вам удалось бы избежать.

– Хватит, Сейлор! – сердито оборвала дочь Карла. – Что за глупости ты несёшь! Да будет тебе известно, что за все двадцать два года мы ни на минуту не пожалели о том, что ты наша дочь. Да, сегодня мы расстроены (представь себя на нашем месте), да, как оказалось, у тебя есть проблема, но, я в этом уверена, с нашей помощью или без неё, ты эту проблему решишь.

– Это не проблема! – в отчаянии прокричала Сейлор, вскакивая со стула. Она больше не могла слушать, как её семья, посвящённая лишь в отдельные, поверхностные детали того, что составляло основу жизни их дочери в последние время, пытается убедить её в том, что всё, что она и Ливия полагали наивысшим благом, на самом деле являлось ни чем иным, как проблемой, отклонением, с которым ей необходимо справится.

– Это не проблема, – уже спокойнее повторила она, – и здесь нечего решать.

Резко развернувшись, она быстрыми шагами вышла из столовой и, взбежав вверх по лестнице, заперлась в ванной комнате, где никто не смог бы увидеть её внезапно хлынувших из-под ресниц слёз. Слёз обиды и разочарования, которые, вопреки её ожиданиям, не принесли ей облегчения, а лишь оставили в душе неприятный осадок презрения к себе за собственную слабость.

Этажом ниже, во взбудораженной внезапно возникшим спором атмосфере столовой Джереми и Карла обменялись долгим взглядом полным боли и разочарования. Никогда в жизни не доводилось им испытывать большего потрясения и уж тем более они и представить себе не могли, что однажды источником подобного потрясения могут послужить слова их собственной дочери. Вспоминая свои недавние подозрения, а затем резкие слова Сейлор, Карла размышляла о том, что между подозрениями и подтверждением этих подозрений, на самом деле, лежит огромная пропасть, преодолевать которую у неё до этого дня не было ни малейшего желания, и теперь, когда она не по своей воле оказалась на противоположном конце этой пропасти, она чувствовала себя преданной.


Лишь поздно вечером, когда Карла с Джереми отправились на одну из своих излюбленных прогулок, чтобы полюбоваться дивными красками, щедро раздариваемыми чистому, безоблачному небу лучами заходящего солнца, а Мэделин в очередной раз убежала к Коринне присматривать за малышкой Сейдж, Сейлор решилась позвонить Ливии и пересказать ей содержания того подобия откровенного разговора с её семьёй, которое состоялось несколькими часами раньше.

Ливия выслушала всё то, что на одном дыхании преподнесла ей Сейлор, без единого комментария, но Сейлор знала, что та внимательно, внимательнее, чем когда-либо ещё, слушала её, вникала в самую суть её слов, в то, что лежало за ними, не упуская ни одной, даже самой крошечной детали. И только тогда, когда в трубке послышался вздох облегчения, ознаменовавший конец речи Сейлор, Ливия решилась вставить слово.

– Это, должно быть, было невероятно трудно, и я восхищаюсь твоим мужеством. Из нас двоих, ты наиболее смелая, наиболее решительная. Мне трудно даже представить, что я могла бы так стойко выдержать подобный разговор, – с неподдельной искренностью в голосе произнесла она.

– Перестань, Ливия, – грустно рассмеялась Сейлор. – Не нужно возносить меня на пьедестал. Особенно сегодня, когда я чувствую себя полным ничтожеством.

Ливия, едва до её слуха донеслась последняя реплика Сейлор, помимо своей воли ощутила неприятное чувство собственной вины за всё то, через что пришлось пройти Сейлор. Конечно, это был всего лишь один разговор, к тому же не самый удачный и довольно короткий, и впереди девушку их ожидало ещё немало, но самый первый, он, вне всякого сомнения, был самым трудным, а потому оставил у неё такое гнетущее ощущение недовольства собой, отголоски которого чувствовала и Ливия.

– Ты жалеешь об этом? – неожиданно спросила Ливия после продолжительной паузы заполненной лишь неясным шумом, вызванным редкими помехами на линии.

Сейлор поразили нотки неуверенности, прозвучавшие в голосе Ливии. Поразили неприятно, почти рассердили. Если и в неунывающем характере Ливии она не сможет черпать поддержку в не самое простое для неё время, то где ещё ей остаётся её искать?

– Здесь не о чем жалеть, – резко бросила она.

Ливия молча ждала продолжения, но в трубке вновь стояла тишина. Поняв, наконец, что Сейлор не намерена развивать эту сторону беспокоящей их темы дальше, она произнесла:

– Послушай, Сейлор, могу я сказать, что всё будет хорошо, и при этом не прозвучать банально? Потому что, не сейчас, со временем, всё действительно вернётся на круги своя, а я, возможно, соберу воедино всю свою смелость, если таковая вообще имеется, и последую твоему великолепному примеру.

Сейлор, вслушиваясь в интонации бодрого голоса Ливии, почувствовала, как губы её непроизвольно растягиваются в улыбке. Было удивительно то, как Ливия своим жизнеутверждающим словесным потоком по каплям вливала в неё свой особенный эликсир душевного равновесия. К концу разговора, продлившемуся больше часа, которые, однако, пролетели как один миг, Сейлор вдруг с удивлением поняла, что бушевавшая в её душе эмоциональная буря незаметно улеглась, оставив после себя лишь отдельные хаотично крутящиеся песчинки пережитых волнений. Она чувствовала себя почти счастливой.

– Спасибо тебе, Ливи, – с нежностью в голосе произнесла Сейлор, после очередной жизнерадостной тирады Ливии.

– За что? – смешным голосом спросила та.

– За то, что любишь меня, – Сейлор знала, какой ответ последует за этими словами, а потому уже заранее предвкушала его.

– За любовь не говорят спасибо, – не разочаровала её Ливия. – Хотя спорить не буду, я и вправду тебя люблю.
За этим последовало несколько попыток с обеих сторон положить трубку, но каждый раз, то одна, то другая вновь подносили её к уху, не желая прерывать эту иллюзию присутствия рядом друг с другом.


Последующие за судьбоносным откровением Сейлор несколько дней не принесли никаких видимых перемен в семейный уклад Ридов, скорее наоборот, к глубокому изумлению Сейлор, никто из членов её семьи, казалось, не вспоминал о том значимом для неё воскресном обеде и о том, что им открылось во время него. Всё текло своим чередом. Мать, отец и сестра вели себя с Сейлор как ни в чём не бывало – всё те же до боли знакомые ситуации, повторяющиеся изо дня в день привычные ритуалы, и ни слова о ней и Ливии, словно им ничего не известно, или, по крайней мере, у них полностью отсутствовало желание признавать то, что они не могли принять. Однако, в воздухе, в самой атмосфере дома витало напряжение, производившее свой вполне предсказуемый эффект на каждого из них. Чуть более резко, чем требовалось, произнесённое слово, неожиданный тяжкий вздох в тишине, глубокая задумчивость, вырваться из которой стоило большого труда, всё это было следствием того самого напряжения, вину за возникновение которого каждый со своей долей ответственности брал на себя.
Такое подобие затишья могло бы почитаться Сейлор за подарок судьбы, будь она чуть менее чувствительна ко всему, что происходило вокруг, ведь её, по крайней мере, не засыпали бесконечными упрёками и критикой или, что было бы ещё хуже, не демонстрировали свою подозрительность по отношению к ней при каждом удобном случае. Однако Сейлор такое положение вещей лишь угнетало. Она не воспринимала эту недосказанность, это недопонимание, закрытость её родных от всего того, над чем они в тот памятный вечер лишь приподняли самый краешек завесы, так тщательно до этого оберегаемой от возможных посягательств самой Сейлор, как окончание её одинокого пока пути, целью которого было абсолютное доверие между ней и теми, кого она любит и кто, в свою очередь, любит её. Сейлор отчаянно пыталась отыскать ответ на вопрос о том, как привести к согласию всё её чувства, порой даже противоречивые, по отношению к её семье, друзьям, пусть и немногочисленным, Ливии и самой себе. До сих пор эта задача казалась ей трудновыполнимой, но теперь она ясно осознала, что чем дальше по жизни она будет двигаться, тем ещё большими сложностями эта задача будет обрастать.

Единственным выходящим из ряда вон событием этих нескольких дней оказался неожиданный звонок Шона Роджерса, заставший Сейлор практически на пороге дома, готовую отправиться на ланч с Ливией. Его подчёркнуто вежливый тон и тщательно подобранные слова в самом начале разговора мгновенно навели Сейлор на мысль о том, что тема его будет напрямую касаться их с Ливией отношений. Подтверждение её догадки не заставило себя долго ждать, поскольку едва завершив вступительную речь (словно он выступал адвокатом на очередном процессе, промелькнуло в голове у Сейлор), Шон тут же в нескольких словах обрисовал суть дела, из чего девушке стало ясно, что её сестра Мэделин была тихой и сдержанной исключительно лишь в стенах родного дома, а за его пределами, особенно в компании таких глубоко уважаемых ею личностей, как Шон, неосторожные высказывания сыпались из неё словно капли шумного весеннего дождя. И теперь, судя по словам Шона, не верить которым у Сейлор не было никаких оснований, о том, что они с Ливией пара знало всё семейство Роджерс в полном составе, включая приятеля Коринны Саймона, которого Сейлор видела-то всего лишь раз в своей жизни, но который, по-видимому, принял весьма активную роль в убеждении расстроенной девочки в том, что у её сестры «всё это» скоро пройдёт.

– Зачем же ты всё это мне рассказываешь? – холодно спросила Сейлор, как только Шон умолк.

Она, действительно, не могла понять ни мотивов Шона, ни смысла его звонка ей. Если он хотел ей помочь, то выбрал для этого весьма странный способ, а если его целью было лишний раз укорить её, напомнить ей о том, что по её вине, её собственная сестра теперь переживает не лучшие времена, то его тактика была заведомо проигрышной.

– Просто хочу, чтобы ты знала о том, что Мэделин очень расстроена, как, вероятно, и остальные члены твоей семьи, – с готовностью, словно он только и ждал этого вопроса, ответил Шон. – Возможно, теперь ты задумаешься о том, что любое твоё действие производит свой, и далеко не всегда благоприятный, эффект на окружающих тебя людей.

Голос Шона звучал ровно с нотками назидательности.
Сейлор его звонок, его слова казались всё более и более абсурдными. Всё, что связывало её с Шоном, это одно лишь свидание, да и то неудачное, а он ведёт себя так, словно он её лучший друг, или даже больше – её совесть.

– Мне кажется, тебя это должно беспокоить в последнюю очередь, – нейтральным тоном произнесла Сейлор, в надежде закончить этот бессмысленный разговор как можно скорее.

– Но меня, тем не менее, это беспокоит, – тихо ответил Шон.

– Почему? – Сейлор не нашла ничего лучше, чем задать этот совершенно глупый вопрос. Глупый потому, что ответ на него был хорошо ей известен.

– Ты сама знаешь, почему, – ответ был именно таким, каким полагала его Сейлор, и, поскольку, говорить дальше было не о чем, ибо разговор зашёл в свой обычный тупик, девушка после секундной паузы повесила трубку.


Взявшись за ручку двери с намерением как можно скорее сесть в машину и помчаться в старое кафе в центре города, где Ливия, должно быть, уже поджидала её, она вдруг резко развернулась и, подгоняемая внезапно возникшей в её голове идеей, поспешила вверх по лестнице, громко выкрикивая на ходу имя младшей сестры. Они лишь смутно отдавала себе отчёт в том, насколько странно звучит её голос, чересчур громко в тишине погружённых в полуденную дрёму комнат.
Встревоженное, с широко распахнутыми глазами, в которых застыл немой вопрос, лицо девочки показалось из-за двери её комнаты.

– Что случилось? – полушёпотом спросила она.

– Ничего, – нервно рассмеялась Сейлор. – Собирайся, мы едем на ланч.

Мэделин нахмурилась, словно пытаясь угадать лежащий за неожиданным приглашением сестры скрытый смысл. О его наличии говорило всё – беспокойный, бегающий взгляд Сейлор, её немного нервный смех, напряжённая поза.

– Почему так внезапно? – наконец спросила она.
Проигнорировав вопрос, Сейлор поторопила её:

– Скорее! Нас уже ждут.

– Кто? – Мэделин даже подпрыгнула от нетерпения.

Сейлор невольно улыбнулась. Точно также нетерпеливо её сестра вела себя накануне каждого праздника, когда была маленькой девочкой. Вот и сейчас она наблюдала то же самое: горящие предвкушением чего-то особенного большие шоколадные с золотистыми искорками глаза, невозможность усидеть на месте, вопросительный взгляд.

– Ливия, – собравшись с духом, ответила, наконец, Сейлор, и Мэделин вся поникла.

– Я не думаю, что мне стоит ехать, – глухо сказала она.

– Нет, Мэдди, я очень хочу, чтобы ты поехала со мной. Давай, собирайся, – Сейлор ободряюще улыбнулась сестре, заметив, что та колеблется.

С той памятной ночи, когда они обе оставались у Ливии, Мэделин не виделась с подругой Сейлор, но девушка прекрасно помнила, каким лёгким и непринуждённым было их общение, как быстро между ними возникла взаимная симпатия, и именно это, как рассчитывала Сейлор, могло бы сыграть свою роль теперь, когда она поставила своей задачей вернуть Мэделин хоть малую толику спокойствия, помочь ей постепенно примириться со сложившимся положением вещей.

– Хорошо, можешь считать, что ты меня уговорила, – Мэделин мысленно что-то прикинула, затем надменно вскинув голову, добавила. – Только, если вы не станете при мне целоваться.

Обе сестры, не выдержав, расхохотались над этим своеобразным условием Мэделин, затем, выделив девочке пять минут не сборы, Сейлор выскользнула из комнаты.


– Как же я рада тебя видеть, Мэделин! – тепло поприветствовала девочку Ливия. Она была несколько удивлена, когда заметила, как вместе с несколько припозднившейся Сейлор в кафе вплыла её сестра, но была безоговорочно обрадована её появлением.

Всю недолгую дорогу до кафе Мэделин размышляла о том, какую реакцию вызовет у неё вид Ливии рядом с Сейлор теперь, когда она была, пусть лишь поверхностно, посвящена в то, что именно между ними происходит, и, более того, нисколько этого не одобряла. Она заранее опасалась этой реакции, но хватило одного только взгляда на радушно улыбающееся лицо Ливии, чтобы в ответ на её собственном лице заиграла точно такая же улыбка.

Девочка грациозно опустилась на стул, предусмотрительно отодвинутый для неё Ливией, и тщательно разгладила мельчайшие складки на своей небесно-голубой юбке. Сейлор, обменявшись с Ливией лишь нежным рукопожатием и полным понимания взглядом, чувствуя себя немного скованно, углубилась в изучение меню.

– Как поживаешь, Мэдди? Всё ещё работаешь приходящей няней? – насмешливо спросила Ливия.

– Всё ещё, – подхватила её тон Мэделин. – Место довольно неплохое – милый домик в добрую сотню комнат, очаровательная девчушка, к тому же, я живу надеждой на то, что когда стану немного старше, то, может быть, мне как-нибудь удастся подцепить того парня, которого отшила моя сестрёнка.

– Шона? – Ливия изобразила удивление, затем, со знанием дела, прищёлкнув пальцами, покачала головой. – Не советую. Такого зануду, как он, мне ещё встречать не доводилось.

– Никакой он не зануда, – отмахнулась Мэделин. – Вообще-то, у него неплохое чувство юмора.

– Пусть так, но, по всей видимости, он поставил своей задачей запрятать его подальше. Надо сказать, он с этой задачей справляется просто блестяще. Каждый раз, как наши с ним пути пересекаются, он так убедительно изображает из себя победителя конкурса «Зануда тысячелетия», что можно только отдать ему должное за его, путь и бесполезные, но безоговорочно блестящие старания. Нет, Мэдди, не стоит связываться с человеком вроде него. В жизни должно быть немного праздника. Запомни мои слова.

Мэделин попыталась выдавить из себя хоть какое-нибудь возражение сквозь душивший её смех, но была не в силах это сделать. Ливия, понаблюдав с минуту за её безуспешными попытками, совершенно серьёзным тоном произнесла:

– Если передумаешь насчёт адвоката, у меня на примете есть несколько неплохих, многообещающих ребят. Кто-нибудь из них тебе непременно приглянётся. По-другому просто и быть не может – с моим безупречным вкусом ты всегда можешь рассчитывать на парочку стоящих экземпляров.

Мэделин недоверчиво перевела взгляд с Ливии на Сейлор и обратно.

– Ты так уверена в своём вкусе? – с хитрой улыбкой спросила она.

– Ещё бы! Разве ты знаешь кого-то лучше, чем твоя сестра? – смеющиеся глаза Ливии, не мигая, смотрели прямо на Мэделин.

Та смесь легкого волнения, тихой нежности и теплоты в прерывающемся голосе Ливии, которым был задан этот простой вопрос, помешали девочки отнести его к продолжению их непринуждённого обмена остротами. Она, наморщив лоб, изучающим взглядом скользила по лицам сидевших рядом с ней девушек, обдумывая какую-то, известную пока лишь её одной мысль. Наконец, она открыла рот, чтобы произнести следующее:

– Знаете, я передумала по поводу моего условия не целоваться в моём присутствии, – затем, обращаясь к Ливии, добавила. – Теперь, после таких слов, ты можешь её поцеловать.

– Примеряешь на себя роль капеллана? – усмехнулась Сейлор.

– Спасибо, подруга, но мы лучше отложим это на другой раз, – сказала Ливия и с улыбкой потрепала девочку по плечу.


– И что же думает Мэдди по поводу нас теперь? – спросила Ливия, когда она широко распахнув дверь своей квартиры, отступила в сторону, пропуская вперёд себя Сейлор. Они только что вышли из впечатляющего своими размерами кинотеатра, находившегося в двух шагах от дома Ливии, а потому той и пришла в голову идея пригласить подругу к себе, вместо того тратить деньги на кофе, цены на который были несоизмеримы с его вкусом, всегда оставлявшем желать лучшего.

Сейлор рассеянно опустилась в небольшое, манящее своей мягкостью и радостной расцветкой кресло и, подняв на Ливию глаза с таящейся в них хитринкой, ответила:

– Если быть краткой, то она не теряет надежды на то, что когда-нибудь я всё-таки обращу свой взор в сторону мужского пола, но пока этого не произошло, ты для меня – самый лучший вариант. Ещё моя Мисс Оригинальность любезно сообщила мне, что ни в коем случае не потерпела бы рядом со мной какую-либо другую девушку, и лишь для тебя, ввиду особой к тебе симпатии, она готова сделать исключение, заметь, противоречащее всем её принципам.

– В том, что касается этого последнего комментария, то здесь я с Мэделин полностью согласна. Я бы тоже не потерпела другую рядом с тобой. Если когда-нибудь что-либо подобное произойдёт, то у меня гарантированно случится самый сильный сердечный приступ в истории, а тебе, поскольку вина будет полностью твоя, придётся оплачивать все расходы на моё лечение, – Ливия рассмеялась, представив себе эту ситуацию.

– Звучит не слишком заманчиво, – прищурив глаза, отозвалась Сейлор. – Пожалуй, я лучше останусь с тобой. Однако, стоит признать, мысли о другой меня уже посещали.

– Так значит, посещали, – лукаво улыбнулась Ливия, в глазах её прыгали весёлые чёртики. – Сейчас мы это исправим.

Она моментально рывком сдёрнула Сейлор с кресла, а когда та оказалась в её предусмотрительно раскрытых объятиях, без предисловий накрыла её губы своими. Сначала лёгкий и нежный, но затем более настойчивый поцелуй оставил Сейлор с приятным ощущением слабого головокружения.

– Что ты скажешь теперь? – медовым голосом пропела Ливия, прервав поцелуй.

– Кажется, одна мысль всё же осталась, – прошептала Сейлор и, вскинув брови, с вызовом устремила взгляд на Ливию. Та ещё крепче стиснула объятия, затем, приблизив губы к самому уху подруги, повторила свой вопрос:

– А сейчас?

– Ты просто не оставила ей шанса, – ответила Сейлор, сделав попытку осторожно высвободиться из объятий Ливии, – так что, можешь смело меня отпустить.

– Поздно. Теперь ты моя, – улыбнулась та, для большей убедительности сопроводив свои слова ещё одним поцелуем.

Немногим позже, наблюдая за тем, как Ливия легко, словно мотылёк порхает по кухне, распределяя своё внимание между кофеваркой и духовкой, в которой подрумянивалось роскошное кокосовое печенье, вылепленное Ливией за какие-то пятнадцать минут в порыве кулинарного вдохновения, Сейлор лениво размышляла о том, стоит ли ей принять приглашение подруги остаться на ночь у неё, сделанное ей пару минут назад, или лучше, как она делала это раньше, отправиться домой, дабы не провоцировать родных на ненужные вопросы или, хуже того, упрёки. Ливия, в полголоса беззаботно напевая что-то по-итальянски, проплыла мимо неё, а затем, развернувшись, едва ощутимо коснулась своими мягкими губами раскрасневшейся от нагретого жаром духовки воздуха её щеки, чем тут же склонила чашу весов в пользу приглашения.

Незамедлительно сообщив Ливии о своём решении и с восторгом отметив, как тёмные глаза той засветились каким-то новым, мягким, словно исходившим из самой глубины её души светом, Сейлор медленно отошла к окну. Окутанный густой синевой город с яркими вкраплениями неоновых огней и светящихся теплым золотисто-желтым светом окон производил впечатление невесомого, принадлежащего совсем другой, полной неизведанных тайн, вселенной. Вечерняя прохлада, вливавшаяся в расслабляюще-тёплую атмосферу ярко освещенной кухни сквозь слегка приоткрытое окно, заставила Сейлор поёжиться, но она с мечтательной улыбкой на губах и затаённой грустью в глазах, не покинула своего наблюдательного пункта, осталась стоять, вглядываясь в засыпающий город, раскинувшийся перед ней во всём великолепии своего ночного освещения, и слушая тихое пение Ливии за своей спиной, вплетавшееся в своеобразную мелодию приглушённого городского шума.


Мэделин, вытянувшись на большом песочного цвета диване в гостиной перед телевизором, отчаянно боролась с обволакивающим всю её тёплым, тягучим ощущением сонливости. Ей, во что бы то ни стало, хотелось досмотреть фильм, но в своей борьбе с дремотой она уже медленно, но верно начинала сдавать свои позиции, а потому веки её то и дело смежались на несколько долгих минут, а руки, обхватившие ярко-синюю диванную подушку, расслаблялись и безвольно опускались вдоль тела. Затем она невероятным усилием воли заставляла себя вновь вернуться к реальности и покинуть манящий отдохновением мир сновидений, но через некоторое время всё повторялось по новой.

В очередной раз выплыв из сморившего её сна, Мэделин обнаружила экран телевизора потухшим. Отец стоял рядом с ней, пульт в его руках дорисовал в сознании девочки ту часть происходящего, которую она благополучно проспала.

– Я ещё не досмотрела, – непослушными губами пробормотала она то, что должно было звучать как протест, но, на самом деле, больше напоминало жалобную просьбу.

– Ты уже спишь, – засмеялся Джереми.

– Нет, ты всё неправильно понял, – заспорила его дочь. – Я пытаюсь не заснуть.

– Тогда это действительно меняет дело, – насмешливо произнёс Джереми, заглянув в слипающиеся глаза девочки.

– У тебя пять минут на то, чтобы соскрести себя с этого дивана и отправиться к себе наверх. Да, и ещё желательно не свалиться с лестницы.

– Очень смешно, – покачнувшись из-за резкой перемены положения тела, проворчала та.

Пока Мэделин медленно поднималась, Джереми будто бы про себя проговорил:

– Мне кажется, что кто-то вообще не появился в этом доме сегодня вечером, – и тут же сам себе ответил. – Сейлор.

– Она, должно быть, у Ливии, – не подумав, предположила Мэделин. С головой, тяжёлой от одолевавшего её сна, она туго соображала, а потому, лишь заметив, как помрачнело лицо отца, поняла, что она ляпнула что-то, показавшееся ему неприятным.

– Теперь ещё и это, – с горечью произнёс он.

– Послушай, пап, – попыталась подбодрить отца Мэделин.

– Ливия, на самом деле, просто потрясающая, и она, кажется, действительно любит Сейлор. Поверь, Ливия – это намного лучше, чем кто-либо другой.

– С чего это вдруг ты так решила? – резко спросил Джереми.

– Я сегодня ходила с ними на ланч, и, наблюдая за ними, сделала пару выводов, которым немного меня успокоили. Хочешь их услышать?

– Валяй, – без особого интереса дал своё согласие Джереми.

– Во-первых, – методично начала девочка, загибая пальцы, – этим двоим хорошо друг с другом, что положительно влияет не только на их настроение, но и настроение окружающих, что уже само по себе неплохо. Во-вторых, Ливия, несмотря на всю свою ироничность и смешливость, в действительности, девушка очень серьёзная и она никогда не поступит с Сейлор несправедливо, не опустится до того, чтобы склонить её к тому, чего та не захочет. Здесь не о чем особенно волноваться.

– А чем они, по-твоему, занимаются в данный момент? – громче, чем ему хотелось, возмутился Джереми. Так называемые выводы дочери окончательно выбили его из колеи.

Приобняв отца за талию, Мэделин со знанием дела успокаивающе произнесла:

– Я не удивлюсь, если узнаю, что они просто спят.


– Надеюсь, сегодня тебя не будет беспокоить бессонница, – высказала надежду Ливия, когда она, застелив свою большую мягкую кровать новыми белоснежными простынями, свежим взглядом придирчиво осматривала спальню, гадая, не привнести ли в её интерьер немного больше изменений, чем просто смена постельного белья.

– Рядом с тобой, не будет, – самонадеянно отозвалась Сейлор и, плавно приблизившись к Ливии сзади, сомкнула руки на её талии.

Ливия, прикрыв глаза, впитывала с себя это ощущение тепла тела Сейлор, крепко прижимавшегося к её собственному. Она позволила этому ощущению пронзить всю её насквозь и отозваться глубоко в её груди слабым электрическим разрядом. Сердце, замерев на мгновение, выдало новый, слегка учащённый ритм, что заставило Ливию сделать неожиданно глубокий судорожный вдох. Она осторожно высвободилась из рук Сейлор и, осторожно ступая, прошлась по комнате.

– С какой стороны ты хочешь лечь? – спросила она, остановившись у окна. Голос её звучал напряжённо, она словно произносила слова через силу.

– С левой, – не задумываясь, ответила Сейлор. Откровенно говоря, ей было всё равно, но Ливия ждала её ответа, и потому она произнесла первое, что пришло ей в голову.

– Хорошо, – донеслось от окна.

Присев на край кровати, Сейлор с чувством пробуждающегося беспокойства воззрилась на Ливию. Та ещё несколько секунд неподвижно, словно купающаяся в серебристом свете луны мраморная статуя, простояла, вглядываясь в чернеющее небо, затем, поведя плечами, будто стряхнув с себя груз одной лишь её известных мыслей, вернулась к Сейлор.

– Ты в порядке? – пытливо заглядывая ей в глаза, мягко спросила Сейлор.

– В полном, – улыбнулась Ливия. – Просто я….

Оборвав себя на полуслове, она забралась в постель и, уютно устроившись под легким, почти невесомым одеялом, приглашающе похлопала ладонью по пустующему месту рядом с ней. Сейлор медленно, стараясь совершать минимум движений, легла рядом с ней. Едва голова Сейлор коснулась подушки, Ливия тут же щёлкнула выключателем, погасив единственный, тускло освещающий комнату небольшой светильник, а затем, тесно прижавшись к Сейлор, обхватила её одной рукой и замерла.

– И это всё? – раздался удивлённый возглас из темноты.

– А ты рассчитывала на то, что я начну к тебе приставать? – усмехнулась Ливия.

– Вообще-то, я бы предпочла использовать в этом контексте другое слово, но, в общем и целом – да. Хотя я совсем не уверена в том, что я к этому готова.

– Я сейчас думала о том же самом, – призналась Ливия. – Давай не будем слишком торопиться.