Они победили

Родился он накануне нового, 1925-го года. Зима в том году выдалась в приволжских степях снежная и ветреная. «Нехай, не будем спешить, по такой погоде. Не поедем мальца крестить, пусть маленько пурга поуляжется», - безапелляционно, будто бы отдавал команду своей казачьей сотне, распорядился дед. Так мой отец пролежал в крестьянской люльке «нехристем» с месяц, и был зарегистрирован в церковных книгах не в конце беспокойного 25-го, а в 26-м году. Возможно, этот месяц, скрытый родителями да церковной бумагой от властей в начале жизни и вылившийся в лишний год отсрочки при призыве на действительную воинскую службу в Великую Войну, сберег его грудь от неприятельского свинца.
 
Он потом всю жизнь пытался выяснить точную дату своего рождения. Увы, в деревнях тогда календари были в диковинку, и точных дат никто не помнил, привязывая события в своей памяти лишь к церковным праздникам. Поэтому его родители и родственники могли вспомнить дату рождения лишь приблизительно. А церковные книги, единственный в тех местах достоверный справочник, ко времени поисков были уже частично утеряны или уничтожены бедствиями. Так и осталась точная дата рождения отца для всех окружающих и для него самого нераскрытой тайной.
 
Уже после смерти, он приходил ко мне в одном из моих беспокойных утренних снов в самом начале декабря. «Вот!»,- заключал он, радуясь и веселясь, будто бы разгадал величайшую загадку на Земле, - «Оказывается, в этот день я когда-то родился!»
 
Призвали его в действующую армию в конце 43-го года. Войну вспоминал он неохотно. Более всего его угнетали, видимо, воспоминания о людских смертях и неоправданных потерях, вызванных неумелыми, непрофессиональными и несогласованными действиями командиров, начальников, политработников в этот период. А ведь это был уже конец войны! Казалось, пора бы было, уже, и научиться воевать к тому времени нашим командирам!
 
А с начала его рекрутской службы их сводный отряд призывников отправили в степи Сталинграда. Танков и другой техники и нашей, и вражеской, там было набито столько, что уже больше года её разбирали, грузили и отправляли в тыл, но все никак не могли утилизировать. Саперы подрывали мертвые металлические чудища зарядами тротила, а призывники загружали искореженные куски металла в товарные платформы. Так продолжалось с месяц.
 
Потом была маршевая рота. Две недели подготовки в прифронтовой полосе и вот он - фронт. Близился праздник Советской Армии – 23 февраля! Командование решило порадовать своих высоких начальников небольшой тактической победой. То, что сотни, а может тысячи, человеческих жизней прервутся теперь навсегда, никого не взволновало. Да и как может обеспокоить такая мелочь, как боевые потери, разумные или неразумные? И новобранцы пошли на штурм укреплений какого-то никому неизвестного села, за какой-то никому неизвестной рекой, чтобы доставить радость идейным партийцам к празднику 23 февраля! Он шел в третьей по счету цепи и когда вступил на лед реки, то бежать не смог: сапоги скользили в лужах и ручьях человеческой крови. Наверное, он и выжил в той атаке только потому, что вражеский пулеметчик не сладил с психикой, сея бесконечную смерть.
 
Дальше была государственная граница. На подступах к небольшому венгерскому городишку танковая бригада, десантом с которой следовал мой отец, развернулась в боевой порядок и с ходу ринулась на вражеские позиции, отчетливо различимые невооруженным глазом на окраине поселения. Не успели панцирные машины пройти и двух десятков метров, как под гусеницами то одной, то другой из них стали вздыматься косматые разрывы противотанковых мин. Стало ясно, что все пространство до города, преодолеть которое предстояло бригаде, заминировано. С глубоко затаенной и спрятанной болью вспоминает он, как горели в своих промасленных комбинезонах молодые русские парни. Сколько их полегло на том поле!
 
Огневого отпора от противника не было. Наконец, танк, за которым в пешей цепи следовал мой отец, круто взяв влево, что и уберегло его от мин, выскочил на окраину городка. Каково же было удивление штурмующих город солдат, когда они увидели на кривых узеньких улочках всадников кубанской кавалерии. Оказывается, часом раньше кавалерийская бригада обходным маневром уже захватила стратегически важный городок и теперь праздновала на его улицах победу.
 
А кто же виноват в смерти, кто ответит за жизни тех молодых ребят, что погибли понапрасну, брошенные на минное поле? На войне всякое бывает, бывает, что обстоятельства вынуждают посылать людей на верную смерть. Но этот эпизод, скорее всего, проявление нашей тогдашней показухи и всесоюзного социалистического соревнования, когда даже Берлин фронты брали «кто быстрей?», не считаясь с прошитыми пулеметными очередями людскими телами и распятыми человеческими судьбами.
 
Да, мы выиграли эту проклятую войну! Но как? Гордость и позор, вот два чувства, которые живут во мне. Гордость за нашего простого русского человека, безропотно идущего на смерть, потому что большего для Родины он сделать не может. И позор за наши головы, избравшие себе таких презренных вождей и такую незавидную Судьбу.