ЗАМУМУКАЛАСЬ

Замумукалась
 
«Если хотите увидеть, как выглядит мир в четыре утра, заведите ребёнка»
 

Два года назад я, дико заработавшаяся, с хроническим недосыпом, поднимала сына — тогда первоклассника — в школу. Этот ужас помню до сих пор. Я зашла к нему в комнату, чтобы позвать завтракать, и… не могла вспомнить его имени.
 
— Как зовут? — спросила я, перебрав в памяти все мужские имена.
 
— Вася, — пролепетал тут же проснувшийся от шока ребёнок.
 
— Точно. Вася. Пошли завтракать, — кивнула я.
 
Прошло два года. Я родила дочь. Ей шесть месяцев. Муж уехал в командировку. Я накормила по очереди детей, проверила у Васи неправильные глаголы по английскому, менуэт Моцарта по музыке, помыла полы, пока сын ужинал, а дочь сидела на детском стульчике и швырялась игрушками, искупала обоих, намазала одной попу под подгузником, другому — фингал под глазом и решила выдохнуть. Дочь спать не собиралась — смотрела на меня и хлопала ресницами.
 
— Мамочка, я боюсь темноты, — заявил вдруг сын.
 
Я, с дочкой на руках, рассказывала сыну про разные виды страхов, то есть фобий. Он хохотал, потому что бояться пауков или птиц — это же очень весело.
 
— Ладно, всё, спи давай, — сказала я ему, поцеловала, укрыла и засунула соску в рот.
 
— Мама, а я должен сосать соску? — спросил осторожно сын секунд через пятнадцать.
 
Я перепутала детей. Дочь смотрела то на меня, то на брата с ужасом в глазах, она была готова разрыдаться. Она не понимала, что происходит и почему её соску отдали брату. А сын смотрел на меня с жалостью и лёгкой паникой: папа в командировке, мама сошла с ума, сестрёнка — шестимесячная, няня придёт завтра только в одиннадцать, бабушка на даче за 120 километров от Москвы, что делать?
 
Когда я была маленькая, моя мама тоже частенько впадала в такое состояние. Хорошо помню, как она после двух работ стояла у плиты, включала газ и подносила спичку к голове (хорошо, что спичка успевала погаснуть, но всё равно было ощущение, что мама тушит её об голову). Потом выключала газ, смотрела недоумённо на спичку, доставала новую, зажигала, включала газ, подносила спичку к голове…
 
— Почему не загорается? Ничего не понимаю, — говорила она сама себе.
 
А лифт ключом она вообще очень часто пыталась открыть.
 
— Мама, нажми кнопку, — говорила я.
 
— Отстань, я сама знаю, — отмахивалась мама, втыкая ключ между дверей и яростно его поворачивая.
 
Ещё помню большую чёрного стекла пепельницу, которую она регулярно ставила в морозилку.
 
…Особенно тяжело по утрам. Я насыпаю кофе в сахарницу вместо турки. Или детскую смесь. Почти каждое утро. Потом долго выковыриваю ложечкой.
 
А тут стояла на лестничной площадке, провожая сына в школу, ждали лифт. Вышла соседка.
 
— Доброе утро, компания «…», Екатерина, чем могу помочь? — сказала она.
 
Мы с Васей онемели.
 
— Заработалась, — вздохнула соседка, — целый день на телефоне сижу.
 
Дети — это, конечно, счастье. Но я почему-то всё время вспоминаю одно выражение неизвестного мне автора: «Если хотите увидеть, как выглядит мир в четыре утра, заведите ребёнка».
 
В семь утра я варила сыну манную кашу. У него болел живот, и врач посоветовала покормить его кашами. Каждый день я варю разные каши. Вася съедает три ложки, и всё.
 
— Доешь? — спросила я мужа.
 
— Нет, я ненавижу каши, — ответил муж.
 
Знаете, это был почти самый большой скандал в нашей семье. Из-за каши.
 
Потому что у меня опять убежало молоко и пришлось проветривать кухню и отмывать плиту. Главное, что я налила средство для керамических плит на ещё горячую плиту и оно у меня разбрызгалось прямо в кастрюльку. Я вымыла плиту, кастрюлю, налила новое молоко, стояла над ним и мешала манку, чтобы не было комочков. На часах, напомню, было семь утра. Потом я стояла почти голая — в пижаме — на балконе и остужала кашу. Потом я замёрзла и у меня потекли сопли. Потом я опять насыпала кофе в сахарницу вместо турки. Потом Вася сказал, что в каше чего-то не хватает. Я сначала посыпала ему сахаром, потом добавила варенья, потом масла, после чего он заявил, что каша невкусная и он есть не будет. А потом мне муж говорит, что он вообще каши ненавидит, а такие, с сахаром и вареньем, тем более.
 
К тому же у него хватило смелости отказаться от доедания детского творожка. Половину я скормила дочери, а половина болталась в коробочке в холодильнике и мешалась. А он отказался доедать.
Где-то в подсознании я вспомнила, как один молодой папа близнецов говорил мне: «Окончательно я осознал себя отцом, когда жена вместо обеда предложила мне доесть детский творожок, половинку желтка и перемолотый в миксере кабачок с цветной капустой, которые жалко выбрасывать, а ребёнок уже съел свою норму».
 
Сначала я хотела сказать мужу что-нибудь обидное. Но потом шваркнула тарелку об пол. Случайно. Не специально. Потому что понимала, что отмывать всё мне. Кто же в здравом уме будет тарелками швыряться, зная, что осколки собирать придётся самому? Каша разлетелась по стенам кухни. Я села на пол, заплакала и стала смотреть, как она стекает. Плакала недолго. Проснулась дочь, которой к тому времени я успела сварить овсянку и промолоть её на миксере.
 
Дочь вступила в новый этап развития — она любопытная, весёлая и шебутная. Всё, что попадается ей под руку, она или тащит в рот, или бросает на пол. Мы сели завтракать. То есть она села завтракать, а я села её кормить. Отвернулась буквально на секунду. Дочь взяла тарелочку с кашей и бросила её на пол. На свежеотмытый от манки пол. Я опять села на пол, заплакала и стала смотреть, как по свежеотмытым стенам стекает овсянка.
 
…У меня появилась и ещё одна дурацкая привычка. Я открываю холодильник и стою, тупо разглядывая внутренности. Обдумываю, что приготовить на обед мужу и сыну, что на ужин, когда ехать на рынок, а когда в магазин. Очень хорошо думается. И именно с открытой дверцей. Иногда мысли скачут. Я думаю, правильно ли я воспитываю детей и почему муж так долго разговаривал с нашей общей знакомой, которая не скрывает свою симпатию к нему.
 
— Ты меня не любишь, — сказала я супругу, решительно закрывая дверцу холодильника.
 
— Замумукалась… — констатировал он.
 
МАША ТРАУБ.