1. Запись от 14 августа 2011 г. Пьер Буало, ТомА Нарсежак. Последний трюк каскадёра.

Дверь приоткрыта, свет из коридора, проникая сквозь щель, мягко рассеивается, вспыхивает бликами... Позолота переплётов, рамы картин, медная пепельница рядом с креслом, какие-то блестящие предметы на письменном столе. Дверь приоткрывается чуть шире, и на пороге возникает фигура. На ковёр ложится длинная тень. Где-то слышно мерное тиканье старинных часов... впрочем, всё замерло в тишине ночи. Тень колеблется, затем делает шаг. Вот уже слышно её прерывистое дыхание, как у человека, объятого страхом. Ещё шаг. Слабый отблеск металлического предмета.
 
Фигуру поглощает тьма, но по очертанию плеча можно узнать мужчину. Он направляется к письменному столу. Чуть скрипнуло кресло, человек сел. Внезапно в темноту дерева врезается круг ослепительного света лампы - в кругу его руки. В одной - смятый в комок носовой платок, в другой - револьвер. В ярком свете только руки полны жизни. Лицо мужчины похоже на подвешенную загадочным образом гипсовую маску. Правая рука с величайшей предосторожностью кладёт оружие на подлокотник и застывает. Осмелев, рука отодвигается, медлит. Человек вздыхает. Закрывает глаза. Глазницы заливает мертвенная бледность. Левая рука поднимает носовой платок к скорбному лицу, мелкими движениями вытирает его, как бы успокаиваясь. Затем она тянется к телефону, стоящему на углу стола, ставит его на подлокотник, срывает трубку и точным движением нажимает на клавиши. Трубка прижата к уху. Отчётливо слышен сигнал вызова - в ночной тишине он будто пронзает бесконечность. И вдруг щелчок. Голос.
 
- Говорит "Братская помощь", слушаю.
 
Опять тишина. Дыхание становится прерывистым. Пальцы теребят носовой платок. Наконец слышится шёпот.
 
- Я могу говорить?
 
Стоит такая тишина, что от внезапно прозвучавшего рядом ответа человек вздрагивает.
 
- Слушаю Вас... Я один... Можете спокойно говорить.
 
- Могу говорить, сколько захочу?
 
- Разумеется. Я здесь для того, чтобы быть Вам полезным.
 
Человек отрывает трубку от уха, вытирает пот, который катится градом, и продолжает:
 
- Простите меня... Так трудно найти слова.
 
- Успокойтесь. Времени у нас сколько угодно.
 
- Спасибо... Чувствуете, как я взволнован?
 
- Да... Даже потрясены. Но я выслушаю Вас. Скажите себе, что я Вам не судья, а такой же человек, как и Вы. Как знать, - может, я сам пережил испытание, подобное Вашему. Надо выговориться... Доверьтесь мне... Ну как, Вам не лучше?
 
- Да.
 
- Говорите громче.
 
- Да.
 
- Прошу Вас говорить громче, так как по Вашему голосу я... как бы это выразиться?.. сужу о состоянии сердца... Вы не наделали глупостей?
 
- Нет. Ещё нет.
 
- И Вы не сделаете этого, так как сейчас расскажете... всё, что у Вас на душе, как сумеете... не задумываясь... Тяжесть, которая непосильна для Вас... я возьму её на себя.
 
- Спасибо... Попытаюсь... Но предупреждаю Вас, - выхода нет.
 
- Никогда не произносите таких слов.
 
- Других, однако, нет. Алло? Вы меня слышите?
 
- Да... Не бойтесь.
 
- Простите. Мне показалось, что... Прежде всего, Вы имеете право повесить трубку. Слушать бредни старого...
 
- Но Вы пока ещё ничего не сказали.
 
- Вы правы.
 
Голос слабеет. Вдалеке слышится бой часов - один низкий удар, гул от которого долго не смолкает. Человек вытягивает левую руку и, приоткрывая запястье, смотрит на часы. Половина одиннадцатого.
 
- Алло... Я думал... буду с Вами откровенным. Пытаюсь выиграть время. Дело не в том, что я боюсь. Прежде всего, я ничем не рискую. Но когда слова прозвучат и Вы их услышите... У меня нет выхода. Понимаете... то, что я, быть может, до сих пор скрываю от себя, станет явным. Будет слишком поздно.
 
- Смелее! Вы же свободный человек!
 
В голосе теплота. Хотелось бы видеть это незнакомое лицо. Оно, наверное, доброе, чуть встревоженное, по-братски внимательное...
 
- Нет, - говорит тень. - Я уже не свободен. Я будто стою на узком карнизе, на двенадцатом этаже; пустяк может смахнуть меня вниз. Пути назад уже нет.
 
Происходит нечто неожиданное. В трубке раздаётся дружелюбный смех. Словно на плечо ложится рука.
 
- Мне нравится Ваша метафора, - говорит голос. - Она внушает доверие. Доказывает, что у Вас довольно хладнокровия, чтобы посмотреть на себя со стороны. А в Вашем случае требуется именно это. Не погружаться в собственную душу, не начинать себя оплакивать...
 
Пауза; затем голос поспешно продолжает:
 
- Я, по крайней мере, не обидел Вас?.. Позвольте сказать Вам кое-что... Сейчас Вы сидите перед телефоном, не так ли? ...Ну, конечно... Вы можете прервать разговор или продолжить его. Можете закурить или выпить рюмочку... Вот видите... Вы - хозяин своих движений... В таком случае, дорогой друг... Вы позволите, чтобы я называл Вас дорогим другом?.. Прошу Вас, - возьмите себя в руки... Не обманывайте...
 
- Простите, я не позволю...
 
- Не обанывайте себя... Вы поняли, что я хочу сказать?.. Алло! Отвечайте!
 
Человек перекладывает телефонную трубку из правой в левую руку, берёт револьвер. Понижает голос.
 
- Вы знаете, что у меня... Слушайте.
 
Он постукивает дулом по столу.
 
- Что это? - спрашивает голос.
 
- Вы поняли? Я дошёл до последней черты. Да, у меня револьвер.
 
- А!
 
- И я пущу его в ход.
 
Минутное колебание, затем голос тихо говорит:
 
- У меня нет на Вас никакого права... Вы думали, что я не принимаю Вас всерьёз... Сожалею. Напротив, никогда я не был ближе к Вам, чем сейчас... Вы больны?
 
- Нет.
 
- Безработный?
 
- Нет.
 
- Замешана женщина?
 
- Нет.
 
- Дорогой друг, Вы играете со мной в жестокую игру. Как я могу угадать? У Вас траур?
 
- Нет. Я стар. Вот и всё.
 
- Не понимаю Вас.
 
- О, прекрасно понимаете!
 
- У Вас депрессия?
 
- Никоим образом... Слушайте. У меня состояние, друзья, я в добром здравии. У меня жена... Словом, всё. Я счастлив. Но - устал. Впрочем, нет, не совсем то... Скорее, далёк от всего. Жизнь меня больше не интересует. Я даже спрашиваю себя, зачем позвонил Вам. Вы примете меня за сумасшедшего. Но я вдруг сказал себе: "Что ты тут делаешь? Будешь продолжать так каждый день... всё одно и то же... видеть все эти морды..." Не знаю, поймёте ли Вы. Жизнь - карусель... бег по кругу... Простите, но чем больше Вы заставляете меня говорить, тем больше я чувствую себя посторонним в вашем мирке манекенов... Я удаляюсь. Чувствую, что огорчил Вас... Но что такое огорчение?
 
Человек кладёт телефон на подлокотник. Сжимает голову руками. Голос в трубке теряет самообладание, кричит на высокой ноте: "Алло... Алло... Отвечайте... Алло!" Глубокий вдох, трубка снова прижата к уху.
 
- Алло!.. Скажите же что-нибудь... Вы должны говорить.
 
- Да, - соглашается мужчина. - Но не прерывайте меня... Я обратился к Вам за помощью, чтобы у меня был свидетель, который сможет повторить мои последние слова.
 
- Нет, я...
 
- Слушайте, прошу Вас. Обычно пишут завещание. Пытаются объяснить причину самоубийства. Но в моём положении мне никто не поверил бы, и я хочу сразу же положить конец комментариям недоброжелателей. Вы можете сообщить... полиции... моей жене... кому угодно о нашем последнем разговоре. Вы скажете им, что я был в здравом уме и твёрдой памяти и решил уйти из жизни просто-напросто потому, что она мне надоела... Уйти... как актёр... как писатель... примеров сколько угодно.
 
- Это невозможно!
 
- Почему же невозможно? Я не из тех, кого нужно утешать. Одним словом... Единственная услуга, которую Вы могли бы мне оказать, это позвонить в полицию, дежурному, и доложить, что господин ФромАн, владелец Ля КолиньЕр, выстрелил себе в сердце. Никто не упрекнёт Вас, - Вы спасали меня, как могли.
 
- Давайте всё-таки потолкуем не спеша.
 
- Делайте то, что я Вам говорю. Я хочу, чтобы моих близких оставили в покое. Чтобы никаких неприятностей. И, главное, - пусть избавят меня от надгробных речей...
 
Человек поднимается, прижимает трубку к груди, чтобы не слышать, как в отчаянии и бессилии зовёт, срывается голос. Он хватает револьвер и направляется в глубину комнаты, осторожно подтягивая и раскручивая на достаточную длину телефонный шнур.
 
Когда он пересекает освещаемое лампой пространство, свет падает на пиджак - он кажется серым - но силуэт тотчас растворяется в полумраке. Человек доходит до балконной двери, бесшумно открывает её. Шелестит листва. Ночной воздух полон аромата скошенной травы. Он подносит трубку ко рту.
 
- Я рад, что имел дело с Вами, месье. Прощайте.
 
Он поворачивает трубку наружу и, поднеся револьвер к аппарату, стреляет в воздух. "Нет, нет!" - выкрикивает голос в трубке. Человек тихо возвращается, гасит лампу, медленно кладёт на пол револьвер и телефон. Аппарат агонизирует на мягком ковре. В несколько прыжков человек выскакивает из кабинета, но, очевидно, он где-то рядом - слышится шорох ткани, хриплое дыхание, будто ворочают что-то очень тяжёлое. Вскоре он появляется, волоча тело. Иенно тело - руки и ноги безжизненно повисли, различается лишь нечто бесформенное. По глухому шуму можно догадаться, что труп положили на пол, рядом с письменным столом. Теперь работают руки - подносят к трупу затихший телефон, взводят курок. Только два выстрела: одна пуля принесла смерть, другая - улетела в пространство. Найти должны одну стреляную гильзу. Вот так-то, - безупречная работа требует тщательности. Значит, на место одной из двух пуль надо вложить новую и позаботиться о том, чтобы при повороте барабана в стволе оказалась холостая гильза.
 
Дело сделано. Разыграно, как по нотам. Наконец, последнее: рука в перчатке сжимает пальцы мертвеца на рукоятке. Осторожно. Не стирать следы пороха; нечего сомневаться, что полиция применит парафиновый тест. Надо всё предусмотреть. Он будто согнулся под тжкой ношей или от неясного раскаяния. Человк быстро берёт себя в руки, ещё раз всё перепроверяет. Балконная дверь приоткрыта. Пусть. Господину Фроману всегда было жарко. Тело упало вперёд. Хорошо. Пуля - в сердце. Телефон стоит там, где полагается. Чёрт! Надо протереть. Упаси Бог, если найдут отпечатки... К счастью, труп ещё не закоченел. Левая кисть легко сжимает телефонную трубку, затем так же легко разжимается. Человек пятится до самого порога, оглядывает комнату. Медленно пожимает плечами, словно хочет сказать: "Неужели всё это было необходимо?" - и удаляется...
 

/Продолжение следует/