МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ЛОМОНОСОВ (1711 – 1765)

Роль Ломоносова в преобразовании русского литературного языка. М. В. Ломоносов подходил к языку как учёный, обладавший определённой системой взглядов и убеждений. Враг школярства и начётничества, он стремится не только унифицировать грамматические правила, но и воспитать у обучающихся широкий подход к языку, понимание его духа и связей с различными сторонами человеческой жизни.
 
Грамматика не свод мёртвых правил, а практическое руководство в овладении языком. Эту мысль Ломоносов обосновывает уже во вступлении к своей «Грамматике», где мы находим такие замечательные слова: «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики».
 
По «Грамматике» Ломоносова учились многие поколения русских людей, её основные нормы и правила своё значение и для наших дней.
Одновременно с грамматикой Ломоносов разрабатывает теорию «трёх штилей», которая явилась опорным моментом всех его начинаний в области преобразования литературного языка.
Для каждого стиля Ломоносов предложил свой род «речений». Так, в произведениях, написанных высокие «штилем» (героические поэмы, оды, ораторские речи) можно было использовать, помимо русских слов, и церковнославянизмы, но только такие, которые понятны всем грамотным людям, например: «взываю», «отверзаю» и т. д. Употребление подобного рода церковнославянизмов придаёт речи, по мысли Ломоносова торжественный характер. Обветшалые, «невразумительные» церковнославянские выражения, например «рясны» (ожерелье), «овогда» (иногда), Ломоносов предложил исключить из речевой практики.
 
В среднем «штиле» (трагедии, сатиры, научные произведения) следовало использовать главным образом русские слова и лишь иногда (в случае необходимости) употреблять церковнославянизмы, но так, чтобы «слог не казался надутым».
И наконец, низкий «штиль» (комедии, эпиграммы, песни, дружеские послания) определялся подбором слов чисто русского происхождения (в том числе и простонародных) без всякой примеси старославянизмов.
 
Таким образом. Ломоносов взял курс на ограничение церковнославя¬низмов, на сближение литературного языка с разговорной речью. И это имело положительные последствия. Освобожденный от тьмы устаревших слов, литературный язык креп, развивался, приобретая ещё большую гибкость и выразительность.
 
Учение о трёх «штилях» способствовало и повышению литературного мастерства каждого пишущего. Оно обязывало «рассудительно», т. е. сознательно, относиться к слову как первоэлементу стиля, думать об особенностях своего слога, подчиняя его жанру и идейно-тематическому замыслу произведения.
 
Поэзия Ломоносова. Как ни далека от нас эпоха Ломоносова, как ни трудны для понимания отдельные его картины и образы, при вниматель¬ном рассмотрении они обнаруживают свою истинно художественную природу. Что касается идейного пафоса, глубины содержания, то в этом отношении поэзия Ломоносова, сыграв исключительно большую роль в прошлом, продолжает и сейчас оказывать положительное воздействие на развитие нашей литературы.
Что же ценим мы в творчестве Ломоносова, чем дороги для нас его поэтические опыты?
Поэзия Ломоносова привлекает нас прежде всего своей общественно-патриотической направленностью, утверждением важности и красоты героического подвига во славу родной отчизны.
 
Ломоносов – поэт высокого гражданского пафоса. Отдав в молодости некоторую дань «анакреонтической» (любовной) лирике, он очень скоро обратился к более серьёзным и сложным темам. Его влечёт «героический звон» времени, волнуют вопросы, связанные с текущей политикой, с борьбой нашего народа за прогресс и национальную независимость. Общественный характер своей поэзии Ломоносов сам раскрыл в остроумном и блестящем по форме стихотворении под названием «Разговор с Анакреоном». Работу над этим стихотворением Ломоносов закончил за четыре года до своей смерти. Следовательно, его можно рассматривать и как итоговое, и как программное произведение поэта.
 
Анакреон – древнегреческий поэт, воспевавший любовные радости и утехи. Впоследствии стихи такого содержания стали называться его именем – анакреонтическими.
Ломоносов сделал перевод четырех стихотворений, приписываемых Анакреону, и на каждое стихотворение дал свой ответ. Такая необычная форма (перед нами полемика, спор) позволяла острее поставить вопрос о том, чему и как должна служить поэзия.
 
Анакреон видит назначение поэзии в том, чтобы воспевать дружбу, любовь и другие земные радости. Он понимает, что славные человеческие дела достойны внимания, но петь о них не может, так как гусли «поневоле… любовь велят звенеть».
 
В ответ на это Ломоносов заявляет, что он петь мог бы «о нежной, Анакреон! любви», но у него другое призвание, другая страсть:
 
Хоть нежности сердечной
В любви я не лишён
Героев славой вечной
Я больше восхищен.
 
Анакреон, как видим, узок в своих целях. Он замыкает поэзию в рамки интимной тематики.
Ломоносов – за активное вторжение литературы и искусства в общественную жизнь, за подчинение литературы высоким и важным задачам времени. До Ломоносова в русской литературе ещё никто так чётко, а главное, глубоко и верно не решал вопроса о связи искусства с жизнью.
 
Интересно и другое. Основной образ Анакреона – это образ его возлюбленной, пышногрудой и краснолицей женщины. Ломоносов тоже говорит о своей возлюбленной. Но это – родина, Россия. Ей отдаёт поэт весь жар своего сердца и ума. Так, следовательно, определяется главная задача поэзии: она должна служить общественным интересам, содействовать укреплению мощи и величия родины. Собственная поэзия Ломоносова отвечала именно этим целям.
 
Ода «На взятие Хотина». Оды Ломоносова наполнены громом и блеском. Их строки дышат огненной энергией, подобно той, которая заключена была в железных полках русского воинства, сокрушавшего неисчислимую силу врага. Вот, например, как описывается героизм русских солдат в оде «На взятие Хотина».
 
Крепит отечества любовь
Сынов Российских дух и руку;
Желает всяк пролить всю кровь,
От грозного бодрится звуку.
 
Наряду с показом героизма русских воинов Ломоносов рисовал в своих одах образы выдающихся исторических деятелей: Дмитрия Дон¬ского, Ивана IV, Петра I, боровшихся за укрепление политической само¬стоятельности и военной мощи русского государства. В особенности часто Ломоносов обращался к Петру I. Это был его любимый герой.
Как и многие писатели-классицисты. Ломоносов выступал в защиту просвещённого абсолютизма, за монарха, но не тупого и жестокого, а гуманного и просвещённого, который содействовал бы общенародному благу. Такого монарха Ломоносов видел в Петре I, ратуя за него в своих одах. Он верил, что царь, подобный Петру I, может резко поднять благосостояние народа, укрепить могущество России. Отсюда идеализация Петра, постоянное обращение к его добродетелям.
 
Образ Петра I присутствует почти в каждой оде Ломоносова. Нередко, взявшись восхвалять очередного представителя царской фамилии. Ломоносов отступал от задания и пел гимны в честь Петра I. С именем Петра I Ломоносов связывал свои представления о России. В лице Петра он воспевал мощь, силу и великую жизнеспособность русской нации.
 
«Ода на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747». В оде немало строк, обращенных к Елизавете Петровне, но всё же прославляет поэт больше Петра I, и не как государя, а как выдающегося исторического деятеля. Не случайно поэтому Петр I назван человеком, притом с большой буквы («зиждитель мира искони... послал в Россию Человека, каков неслыхан был от века»).
 
В величаво-торжественной, но очень точной и образной манере говорит Ломоносов о делах Петра («Россию, варварством попранну, с собой возвысил до небес»), а его славных успехах как полководца («сквозь все препятства он вознёс главу, победами венчанну»).
 
В изображении Петра I Ломоносов мастерски использовал приёмы, которые нашли широкое распространение в классицистической одописи. Петр возносит с собой Россию до небес (гипербола), его страшится даже сам бог войны Марс (мифологический образ); науки предлагают монарху свои услуги («тогда божественны науки чрез горы, реки и моря в Россию простирали руки, к сему монарху говоря» – олицетворение).
 
Возвышенно-ораторская интонация («высокий штиль») подкрепляется употреблением церковнославянских слов: «зиждитель мира», «искони», «попранну», «рекла» и т. д. Все эти средства помогают Ломоносову создать монументальный образ Петра. Образ Петра наглядно воплощал лучшие стороны того исторического деятеля, о котором мечтал Ломоносов и который действительно был нужен России.
 
Бодрое, страстное слово в защиту мира звучит во многих произведениях Ломоносова. Но наиболее ярко, убедительно и в высшей степени оригинально, он говорит о мире в оде 1747 года. Эта ода писалась как раз в тот момент, когда Елизавета Петровна готовилась к вооруженному выступлению на стороне Австрии и Англии против Пруссии и Франции. Затеваемая война ничего не сулила России, кроме разорения. К тому же она не была вызвана соображениями оборонительного порядка.
 
Ломоносов знал о планах императрицы и, желая предостеречь её от опасного шага, подчёркнуто рисует преимущества «тишины» перед войной. Он не жалеет красок, чтобы показать прелести мирной жизни. Начальные строки оды буквально покоряют своей величавой размеренностью и афористической отточенностью:
 
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сёл, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!
 
Мир нужен народу, он способствует развитию науки, просвещения, экономики. Мир – залог благоденствия и свидетельство мудрости правительственной политики.
 
В портрете Елизаветы Петровны, который создаёт Ломоносов в «Оде 1747 года» нет ни одной сколь-нибудь характерной для неё индивидуальной черты. Здесь не живое лицо, а схема, условное изображение «добродетельной» монархини.
Этому вымышленному, явно приукрашенному образу императрицы соответствуют и средства художественного повествования. Мнимые достоинства Елизаветы описываются «высоким» стилем, как того и требовал жанр хвалебной оды. Слог поэта пестрит выражениями, составленными по правилам придворного красноречия. Уста монархини называются «божественными», её глас (не голос!) – «кроткий», а радостные клики по случаю воцарения на престол Елизаветы достигали даже звёзд. По форме это пышная, а по существу холодная образность. Ломоносов не смог здесь «воспарить» так, чтобы читатель поверил в искренность его чувств. И это понятно. Преувеличенные добродетели Елизаветы Петровны воспевались не столько по велению сердца, сколько по соображениям служебного долга. Иное дело Россия. Ради неё он жил и трудился, ей посвятил поэт и лучшие строчки своей оды. Вот как, просто и вместе с тем выразительно, рельефно рисует он просторы нашей родины:
 
Воззри на горы превысоки,
Воззри в поля Свои широки,
Где Волга, Днепр, где Обь течет
………………………………….
Там Лена чистой быстриной,
Как Нил, народы напаяет
И бреги, наконец, теряет,
Сравнившись морю шириной.
Коль многи смертным неизвестны
Творит натура чудеса,
Где густостью животным тесны
Стоят глубокие леса,
Где в роскоши прохладных теней
На пастве скачущих еленей
Ловящих крик не разгонял;
Охотник где не метил луком,
Секирным земледелец стуком
Поющих птиц, не устрашал.
 
Как видим, Ломоносова осеняет истинное вдохновение. Здесь под¬линная образность. Условные прямые описания уступают место «натуральной» живописи (роскошь прохладных теней, густые леса и т. д.). Слог поэта упруг, звонок, выразителен. Перед нашим взором встает огромная величаво-прекрасная страна с её полями, реками, необъятными просторами, со всеми богатствами её недр и угодий. Так мог писать лишь человек, остро чувствовавший красоту родной земли, заботившийся о её благосостоянии.
 
Ломоносов был убеждён в том, что занятия науками должны сделать человека счастливым. В «Оде 1747 года» в стихах, ставших давно хресто¬матийными, Ломоносов проникновенно заявляет о пользе науки для лю¬дей всех возрастов самых различных обстоятельствах:
 
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствиях не помеха.
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
 
Композиция оды, в соответствии с требованиями классицизма, отли¬чается стройностью. Каждая из основных тем получает своё обоснование и подробное развитие, каждая новая мысль вытекает из предыдущей. На¬пример, призывая Елизавету быть покровительницей просвещения, наук и ремёсел, Ломоносов показывает, что страна, где она царствует, изуми¬тельно прекрасна и обладает неисчерпаемыми природными богатствами. Такую страну, по убеждению поэта, нельзя оставить во тьме невежества.
 
О поэтическом мастерстве М. В. Ломоносова. Ломоносов довёл искусство оды до такого совершенства, достигнуть которого не могли не только его современники, но и многие последующие поэты. Даже Державин – прославленный бард русской поэзии XVIII века – признавался, что он не смог «воспарить» в своих одах так, как «неподражаемый, бессмертный» Ломоносов – и потому избрал «другой путь».
 
Высокое «парение», столь свойственное одам Ломоносова, – есть совокупность многих признаков его художественного стиля. Оды Ломоносова густо насыщены метафорическими выражениями, как правило, свежими, не успевшими превратиться в речевые штампы. У него корма – «летит», корабли – «дерзают», т. е. плывут «отважно в море»; восторг «пленяет ум», водные громады «стонут», сердце «пылает», меч «сверкает», луч солнца «вожделенный» «мраки разгоняет», в войну «кипит с землею кровь», тишина «мягкая», власть «милосердна». Всё это оживляло картины поэта, делало их физически ощутимыми.
 
В особенности поэтичны у Ломоносова метафоры типа олицетворения. Так, снежная северная вьюга представлена Ломоносовым в виде мифического Борея, который «мерзлыми крылами» «взвевает знамена».
 
В другом месте Ломоносов следующим образом описывает солнеч¬ный восход нового года:
Заря багряною рукою
От утренних спокойных вод
Выводит с солнцем за собою
Твоей державы новый год.
Торжественно-патетический, «гремящий» тон одической поэзии Ломоносова получал дополнительное усиление, когда поэт включал в повествование гиперболические картины и образы. Гиперболу Ломоносов применял в изображении царей, описании воинских побед, силы и могущества России.
 
Титанические, грандиозные образы Ломоносова соответствовали самому духу времени – общему подъему национальных сил, военным успехам России. В пылком воображении поэта действия «доблестных россов» виделись как действия титанов, а сама обстановка вставала в гиперболических, необычайных очертаниях, где горы сотрясаются, реки текут вспять, кругом блеск молний, гром пушек.
 
Лирический склад поэтической речи Ломоносова сказывается и в её организации. Оды Ломоносова пестрят восклицаниями, обращениями, вопросами. Это так называемые риторические фигуры. Так, возмущаясь позорным миром с Пруссией, заключенным Петром III в апреле 1762 года. Ломоносов гневно вопрошает:
Слыхал ли кто из в свет рожденных,
Чтоб торжествующий народ
Предался в руки побеждённых
О стыд, о странный оборот!
Здесь вопросительные и восклицательные интонации хорошо передают внутреннее состояние поэта.
 
Замечательным новшеством Ломоносова как поэта было то, что он обратил внимание на фонетическую, звуковую сторону стиха. В оде «На взятие Хотина», обращаясь к Петру I, он пишет:
Блеснул горящим вдруг лицом,
Умытым кровию мечом
Гоня врагов, Герой открылся.
 
Величественное и грозное явление (Пётр предстал русским полкам как некое небесное знамение) воспроизводится здесь с помощью частого повторения звуков у, ы, о (ассонанс). А несколькими строчками ниже, в описании могучей державной поступи Петра Ломоносов великолепно передаёт конский топот с помощью аллитерации – «тупых» звуков к, п, т:
Так быстрый конь Его скакал,
Когда Он те поля топтал.
 
Значительный шаг вперед сделал Ломоносов в разработке компози¬ционных приёмов, структур поэтического повествования. Оды Ломоно¬сова написаны по строгому, чёткому плану и отличаются последователь¬ностью, соответствующим поэтическим нормам классицизма. Классицисты требовали писать по законам «разума», уважая во всём «довод» непорядок».
 
Творческие деяния Ломоносова, как и вся в целом работа учёного, оказались действительно бессмертны. Идея служения родине, составлявшая сам пафос преобразований Ломоносова, близка и понятна нам. Мы ценим в поэзии тон, жизнерадостность, бодрость. Мы ценим в нём великого поборника прогресса и гуманизма.
По И. П. Щеблыкину, В. И. Фёдорову.