привилегии зрелости

Нашла еще нужную статью о смысле жизни в среднем возрасте. Хочу, чтобы прочитали все, кому за...
 
Я родился в...
 
Впрочем, последую совету сэлинджеровского Холдена Колфилда и не буду рассказывать вам всю эту "дэвидкопперфилдовскую муть". Когда родился, тогда и родился.
 
Я ещё не созрел для того, чтобы целыми днями сидеть на лавочке возле подъезда и перемывать косточки всем входящим и выходящим. Надеюсь, что никогда для этого благородного занятия не созрею. А вот для того, чтобы спокойно присоединяться к молодёжным компаниям, я уже перезрел. В глазах юнцов без труда прочитываю немой вопрос: "И чего этот дед к нам прикопался?"
 
Иначе говоря, я в том самом возрасте, когда молодость уже давно позади, но и до старости ещё придётся очень приличный срок париться на жизненной шконке.
 
Ох уж этот среднезрелый возраст... Как-то давно я посмотрел документальный фильм "Легко ли быть молодым?" - и, будучи сам ещё сравнительно молод (хотя уже и не юн), охотно согласился с его автором, что молодым быть нелегко. Что быть старым ничуть не легче – понимал, видя одиноких беспомощных больных стариков. А очутившись в промежуточном положении меж этих двух возрастных категорий, я понял, что и человеком среднего возраста быть непросто.
 
Почему непросто? Да потому что приходится то обиходить стариков, которым без нашей помощи трудно, то приглядывать за молодёжью, которая то и дело норовит злоупотребить своим правом как следует перебеситься, и за ногу вытягивать молодую поросль из ситуаций, которые им, молодым, кажутся весёлой забавой, а на деле могут окончиться для них холмиком с крестиком. В итоге – нервы на пределе, силы убывают, да и на себя почти не остаётся времени...
 
Мы, люди среднего возраста, тащим сразу несколько тележек. Мы уже всё знаем и ещё всё можем – потому и спрос с нас ого-го какой. Мы ещё не обуза для наших потомков, но ещё и не авторитеты для наших предков – а потому получаем подзатыльники и сюрпризы и от тех, и от других. Требуют от нас уже давно по максимуму, а возмещают нам пока по минимуму – вот и извольте сводить эту бухгалтерию с прибылью. Никакие скидки – ни на неопытность, ни на дряхлость – нам уже не положены (в первом случае) и пока не положены (во втором).
 
А есть ли у нас, средневозрастных, хоть какие-то привилегии? Есть.
 
То, что, с одной стороны, нам в укор, с другой стороны нам в похвалу. Мы, например, уже можем никому не кланяться. Любому указчику можем посоветовать: "...за щёку!". Любому, кто обращение к нам начнёт с неотразимой советской формулы: "Вы должны..." - мы смело можем сказать: "Я вам ничего не должен/не должна!", и отправить этого взимателя долгов по короткому и неудобоназываемому адресу.
 
Когда государство объявляет нам, что у него кончились бабки, и просит заплатить налоги – мы резонно заявляем, что семь спущенных с нас шкур мы уже пожертвовали в казну, а восьмую хотим дотаскать на себе, потому что девятой у нас нет.
 
Любому, кто попытается пристыдить нас с помощью другой неотразимой советской формулы: "А вам что, больше всех надо?" – мы можем спокойно ответить: "А с какой стати мне должно быть надо меньше всех?" И даже бывшую нашу школьную учительницу мы теперь можем покровительственно похлопать по плечу со словами: "А помните, как вы мне двойки ставили?", и, увидев в её глазах страх перед немедленной расправой, добродушно закончить: "Ничего, ничего – кто старое помянет, тому глаз вон!"
 
В среднем возрасте приходит осознание справедливости мудрого суждения, которое в своё время высказал не очень популярный теперь писатель Ги де Мопассан: "Такова она, жизнь – не так хороша, как хотелось бы, и не так плоха, как могла бы быть". Приходит осознание того, что начать жизнь сначала было бы, конечно, очень даже славно – но некоторые моменты прошлой жизни ни за какие коврижки не хотелось бы пережить вновь.
 
Приходит внезапное, как озарение, что ты добился/добилась и получил/получила именно то, что хотел/хотела и к чему стремился/стремилась – хотя вроде бы никаких специальных усилий к этому не прикладывалось. Начинаешь понимать, что щенячья радость бытия и безудержный оптимизм молодости – это всего лишь психологическая защита перед полной неизвестностью грядущего. И с чувством лёгкой грусти и удовлетворения думаешь: как всё-таки хорошо, что то моё прежнее тёмное будущее – это в основной части уже благополучно пройденное прошлое, а то неведомое будущее, которым я ещё располагаю, в основном зависит от меня, а не от слепого случая.
 
В среднем возрасте впервые по-настоящему ощущаешь полноту бытия. Понимаешь, что жизнь дана просто для того, чтобы её прожить, а не для того, чтобы непременно стремиться к каким-то необыкновенно высоким целям и свершениям.
 
Понимаешь, наконец, что веками обсуждаемый вопрос о "смысле жизни" бессмыслен, ибо смысл жизни заключается в ней самой, в её наличии и движении, и никаких посторонних вложенных смыслов в ней нет. Видишь, что сплошь и рядом как раз многие "стремящиеся", те, кто вечно гонится за призрачным стягом – прокатываются по жизни суетливыми колобками, а остановившись и оглянувшись, не могут понять, куда они попали и за что, собственно, боролись.
 
В среднем возрасте иногда закрадываются в голову и невесёлые мысли о бренности. Но в них нет ни инфернального ужаса, который иногда заставляет слабодушных юнцов налагать на себя руки, ни безответственного пофигизма, который заставляет других юнцов пускаться во все тяжкие, ни – как метко сказал 85-летний Сомерсет Моэм – "злого и эгоистичного раздражения стариков на недоступность прежних радостей и на мир, не желающий стоять на месте заодно с ними".
 
В среднем возрасте мы осознаём своё подлинное место под солнцем, не сожалеем о минувшем и не опасаемся будущего. Может быть, в этом и состоит ценность среднего возраста.