Повесть "Сибирская сага. Ружанские" гл. третья

Глава третья

Гражданская война не прошла мимо села и задела крепко. Некоторые мужики стали брать сторону белых, но большинство пошло в стан красных. А ведь раньше были каждый сам по себе. У каждого были свои заботы, не дело это стрелять брат в брата, христианин в христианина, не по-божески. Каждый думал о спасении души и, идя по воскресеньям из церкви, люди всё чаще и чаще заводили разговоры не о небесном, а о земном существовании. Ведь если у соседа горит дом, то трудно сделать так, чтобы ветер подул в противоположную сторону, и огонь не коснулся твоего дома, и добро твоё осталось целым.

С победой красных, село снова забурлило. В народе стали идти разговоры, о том, что большевики хотят объединить все хозяйства и земли и всё станет общим, а самое главное, будут общими жёны. Такое не умещалось в голове и люди спорили до хрипоты в поисках правильного решения. Приехавшие из района уполномоченные на сходке разъяснили крестьянам, что к чему, но споры не утихли. Марфу мало заботили эти споры, она была занята своей семьёй, детьми и внуками и времени на дурацкие разговоры у неё не было.

К этому времени у Марфы с Иваном осталось в живых, пятеро сыновей и дочка. На сегодняшний день все, кроме Гришки, женаты, живут хорошо, можно сказать, справно и дружат между собой и всегда приходят на помощь друг другу. Появились внуки и внучки. Невестки тоже дружные, всегда придут на помощь по хозяйству, оно ведь как любое дело спорится, если на него навалиться гуртом. Марфа считала, что жизнь сложилась неплохо. Всё было в жизни: радость и невзгоды, и солнышко высушивало слёзы. Всё как у всех. Но революция всколыхнула и семью Марфы, сыновья стали организовывать эту самую коммуну. Свёкор Иван был против всех этих страстей и говорил, что не даст согласия порушить хозяйство, которое наживали с таким неимоверным трудом. В доме пошли разногласия и дед захворал. Хворал недолго и к Пасхе представился. Погоревали немного да время к весне, хлопоты по хозяйству заслонили и эту беду в семье. Убивалась дольше всех, конечно, свекровь, бабушка Авдотья. Прошло около пяти лет после смерти свёкра, Иванова отца, как внезапно слёг Иван. Он тоже болел недолго и помёр на сенокос. Лето жаркое выдалось, и хоронили Ивана на другой день, не держали в доме трое суток, как полагалось. Значит, скоро и Марфин наступит конец жизненной юдоли. А, как вроде и не жила, ведь душа не знает возраста. С тех пор и отошла от руководства хозяйством, пусть молодые берут на себя бразды правления. Молодые, они лучше знают, что и как. Вон, Андрея председателем колхоза выбрали. Доверил же народ общее хозяйство, а дома не справятся что ль? Справятся. Огород небольшой, десяток курей, пяток гусей, да поросёнок, вот и всё что осталось от хозяйства. Всё остальное в коммуну свёл Андрей, когда был ещё холостяком.

Как перестраивали коммуну в колхоз, Марфа не вникала. Ей было уже всё равно. Она часто сидела на солнышке и вязала на зиму носки, рукавицы и другие теплые вещи. Руки привычно сами шевелили спицами, вывязывая узоры из петель, а голова Марфина занималась своим делом: она вспоминала. Вспоминалось детство, и как, приехав из Украины, обживались на новом месте в Сибири. На новом всё было не так. Лесов было больше, травы было много. Когда начиналась весна и появлялись первые цветочки, медвяные запахи начинали кружить голову. Воздух был прозрачным, пыли не было. Засух таких не было, как на Украине.
Ягоды и грибы здесь росли всевозможные. На зиму каждая семья заготавливала себе березовые веники для бани. Бани строились в каждом дворе и лучшего удовольствия как хорошо попариться, сбросить всю усталость, трудно себе и представить. Одно только вот было не совсем хорошо, зимы здешние очень холодные и снега наметает выше крыш. Сугробы такие наметает, что ни пройти, не проехать. Земля целинная богатая и щедрая на отдачу. Травы на сено скотине тоже было вдоволь, коси – не хочу! Обживались переселенцы на новой земле, а тосковали по родимой сторонушке. Всяк кулик к своему болотцу тянется. Но чаще Марфе вспоминались первые годы жизни на новой местности. Население в селе выросло намного за счёт переселенцев и в четырнадцатом году старики решили, что нужно обживать новые земли. На сходке решали, кто будет ехать на выселки. Молодежь, в отличие от стариков не больно рвалась переселяться, так как выросла в этом селе и привыкла, а так же веселее вместе, чем где то одному по вечерам сидеть со стариками на завалинке. По воскресеньям устраивали игрища, пляски, пели песни и водили хороводы. Ездили на ярмарки, там знакомились с молодежью из других сёл и посёлков, а так же кому что купить, а кому что продать. На то она и ярмарка.

Марфа тоже любила ярмарку. Любила походить, прицениться, поторговаться, купить понравившуюся вещь, долго подержать в руках, поглаживая, втягивая запах новой вещи. Особенной краской пахнет мануфактура. Ткань, туго накрахмаленная аж репит, лоснится, и переливается на солнце. Красота! А какие ботиночки - румыночки, купили однажды они с Иваном. Высокие со шнуровкой и меховой окантовкой по верхнему краю и на каблуке с подковками. Хорошо прошитые из черной кожи, ботинки сидели на ноге у Марфы как влитые. Точь в точь как на картинке, которая висит в трактире, куда зашли перекусить после ярмарки. На картине, висящей у входа справа от двери, была нарисована улица с домами. По ней шла барышня, в белой шубейке, цветастом платке, в ботиночках – румынках с алыми кругами на щеках. Кавалер вёл её под ручку, видимо рассказывал барышне смешную историю, потому как она смеялась, а кавалер заглядывал ей в лицо и тоже улыбался.

Марфа берегла обновку, одевала по праздникам, смазывала вазелином и ваксой, а потом отдала своей младшей сестре Поле на свадьбу. Невеста была загляденье, ботиночки блестели, как новенькие. Чтобы кожа не стягивалась и ботинки не жали ноги, обязательно надо было вставлять колодочки деревянные по размеру ноги, или чуть-чуть больше. Если за вещью хорошо смотреть, так она прослужит не одному поколению, не то, что теперешняя молодежь. Не успеет купить, смотришь уже, что-то новое требует. Вот и Параня потакает сыновьям, каждый раз новые обновки покупает в сельпо. А как всё теперь подорожало, не то, что в лавке у Ватулина. Раньше материя на рубаху стоила пять копеек за метр, а теперь целых двадцать. В четыре раза дороже. Хорошо, что сама Параня шьёт одежду, а то разве напасёшься на этих сорвиголов.

Петли мерно и быстро соскальзывают со спиц одна за другой, претворяясь в видимое изделие, так и мысли нанизываются одна за другой, возвращая Марфу в то время, когда все были живы и здоровы. Давно нет в живых, лет пять уже, её родного отца Михаила Алексеевича, и всего лишь год назад умерла мать, Федора Ильнишна. Не прошло и месяца, как умерла свекровь Авдотья Андреевна, не намного пережила, сына Ивана, видно ушла за ним. Марфа стала вдовой. Настала, видимо, полоса похорон, за семь лет умерло пятеро, близких Марфе людей. Вот уже и сороковой год на календаре значится, а будто было всё вчера, как летит время! Если не календарь, не поверила бы.

Марфа вздохнула, посмотрела на часы, сложила вязание, и встала. Скоро придут обедать, а она в памяти роется, как курица в навозе. Надо посуду на стол расставлять, чистое полотенце не забыть бы, повесить на гвоздь возле рукомойника. Нарезала хлеб, расставила миски, разложила ложки и повесила чистый рушник. Теперь круг забот у Марфы уменьшился «до прими-подай». Птицу накормить, траву летом в огороде пощипать, да и так, что придётся.

Андрей вчера за ужином рассказал, что был в районе и привёз плохие вести, в мире опять тревожно, как будто перед войной. Опять несколько повесток он привёз из военкомата. Раньше только весной и осенью призывали в армию служить, а теперь выписывают повестки в самый разгар полевых работ, не к добру видать всё идёт. Марфа задумалась и не заметила, как во двор зашли Параня со Стешей, женщины, о чём переговаривались и смеялись.

- Ну, что мам, наших ещё нет? – спросила старшая невестка.- О, да вы уже и на стол поставили, не стоило, мы бы сами всё сделали.

- Да никак ты меня в калеки уже списываешь? Я ещё крепкая, это только вот что – то подупала после смерти отца, но поправлюсь. Мы, Никитины, род крепкий, мне всего-то семьдесят пять. – И с гордостью повторила протяжно – Крепкий. - Как будто сама себя убеждала в этой мысли.

Через несколько минут пришли и остальные члены семьи. Перекрестив хлеб и свой лоб, первой села за стол Марфа. За нею сели все остальные, кроме Андрея и Гриши. Они не всегда успевали к обеду. Страда начнётся – дома никого не увидишь за столом, на летнем стане они, там и пообедают. Можно сказать уже в полной готовности трактора, жатки, жнейки, косилки и лобогрейки.

- Всё, к уборке на Кушнарёвке готово, можно косить завтра.- Сказал, входя, запоздавший к обеду Андрей. – Только бы дождя не было, а то небо начинает хмуриться, облака вон, кучкуются, со стороны озера. И ветер поднимается, может, и пронесёт мимо. Успеть бы до дождей.


Быстро помыл руки под рукомойником и сел за стол, пожелав всем приятного аппетита. Андрей не проговаривал слов молитвы, которую перед каждым приёмом пищи, вслух произносила мать. Молитва была нехитрой, её в семье знали и дети:

- Благодарю, Тебя Господи, за день грядущий, за хлеб насущный, за пищу на столе.
Господи, благослови эту пищу и нас вкушающих её и дай достойно принять. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Кто хотел, крестил лоб, и все принимались кушать. Сегодня было украинское блюдо, борщ. Он был горячим и все дружно дули в ложки. Обычно за столом молчали, но предстоящая страда, нарушила устоявшийся уклад за обедом. Все стали обсуждать предстоящую жатву. Всем хотелось управиться как можно скорее, пока не задождило. Марфа внимательно прислушивалась к словам молодёжи и в самом деле она стала утрачивать слух. Видимо снова что-то пропустила она, не всё расслышала, что сказал Андрюшка.
Встали из-за стола. Невестки заходились собирать посуду со стола, чтобы помыть. Андрей заторопился ехать в тракторную бригаду.

- Андрей, может быть, ты завезёшь Грише что-нибудь перекусить, а то кто же его знает, чем там, на стане кормят. - Попросила мать.

- Мам, ну что ты ей-богу, кормят хорошо, поросёнка зарезали так, что не беспокойся. – Отозвался сын.

Вышел на улицу, подошёл к лошади жующей овёс, и попросил Мишку, чтобы принёс ведро напоить лошадь. У Марфы как-то нехорошо заныло сердце. Давно не беспокоило её ретивое. Марфа хотела припомнить, когда же последний раз оно болело, и не смогла. Подошла к кровати и присела. Вошедшая с улицы Параня спросила:

- Вы не заболели?
- Да с чего это ты взяла? – ответила свекровь.
- Вы какая-то вялая.
- Пустое, пройдёт. – Отмахнулась старая женщина. – Сон приснился нехороший.

Она прилегла, чтоб отдохнуть после приема пищи, прикрыла глаза и незаметно для себя задремала.

- Ну что вы надумали? – спросила Параня у Стеши.
- Будем ехать, мы так решили с Гришей. Вот, уберемся с хлебом, выкопаем картошку и поедем. Уже двоих детишек выкинула. Тётка Халаниха правила живот мне и сказала, что это от тяжелой работы. Мне ведь уже ведь уже скоро тридцать лет, а детей до сих пор нет. Так хочется прижать к груди ребеночка, понюхать его, поцеловать. Ты не обращаешь внимания, а я иногда замечаю, как у тебя дитятко шевелится, и мне хочется, страсть, как хочется иметь своего». – Ответила Стеша. – Гриша уже написал письмо дядьке Власу, что бы подыскал квартиру нам недорогую.

Ловко протирая вымытую посуду, говорила Стеша, и плавными движениями рук ставила её в поставец, то бишь, буфет, как говорит учительница. Надо запоминать городские слова, а то приедешь и будешь смотреться как дурочка. Там, кстати и одежду носят другую и по-особому.

- Параня, ты помоги мне пошить пару платьев и юбок, а фасон сними у учительницы, не хочу, что бы на меня показывали пальцем в городе. Я буду себя скверно чувствовать. Пока тут обжилась, столько всего натерпелась, да ты и сама видела.
- Знаешь, давай сегодня, и начнём кроить, потом времени не будет. А материю зайди в магазин, присмотри, когда будешь бежать на работу. – Посоветовала Параня.

Ей хоть чем-то хотелось помочь, в сущности, несчастной молодой женщине.
На том и порешили. Подметая пол в комнате, Стеша уже раздумывала, как правильно распределить деньги на покупки. Она старалась вести себя в новой семье тихо и скромно, как и в той, куда впервые пошла замуж, думая, что любит, по крайней мере, не была безразлична. Муж попался так себе, ни рыба ни мясо и в постели никакой. Ни то что бы Стеша была ненасытной на ласки, но ей очень хотелось иметь ребёночка, а понести всё никак не могла . Свекровь всё чаще и чаще стала спрашивать, чего ж это Стеша не рожает? Знать бы, чья вина, ах если бы знала что её, давно ушла бы, пусть ищет себе жену плодовитую, а то свекровь уже заела, сил нет никаких. А у самой ведь из десяти детей выжили только двое, ещё бы рожала, да мужа колчаковцы расстреляли в двадцатом году.

Стеша уже мысленно примеряла ещё не пошитые обновки и поняла, что из ткани на две юбки, можно пошить целых три! Кто в городе сейчас носит кучу оборок на подоле? Вон, Гришина мать рассказывала, что на свадьбу пошили ей юбку, оборки в пять слоёв. Юбка на свекровь и сейчас в пору, завещала, как умрёт, так чтобы похоронили в наряде, в котором венчалась с Иваном. Всё бы ничего да вот только кофта вызывала сомнения у невесток, ярко-алая, не потерявшая цвет, переливалась и играла, веселя глаз. Параня сшила тайком белую кофточку взамен алой, но держала в своём сундуке, до поры до времени, не говоря Марфе о своих планах.

Стеша посмотрела на свекровь, та открыла глаза, и спросила который час. Молодайка ответила и добавила, что уже идёт на работу. Ещё немного повозившись, оделась в рабочую одежду, Стеша ушла на ферму, поить телят. Марфа, не вставая с кровати, попыталась вспомнить: то ли приснилось, то ли наяву слух поймал за хвостик разговор, как – будто Гриша собирается уехать со Стешей в город. Не хотелось бы, но в городе им будет легче, Анютку - то и белым калачом в село уже не заманишь. Вон, кум Влас уехал в Барнаул и не жалеет. Здоровье кума было подорвано и тогда правление колхоза на общем собрании поставило вопрос на повестку дня, о выдачи открепительной справки колхознику Дмитриеву Власу Степанычу для работы в городе. Там на колхозном рынке, открыли ларёк, и кум стал продавцом колхозного добра: мотки шерсти, носки, варежки, половики тканые, валенки, тепломаты, или как ещё называют дубленные женские шубейки. Они были трех цветов белые, красные и чёрные с меховой оторочкой по краям, лакированными деревянными пуговицами. Молодые девчата в них как куколки, хоть на выставку, да и женщинам постарше они были до лица. Тулупы, мужские полушубки, вышитые кисеты для махорки. Торговля не была тяжелым занятием, когда Власа подменяла жена Настя. Остальным временем Влас мог руководствоваться по своему усмотрению. Он устроился работать добавочно, ночным сторожем, охранять магазин промтоваров, который располагался всего лишь в одном квартале от домика Дмитриевых. Прошло уже, сколько лет, а кум ещё ходит своими ногами, а когда уезжал, то думали, что проживёт он от силы два – три года. Эта новая мысль, случайно появившаяся в голове у Марфы, поселилась там надолго и основательно. Она пересмотрела вещи в своём сундуке и отложила в сторону те, которые могли бы пригодиться молодой семье на чужой стороне. Отложенные вещи она сложила в полотняный мешок и положила их в сундук под стенку и удовлетворенная закрыла крышку.

Начавшаяся страда уменьшила едоков за столом. Марфе нужно было собрать корзинку с продуктами и отнести на ток невестке и внукам, что бы они могли в обеденный перерыв передохнуть, а не бежать домой на обед в конец улицы. Параня работала дояркой на колхозной ферме, и распорядок дня у неё был другой. Невестки не ссорились между собой, и это радовало не только Марфу, но и в душе был доволен и сам виновник, то есть Гришка.

Начало: http://www.myjulia.ru/post/439070/
Глава вторая http://www.myjulia.ru/post/439331/
Продолжение: http://www.myjulia.ru/post/439921/