Поход в аэропорт

Мишаня звезд с неба не хватал. Потому и на погонах у него они не шибко разрастались. Это его не очень беспокоило. Радовало другое, что их полк располагался на аэродроме совместного базирования, где с одной стороны полосы стояли боевые самолеты, а с другой гражданские. И его офицерское общежитие находилось не более как в десяти минутах пешего ходу от аэропорта. А до курортной зоны, переполненной женским полом, было и вовсе рукой подать.
 
Не обремененный семьей, он никогда не отказывался сходить начальником патруля в гущу гражданской жизни. Придя в аэропорт, он не спешил проверять документы и форму одежды у солдат и матросов. Скажем больше, они его совершенно не интересовали. Но, отдельно стоящие или сидящие, девушки привлекали его самое пристальное внимание. Ближе к вечеру, он выбирал девушку попроще, на лице которой избыток интеллекта выделялся не слишком явно. Подходил к ней, четко брал под козырек и, не имея на то никаких оснований, просил предъявить документы. Подавленная официозом представительного «органа власти» девушка показывала паспорт и билет на самолет.
 
Если ее рейс должен был в скором времени состояться, он возвращал документы, брал под козырек и искал другой, более перспективный объект. Но если вылет у девушки планировался только на следующий день, он нагло заявлял, что на аэродроме совместного базирования, из соображений секретности, недопустимо столь длительное нахождение гражданских лиц. Когда девушка задавала тривиальный вопрос: «А что же делать?», Мишаня, постукивая ее паспортом по своей ладони, говорил; «А я, пожалуй, могу вам помочь». Затем он приказывал патрульным матросам взять багаж простушки, и они кратчайшей дорогой проводили ее в комнату общежития, где Мишаня и проживал.
Далее по обычной схеме. Легкий ужин, бутылочка вина, приятная музыка. Может быть, небольшое давление со стороны Мишани и, как правило, очередная крепость сдавалась на милость победителю.
Так ему удавалось проводить вечера в течение ряда лет. И он не просил у жизни ничего сверх этого. Но как-то раз попалась строптивая барышня. То ли дни у нее были критические, то ли парня своего крепко любила, а может просто, была непокобелима. Но она оказала яростное сопротивление. Как положено, с визгом, грохотом ломаемой мебели и битьем немногочисленной холостяцкой посуды, а также с расцарапыванием Мишаниной физиономии и нанесением ему легких телесных повреждений. На крики прибежала дежурная и, некстати оказавшийся в общежитии, ответственный по полку.
 
История получила огласку, на Мишино счастье в узких полковых кругах. Девушку уговорили не возбуждать уголовное дело по статье, карающей всякие поползновения, а Мишаню долго полоскали на всех собраниях. И на гауптвахте он посидел, и чуть с летной работы не полетел. Сильно за упущение в воспитательной работе с подчиненными досталось и старшему штурману полка.
Прошло два года. Михаил, наконец, вспомнил о карьере. А его все не выдвигали и не выдвигали. Тогда он пришел к старшему штурману и спросил:
 
- Вы думаете меня штурманом экипажа ставить? Или может, мне опять в аэропорт сходить?
 
У флагмана от такой наглости челюсть пришла в соприкосновение с поверхностью стола. Он выдвинул Мишаню. Сильно и далеко. На Тихоокеанский флот. Этого Миша никак не ожидал. О чем он мне и поведал, когда, подавленный и печальный, появился в нашем полку, который базировался на аэродроме в гордом одиночестве, в местности далекой от курортных зон.