В Свете Луны (окончание)

Глава 15
 
Парма, Италия
 
Парма, любимый город Джузеппе Верди, встретил путешественниц яркими утренними лучами палящего итальянского солнца. Проведя по три удивительных, незабываемых дня в Риме, Венеции и Милане, они, наконец, достигли конечной цели своей поездки – города, славящегося на всю Италию и далеко за её пределами своими самыми прекрасными представительницами прекрасного пола. Ливия, при полном отсутствии у неё тщеславия, тем не менее, не уставала в тайне благодарить судьбу за то, что итальянская ветвь её семьи брала своё начало именно в Парме, и, разглядывая старые фотографии своей бабушки, сделанные ещё в ранней её юности, и восторгаясь её необыкновенной красотой, считала самим собой разумеющимся то, что она, Ливия, унаследовала её изысканную внешность. В свой предыдущий приезд в Парму, Ливия совершенно случайно попала в число зрителей конкурса красоты «Мисс Италия», победительницей которого, при весьма серьёзной конкуренции, стала юная конкурсантка из Пармы, что ещё раз заставило Ливию испытать подобие гордости за своё, пусть и косвенное отношение к клану красавиц этого элегантного, старинного города.
Расположившись в небольшой уютной гостинице вдали от оживлённого центра Пармы, Джованна, Кристина и Ливия, позволив себе лишь краткий получасовой отдых после не слишком утомительного перелёта, отправились неспешно бродить по городу. Джованна, словно ребёнок, сгорала от нетерпения. Давно поблекшие в её памяти, а теперь так живо представшие её взору виды родного города подействовали на неё словно эликсир счастья. Она мечтала только о том, чтобы вновь объять взглядом все те места, что она когда-то любила. Конечно же, она не могла оставить без внимания тот факт, что город разительно изменился с тех пор, как она лицезрела его в последний раз, но многое из того, что в те далёкие дни казалось ей незыблемым, осталось неизменным и по сей день. Старинные, окутанные ореолом особой притягательности кафе, маленькие магазинчики и лавки, чьих прежних владельцев она до сих пор помнила по именам, внушительных размеров соборы и крошечные колокольни один за другим возникали перед её глазами, и она, обласкав их восторженным взглядом, встречала их словно старых друзей, которых она не видела десятилетиями, но о которых ни на минуту не забывала. Узкие улочки и широкие площади, величественные дворцы и даже набережная реки Пармы – всё хранило на себе ощутимый отпечаток древности, отчего, едва погрузившись в дышащую стариной атмосферу города, все троё мгновенно попали под влияние его непреодолимой магии.
 
Ливия не представляла себе, как человек может спокойно, равнодушно пройти мимо одной из главных жемчужин города – восьмигранного Баптистерия – и не замереть, не вздрогнуть непроизвольно от одного только вида его тёмно-розовых мраморных стен причудливо украшенных замысловатым, искусным переплетением множества символов, среди которых несложно узнать обозначения времён года, месяцев и зодиакальных знаков. Ей казалось немыслимым то, что кто-то, возможно, не обведёт восхищённым взглядом яркий, красный фасад церкви Сан-Джованни Евангелиста, за которым, она это знала, таятся великие шедевры живописи знаменитых итальянских художников. Любовалась ли она мраморными лоджиями Главного Собора, наблюдала ли за неторопливым течением реки, Ливия думала лишь о том, как хорошо было бы поделиться всем этим окружающим её великолепием с Сейлор, которая, Ливия ни на миг не сомневалась в этом, обязательно прочувствовала, пропустила бы через свою утончённую натуру всё величие этого старинного города.
 
Позже, сидя в полутёмном зале небольшого ресторанчика за потрясающим лёгким ужином и вслушиваясь в звуки неспешно лившейся из глубины зала музыки, Ливия вспомнила о том, как когда-то давно её бабушка обронила фразу: «Если ты понимаешь толк в хорошей еде и музыке, то Парма просто создана специально для тебя», и вновь, на этот раз с незначительной долей иронии, подумала о том, как хотелось бы ей увидеть за своим столиком Сейлор, чьи вкусовые и музыкальные пристрастия, по меркам Ливии, оставляли желать лучшего. В этот момент ей хотелось лишь одного – разделить с Сейлор этот летний, лениво текущий итальянский вечер, наполненный терпкими ароматами молодого вина и вызревшего сыра, а также нежными эфемерными запахами свежесрезанных цветов, порхающими в воздухе под ненавязчивый аккомпанемент фортепиано.
 
Каждую минуту, с тех пор, как их самолёт коснулся своими шасси итальянской земли, Ливия методично прокручивала в памяти самые памятные, самые значимые для неё мгновения, проведённые рядом с Сейлор, и, каким бы странным и навязчивым это ей ни казалось, чаще всего в её памяти возникала их первая и пока единственная ссора, отголоски которой всё ещё с поразительной настойчивостью продолжали травить ей душу. Ливия совсем не была уверена в том, что её ранимая возлюбленная действительно так быстро выкинула ту глупую ссору из своей головы, что она на самом деле навсегда записала её в события прошлого, а не просто сделала вид, что её всё это больше не беспокоит. Каждый их телефонный разговор оставлял Ливию в глубокой задумчивости, покрытой налётом грусти, с одним лишь желанием – поскорее вернуться туда, где её ждала та, чей голос ещё долго звучал у Ливии в голове после того, как она вешала трубку.
Первая ночь в Парме не стала исключением из негласно установленного Ливией и Сейлор правила, заключавшегося в том, чтобы каждый вечер созваниваться, не смотря ни на что, а в случае Ливии, ни на кого, поскольку её энергичная мать то и дело возникала рядом, делая, тем не менее, вид, что содержание разговора её дочери, по определению предполагавшегося считаться глубоко личным, нисколько её не занимает. В этот раз, однако, Ливии было предоставлено полное уединение. Никто не рвался пытливо заглянуть ей в глаза, никто не обрушивал на неё лавину слов, казавшихся ей бессвязными и пустыми, как раз тогда, когда всё её существо молило о тишине, дабы иметь возможность мысленно на сотню раз воспроизвести в памяти каждое сказанное Сейлор слово, ощутить, как все эти слова вибрируют внутри неё, оставляя горько-сладкое послевкусие. Отложив телефон в сторону, Ливия, полуприкрыв глаза, тяжело опустила голову на подлокотник кресла, в котором она сидела, уютно поджав под себя ноги.
 
Сливочно-желтые стены её крошечного номера, вобрав в себя частички рассеянного, приглушенного света, источником которого служили две небольшие изящной формы лампы, приобрели едва различимый золотистый оттенок, отчего у Ливии создавалось впечатление того, что свет исходит изнутри самих стен. Развешанные по стенам симпатичные, но не более, акварели с изображениями самых примечательных видов Пармы, непроизвольно навевали ей мысли о Сейлор, о её пейзажах. Стоя перед картинами своей возлюбленной, Ливия всегда испытывала лёгкое головокружение, её словно мягко покачивали в своих объятиях волны мощной энергетики Сейлор, потоком поднимавшейся от её работ. Чуть раньше, в качестве эксперимента, Ливия попыталась настроиться на эмоциональную волну неизвестного ей художника, автора тех акварелей из её номера. Она до боли в глазах вглядывалась в мельчайшие детали непритязательных пейзажей, но так ничего и не почувствовала. Красивые картинки, в которых она не обнаружила присутствия души художника, лишь нагоняли на Ливию тоску.
 
Теперь, сидя в большом мягком кресле, склонив голову на бок, Ливия не замечала ничего – ни безликих картин, ни исходящего от стен золотистого свечения. Пропустила она и тот момент, когда ручка двери её номера повернулась с тихим щелчком, и на пороге возникла Джованна. Они с Кристиной расположились в номере на двоих, смежном с комнатой Ливии, и теперь Джованна, уже облачившаяся в длинный, темно-бордовый халат, зашла пожелать внучке спокойной ночи. Её появление совпало по времени с тяжёлым вздохом, раздавшимся со стороны кресла. Этот вздох вырвался у Ливии непроизвольно, стоило ей вспомнить о том, сколько ещё долгих одиноких вечеров предстоит провести ей вдали от Сейлор.
 
– В чём дело, милая? – с подкупающей заботой и легким беспокойством в голосе спросила Джованна, осторожно погладив Ливию по плечу.
 
Ливия подняла на бабушку полный недоумения взгляд. Своим неожиданным вопросом та вырвала девушку из паутины её не самых жизнерадостных мыслей, и теперь она, не слишком успешно, пыталась вновь влиться в ритм окружающего её реального мира.
 
Джованна, тем временем, присела на краешек кровати и поманила к себе внучку.
 
– Сядь рядом, расскажи мне, что тебя беспокоит, – предложила она. Голос её звучал настолько мягко, что у Ливии выступили на глазах две крошечные слезинки, которые она тут же попыталась незаметно смахнуть с ресниц, но Джованна, поймав её за руку, нежно притянула девушку к себе. Ливия села рядом и устремила взгляд на пустую стену перед собой.
 
– Что же всё-таки с тобой происходит? – вновь
повторила вопрос Джованна. – С самого первого дня приезда в Италию ты была сама не своя. Больше всего на свете мне хотелось бы видеть тебя счастливой, но ты всё время грустишь. Даже когда ты изо всех сил стараешься делать вид, что ты всем довольна, твои полные тоски глаза тебя выдают.
 
В любой другой день Ливия непременно придумала бы убедительное объяснение своей хандре, но в этот вечер эмоции захлёстывали её волнами, от которых она не видела иного спасения, кроме как довериться кому-нибудь, приподнять завесу тайны над своими переживаниями. В этот вечер единственным человеком, на чьё внимание она могла рассчитывать, была её бабушка. До боли сжав вместе ладони и сделав глубокий вздох, словно готовясь к прыжку в ледяную воду, Ливия, наконец, решилась заговорить.
 
– Есть один человек, без которого мне так тоскливо, – туманно ответила она, зная, однако, что за этим ответом обязательно последуют детали.
 
Джованна, храня молчание, ждала продолжения.
 
– Ты, конечно же, помнишь Сейлор, – вопросительным тоном произнесла Ливия и, дождавшись, пока Джованна утвердительно кивнёт головой, добавила: – Так вот, я хочу, чтобы ты знала, она не просто моя подруга, она – всё для меня.
 
Джованна вопросительно подняла брови, затем нерешительно спросила:
 
– Ты хочешь сказать, что вы с Сейлор вместе?
 
Ливия медленно кивнула головой.
 
– Вместе.… Перед самым нашим отъездом мы довольно сильно повздорили, но, несмотря на то, что на следующее же утро мы об этом забыли, или сделали вид, что забыли, мысли о той ссоре до сих пор не дают мне покоя. А ещё… мне просто безумно хочется увидеть Сейлор.
 
Ливия умолкла и замерла, внимательно следя за малейшими переменами в выражении лица Джованны. Та, к немалому её изумлению, не выглядела ни потрясённой, ни обескураженной, одна лишь глубокая задумчивость читалась на её покрытом морщинами лице. Выцветшие, некогда искрящиеся неуёмным весельем глаза глядели серьёзно и ласково, в них ни на миг не мелькнуло и тени осуждения.
 
– Ну, скажи же что-нибудь, – с усилием улыбнулась Ливия, когда подзатянувшееся молчание начало её беспокоить. Не зная, куда деть себя от волнения, она вскочила на ноги, затем, словно внезапно обессилев, вновь резко опустилась на кровать и, нервно поигрывая своей длинной, замысловатой формы сережкой, настороженно замерла.
 
– Я горжусь тобой, – наконец нетвердым голосом произнесла Джованна и, перехватив вопросительный взгляд внучки, поспешила объяснить: – Горжусь потому, что это большое счастье узнать о том, что ты, дочь моей дочери, моя самая любимая девочка, обладаешь этой поистине ценной способностью любить всем сердцем. Кроме того, я рада за тебя, рада тому, что ты смогла найти человека, который с не меньшей силой любит тебя в ответ. Это редкий дар судьбы. Держись за него.
 
– Даже не смотря на то, что этот человек – девушка? – осторожно спросила Ливия.
 
– А не кажется ли тебе полной глупостью ожидать, что мудрое человеческое сердце будет терять время на анализ таких незначительных деталей, как пол человека, которого тебе суждено полюбить? – вопросом на вопрос ответила Джованна и на миг взяла ладонь Ливии в свои.
 
Ливия недоверчиво уставилась на неё. Весь этот поздний разговор казался ей абсолютно нереальным. Слышать такие слова от собственной слишком религиозной и во многом чересчур консервативной бабушки было, по меньшей мере, странно.
 
– Ты на самом деле так считаешь? – спросила она.
 
– Я в это верю, – твёрдо, с уверенностью убеждённого в своей правоте человека ответила Джованна.
 
– Но ведь, насколько я понимаю, такое мнение целиком и полностью противоречит тому, что написано в Библии, – стремясь удостовериться в том, что она правильно поняла смысл сказанного бабушкой, Ливия решила зайти с другой стороны.
 
– Кажется, мне так и не удалось в своё время разъяснить тебе, что в основе библейского писания, в основе всей религии лежит любовь.
 
– Ты хочешь сказать, и такая тоже?
 
– А чем она отличается от любой другой? – улыбнулась Джованна.
 
Ливия неуверенно покачала головой.
 
– Кажется, абсолютно ничем. Хорошо, что ты это понимаешь, а вот мама вряд ли когда-нибудь всерьёз рассмотрит эту точку зрения, – сказала она.
 
– Твоя мать посвятила всю свою жизнь тебе, а потому, едва она осознает, что ты счастлива, будучи рядом с той, которую ты любишь, её уже больше ничто не будет беспокоить, – успокаивающим тоном со знанием дела произнесла её бабушка. – Ведь ты счастлива с Сейлор?
 
– Больше, чем я могла себе представить, – слегка краснея, выдохнула Ливия. – А ещё я счастлива в очередной раз убедиться в том, что моя бабушка – самая мудрая женщина в нашей семье.
 
Джованна рассмеялась своим тихим, почти беззвучным смехом.
 
– Хватит подлизываться. Скажи мне лучше, что ты собираешься делать теперь, после того, как ты, наконец-то, облегчила свою душу?
 
Ливия молча перевела взгляд с ласкового улыбающегося лица Джованны на свои сложенные на коленях ладони, затем чуть слышно произнесла:
 
– Ничего особенного, просто жить ожиданием того момента, когда я вновь увижу Сейлор.
 
– Позволь дать тебе один совет, – заговорщическим тоном прошептала Джованна. – Я считаю, что тебе стоит приблизить этот момент.
 
– А как же вы? – спросила Ливия, а сердце её уже радостно рвалось из груди.
 
– Мы с твоей мамой уже большие девочки, и сможем прекрасно обойтись без тебя, – хитро прищурившись, ответила Джованна, затем, приобняв внучку за плечи, более серьёзным тоном добавила: – Возвращайся домой, Ливия. Возвращайся к Сейлор.
 

Санни Бэй
 

В этом сне, как и почти во всех предыдущих, Сейлор видела себя у кромки прилива. Погрузив в прохладный, влажный от брызг, время от времени омывающей его морской воды, песок босые ступни, она напряжённо вглядывалась в маячащую за гребнями плещущихся, неспокойных волн размытую линию горизонта. Ночь стояла на удивление тёмная. Громоздкие, пугающие своей пронзительной чернотой кучевые облака, грозившие обрушить на землю тонны воды, заволокли собой небо, надёжно скрыв за своей массой тонкую полоску молодого месяца и крупные жемчужины звёзд. В самой атмосфере витало что-то тревожное, отчего Сейлор одолевало стойкое желание оказаться как можно дальше от этого любимого ею места, но где-то в глубине своей души она знала, что не уйдёт, не покинет свой наблюдательный пункт, чем бы не обернулась для неё эта ночь.
 
В какой-то момент она вдруг с немалой долей удивления осознала, что источником разлитой в воздухе тревоги был не столько рокочущий шум усиливающихся вон, а пробивающиеся сквозь него звуки невыразимо грустной мелодии. Осторожно обернувшись, Сейлор глазами выхватила из темноты хрупкий, маленький силуэт юного скрипача, чья вдохновенная игра когда-то так поразила их с Ливией. Склонив голову к одному плечу, мальчик плавно водил смычком по струнам, рождая надрывающие душу прекрасные звуки.
 
– Как называется это произведение? – тихо спросила Сейлор, подходя ближе.
 
– Последнее прощание, – с достоинством ответил ребёнок, резко оборвав навевающий грусть музыкальный поток.
 
– Красивая мелодия, – с полуулыбкой произнесла девушка, – но в ней слишком много печали. Она была для меня?
 
– Да, – маленькая теплая ладошка робко коснулась её руки. – Но теперь это больше не твоя музыка. Твоя в эту самую минуту уже начинает зарождаться в твоём сердце. Ты это чувствуешь?
 

Неожиданно очнувшись ото сна, показавшегося ей таким реальным, Сейлор нехотя открыла глаза. Стоящая в погруженной в темноту комнате полнейшая тишина разительно контрастировала с ещё звенящей в её голове печальной музыкой, а явственно запомнившиеся слова мальчика остро пульсировали в её сознании. Бросив беглый взгляд на светящийся мягким зелёным светом циферблат часов, Сейлор машинально отметила, что время едва перевалило за полночь. Перевернувшись на другой бок, девушка предприняла слабую попытку заснуть вновь, но посеянное сном лёгкое волнение и всё больше и больше ускоряющийся ритм сердца, не позволили этой попытке увенчаться успехом.
 
Окончательно потеряв всякую надежду на благополучное продолжение ночного отдыха, Сейлор поднялась и, не зажигая света, натянула старые джинсы и свой любимый тёмно-синий джемпер. Ещё не определившись с возможным маршрутом, она спешно собиралась на ночную прогулку. Отсутствие даже малейших признаков сонливости, а вкупе с этим нарастающее, однако не имеющее под собой никакого видимого, объяснимого основания, волнение в её душе, всё это воспринималось Сейлор как достаточно сильный импульс, оправдывающий желание покинуть замкнутое пространство своей комнаты.
 
Стараясь производить как можно меньше шума, дабы не прервать чей-либо ещё сон, девушка осторожно прикрыла за собой дверь спальни и, спустившись вниз по тонущей в полумраке лестнице, тихо выскользнула из дома навстречу властвующему на притихших улицах лёгкому, свежему ветру, несущему в себе запах моря. С наслаждением вобрав в лёгкие пахнущий морем воздух, Сейлор вдруг ощутила непреодолимое желание услышать ласкающие слух звуки плещущихся у берега волн. Несколько минут спустя, она уже с замирающим сердцем сворачивала на знакомую старую дорогу.
 

Бухта встретила её торжественным безмолвием, которое ненавязчиво рассеивал лишь звонкий плеск воды у редких прибрежных камней. Ещё не полностью округлившаяся луна мирно лила свой холодный свет на пустынный берег, на подёрнутые лёгкой рябью воды. Этот свет действовал на Сейлор умиротворяюще. Она замерла в нескольких шагах от того места, где они с Ливией провели несколько до краёв наполненных событиями часов накануне отъезда той в Италию. Кажущийся почти невесомым, прозрачным бледный лунный пейзаж вновь оживил в памяти девушки подробности всего произошедшего той памятной ночью, отчего сердце её вновь беспокойно застучало. Будучи не в состоянии более сохранять такое естественное для её склонной к созерцательности натуры состояние неподвижности, она не спеша побрела вдоль берега, который в этой части бухты был особенно извилистым.
 
Она всё ещё была с головой погружена в свои мысли, в обрывки воспоминаний, а потому уделяла совсем незначительную долю своего внимания происходящему вокруг, пребывая в полной уверенности в том, что всё великолепие этой ночи с ней разделяют лишь далёкая луна, да бьющиеся о берег волны.
 
Тёмная стройная фигура, внезапно буквально выросшая из темноты, немало напугала Сейлор, тем самым мгновенно вернув её к реальности. Резко остановившись, Сейлор кинула осторожный взгляд на почти сливающийся с окружающей темнотой тонкий женский силуэт.
 
Чем дольше Сейлор смотрела вслед неторопливо удаляющейся такой же, как и она сама, любительнице ночных прогулок, тем больше она убеждалась в том, что ей знакомо каждое её движение, но девушка была слишком далеко, и понять кто она, не приближаясь к ней, не представлялось возможным. Вспыхнувшее было любопытство Сейлор, не будучи удовлетворённым, начало постепенно угасать. Вздохнув, девушка собралась уже отвести свой незримо связавший их двоих взгляд, но тут незнакомка беспечно тряхнула гривой длинных чёрных волос.
 

Сквозь мерный шелест волн до слуха Ливии донеслись звуки чьих-то торопливых шагов, и голос, до боли знакомый и такой родной голос осторожно, словно боясь ошибиться, произнёс её имя. Ливия, с трудом веря своим собственным ушам, резко обернулась. В нескольких шагах от неё замерла Сейлор, но замерла лишь на краткую долю секунды перед тем, как стремительно броситься в предусмотрительно раскрытые ей навстречу объятия Ливии. Та, пытаясь хоть немного успокоить своё бешено колотящееся сердце, крепко прижала к себе всю трепещущую от переизбытка эмоций девушку.
 
– Ты ведь должна быть в Италии, – глухо пробормотала Сейлор куда-то в плечо Ливии.
 
– Была там, – беспечно ответила та, лукаво улыбнувшись, – пыталась наслаждаться красотами исторической родины до тех пор, пока один мудрый человек, в лице моей горячо любимой бабушки, не указал мне на моё истинное место. Я всегда смутно подозревала, что оно непременно должно быть где-то рядом с тобой.
 
– Как же я рада тому, что ты вернулась, – прошептала Сейлор, немного отстранившись и теперь пристально вглядываясь в хитро прищуренные глаза Ливии.
 
– Я прилетела пару часов назад, – отозвалась та. – Конечно же, я наивно полагала, что после долгого утомительного перелёта, всё, что мне будет нужно, это тёплая ванна и мягкая постель, но меня, почему-то, со страшной силой потянуло сюда.
 
Радостная улыбка осветила бледное лицо Сейлор.
 
– Меня тоже вдруг внезапно охватило желание оказаться здесь, в том самом месте, где всё началось, – проговорила она, вновь порывисто обнимая Ливию. – Это желание возникло сразу же после того, как во сне я увидела нашего случайного знакомого – юного скрипача. Помнишь его?
 
Между тонкими чёрными бровями Ливии на миг пролегла едва заметная складочка, но тут же исчезла, уступив место выражению лёгкого удивления. Схватив Сейлор за руку, она произнесла:
 
– Я же видела его сегодня в аэропорту. Он гордо прошествовал сквозь толпу, бок обок рядом с отцом, стоило ему встретиться со мной взглядом, как выражение отрешённости на его лице сменилось такой радостной улыбкой, что у меня не осталось никаких сомнений в том, что решение вернуться домой было единственно правильным. Ведь он же был прав, Сейлор. Мы должны держаться друг друга всегда, что бы с нами не происходило.
 
– Даже если этим мы причиняем кому-то боль? – мягко спросила Сейлор.
 
Ливия глубоко вздохнула перед тем, как ответить на этот до сих пор терзающий и её саму вопрос.
 
– Не мы, Сейлор, – наконец отозвалась она, – они сами причиняют себе боль, будучи не в состоянии преодолеть в себе многочисленные предрассудки и взглянуть на мир по-иному, подобно тому, как это делают дети, такие как тот малыш со скрипкой.
 
– Но наши семьи… – начала было Сейлор, но Ливия прервала её, задумчиво проговорив:
 
– Они когда-нибудь поймут….
 
Сейлор, не произнеся в ответ ни слова, крепко сжала прохладную ладонь Ливии в своей, давая тем самым понять, что ей очень хочется верить в то, что, в конце концов, всё разрешится самым лучшим образом. Ливия понимающе кивнула и, сделав решительный шаг вперед, молча потянула Сейлор за собой. Они, теперь уже вдвоём, не размыкая рук, продолжили свой путь вдоль линии прибоя, и бледная, серебристо-белая луна мягко светила им вслед.