Жажда Смерти (гл. 11-20) [крупная проза]

Художник Евгения Лысенко.
 
11.
 
Сквозь туманный и уже почти забытый мир воспоминаний Викториус услышал совершенно реальные, существующие в настоящем времени, звуки. В его комнату открылась дверь. На пороге стоял тот самый мужчина, благодаря которому священник здесь оказался и который называл себя основателем организации. Он медленно подошел к кровати и, не долго думая, осторожно присел с краю.
– Отдыхаешь?
Викториус отодвинулся к спинке и, подогнув под себя ноги, также принял сидячее положение.
– Да, отдыхаю.
– У тебя был очень задумчивый вид, когда я вошел.
– Я… размышлял.
– Вспоминал прошлое?
– И это тоже.
Основатель наклонил голову.
– Ну и как оно?
– Что? Прошлое?
– Да.
– Лучше, чем настоящее, – ответил священник после небольшой паузы.
– Все так плохо?
– Ну… во всяком случае, не все так хорошо.
Основатель понимающе кивнул головой.
– А как будущее?
Викториус удивленно закатил глаза, соображая, как бы ему ответить на этот вопрос.
– Честно говоря, не хотелось бы о нем думать. Страшно.
Наступила еще одна небольшая, очень короткая пауза.
– Но… оно ведь зависит только от тебя. Будущее создается прямо сейчас, в эту секунду.
– Как все просто, – улыбнулся священник и весело заморгал глазами.
– Да. Проще, чем ты думаешь. Но немного сложнее, чем думают другие.
– Значит, я все же немного умнее этих… “других”, кто бы они ни были.
– Ну… ты просто знаешь то, до чего другие еще не успели дойти.
Викториус саркастически приподнял нижнюю губу.
– Не могу сказать, что меня это радует.
– А в этом и нет ничего радостного. Это естественный ход развития. Сейчас осталось только правильно воспринять новые знания и совместить их со старыми, очистив от излишних эмоций.
– Н-да,.. действительно, проще, чем я думаю. Только вот не вяжутся они никак между собой, – священник замахал указательными пальцами друг напротив друга, – Не стыкуются.
– Это дело времени, – спокойно ответил мужчина.
Наступила еще одна пауза.
– Послушай, – начал Викториус, – Основатель, или как там тебя, что тебе от меня нужно?
– Ты священник.
– Я бывший священник.
– Ты сам за себя это решил?
Наступила долгая пауза.
– Я думаю… решение уже вынесено.
– Но ты ведь все еще жив.
– Это тоже дело времени.
– Не совсем так.
Викториус почесал висок.
– Скажи конкретно, что тебе от меня надо.
Основатель утвердительно кивнул головой.
– Как тебе команда?
– Я еще не успел познакомиться.
– Ну, так сделай это.
Мужчина встал с кровати и немного отошел в сторону. Он стоял так некоторое время, держа руки за спиной, и о чем-то думая. Потом он сказал:
– Твоя задача, сынок, что бы все вернулись домой. Никто не должен остаться там, в этом лесу. Никто не должен умереть.
Священник медленно, но с довольно раздраженным лицом поднялся и зашел спереди.
– Я не Бог. Я не могу отвечать за безопасность этих людей. О чем ты меня просишь? Я не в состоянии этого исполнить.
Основатель спокойно посмотрел в глаза своему собеседнику и заметил:
– В одном ты прав – ты не Бог.
– Поищи кого-нибудь другого, – не отводя взгляда, продолжал пресвитер.
– Ты хочешь сказать, что я плохо искал?
– Именно!
– Ты хочешь обвинить меня в некомпетентности? Хочешь сказать, что я плохо выполняю свою работу?
Две пары глаз, находящиеся достаточно недалеко друг от друга, казалось, столкнулись в битве между собой, пытаясь психологически подавить своей невозмутимостью, и напряженно демонстрируя уверенность в своих словах. Но все же в одних глазах была борьба и желание что-то доказать, а в других – абсолютное спокойствие и невозмутимость, и бесконечная глубина непомерного превосходства, снисхождения и любви, не говоря об истине, просто указывая на нее, – эта бездна не нуждалась в доказательстве.
– Не знаю, – ответил священник, – Это же твоя работа.
– Вот именно. Это моя работа, и до тех пор, пока каждый будет хорошо выполнять свою работу, Армагеддон на землю не придет. Так что займись своим делом.
Викториус высокомерно усмехнулся и опустил голову. Основатель нежно положил руку ему на плечо и продолжил:
– Я ведь тебя насильно не держу здесь. Ты свободен. Ты можешь идти, если захочешь. Давай. Возвращайся в свой мир, который ты так любишь.
– Я вижу здесь, вообще, никого насильно не держат.
– Да. Это малоэффективно. Если отнять у человека свободу, то все остальное, что у него осталось, он будет воспринимать, как клетку, из которой в любом случае попытается выбраться. Вопрос лишь, насколько прочной окажется клетка. В большинстве случаев самоубийцы, выйдя из психиатрической лечебницы, еще не раз повторяют свои неудавшиеся попытки. Они пытаются произвести хорошее впечатление на врача, уверяют, что полностью раскаиваются в своей, якобы, ошибке, а через пару недель где-то находят их трупы. И тогда смерть они воспринимают уже не как порог, через который нужно перешагнуть, как в первый раз. Это становится их целью, запретным плодом, которого им не дали отведать. Я даю свободу, но вместе с этим и второй шанс все начать заново. А в данном случае я дал людям смысл жизни хотя бы на малый период времени, то, что может их отвлечь, и пробудить – если у кого-то еще осталось – сострадание и желание помочь другим людям. А, учитывая то, с чем им придется столкнуться, возможно, в ком-то еще проснется инстинкт самосохранения.
Викториус рассмеялся и немного отошел в сторону. Он хотел облокотиться на стену, но та оказалась слишком далеко, и он просто скрестил руки на груди, оставаясь на месте.
– А зачем я-то нужен?
– Ты слишком часто задаешь этот вопрос.
– Неужели ты думаешь, что шестерым отмороженным, разочаровавшимся в жизни, находящимся на последней стадии глубочайшей депрессии, гражданским неудачникам удастся сделать то, что не смогла команда спецназа?
– Во-первых, с вами двое военных, а во-вторых… – мужчина мягко улыбнулся, – То, с чем всю жизнь сражался этот спецназ и с чем они ожидали встретиться – это еще не зло, это лишь его следствие. То, с чем боролся всю жизнь ты – вот настоящее зло, и кроме тебя распознать его больше никто не сможет. И физическая сила здесь бесполезна, а оружие – скорее просто для ощущения безопасности и поддержки чувства собственной значимости.
Викториус саркастически приподнял одну бровь.
– Но, что очень важно — ты бывший врач. У тебя есть знания, необходимые в такой ситуации. Ты знаешь, как перевязать рану, знаешь, как успокоить человека, знаешь как предупредить истерику и предотвратить панику. Ты можешь оказать медицинскую и психологическую помощь. Ты спрашивал, в чем заключается твоя работа — вот в этом.
Основатель протянул руку в надежде, что Викториус согласится ее пожать…
– Так что, береги этих людей… солдат.
…И он не ошибся. Священник, недовольный и злой, но явно понимающий, о чем идет речь, продолжая сопротивляться, но, все-таки не желая менять эту белую, покрытую изнутри пенопластом или чем-то еще, и, как будто, родную комнату на чуждый, ужасающе серый с оттенками черного, мир – ответил рукопожатием, и хотя бы на мгновение, пусть и с долей сомнений, почувствовал себя действительно кому-то нужным. Как всегда, он старался не относиться к этим словам серьезно, но, как всегда, он запомнил каждое из них, и каждое из них обдумывал, позже проговаривая в своей голове раз за разом и – точно знал – еще будет проговаривать много раз в будущем. И, как всегда, он шел туда, куда не решились бы идти другие, понимая, что его непременно ждут неприятности.
– А теперь хорошенько выспись. Возможно, это будет последний раз в твоей жизни, – произнес Основатель и вышел из комнаты.
 

 
12.
 
Мощный мотор грузового вертолета, производя шум и вибрации по всему корпусу, казалось, передавал их по натянутым нервам, и весь организм начинал трястись в такт среднечастотным механическим колебаниям – не понятно от чего больше: от работы двигателя, или от волнения. Так чувствовал себя священник с застегнутой на теле кожаной кобурой, в которой лежал пистолет, и который, как понимал священник, лично ему, навряд ли, пригодится.
С одной стороны, Викториус был спокоен – его нервная система, пережив критическую ситуацию, надорвалась, и сейчас тормозила любые эмоциональные отклонения от прямой апатии и безразличия. С другой же стороны – ему предстояла работа, а это значит, что опять – ответственность, беспокойство, страх, сомнения и война. Его психика требовала тишины, но тишины не изнуряющей и не заставляющей что-то терпеть, а абсолютной, не претендующей на чувства и ожидания чего-либо, сонной, бездейственной тишины. Поэтому он достаточно скептически относился ко всему, что с ним в данный момент происходило, и старался лишь полностью расслабиться, избавившись от волнения и чувства необходимости что-либо делать. Именно этим он и занимался на протяжении всего полета, с интересом разглядывая в иллюминатор невероятно красивый ландшафт местности, которую приходилось пересекать по воздуху.
Лиус также наблюдал за постоянным относительным движением земли и всего, что на ней находилось. Но он не испытывал волнения и не пытался бороться с беспокойством. Может быть, потому, что его роль, как автомеханика, была самой незначительной во всей этой экспедиции, может, потому, что ему, в принципе, ничего не нужно было делать, но, наверное, в большей степени, потому, что его нервная система так же тормозила любые, даже малейшие, проявления эмоций, и сознание, не испытывая страха перед чем-то неизведанным, беззаботно неслось навстречу приключениям и долгожданной смерти. Так чувствовали себя все остальные, с застегнутыми на теле кожаными кобурами, в которых лежали пистолеты, и которые, как думали эти остальные, им все-таки пригодятся.
Летя над землей внутри гудящей трясущейся машины, каждый занимался своим делом, все сильнее погружаясь в свой собственный замкнутый, огороженный от всего внешнего, мир, на воротах в который красными буквами было написано: “вход воспрещен”.
Ученый Лаен, как всегда, чертил что-то в тетради, подолгу размышляя над своими каракулями, изредка делая небольшие пометки. Видимо, он все еще решал свою задачу, и, видимо, эта задача – единственное, что осталось в его жизни. Сквозь прозрачные стекла очков смотрели тусклые безжизненные глаза, наполненные безразличием и одиночеством.
Геолог Франкл вытаскивал из дорожной сумки и просматривал оборудование. Различные системы навигации, сканеры местности, что-то еще. Он включал и выключал их, настраивал, проверял работу, и, делая у себе в уме заметки, бросал обратно в сумку. Он наткнулся на один интересный прибор, внимательно рассмотрел его и затем повернул голову в сторону Лаена. Он не сразу решился нарушить размеренный абстрагированный мыслительный процесс своего коллеги, но, тем не менее, сделал это.
– Посмотри. Думаю, тебе это будет интересно, – сказал он, протягивая ученому длинную трубку с расположенным на конце экраном, – Позволяет делать спектральный анализ вещества.
Лаен, немного удивленный тем, что кто-то все же решился нарушить его безразличное одиночество, взял прибор и начал вертеть его в руках. Затем он вытащил из кармана небольшой металлический предмет и, поместив его в специальный отсек спектроскопа, просмотрел показания.
– Неплохая штука, – заключил он тонким, немного хрипловатым голосом, – И главное – работает.
Двое военных, кажется, немного лучше других нашли между собой общий язык и, заканчивая чистить свои автоматы, подготавливали их к бою – смахивали последние пылинки и вставляли магазины. Молодой и более энергичный спецназовец Бариус Клавор с сигаретой в зубах взял из рук старшего офицера нож в чехле и пристегнул его на голени.
Посмотрев на молодого парня, Лиус тоже решил закурить и вытащил из кармана пачку сигарет с зажигалкой. Он сидел рядом со священником и не удержался предложить ему отведать немного табака.
– Спасибо, не курю, – ответил тот. Последовало три сдавленных смешка. Викториус бросил взгляд на двоих военных, затем перевел его на автомеханика и надменно улыбнулся им в ответ.
Основателя посреди команды не было. Решив оставить людей наедине, чтобы они, никого не смущаясь, могли лучше, или, вообще, хоть как-то познакомиться между собой, мудрый организатор экспедиции полетел в кабине с пилотом, наблюдая оттуда за происходящим через зеркало заднего вида.
Вскоре все начали замечать, что расстояние до земли постепенно сокращается и вертолет, замедляя скорость, идет на посадку.
Разгрузка произошла на каком-то каменистом обрыве, перед деревянным мостом, который был протянут через некое ущелье, и который был достаточно широк для того, чтобы по нему могла проехать машина. После моста начинался лес.
Основатель собрал команду и без лишних эмоций дал последние напутствия.
– За этим мостом начинается другой мир и другая территория, на которой действуют свои законы. Вам необходимо добраться до нужной точки, спасти людей и вернуться обратно. Постарайтесь быть готовыми абсолютно ко всему. Если кто-то испугался и захотел вернуться домой, вы можете сделать это сейчас.
Ответа не последовало. Навряд ли кто-то решится повернуть назад, зайдя так далеко.
– Хорошо, тогда в путь. И последнее – как бы это смешно ни звучало – берегите себя.
Два автомобиля, нагруженные продовольствием и различной техникой пересекли обрыв и оказались на другой стороне перед небольшой дорогой, ведущей в темную, густую бездну неизведанного и, как это ни странно, пугающего даже людей, которым уже все в этой жизни, включая боль, казалось безразличным. Так началось их путешествие в мир настоящего зла и настоящей глубокой тьмы.
 

13.
 
С наслаждением обсасывая дымящуюся сигарету, Лиус Кварион спокойно вел машину по узкой лесной дороге, стараясь как можно безболезненней (и для себя, и для машины) преодолевать различные ухабы, наполненные водой ямы и хаотично валяющиеся ветки деревьев. Он ехал впереди, пролагая и указывая путь второй группе, которую вез молодой, и уже бывший, сотрудник спецназа. Они прошли на колесах еще довольно незначительное расстояние, но чем дальше они углублялись в этот лес, тем более густой становилась растительность, и тем менее хотелось отклоняться от дороги куда-то в сторону, так как она до сих пор оставалась чуть ли не единственным местом, где солнечные лучи еще попадали на землю. Однако и здесь многовековые деревья, чья высота увеличивалась по мере удаления от моста – последнего признака цивилизации – казалось, яростно стремились закрыть своими ветвями и без того тусклое солнце. Угрожающе смыкая между собой могучие верхушки, образуя своим перекрестием над широкой дорогой громаднейшую природную арку, которая не желала пропускать ни одной капли света, деревья как будто наваливались на путников, приглашая их в свой зачаровывающий лесной мир, позволяя углубиться чуть дальше, чем может быть позволено изначально. Сквозь эту арку, виляя из стороны в сторону, подпрыгивая на неровной земной поверхности, и ехали две машины, и везли не понятно куда шестерых разочаровавшихся и отчаявшихся, а от того – бесстрашных, искателей приключений.
Лиус выплюнул через окошко сигарету в очередную лужу, мимо которой проехал, и немного задумался. Несмотря на то, что еще был день, света становилось все меньше, и в данной ситуации, возможно, не лишним было бы включить фары. Собственно говоря, это единственное, что сейчас волновало Лиуса. Он совсем не мучился воспоминаниями о прошлом, не размышлял над своей жизнью, и не ломал голову над тем, как ему выбраться из сложившейся в его судьбе ситуации. И ему это нравилось. Он знал, что скоро сдохнет в этом дремучем лесу, а, соответственно, беспокоиться и волноваться за что-то теперь было уже бессмысленно. И это, на самом деле, было здорово. Лиус чувствовал настоящий прилив сил и переживал жизненный подъем. Он был рад, что наконец-то обрел свободу. Свободу от боли, от ожидания и надежды, от разочарования, от необходимости что-то делать, свободу от любви и от ненависти, свободу от одиночества – потому что теперь все, абсолютно все, не имело никакого значения. Ни его здоровье, ни общение с людьми, ни какие-либо достижения и успех – ничто теперь не волновало и не заставляло стремиться к себе, не манило и не шептало: “Достигай меня”, не звало и не порабощало, как прежде, не вызывало даже желания и, соответственно, не вызывало боли от того, что желание не удовлетворяется. Все это теперь было ничто. Одно только немного жаль: не успел, или не смог во время сказать то, что хотел, не показал людям того, что хотелось бы показать, и не ответил так, как хотелось бы ответить тем, кто сегодня о нем даже не вспоминал, а если и вспоминал, то только с усмешкой. И немного жаль, что не сделал того, что когда-то хотел сделать, не выполнил своих собственных планов, и не исполнилась мечта, которая долгое время тревожила сердце. Но все это теперь было уже не важно. Лиус готов был оставить и забыть эти вещи, ведь они тоже больше не имели никакого значения. И думать об этом становилось с каждой секундой приятнее.
– Красиво, – прозвучало где-то здесь, где-то не далеко, где-то в кабине, сбоку. Лиус очнулся от размышлений. В широкой военной машине, кроме него, ехали еще геолог, сидящий рядом, и после него, у окна – ученый. Именно он, все время погруженный в свои расчеты, а сейчас, в силу сложившихся, постоянно трясущихся и подпрыгивающих на неровной дороге, обстоятельств, вынужденный довольствоваться удобным видом из кабины автомобиля – именно он произнес эту фразу.
– Что красиво? – переспросил Кварион.
– Красиво, когда деревья вот так… смыкаются верхушками.
Лиус посмотрел вдаль – действительно было красиво наблюдать за тем, как дорога уходит за горизонт и где-то там, далеко виднеется нечто темное, в сочетании с наклонившимися деревьями похожее на некие врата.
– Ааа... А я уж думал – ты совсем не от мира сего. Чо-то пишешь постоянно, чертишь.
Ученый Лаен Акрониус улыбнулся, поправил очки и продолжил наблюдать за проскакивающими мимо него деревьями.
Геолог Франкл, сидящий посередине, держал в руках прибор навигации и постоянно смотрел на его маленький экран. Он занимался наблюдением изменения собственных координат относительно координат заданной точки, которая уже была установлена до него.
– Ну что, сколько нам еще осталось, – спросил его Лиус, с трудом преодолев очередную довольно глубокую яму.
Бородатый мужичок повернулся в его сторону и тонким голосом ответил:
– Ну, судя по всему, нам, вообще, не очень долго добираться до цели. Если таким же темпом, то к вечеру мы уже должны быть на месте.
Ответ не понравился Лиусу.
– Так быстро?
– Да.
– Так что же такого страшного тогда в этом лесу? – разочарованно заметил автомеханик. Намереваясь здесь все же погибнуть, он никак не рассчитывал на то, что команда вот так быстро доберется до точки назначения, заберет с собой женщин и уедет. Несколько часов езды на машине казались ему несколькими мгновениями, которые пролетят совершенно незаметно и безопасно, а, соответственно, был повод для начала беспокойства.
– Сдается мне, что все будет не так просто, как кажется, – задумчиво произнес Лаен.
– Будем надеяться, – ответил Лиус, продолжая вести машину.
– А странный парень этот,… который запихнул нас всех сюда, – улыбнулся геолог.
– Да уж, это точно, – Кварион взял с панели управления пачку сигарет, вытащил одну зубами, бросил пачку обратно, и прикурил от зажигалки, управляя машиной одной рукой.
– Священника нам впарил. Про какие-то неземные силы говорил.
– Ну, пока что я тут не одной силы не видел.
– А что же, интересно, все-таки творится в этом лесу?
– Хороший вопрос.
– А кому-нибудь страшно? – геолог оглянулся на обоих своих соседей.
– Мне пока нет.
– Ну, что ж, посмотрим, что будет дальше.
– А ты что скажешь? – выпуская сквозь зубы дым, обратился Лиус к ученому.
– Посмотрим, что будет дальше, – ответил тот после небольшой паузы.
В этот момент сзади послышался продолжительный гудок. Автомеханик посмотрел в зеркало заднего вида и резко остановил машину. Все оглянулись назад. Военный автомобиль с остальными тремя участниками экспедиции забуксовал в одной из луж. Сильно наклонившись в бок, он ревел и рвался вперед, выпуская из-под колес брызги грязи и мелких камней, но все равно скатывался обратно вниз.
– Молодцы, приехали, – Кварион вылез из кабины и пошел смотреть, насколько сильно увязли их товарищи. Геолог с ученым последовали за ним.
– Как вы так умудрились? – усмехнулся Франкл.
– Как смогли, так и умудрились, – ответил военный офицер, наблюдая за тем, как колесо прокручивается в луже на одном месте.
– Ладно, сейчас мы вас попробуем вытащить, – Лиус выкинул недокуренную сигарету и пошел к своей машине. Обратно он вернулся с металлическим тросом, и тут же принялся прицеплять его к бамперу увязшего автомобиля. Когда все было готово, Кварион сел к себе в кабину и начал заводить двигатель. Но двигатель не заводился. Двигатель отказывался работать. Он попробовал еще раз. Не получилось. Автомеханик с тупым непониманием посмотрел на показатель уровня горючего – топлива было вполне достаточно. Он снова попробовал завести – безрезультатно.
– В чем дело? – спросил подошедший военный офицер.
– Не знаю, – растерянно ответил Лиус после очередной неудавшейся попытки заставить двигатель работать, – Надо посмотреть, – он вылез из машины, зашел спереди и, открыв капот, начал копаться внутри доверенного ему “железного коня”.
– Щас разберемся.
– Разбирайся, – утвердительно покачал головой Крос Валиндук, отходя в сторону и закуривая сигарету.
 
После долгого времени безрезультатного выяснения причин поломки двигателя, автомеханик предложил попробовать все же вытащить застрявшую машину каким-нибудь другим способом. Еще после очень долгого времени попыток сделать это, стало понятно, что дальше придется идти пешком.
– Я абсолютно не знаю, в чем дело. Я даже не могу сказать, где поломка. Я не вижу ее. Я ее не нахожу, – ответил Кварион поинтересовавшемуся в очередной раз капитану Валиндуку. Тот снова утвердительно покачал головой и осмотревшись по сторонам, произнес:
– А зачем ты вообще двигатель заглушил?
Автомеханик повернул голову и посмотрел на военного офицера.
В этот момент подошел геолог и весело сообщил:
– У меня не работает система спутниковой навигации.
– Очень хорошо...
– Но по-прежнему исправно работает радар и остальные приборы.
– Еще лучше...
– Ну хоть что-то работает.
– Что будем делать?
– Пойдем пешком.
– Сколько это займет времени? – поинтересовался Лиус.
– Я думаю, около двух дней, – ответил Франкл.
– А мы не заблудимся? – немного возбужденно спросил подошедший молодой спецназовец.
– Не должны.
– И все же.
Геолог оглянулся.
– Ну, здесь ведь всего одна дорога, по крайней мере, пока.
Лаен Акрониус стоял немного в стороне, повернувшись спиной ко всем остальным, и смотрел вглубь этой самой дороги. К нему подошел священник. Только теперь он заметил, что лицо ученого сильно напряжено, а руки сжаты в кулак. Линзы его очков немного запотели, и на широком лбе медленно проступал пот.
– В чем дело? – спросил Викториус.
– Посмотри.
Малочевский уставился вперед. Уходящая вдаль дорога заканчивалась размытым темным пятном, высокие деревья, верхушек которых не было видно, наклонялись вниз, от чего пятно становилось еще более темным и размытым. Странный, как будто бы черный, ветер подхватывал и закручивал листья. Солнце начинало садиться, его последние лучики давно перестали проскальзывать между ветвями, и теперь свет представлял собой как будто растворенную в чем-то, сильно растворенную, с малой концентрацией, прозрачную жидкость, которую, казалось, можно было потрогать руками. Священник долго смотрел вдоль дороги, пока вдруг ему не причудилось, что размытое пятно начинает отдавать темным красноватым оттенком. Сначала это было мало заметно, но чем больше он смотрел, тем ярче становился красный цвет, и тем сильнее и отчетливее вдали проглядывалась, словно разрастаясь, красная, уходящая в какую-то бесконечную глубину, ужасающая своей неизвестностью, бездна. Викториус закрыл глаза, и тряхнул головой. Красный оттенок исчез. Осталось только то же самое темное размытое пятно, представляющее собой дорогу. Он посмотрел на Лаена. Тот продолжал неподвижно стоять, и было понятно, что уже долгое время – не меняя взгляда. Что же тогда он там видел?
– А теперь послушай, – произнес ученый.
Малочевский прислушался.
– Здесь нет птиц, – заявил наконец Акрониус после долгого молчания, – С того момента, как мы въехали в этот лес, я не слышал и не видел ни одной птицы.
Викториус не обратил на это внимание, но птиц он действительно еще не слышал.
Лаен обернулся и дрожащим голосом произнес:
– Я чувствую огромный страх. Мне становится жутко. Я не знаю почему, но я чувствую его. Ужас – этот лес пропитан им.
Священник заглянул в скрывающиеся за толстыми линзами очков глаза, и улыбнулся.
– Значит не я один такой.
После долгих разговоров команда взяла рюкзаки и пешком направилась вглубь темного дремучего леса по травянистой, но грязной ухабистой дороге, продолжая цинично шутить на тему смерти и надеясь на встречу с ней. И в этом случае, шансов на то, что надежды сбудутся, становилось все больше.
 

 
14.
 
Продолжая обволакивать неопределенным страхом, плотно зажимая в тисках некой беззвучной невесомой материи, темный лес все дальше углублял в себя, по-прежнему не подавая никаких признаков земной жизни. Команда молча продвигалась по неровной травянистой дороге, унося свои жизни в бездну неизвестности и абсолютного забвения. Каждый из участников экспедиции нес на себе рюкзак с необходимым снаряжением и провиантом, которого по скромным подсчетам должно было хватить на несколько дней. Если, конечно, сухой паек, представляющий собой спрессованные кирпичики непонятной субстанции, обогащенной белками и витаминами, можно было назвать провиантом. Запасы воды так же постепенно начали уменьшаться, и все достаточно быстро поняли, что ее лучше беречь и не расходовать попусту. Солнце продолжало садиться, напоминая о скоро наступающей ночи, и в лесу с каждым мгновением становилось все темнее.
Впереди команды, разбредшейся по всей ширине дороги, и явно не утруждающей себя принципами военного построения, шел капитан Валиндук. Рядом с ним, неся тяжелый рюкзак с оборудованием, бодро шагал привыкший к походной жизни геолог. Постоянно сканируя местность при помощи теплового радара, и наблюдая за изменением собственных координат, он периодически сообщал о том, что дорога “чиста” и в радиусе нескольких тысяч шагов нет никаких признаков жизни. Позади всех шел Бариус Клавор, как бы замыкая собой неровный, совершенно неровный строй. Его задача была – внимательно следить за всеми остальными членами команды и обеспечивать им безопасность.
Царила непонятная напряженная атмосфера. Темная дремучая лестная местность внушала необъяснимый страх, ничем не оправданный, ничем не подтвержденный. Возможно, отсутствие какого-либо природного биологического движения, безветренность, наступившая так неожиданно, и абсолютная тишина — просто психологически действовали на сознание, заставляя представлять самые немыслимые и абсурдные ситуации. Ожидания чего-то страшного и неизведанного не просто пугали, а выматывали, истощали, держа постоянно нервы на предельной натяжке. Как будто кто-то все время был рядом и незаметно следил за каждым шагом, заставляя часто оглядываться по сторонам. Он был за спиной, был сбоку, парил в воздухе над головой, проносился между деревьями. Кто-то или что-то наблюдало, не торопясь обнаруживать свое присутствие.
Лес. Он как будто бы не просто окружал густой растительностью, создавалось впечатление, что он стремится проникнуть внутрь. Забраться в тело, забраться в мозг, или даже в душу, и оттуда, изнутри, поглотить собой полностью, не оставив ничего неизмененного в своей материи. Материи… Да, именно, материи. Казалось, что некая материя, заполняющая собой всю атмосферу, нависала, давила собой, сдавливала, пыталась прорвать мощную оболочку интимной индивидуальной личности, смять ее и поработить, сделать частью себя, растворить, растворить каждую клетку, каждую точку, каждую песчинку. Но что это была за материя? Она как будто бы не имела массы, но в тоже время была очень тяжелой.
Мысли. В голову постоянно лезли непонятные, странные и пугающие мысли. Словно кто-то старался проникнуть в разум, взломать его, изнасиловать и сделать подвластным себе. Кто-то врывался, навязывал себя, навязывал свои идеи, свое мышление, навязывал свои мысли. Кто-то пытался промыть мозги, наполнив их новым, чуждым, извращенным содержанием. Агрессия, ненависть, стремление захватить, поработить, а если не удастся, то – уничтожить. Это невероятно сильное желание летало где-то здесь, в воздухе, и каждый ощущал себя объектом этого желания.
– Что ты видишь? – нарушая продолжительную тишину, громко, как-то неестественно, словно лязг металла, прозвучало в воздухе. Это был Крос Валиндук, и он обращался к геологу.
– Ничего, – ответил тот, настраивая свой радар, – Кроме нас, здесь никого нет. И мы постепенно приближаемся к цели.
– Хорошо, – заключил капитан, продолжая идти дальше, держа указательный палец чуть ниже спускового курка.
Вновь наступила тишина. Команда продолжала молча продвигаться по дороге, не снижая темпа, изредка переглядываясь между собой, или просто случайно встречаясь друг с другом взглядом. Каждый думал о чем-то своем, либо же все думали об одном и том.
Лиус оглянулся вокруг. В глазах членов его команды был страх и настороженность. Он уже долго наблюдал за своими товарищами, и напряженная атмосфера начинала его немного раздражать. Нужно было как-то разрядить обстановку, пока не начался массовый психоз. Он попытался произнести вслух то, о чем думали все.
– Хэй! – окликнул он, остановившись. Все так же прекратили движение и вопросительно уставились на автомеханика.
– В чем дело? – спросил Валиндук.
Кварион выдержал небольшую паузу, стараясь как можно лучше и понятнее сформулировать свое замечание.
– Здесь только мне одному кажется, что я начинаю сходить с ума?
Члены команды переглянулись между собой.
– Что ты имеешь в виду? – попытался уточнить молодой спецназовец. Лиус повернулся в его сторону.
– А ты меня не понимаешь?
– В чем именно?
– Ты понимаешь, о чем я говорю или нет?
Бариус не отвечал. Смелый автомеханик уже начинал себя чувствовать полным идиотом.
– Возможно, мы все тебя в определенной степени понимаем, – отозвался, наконец, капитан, – Что скажете? – обратился он к остальным. Все молчали.
– Никому не чудится, что в его мозг стараются проникнуть? – осторожно, как бы ступая по тонкому льду, боясь показаться сумасшедшим, спросил Лиус.
Геолог кивнул головой.
– По-моему здесь кто-то есть, – заметил ученый.
Наступила пауза.
– Кто-то или что-то, – добавил священник. Все вопросительно посмотрели в его сторону.
– А что ты скажешь? – обратился к нему военный офицер. Тот усмехнулся.
– Я думаю, у нас у всех начинается психоз.
– Как это мило, – осклабился Бариус.
– Ты что-нибудь чувствуешь? – продолжал спрашивать капитан, глядя священнику прямо в глаза.
– За нами следят, – тихо произнес Лаен.
– Я проверяю местность – здесь никого нет в радиусе восьми тысяч шагов, – заметил геолог.
Валиндук посмотрел в его сторону, затем снова взглядом вернулся к священнику.
– Ну? – позвал он, кивком головы требуя ответа.
– Что “ну”.
– Я задал вопрос.
– Какой?
– Ты чувствуешь что-нибудь?
Викториус улыбнулся.
– Я слишком часто в своей жизни доверял чувствам, чтобы теперь полагаться на них.
Капитан продолжал пристально смотреть в глаза Малочевскому. Его явно не устраивал такой ответ. Он понимал, что что-то здесь не так, и сильно хотел выяснить, что.
– Возможно, это психотропное оружие, – предположил он. Но одно только предположение его тоже не устраивало. Он внимательно прислушивался к лесу, но лес не спешил выдавать свои тайны, сохраняя абсолютную тишину.
И тут Крос Валиндук неожиданно резко повернулся и, присев, закричал:
– Всем лечь на землю, укрыться за деревья!
Испугавшись от неожиданности и от неестественного крика невозмутимого капитана, Франкл и Лаен кинулись к обочине и нырнули в канаву, накрытую сверху каким-то повалившимся деревом. Лиус и священник пригнулись и забежали за огромный высокий камень с другой стороны дороги. Оба военных, присев на одно колено, резко передернули затворы автоматов, и, прицеливаясь, заметались по сторонам, стараясь определить местонахождения противника, затем Бариус откатился в кусты, а капитан нырнул в канаву к геологу и ученому. Послышались выстрелы. Действительно, стреляли, только не совсем было понятно, от куда. Каждый вытащил свой личный пистолет, который ему был выдан, и держал его в руках.
– От куда ведется огонь? – крикнул Валиндук Бариусу.
– Не могу определить, капитан, – ответил тот из кустов.
Лежа в канаве с автоматом в руках, Крос резко оглядывался по сторонам, но ничего не видел.
– Где они? – спросил он, повернувшись к геологу, который находился рядом и закрывал голову руками. Придя в себя после первых секунд паники, Франкл достал свой тепловой радар и начал сканировать местность, нервно нажимая на кнопки.
– Я никого не вижу, – дрожащим, срывающимся голосом ответил он.
– Что значит, никого не вижу?!
– Я сам не могу понять, но радар показывает только нас.
– Дай сюда! – взревел Валиндук и с силой выхватил прибор из толстых коротких рук Кароса. На экране горели шесть красных точек, расположенных именно так, как в действительности располагалась по дороге вся команда.
– Выброси его на хрен, – радар полетел обратно в руки геолога, – Клавор! – заорал военный офицер.
– Не могу определить, капитан, – снова ответил тот. Такое положение дел явно не сулило ничего хорошего. Крос осторожно выглянул из-за дерева и осмотрел дорогу. Не было ничего – ни людей, ни машин, ни даже вспышек огня или следов автоматных очередей. Только звуки стрельбы и проносящихся мимо пуль. И они были реальны.
Сидя за камнем на одном колене, держа в правой руке холодный тяжелый пистолет, Викториус тоже слышал стрельбу и слышал, как проносятся рядом пули, но так же слышал и человеческие голоса – стоны и крики, и они были словно где-то здесь, совсем рядом. Но, как и Валиндук, он не видел ни вспышек огня, ни пуль, которые должны были пролетать мимо или попадать в землю, или в деревья, или рикошетить от камней. Все это было вроде бы реально и, в то же время, не настоящее. Как будто бы кто-то включил мощную трехмерную акустическую систему.
Пресвитер убрал пистолет обратно в кобуру и высунул голову.
– Что ты делаешь? – спросил его Лиус.
Священник проигнорировал вопрос и поднялся на ноги.
– Сядь немедленно. Ты, что, сдурел, псих, – услышал он снизу, но так же не посчитал нужным, как либо отреагировать на это. Наоборот, он медленно вышел из-за камня на середину дороги и развел руки в стороны, будто бы пытаясь поймать хоть одну пулю. И он чувствовал, что они пролетали мимо и, как будто, проходили сквозь тело, но не причиняли вреда.
– Ты что делаешь, тупой святоша, быстро в укрытие, пока я тебя сам не пристрелил! – заорал военный офицер, вытаращив глаза. В экстремальных ситуациях он общался с людьми немного не так, как обычно.
Викториус с разведенными в стороны руками и дикой маниакальной улыбкой повернулся два раза вокруг своей оси. Все замерли.
– Здесь никого нет, – сказал он.
– Что?! – не расслышал капитан.
– Здесь никого нет! – прокричал священник.
– Что значит, никого нет?
– Прислушайся.
Крос Валиндук вылез из канавы и внимательно огляделся вокруг. Звуки стрельбы стали постепенно стихать и со временем совсем прекратились.
– Что это значит?
Малочевский, не отвечая, медленно пошел вдоль дороги. Военный офицер в недоумении последовал за ним, не отнимая пальца от спускового курка. Через некоторое время его взору открылась следующая картина: на земле валялись разлагающиеся тела людей, одетые в военную одежду, которая сейчас уже была пропитана запекшейся кровью. Экипированные солдаты, с различным огнестрельным оружием в руках. Вокруг были разбросаны вещи, сумки и оборудование, и все обильно усеяно гильзами от патронов. Ветки некоторых деревьев были перебиты, стволы изрешечены пулями. Жуткий запах зловония вырабатывал рвотный рефлекс. И снова послышались звуки стрельбы, чьи-то крики и стоны, только теперь уже не так отчетливо, как в первый раз, а как-то приглушенно, с эхом, они проносились мимо ушей, как ветер, и как будто бы не в реальности, а в каком-то другом измерении – призрачно.
– Это отряд специального назначения, – определил Валиндук по нашивкам на одежде.
– Вот, что мы слышали – бой, происходящий не в настоящем времени, а в прошлом, – тихо произнес священник, – Они побывали здесь до нас.
К этому времени подоспели остальные члены команды. Мало что понимая, да еще и не успев полностью отойти от первых минут шока, никто не решался строить предположений, что же все-таки тут происходит. Закрывая рукавами рты и носы, они просто с ужасом смотрели на то, что осталось от группы военных натренированных людей. Франкла начало рвать.
– Эти звуки, стрельба – я до сих пор слышу их, – заметил Бариус.
– Это звуки прошлого. Это то, что здесь случилось когда-то, – пояснил Малочевский.
– О чем ты говоришь? Что это за хрень? – произнес капитан.
– Ты сам не чувствуешь?
Крос снова прислушался и, внимательно оглядев все, что мог увидеть, задумался.
– Как это возможно?
Наступила пауза.
– Может быть дефект времени, – размышлял вслух Лаен Акрониус, – Определенный синтез полей… хм… звуковые колебания удерживаются в пространстве.
– Дефект времени? – нервно переспросил Бариус.
Священник посмотрел на ученого и улыбнулся.
– Я, конечно, понимаю, что ты физик. Но в данном случае я бы не стал строить каких-либо научных гипотез. Попробуй не замечать эти звуки, и через некоторое время они исчезнут – ты можешь их контролировать, Лаен. Ты можешь запретить им действовать на твой разум.
– Что?
– Ладно, – отрезал капитан Валиндук. Он уже оправился от небольшого шока после столкновения с чем-то необъяснимым, и теперь пора было принимать решения, – Надо вернуться назад и забрать вещи. А потом идти дальше. Если, конечно, кто-нибудь не хочет здесь заночевать, – он оглядел каждого суровым взглядом и добавил: – За вещами пойдем вместе. И, вообще, с этого момента старайтесь держаться рядом друг с другом. Ни в коем случае не отделяйтесь. Если кому-то нужно будет в туалет, остановку делаем все. Следите друг за другом. Эти спецы – профессионалы своего дела, и все-таки их кто-то убил. Всем понятно? И старайтесь не слишком сильно фантазировать. Не поддавайтесь чрезмерным впечатлениям. Возможно, это все просто действие какого-нибудь психотропного оружия.
– Понятно, командир хренов, – насмешливо пробормотал Лиус себе под нос. Он с детства не любил военных и подобные речи его начинали раздражать.
Группа вернулась назад и подобрала оставленные рюкзаки. Когда все были готовы продолжить путь, капитан устроил перекличку, и с ужасом обнаружил, что нет Лаена Акрониуса. Началось очередное волнение. Ученого стали кричать и, к счастью, через некоторое время он вернулся с того места, где были обнаружены трупы.
– Я же сказал, чтобы никто не отделялся! – зло заорал Валиндук, но тут же увидел перед своим носом белый листок с какими-то непонятными каракулями.
– Я вычислил, – начал Акрониус, – Что там произошло. Эти люди не были убиты кем-то еще. Они сами себя убили.
Крос тупо уставился в отданную ему бумажку.
– С чего ты взял?
– Судя по тому, как расположены трупы, и по характеру ранений, а так же по траекториям пуль видно, что огонь велся исключительно внутри группы. Видимо, они просто сошли с ума и в состоянии психоза перестреляли друг друга. Я нарисовал подробную геометрическую модель. Каждый может с ней ознакомиться.
Наступила долгая пауза. Все молча переглянулись между собой.
– Ты уверен в этом? – спросил Лиус.
– Абсолютно.
– Может, ты ошибся?
Лаен отрицательно покачал головой. Видимо, он считал, что это было исключено. Ведь он умел делать математические расчеты. Капитан изучил листок с накарябанными наспех чертежами и формулами и, подняв голову, орлиным взором окинул каждого из команды.
– Возможно, – заключил он, наконец, не уделяя этому слишком много внимания, – Гений ты наш. Я не удивлюсь, если у этих парней действительно крыша поехала. Но, как бы там ни было, нам нужно идти дальше, пока еще не стемнело. Так что, вперед. И все-таки держитесь ближе друг к другу.
Экспедиция продолжалась.
 

 

 
15.
 
Преодолевая в резиновых сапогах грязь и неровности лесной дороги, команда двигалась по заданному курсу, сохраняя привычную и удобную для каждого атмосферу молчания. Большинство из участников этой экспедиции имели неплохой жизненный опыт, и в различных ситуациях успели повидать много интересного, но с такими вещами, с настолько необъяснимым, граничащим с чем-то мистическим, сталкивались далеко не все. О пара-нормальных явлениях слышали, во что-то даже верили, однако особого внимания этому никогда не уделяли, и в этот самый момент в этом самом месте наблюдать нечто подобное было довольно странно и неожиданно. Не успев полностью осознать происходящего в состоянии стресса, сейчас каждый имел достаточно времени, чтобы подумать над всем увиденным и услышанным. Прежде всего, нужно было расставить все точки над “и”: команда специального назначения была мертва уже несколько месяцев, несмотря на это, случившаяся на фоне психоза, перестрелка продолжала, как бы, существовать в пространстве и времени и проявлялась, становясь, практически, реальной, в тот момент, когда ей начинали уделять больше внимания. Другими словами – человек видел то, что хотел видеть. Но, в то же время, это не было галлюцинацией, все видели, а точнее слышали, или даже, наверное, лучше – ощущали – одну картину. Причем эту картину явно кто-то навязывал. Первое разумное объяснение высказал военный офицер – психотропное оружие. Но насколько точным оно должно быть, насколько ювелирно математически просчитанным, чтобы у каждого создавалась одна и та же иллюзия… Хм… Иллюзия… Может это и не оружие, а просто-напросто умело сделанная иллюзия? Тогда почему ее можно было контролировать? Священник оказался прав – этой иллюзией можно было управлять. В наиболее выгодном положении, с точки зрения ответственности за свои слова, здесь оказался Лаен Акрониус. Являясь ученым и обладая по-настоящему критическим мышлением, он мог предположить любые, даже самые абсурдные вещи, и при этом, ничего не утверждая, ссылался лишь на необходимость исследования данного явления, что, в свою очередь, означало – разумные объяснения всего этого появятся еще не скоро, если, вообще, когда-нибудь появятся.
Примерно так размышлял каждый из членов команды, не сильно отличаясь индивидуальностью мышления.
Крос Валиндук, по неосторожности ляпнув что-то про действие психотропного оружия, сам с очень большим сомнением и настороженностью относился к своим словам. Просто людям нужно было дать какое-нибудь конкретное объяснение, так они лучше смогут собраться, и, успокаивая себя хоть каким-то пониманием ситуации, будут способны продолжать идти дальше и делать то, что от них требуется. По крайней мере, это звучит проще, чем гипотеза о дефекте времени и синтезе полей… или как там ее. На самом деле, только два человека из всей команды более-менее спокойно воспринимали происходящее: это, естественно, ученый, желающий всему дать разумное научное объяснении, и священник. Второй больше всего не нравился капитану, точнее – не нравилось то, что он все может объяснить, но не спешит этого делать по каким-то причинам. И это еще больше пугало военного офицера, так как в этом случае приходилось иметь дело с неизвестным ему противником.
Солнце уже давно зашло за горизонт и последние, растворившиеся в воздухе, лучики света пытались проникнуть сквозь могучую густую листву деревьев, как бы давая знать – наслаждайтесь нами, пока это еще возможно, скоро наступит ночь. От этого темный, и явно не приветствующий своих гостей, лес становился еще более мрачным, и, казалось даже, враждебным. Кроме того, на местности начинал оседать туман, что придавало ощущение некой мистической неизведанности.
Команда не успела далеко уйти от того места, где были обнаружены полуразложившиеся тела спецназовцев. Вскоре впереди оказался водоем, небольшое озеро, оно-то и заставило участников экспедиции остановиться.
– Ну что? – спросил капитана подошедший автомеханик. Тот обернулся в его сторону, наградив своим многозначительным, но ничего не говорящим, взглядом, и затем повернул голову обратно, продолжая смотреть на берег.
– Что, переправа?
– Похоже на то.
– Смотрите, тут даже плот есть.
– Точно. Прямо, как специально для нас.
Совсем рядом к берегу действительно был пришвартован большой деревянный плот. Одна из его веревок несколько раз обвивалась вокруг толстого дерева, не давая этому средству передвижения уйти в свободное плавание по озеру. Недалеко от дерева совсем неаккуратно валялись самодельные весла.
– Как странно – плот, – заметил кто-то.
– Да, – ответил Лаен, – Это может значить только одно. Либо кто-то здесь уже побывал и вернулся обратно. Либо досюда еще никто не доходил.
Крос с улыбкой посмотрел на ученого.
– Как интересно видеть здесь следы человеческого пребывания, – произнес Лиус, – Кто-то же ведь сделал этот плот.
– Капитан? – молодой спецназовец вопросительно посмотрел на военного офицера.
– А чо мы встали-то? Грузимся, да переплываем на ту сторону, – Кварион подошел к плоту, чтобы лучше его рассмотреть.
– Темнеет, – произнес Валиндук.
– Думаете, сейчас переплывать опасно? – спросил Бариус.
– Хотелось бы дождаться утра, – кивнул головой офицер.
– Я думаю, я с вами согласен.
– Никто не знает, что нас ждет на том берегу. Ночь, да еще и этот туман. Мы на плоту будем как на сцене с выключенным в зале светом. Мы никого не видим, а нас видят приофигенно.
– Я думаю, надо переночевать здесь.
Капитан задумался.
– Еще не до конца стемнело. А нам нужно спешить.
– Я вижу на том берегу дорогу, – произнес геолог, – Никакой жизни не наблюдается. По приборам – все “чисто”, – сквозь слабый туман действительно проглядывался берег с продолжающейся дорогой. Озеро было не большое и, скорее всего, не очень глубокое. Возможно, от этого, а так же из-за отсутствия ветра вода была гладкой, ровной, совсем без волн, даже без ряби.
– Разбивать лагерь? – спросил Бариус.
– Может, попробовать обойти? – не обращая внимания на вопрос, размышлял Валиндук.
– Неизвестно, какой длины это озеро. Да и вообще, я бы не стал отклоняться от дороги, – посоветовал Франкл, отрываясь от своего прибора.
Капитан молча огляделся по сторонам. Он думал. Наверное, в другой раз он принял бы иное решение, не стал бы рисковать безопасностью членов экспедиции, но что-то говорило ему – плыви сейчас. Внутренний голос, чутье подсказывало ему, что лучше будет переночевать уже на том берегу. Да и, кроме того, ощущение, что сзади находится несколько разлагающихся трупов солдат из отряда специального назначения, погибших при неясных обстоятельствах, вызывало чувство легкого дискомфорта.
– Переплываем сейчас. Переночуем на том берегу, – наконец, решил офицер.
– Что? – спецназовец вопросительно посмотрел на старшего по званию.
– Готовьтесь к переправе. Осмотри плот, Бариус.
Бариус Клавор только пожал плечами. Он немного удивился, но не стал обсуждать приказ, и спокойно пошел к воде. Ему, в принципе, было все равно.
Плот хорошенько проверили – он казался достаточно крепким и вполне мог вынести вес всей команды с вещами и оборудованием. Его нагрузили и стали переплавляться на другой берег.
– Странная вода какая-то, – заметил геолог, – Черная.
– Может просто грязная, – предположил Лиус.
– Давайте быстрее, – скомандовал Валиндук, – Надо успеть, пока полностью не стемнело, – На этом рассуждения о воде закончились. Но, когда все было готово, и плот поплыл к берегу, Лаен, свободный от управления, не оставил эту очередную необычную деталь без внимания. Он тоже заметил, что вода казалась слишком темной даже при лунном свете, и собирался исследовать этот факт. Ученый осторожно опустил кончики пальцев в озеро. Вода была холодной. Он поднес свои мокрые пальцы к носу и понюхал. Никакого запаха. Затем он вытащил из рюкзака фонарик и посветил им на свою кисть. Вода на пальцах в виде капелек действительно была черной. Тогда Лаен подвинулся ближе к краю деревянного плота, и набрал в ладошку этой непонятной жидкости. Переливая ее обратно в озеро при слабом искусственном освещении, он все больше убеждался в том, что вода была черной. Не грязной, а черной. Он играл так некоторое время, писал на воде пальцами, плескался ей, рассматривал, трогал.
– Хэй, – прервал его Лиус, – На твоем месте, я бы не стал увлекаться. Она может быть отравленной.
Слова автомеханика как будто бы отрезвили ученого. Он недовольно посмотрел сквозь толстые линзы очков, но перестал забавляться и перешел к более серьезному исследованию. Акрониус вытащил из рюкзака непонятный прибор. Набрав немного воды в пробирку, он вставил ее в этот прибор и посмотрел показания.
– Не может быть, – в ошеломлении произнес он.
– В чем дело? – спросил капитан.
Лаен потряс прибор в воздухе, легонько постучал по нему и снова посмотрел показания. Затем он с самого начала повторил всю операцию анализа, вылив старую воду и набрав новую, но выражение лица в итоге у него от этого не изменилось.
– Что? – поинтересовался спецназовец.
Лаен удивленно посмотрел на него, как будто желая поделиться своим удивлением.
– Этого не может быть.
– Чего не может быть?
– Никогда раньше такого не видел.
– Слушай, гений, может, хватит напрягать меня ожиданием. Почему ты сразу не скажешь, в чем дело?
Ученый выдержал небольшую паузу.
– Вода абсолютно чистая.
Бариус задумался.
– Тебя удивляет, что она такого странного цвета?
– И это тоже. Но дело еще и в том, что нигде в природе ты не найдешь абсолютно чистую воду. Дистиллированная вода в природе не встречается. Она всегда с содержанием каких-либо элементов, пусть может быть их очень мало, но они всегда есть. Тем более, ты не найдешь чистой воды в водоеме, где существует растительная жизнь. Этот прибор – один из самых точных, он вычисляет чуть ли не по молекулам. И он показывает абсолютно чистую воду, без каких-либо других, растворенных в ней, элементов.
– Нда, интересно, – Лиус утвердительно покачал головой.
– Если эта вода такая чистая, может, мы тогда наполним ею наши фляги? – с улыбкой на лице предложил священник.
– Да, я тоже об этом подумал, – поддержал Кварион.
Ученый с серьезным видом посмотрел на обоих.
– Я бы не стал этого делать. Тут явно что-то не так. Я дождусь утра, и при дневном свете получше изучу эту жидкость. Возможно, у меня просто прибор сломался.
Лиус с Викториусом переглянулись и заулыбались еще сильнее.
– А все-таки меня пугает это озеро, – заметил автомеханик.
– И никакой рыбы, – отозвался геолог, отрываясь от своего теплового радара. Его слова заставили всю команду на время задуматься.
Лаен Акрониус еще раз посмотрел на пробирку с жидкостью. Одна мысль не давала ему покоя. Он опустил правую руку в озеро, немного поплескался и поднес мокрые пальцы к лицу.
– Что ты делаешь? – настороженно поинтересовался Лиус.
– Остался еще один способ, – ученый медленно поднес пальцы ко рту.
– Не делай этого.
Он потянул пальцы к губам, на время остановился, задумался, и все же решился попробовать странную воду на вкус. Черные свисающие капельки слились с языком, растворились в слюне, и исчезли в слизистой микрофлоре ротовой полости.
– Она безвкусная, – констатировал Лаен, – Абсолютно.
– Ты всегда проверяешь неизвестные жидкости на вкус? – спросил Кварион.
– Я ученый.
– Я бы не стал повторять твой эксперимент.
Каждый из участников экспедиции по-разному относился к той местности, в которой сейчас находился, но все довольно быстро усвоили одну вещь – этот лес странен, неизведан и опасен, и чем меньше он будет на тебя влиять, тем лучше.
Деревянный плот тихо подплыл к берегу и уперся в землю своими бревнами. Переправа прошла спокойно. Вопреки опасениям капитана Валиндука, ничего не произошло. Команда осмотрела территорию и стала готовиться к ночлегу. К этому времени уже окончательно стемнело.
Отойдя от воды на некоторое расстояние, разожгли костер. Перекусили спрессованными, обогащенными минералами и витаминами, кубиками, представляющими собой сухой паек, и якобы являющимися съедобными. Разложили спальные мешки и, на всякий случай, установили дежурство.
Для надежности, первую часть караула должен был нести Бариус Клавор, вторую – Крос Валиндук. Военные сверили часы и разошлись в разные стороны. Темный лес, и без того не особо активный, погрузился в еще более глубокий сон.
Молодой сотрудник спецназа, теперь уже, правда, бывший, но в данной ситуации, до сих пор являющийся военным человеком, нашел себе место возле обочины дороги. Он сел на поваленное дерево и на него же рядом с собой положил автомат. Ему предстояла долгая ночная караульная служба. Хотя, по сравнению с теми дежурствами, которые ему уже приходилось нести, это было еще самое легкое. Он знал, что его должны будут сменить и ему не придется бороться со сном в течение всей ночи. Кроме того, можно было расслабиться, не обязательно нужно было ходить с автоматом взад и вперед или стоять в одном положении. Так же, в принципе, не обязательно оказывалось в данной ситуации все время оставаться в состоянии повышенного внимания. Здесь и сейчас, вообще, все было уже не обязательно. Его отношение к жизни стало настолько безразличным, что он мог даже позволить себе заснуть, и он понимал, что никто не сможет ему за это ничего предъявить. В отличие от капитана Валиндука, Бариус не настолько сильно беспокоился за успех операции, за гражданских людей и, тем более, за себя. Хотя война и научила его ценить жизнь, и разумно относиться к преодолению страха перед смертью, но в данный период своего существования ему, как никогда раньше, было абсолютно все равно. Он знал, зачем он отправился в эту экспедицию – он просто хотел умереть особым образом, не от самоубийства, не от несчастного случая, не в глупой пьяной драке от рук каких-нибудь отморозков, а только в бою, на войне. И упускать такую возможность, было бы не прилично по отношению к собственной совести.
Он взял в руки небольшую веточку, лежащую рядом с его ногой, и начал тихонько ковырять землю. Лес был совершенно тих и спокоен. Ни малейшего дуновения ветра, ни одного звука – никакого движения. Даже члены его команды, которых он охранял, уже спали, как убитые. Никто не храпел, никто не ворочался. Только костер равномерно потрескивал, поднимая высоко вверх маленькие, еще горящие, кусочки пепла, и, казалось, уносил их далеко в небо. Тишина. И эта тишина немного пугала.
Честно говоря, с того самого момента, когда Бариус вошел в лес, точнее, въехал в него на машине, ему стало немного не по себе. Это был не совсем страх, скорее, дискомфорт. Он чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Но, как будто бы, кто-то уже поджидал его, и был рад, что он здесь оказался. Этот лес был каким-то странным, жутковатым местом и скрывал в себе что-то такое, чего не нужно было из него выносить. Он кому-то принадлежал. Он действительно являлся чьей-то собственностью, и его хозяин, казалось, вел некую игру, правила которой были известны только одному этому хозяину. Становилось страшно. Здесь кто-то был.
В детстве Бариус, как и все малыши, боялся темноты. Он часто просил, чтобы мама позволяла ему спать со включенным светом. И понимающая мама иногда удовлетворяла его просьбу. Потом он вырос, ему объяснили, что человек просто страшится всего неизведанного и неизученного, поэтому отсутствие хорошей освещенности и неясность очертания предметов пугает. Затем он пошел на войну и там был страх совершенно иного рода. И этот страх он научился преодолевать, хотя и никогда не избавился от него полностью.
Но теперь он вспомнил детство.
Ощущение, что где-то рядом чьи-то глаза ни на мгновение не оставляют в покое. И они наблюдают, они смотрят, они следят за каждым твоим движением. Они сбоку, сзади, они повсюду. Бариус давно не испытывал такого, но сейчас ему казалось, что он вернулся в то время, когда не мог спать с выключенным светом в комнате. Здесь кто-то был. Страх пришел так незаметно и постепенно, но так конкретно и прочно, и сейчас уже был частью реальности. Глаза. Они были где-то рядом. Сбоку. Бариус повернулся. Там ничего не было. Он посмотрел вглубь дороги. Глубокая темная ночь, и одного костра не хватало, чтобы далеко осветить местность. Дорога осталась неразгляданной.
Но здесь явно кто-то присутствовал. Спецназовец осмотрелся по сторонам и прислушался. Никого не было. Это лишь его больное воображение... Нет, кто-то находится сзади!.. Бариус оглянулся, но не увидел ничего, кроме деревьев. Он взял в руки автомат и встал. Вдруг, что-то показалось в лесу. Чья-то фигура. Там было какое-то странное животное, и оно не двигалось, оно просто стояло и пристально смотрело в глаза. По телу пробежали мурашки. Изнутри пошла волна жара, которая затем быстро перешла в ледяной холод, на лице выступил пот, голова немного закружилась – так выделялся адреналин. Бариус пригляделся. Он прищурился и вытянул вперед голову. Нет, это просто очертание листьев давало в темноте такое причудливое изображение... Как глупо... Но что-то было там дальше, в глубине дороги — темнота, за которой что-то скрывалось. Спецназовец вцепился в автомат и медленно пошел вперед, напрягая все свои чувства. Насколько бесполезным сейчас казался в руках этот продолговатый кусок металла с деревянной ручкой. Он заглянул за дерево, которое ему все это время не давало покоя... Никого... Он обернулся назад. Лагерь оказался так далеко! А он ведь сделал всего несколько шагов, и уже отошел настолько сильно... Лежали вещи, на земле спали члены его команды, горел костер, но все это было где-то там. А он находился здесь, как будто в параллельном мире. Он почувствовал себя отдельно от всех, он почувствовал себя одиноким, и никто не мог ему помочь. В голове мелькнула мысль – а что, если он больше никогда не сможет вернуться к ним? Что, если он так и останется здесь, а они там. Бариус поспешил назад. Всего несколько шагов и он снова возле своего родного поваленного дерева. Он сел, расставил ноги и принял расслабленное положение... Нет!.. Ему не нравилась эта поза. Она была слишком открытой. Он подобрал ноги и сгорбился, не выпуская из рук автомат. Чего он боялся? Хороший вопрос. Он совершенно не боялся того, что кто-то причинит ему зло, он не боялся боли, не боялся, что его возьмут в плен, и не боялся, что его убьют. Он не боялся, что кто-то сейчас выпрыгнет из-за кустов и воткнет ему нож в спину. Он совсем не думал об этом. Так, чего же он тогда боялся? Чего, вообще, тогда можно бояться? Но страх не собирался отвечать на вопросы. Он просто пришел и начал властвовать... Стало страшно... Бариус медленно повернул голову в сторону озера. Там ничего не было. Он так же медленно повернул голову обратно. Почему-то никто не двигался. Уже очень давно никто не шевелился. Никто не храпел. Может, все уже умерли?.. Нет, это абсурд... Хотя, может, нужно проверить?.. Нет, не стоит. Это бред. Было невероятно тихо. Треск костра, казалось, растворился в тишине и был уже не звуком, являющимся признаком движения, а чем-то самим собой разумеющимся. Страх. Он как будто сковал. Бариус сидел сгорбленный с раздвинутыми, но поджатыми под себя ногами, и нервно сжимал в руках автомат. Очень сильно не хотелось двигаться. Вдруг, что-то показалось справа! Там что-то было. Кто-то неожиданно появился в темноте и теперь глядел на него. Казалось, он сверкал глазами и тихонько подбирался к своей добыче. Нужно посмотреть. Нужно, в любом случае, обернуться и посмотреть, что там. Но не хотелось поворачивать голову. Но там что-то было, и Бариус не мог так просто сидеть и ждать. Преодолевая себя, спецназовец с ужасом медленно повернул голову вправо... Ничего... Он вгляделся в глубь леса. Ничего не было. Он резко повернулся влево. Там тоже ничего. Бариус принял прежнее положение. Он сгорбился еще сильнее. Он не хотел двигаться, совсем не хотел двигаться. Страх парализовал его. Ужас, объял своей плотной материей и заставлял сидеть в одной позе. Он, как цемент, со временем схватывался и становился все прочнее и прочнее. Казалось, что любое движение откроет что-то необъяснимое, не замеченное ранее. Любое движение производило звук, который отвлекал невероятно напряженное внимание, и в этом случае, когда внимание рассеивалось, могло произойти нечто неожиданное, на мгновение вышедшее из под контроля. Значит – нужно сидеть в одном положении и не двигаться, нужно внимательно слушать и наблюдать. Сильнее всего хотелось упасть на землю и закрыться руками. Хотелось разбудить капитана Валиндука, проверить, жив он еще или нет. Но он не мог себе этого позволить. Как он объяснит свои действия?.. Утро... Когда же, наконец, наступит утро... Бариус посмотрел на часы. О, нет. Они встали! Его наручные часы не работали. Было столько же времени, когда он заступил на дежурство. Стрелки не сдвинулись ни на одно деление. Бариус в недоумении поднял голову. Что ж, по крайней мере, теперь был повод разбудить капитана.
 

16.
 
Сильные грубые руки нервно растолкали худое, но прочное, как сталь, тело Кроса Валиндука, находящегося в состоянии сна. Капитан открыл глаза и, увидев перед собой Бариуса, быстро поднялся на ноги. Без лишних слов он поправил свою измятую форму, вытащил из кобуры пистолет, проверил наличие патронов в магазине, взял в руки автомат и приготовился к караулу. За свою долгую военную жизнь он научился моментально просыпаться и приходить в чувства, и лишь красная рельефная полоска на лице, отпечатавшаяся от рукава военной куртки, и слегка прищуренные туманные глаза свидетельствовали о том, что офицера только что оторвали от приятного пребывания в параллельном мире снов.
– Что молчишь, солдат? Как караул? – хрипло спросил капитан, поправляя ремень.
– Все в порядке, – твердо, даже слишком, ответил спецназовец, – Никаких происшествий. Только…
– Что “только”?
– У меня часы встали.
Валиндук на мгновение замер. Несколько мыслей пронеслось у него в голове, но самые отчетливые и яркие были две из них: первая – его рано разбудили, и это вызывало недовольство, вторая – а что, если…
– Ладно, сейчас посмотрим, – Крос снова вернулся к своему ремню, – Сколько на твоих?
– Столько же, сколько было, когда я начинал дежурство.
Капитан поднял левую руку и отодвинул рукав. На худом волевом лице отобразилось легкое удивление и разочарование.
– Странно, мои тоже не работают.
– Что? – переспросил Бариус. Казалось, он был немного встревожен этим фактом.
Валиндук поднял голову и уставился на своего солдата.
– Все в порядке?
– Да, капитан, – отрезал молодой сотрудник спецназа. Он отвечал очень твердо и четко, стараясь не выдавать никаких эмоций. Но он был напряжен, он не был расслаблен. Его голос дрожал. Он, как будто, с чем-то боролся, что-то перебарывал, подавлял, и пытался это скрыть. Офицер пристально посмотрел ему в глаза. Они говорили лучше любых слов – в них можно было прочесть страх и агрессию.
– Нет, не все в порядке. Ты ненормально возбужден.
Наступила пауза.
– Здесь кто-то есть?
– Я думаю, нет.
– Тогда, в чем дело?
– Не знаю.
– Ты что-то чувствуешь?
– Нет, капитан.
– Тогда, что с тобой?
Бариус сильно вдохнул воздух носом и с выражением лица человека, готового к драке, ответил:
– Мне страшно.
Валиндук понимающе кивнул головой. Именно этого он и ожидал.
– Значит, здесь кто-то есть, – предположил он.
– Я так не думаю.
– Тогда, чего ты боишься?
– Я не знаю. Мне просто страшно.
Спецназовец опустил голову, и снова поднял ее, он смотрел куда-то вдаль, он произнес:
– Мне кажется, капитан, здесь никого нет… по крайней мере, из людей.
Крос внимательно огляделся по сторонам. Тихий дремучий лес не подавал никаких признаков жизни.
– Хорошо. Что ты чувствуешь? – спросил он.
– Только страх.
Военный офицер задумался.
– Ладно, давай разбудим еще кого-нибудь. Нужно узнать время.
Они разбудили всех членов команды, но время так и не узнали. Оказалось, что у каждого были сломаны часы, и никакими встрясками и ударами по корпусу привести их в рабочее состояние не удавалось. Механические повреждения отсутствовали. Анализ электроники, произведенный Лаеном, в очередной раз дал невообразимые результаты. Когда решили проверить компасы, очень сильно удивились – стрелки крутились по кругу с большой скоростью, и явно не собирались останавливаться на одном месте.
– Наверное, где-то поблизости большие залежи магнитного железняка, – с умным видом заключил ученый.
– Будем надеяться, что это именно так, – ответил капитан.
– Если я прав, то всю аппаратуру можно смело выкинуть.
Геолог на это только пожал плечами. Он еще раз просканировал территорию. Оказалось, что тепловой радар по-прежнему работает, но местность все так же была “чистой”. Исправно работал и тот непонятный прибор, который определял направление пути и указывал местонахождение цели. Все были раздраженны, злы и напуганы. Их разбудили посреди ночи только, чтобы сообщить, что теперь больше невозможно будет точно узнать время и координаты. Равномерность сна была нарушена. Нервозность атмосферы усиливалась. Начинала копиться раздражительность. Появлялись первые признаки психоза.
Бариус Клавор сидел на все том же поваленном дереве и медленно высасывал из очередной зажженной сигареты табачные дымы, постепенно уменьшая длину тлеющего травяного столбика, закрученного в бумагу. Он держал на коленях свой автомат и вспоминал те страсти, которые происходили с ним буквально несколько мгновений назад.
Все постепенно снова ложились спать, пытаясь продолжить прерванный сон, но кто-то еще курил, кто-то подкидывал в костер веток, кто-то просто ходил в растерянности, не зная чем дальше заняться. В любом случае, ощущалось движение, пусть и затихающее, но хотя бы на данный момент не позволяющее полностью погрузиться в мир собственных чувств и размышлений, мир, в котором не было места внешним раздражителям, так вовремя всегда отвлекающим от неприятных мыслей и необоснованных страхов. В любом случае, ощущалось, что ты не один. Викториус Малочевский медленно подошел к спецназовцу и, не дожидаясь приглашения, сел рядом, сохраняя определенную дистанцию.
– В чем дело священник? – оглянулся Бариус, – Ищешь компанию?
– Что-то вроде того, – последовал непринужденный ответ.
– Надеюсь только, не собираешься грузить меня своими духовными материями?
– Нет, совсем нет. Просто хочу перекинуться парочкой слов.
Последовала долгая затяжка никотиновым дымом. Нежная тонкая бумага, сокращаясь под воздействием движущегося огненного кольца, медленно растворилась в воздухе, сверкая напоследок жизни своими красными угольками, и обнажила черно-белый, свисающий к земле безжизненный пепел. Еще мгновение и он, обвалившись под собственной тяжестью, полетел вниз, ударился о кожаный сапог и рассыпался на множество мелких кусочков, покрыв собой несколько листочков стоптанной травы. Из него были высосаны последние соки, и теперь он, не представляя больше никакой ценности, вернулся обратно в землю, от которой был когда-то взят. Тленное умерло, чтобы потом вновь зародить очередную тленную жизнь, и вновь умереть. Так продолжался многовековой круговорот.
Бариус достал пачку сигарет и предложил священнику. Тот отрицательно покачал головой.
– Я не курю.
Спецназовец пожал плечами и убрал пачку обратно.
– Что тебе еще нельзя делать?
– Много чего, – с улыбкой ответил Викториус.
Наступила пауза.
– А как-нибудь ты, вообще, расслабляешься?
Малочевский задумался.
– Знаешь, иногда мне кажется, что я постоянно нахожусь в напряжении в этом мире. Каждую секунду.
– Наверное, трудно так жить, – заметил Бариус, в очередной раз затягиваясь.
– Наверное, – ответил священник, немного поразмыслив.
– А, вообще, тебе как-нибудь можно развлекаться?
– Да, можно. Только, смотря, как.
Еще одна затяжка.
– Как тебе этот лес? – спросил священник.
– Странное место, – ответил Клавор, как ни в чем не бывало, и тут же перевел разговор на другую тему, – А почему ты пошел в религию?
Викториус задумался, пытаясь вспомнить причины своего посвящения.
– Однажды я соприкоснулся с вещами, которых не смог объяснить. Мне объяснил их один верующий друг. Он говорил настолько уверенно и настолько искренне, как будто бы знал, о чем говорит. Тогда я решил попробовать лучше разобраться в таком явлении, как вера.
– И сейчас ты можешь объяснить эти вещи?
Наступила пауза.
– Странно, но именно сейчас я не могу с уверенностью говорить о том, что мне тогда было настолько понятно и казалось таким ясным.
Последовала очередная затяжка.
– Ты разочаровался?
Священник улыбнулся. Начиналась странная полуоткровенная беседа.
– Я просто узнал, что все немного сложнее, чем я думал. Разочаровался ли я? Наверное, в чем-то да. А в чем-то переосмыслил некоторые вещи. В чем-то же мои убеждения остались неизменными.
Бариус высосал из сигареты последние капли табака и кинул окурок в небольшую лужу на другой стороне обочины.
– Понятно, – подвел он итог, но продолжал сидеть, как будто разговор еще не был окончен. Наступила небольшая пауза.
– Сильно напугался? – спросил Малочевский с ухмылкой.
Молодой спецназовец повернул голову.
– Чего?
– Я не спал, когда ты нес дежурство.
Клавор грозно уставился на священника.
– Что ты видел?
– Человека, который был сильно напуган, и который пытался справиться со своим страхом.
Бариус улыбнулся.
– Ладно. Раз уж ты у нас такой спец по духовным вопросам, ты можешь объяснить это?
– С религиозной точки зрения – могу. Она тебя и вправду интересует?
Молодой сотрудник спецназа рассмеялся.
– Да нет, конечно же.
– Я так и думал, – пожал плечами Малочевский.
– А со своей точки зрения? Я бы хотел узнать лично твое мнение, – Клавор впервые прямо посмотрел в глаза.
Викториус задумался.
– Не знаю, – ответил он, – У твоего необъяснимого страха может быть масса причин.
Бариус с улыбкой покачал головой.
– А ты боишься?
Малочевский медленно потер ладони.
– Я всегда боюсь. Последнее время, когда я верил, я боялся каждую секунду, – он отвлеченно посмотрел по сторонам, – Это не мой мир.
– Да уж. И, наверное, не мой тоже. А тебя не напрягает такая жизнь на земле? Нельзя ведь так постоянно.
– Я здесь проездом.
– Ну да, ну да, – Клавор снова покачал головой.
– Знаешь, – начал он, – Была у меня одна интересная история. Послушай. Я тогда служил на юге. Мы шли рано утром. Лезли в гору, но для того, чтобы до горы дойти, нужно было километра два топать по деревням. Я ориентировался только по вершинам. Когда рассвело, прикинул, куда надо идти. На подъеме впереди шли двое дозорных – наиболее подготовленные парни – вместо отделения, там отделение не нужно, чтобы не толпились. За ними шел я, а дальше уже взвод. Слышу разговор. Поднимаюсь на выступ и вижу: стоит горец с ружьем и целится в меня. Беру автомат, стреляю, раздается щелчок, а выстрела нет! Выяснилось потом, подача патрона не состоялась при передергивании, ослабла пружина, патроны залежались – такое бывает. Это потом теорию можно подо все подвести. А что думать под дулом ружья? Я передергиваю затвор, не целясь – некогда – бум, опять очереди нет, бросаю свой автомат. Рядом со мной связисты находились и пулеметчик, его пулемет хватаю. В это время оттуда звучит выстрел. Заряд пролетел рядом, я выстрелил из пулемета… Жутковатый момент… Как он не попал – не знаю. Стоял, буквально в нескольких шагах от меня. С такого расстояния даже слепой не промахнется. А те горцы – люди серьезные. Они всю жизнь учились воевать. Что скажешь, священник?
Малочевский пожал плечами.
– Не знаю. Тебе сильно повезло, должно быть.
– Повезло... Не знаешь... А я вот что скажу – это был Бог. Другого объяснения у меня нет.
Викториус понимающе покачал головой. В этот момент подошел капитан Валиндук.
– Иди спать, солдат. До рассвета, я буду дежурить, – обратился он к Бариусу.
Спецназовец встал и пошел раскладывать свою полевую постель. Крос сел на его место.
– Как тебе этот лес?
Малочевский с улыбкой оглянулся.
– Здесь, наверное, было бы интересно снять какой-нибудь фильм ужасов.
– Не страшно?
– Нет.
– А ты ведь так и не ответил на мой вопрос, священник, – заметил капитан.
– На какой?
– Ты чувствуешь что-нибудь?
Викториус опустил голову и с улыбкой на лице уставился в землю. Наступила долгая пауза.
– Я скажу, когда буду уверен.
Валиндук раздраженно вздохнул. Ему совсем не нравился такой ответ.
– Когда все уже будут мертвы? – уточнил он.
– Возможно.
Капитан пристально посмотрел в глаза Малочевскому.
– Что же ты, вообще, тогда здесь делаешь?
– Сам не знаю, – все так же улыбаясь, надменно ответил священник. Он встал, давая понять, что разговор закончен, и спокойно пошел спать. Возможно, он что-то и чувствовал, но печальный опыт не давал ему уверенности в своем профессиональном чутье. Именно поэтому он старался больше никогда ему не доверять.
 

17.
 
Маленькая белая фарфоровая кружка медленно опустилась на такое же белое фарфоровое блюдце. Звонкий, но одновременно с этим гулкий тупой звук нарушил тишину, ненадолго установившуюся в комнате. Небольшой блокнот с какими-то записями шлепнулся на деревянный лакированный стол, и тут же испытал на себе несколько слабых ударов шариковой ручки, приводимой в быстрое колебательное движение чьими-то ловкими пальцами.
– Ну, так что же все-таки произошло, пресвитер Малочевский? – прозвучал вопрос.
Викториус сидел в кабинете старшего епископа церкви в удобном мягком кожаном, но, тем не менее, чужом кресле за небольшим красивым дубовым столом, напротив человека, который называл себя братом Корлинусом, и был прислан верховным главой областного отделения религии для выяснения обстоятельств одного неприятного инцидента. Человек производил впечатление достаточно мудрого и опытного священника, чье предназначение заключалось в разгребании всяких идиотских и нелепых ситуаций, связанных с работой служителей. Иногда попадались действительно очень серьезные и запутанные случаи, но чаще всего это были глупые оплошности или опрометчивые поступки молодых пресвитеров. Человек специально попросил провести разговор на нейтральной территории – в кабинете старшего епископа церкви. Малочевский далеко не чувствовал себя в этой комнате, как дома, и, естественно вел себя не так уверенно и непринужденно, как ему самому бы хотелось.
“Как же я оказался здесь в таком качестве и в такой ситуации?” – задавал он в уме все тот же вопрос.
После нескольких лет врачебной практики Викториус, по настоятельным советам своего верующего друга Мило, решил с головой окунуться в религию, и всерьез намеревался заняться священнослужительской деятельностью. Он стал посещать церковь, являющуюся на тот момент официальным представителем христианства на данной государственной территории. Для него все было ново и непривычно, но в то же время так знакомо и узнаваемо по рассказам Мило. Он начал новую жизнь, и именно эта жизнь казалась ему настоящей, правильной, той, которую он всегда искал. Викториус проявлял очень большую активность в работе церкви: он посещал все службы и молебны, участвовал в помощи малоимущим и больным, занимался постоянной проповеднической деятельностью. Вскоре его заметили и стали, если можно так выразиться, продвигать, доверяя все более ответственные и серьезные дела. Через некоторое время он стал пресвитером, отпустил бороду, и получил в свое ведение небольшой район города. В его обязанности входило воспитание уже верующих людей, приобщение к религии еще не верующих и решение проблем тех и других, если они были к этому расположены. Впервые он ощущал, что делает что-то по-настоящему важное и значимое. Впервые он был доволен своей жизнью и видел в ней определенный смысл. Это была работа, очень тяжелая и требующая больших эмоциональных затрат, социальная работа, но он готов был справляться с ней, и она ему нравилась. А друг Мило, к сожалению, вскоре уехал куда-то далеко “поднимать целину”, оставив после себя лишь преподанные некогда уроки и дружеские советы.
За время своего служения Викториус много повидал, он сталкивался с самыми разными ситуациями, вызывающие самые неоднозначные ощущения, и принимал самые странные и не всегда объяснимые решения. Но все шло как-то более-менее благополучно, и большинство проблем вполне удачно разрешались. Можно сказать, что были трудности, но все эти трудности преодолевались с помощью веры и Божественной силы, и непоколебимой надежды, и всепоглощающей любви и т. д. и т. п., в общем, в результате все заканчивалось радостными криками “Халлилуйя!”. Были сверхъестественные исцеления людей. Пару раз даже приходилось изгонять бесов, и бесы действительно уходили. Были чудеса. Да, они действительно были. По крайней мере, до определенного момента.
Наверное, все началось еще до того случая, который сейчас рассматривал брат Корлинус. Как-то однажды к пресвитеру подошел парень двадцати с лишним лет и предложил начать новое служение – для молодежи, или хотя бы для тех, кто себя таковыми считал. Это должно было стать отдельным проектом, исключительно для определенной категории людей. Служение учитывало возрастные особенности, интересы, мышление, поведение и мировоззрение молодых. Собрания проходили только для тех, кому было меньше тридцати лет, но при определенном желании, права на посещение можно было добиться всем. И это казалось великолепной идеей. Всегда существовала проблема отцов и детей. Всегда зрелые и юные поколения по-разному смотрели на мир, и часто совершенно не понимали друг друга. Просто замечательно, что теперь с определенной категорией общества церковь могла разговаривать на одном языке. Кроме того, человек, который собирался это делать, был достаточно зрелым, и ответственным, и в духовном и в моральном плане. Его все знали, как порядочного верующего и могли дать самые хорошие рекомендации, вдобавок ко всему – он был женат, а значит, он мог вести за собой не только безрассудных подростков, но и более старших молодых людей, понимая их заботы и проблемы. Это значительно улучшало и облегчало процесс воспитания. А также увеличивало качество проповедования. Викториус долго молился, так сказать, спрашивая Божьего благословения и, в конце концов, пришел к однозначному решению – он давал добро на создание этого служения. Бог совершенно точно и конкретно говорил: “Делай”. По крайней мере, так казалось.
Началась очень сложная и упорная работа. Видно было, что этот предприимчивый молодой человек посвящает всего себя, всю свою жизнь — реализации данного проекта. Он тратил много времени и сил, он горел этой идеей и делал все для ее воплощения в жизнь. Он не жалел своих нервов и готов был жертвовать чем угодно. Это новое служение стало смыслом его жизни. И через некоторое время начали появляться первые результаты. Форма богослужения действительно облегчила общение с неверующей молодежью и упростила процесс воспитания. В результате работы нового отдела неожиданно для всех удалось обратить в веру одного из самых известных и примечательных людей в городе – это был панк по кличке Передоз, его настоящего имени никто не знал, но все знали его, как очень незаурядную и интересную личность. Он никого не уважал и не признавал ничего, кроме молодежной культуры, и всегда насмехался над религией, казалось, что таким людям, как он, просто по жизни не дано верить в Бога самой природой. Но даже его поразило то, на что решились пойти христиане, ради спасения его души. Это был настоящий триумф. Что-то действительно начинало получаться, появлялись первые плоды. Но, к сожалению, очень быстро проект стал угасать. Разворачиваясь невероятно долго и с огромным трудом, служение так же невероятно скоро и без лишних усилий – сдулось. У организатора всего этого начались проблемы в семье, в связи с этим по церкви поползли всякие слухи о нем, и, будучи сильно измотанным, и в состоянии огромной усталости, он оказался не в силах больше продолжать нести этот тяжелый груз. Проект умер, так никогда и не родившись по-настоящему, а вместе с ним умер и смысл жизни молодого человека, который его начинал. Возможно, этот парень слишком далеко зашел в своем стремлении реализации цели. Возможно, ему не стоило придавать этому так много значения. А возможно, в один прекрасный момент он понял, что все закончено, но тогда он не смог остановиться – он слишком много потратил сил, чтобы просто все взять и оставить. Человек всегда ищет смысл в жизни. Найдя его, он успокаивается, но, потеряв вновь – может полностью поломаться. Разочаровавшись, мужчина бросил свою жену, проклял церковь и уехал куда-то в далекую горную страну. Его последними словами было: “Спасение одного какого-то задрипанного панка не идет ни в какие сравнения с тем трудом, с той работой, нервами, слезами, потом и кровью, которые я потратил”. Больше его никто никогда не видел. А в целесообразности и значимости служения для молодежи начал сомневаться и сам Викториус.
Очень опасно делать что-то смыслом своей жизни, потому что, если это “что-то” вдруг рассыплется, как карточный домик – рассыплется и вся жизнь.
Но все это, вроде бы, казалось ерундой. Гораздо более серьезным было то, что сейчас приходилось расхлебывать Малочевскому. Несколько дней назад произошел другой очень неприятный случай. Женщина среднего возраста, относящаяся к приходу молодого пресвитера, была поражена ужасной болезнью – гангреной. С точки зрения официальной религии, в таком случае за человека обычно молятся и, если он выздоравливает, то воздают хвалу Всевышнему, а если нет – то упрекают больного в недостатке веры. В общем-то, довольно удобная позиция. Но в этот раз все оказалось немного сложнее. Гангрена быстро распространялась по ногам, и оставался только один выход – скорая ампутация нижних конечностей. Врачи поставили пациентку перед фактом. Будучи медиком, Викториус и сам понимал, что в данной ситуации медлить нельзя, и что счет уже шел на дни, если не на часы. Но с позиции священника он видел другой выход – нужно было молиться за исцеление. Естественно, что женщина не хотела остаться инвалидом на всю свою жизнь, но и умирать она тоже не собиралась, хотя в данной ситуации все-таки больше предпочитала именно этот вариант. В своем кабинете, обращаясь в очередной раз к Богу, Малочевский получил ответ – “Нельзя допустить операции”. Это значило только одно – его прихожанка исцелится сверхъестественным образом. “Нельзя допустить операции” – потому что, совершенно очевидно, она будет лишней. Это говорил Бог… Или, по крайней мере, так казалось. Позже Викториус еще много раз вспоминал, как в один из вечеров он в белом халате сидит на жестком металлическом стуле перед больничной койкой, на которой лежит бедная измученная женщина, и он говорит ей следующие слова:
– Я знаю, вы стоите сейчас перед ужасным выбором, позволить врачам сделать то, что они вам предлагают или нет. Но так же я знаю: вы исцелитесь. Так сказал мне сам Бог. Вам лишь необходимо верить. Но я не хотел бы оказывать на вас давление. Пожалуйста, примите решение самостоятельно. Это только ваш выбор.
Женщина получила надежду. Она с радостью восприняла слова своего священника и отказалась от операции. Она начала верить. Вместе с ней, этим же вечером, произнося молитву в своем кабинете, перемещаясь из угла в угол, как маятник, верил и сам Викториус. Он действительно верил, что его прихожанка исцелится. И самое главное – он это чувствовал: Бог где-то рядом и Он сказал, что не должно быть вмешательства хирургов, потому что скоро произойдет чудо. Женщина обязана знать это, решение остается за ней, но она обязана знать.
Следующим утром она умерла.
Малочевский был в шоке. Но его шоковое состояние не шло ни в какие сравнения с ненавистью неверующих родственников погибшей. В порыве гнева они обвинили пресвитера в том, что он оказывал психологическое воздействие на свою прихожанку и заставил ее подписать отказ от операции. Они потребовали возбуждения уголовного дела, но в виду отсутствия доказательств, их требование не было удовлетворено. Однако, этот случай получил широкую огласку, а средства массовой информации быстренько подготовили несколько шокирующих репортажей. Это был огромный скандал, сильно дискредитирующий церковь. Активизировались противники религии. Начались митинги и протесты против христианства. Люди, которые всю свою жизнь посвящали распространению этой идеологии, и которые с невероятным трудом десятилетиями добивались доверия общественности, теперь стали предметом ненависти и агрессии со стороны этой общественности. Удивительно, как из одной маленькой неприятности смогла вырасти такая большая проблема.
Викториус раз за разом прокручивал в своей голове все воспоминания. Молитвы, разговор с женщиной, его слова. Он не заставлял ее отказываться от операции, он даже не настаивал на своей вере, он не пытался в чем-то ее убедить, он просто сказал то, что, как ему казалось, он услышал от Бога. Он просто дал надежду. Но ведь он на самом деле был уверен, что все закончится по-другому. Он ведь на самом деле чувствовал это. Он руководствовался теми принципами, в которые верил, и которые были основой всей его жизни. И эти принципы работали, они действовали. Это была отлаженная система – осуществление четко детерминированных процессов – с образованием конкретного результата. Но что-то в этой системе заклинило, что-то дало сбой. Или просто Викториус не до конца разобрался в ее работе?
Последние дни священник только и занимался тем, что снова и снова вспоминал все от начала до конца. Он не понимал, что пошло не так, он не понимал, что он сделал не правильно.
А потом приехал брат Корлинус.
– Ну, так что же все-таки произошло, пресвитер Малочевский? – прозвучал вопрос.
Викториус вздрогнул, очнувшись от своих размышлений, как будто бы пробудившись ото сна.
– Я… – начал он хрипло и тут же запнулся, – Я уже все сказал. Я просто сказал,… что мне Бог сказал, что Он… сказал, что она будет исцелена.
Брат Корлинус приподнял одну бровь.
– Он действительно так сказал?
– Он сказал, что операция не нужна, что ее надо отменить.
– А, так Он все-таки сказал, что нельзя допустить операции?
Викториус скривился, как будто бы от сильной боли.
– Да, но я чувствовал, что Он ее исцелит.
Мудрый священнослужитель понимающе покачал головой.
– Вы говорили женщине про операцию?
– Нет.
– Вы говорили женщине, что Бог сказал вам, что операции не должно быть?
– Нет.
– Ну, хоть это – слава Богу, – выдохнул Корлинус, – А что вы ей говорили?
Малочевский опять скривился.
– То, что Бог сказал мне, что он ее исцелит.
– Вы оказывали на женщину какое-либо психологическое воздействие?
– Нет.
– Вы давили на нее?
– Нет.
– Вы старались ее в чем-либо убедить?
– Не-е-е-е-ет! – раздраженно закричал Викториус.
– Вы уговаривали ее?
– Я же сказал, нет!
– Вы пытали ее?
– Что?
– Простите – увлекся.
Брат Корлинус слегка улыбнулся.
– Вы просто дали ей надежду.
Викториус тяжело вздохнул.
– Да.
– Вы советовали ей что-либо? Подумайте, может, вы сами этого не осознаете.
Пресвитер задумался.
– Не знаю. Возможно. Не навязчиво.
Корлинус вздохнул и постучал ручкой по столу.
– Что ж, я думаю на этом можно закончить.
Малочевский наконец-то почувствовал хотя бы небольшое облегчение.
– Вы знаете, пресвитер, я вам верю. Я вижу, вы действительно боитесь Бога. Вам просто немного… не повезло. Этот случай слишком сильно раздут общественностью и средствами массовой информации. Перед вашей церковью стоят люди с плакатами. Вы стали жертвой просто глупого недоразумения. Постарайтесь в следующий раз лучше следить за своими словами.
– Что будет дальше? – тихо спросил Викториус, тупо уставившись на дубовый стол.
– Я представлю верховенству свои замечания. Я постараюсь дать наиболее положительные впечатления о вас. Скорее всего, вы будете переведены в какой-нибудь тихий городок подальше отсюда, где о вас еще не слышали, возможно – не много понижены в своей должности. Церкви нужно как-то… успокоить общественность. Мне вас искренне жаль. Постарайтесь больше никогда никого не убеждать в чудесах.
Брат Корлинус поднялся на ноги, закрыл свой блокнот, и воткнул ручку в нагрудный карман пиджака.
– Но меня учили, что Бог всех любит, что Он хочет исцелить всех людей, что Он не хочет, чтобы люди страдали, и хочет всех избавить от боли – нужно только верить.
Священнослужитель с жалостью посмотрел на Викториуса.
– Если честно: дерьму тебя учили, пресвитер.
– Это сильно утешает, – заметил Малочевский провожая своего коллегу.
Он до сих пор не мог понять, что же он сделал не так. Ведь он всегда верил в чудеса, и всегда очень тонко чувствовал ситуацию. Человек, утверждающий, что может творить чудеса, всегда сильно рискует ошибиться и потерпеть крах, став в будущем предметом насмешек и издевательств. Тем более в религии – где все зависит, в общем-то, не от самого человека. Малочевский готов был платить определенную цену за то, чем он занимается – ради людей, ради добра, ради света, ради своего служения, но он не готов был платить именно такую цену. Он чувствовал себя полным идиотом. Он был посрамлен, унижен и, возможно, являлся еще и в определенной степени виновным. Он не ожидал такого поворота событий. Он верил в те принципы, которым его научили, и истинность которых он проверил собственным опытом. Ему казалось это реальностью. Но сейчас это было больше похоже на иллюзию. Он отдал этим принципам половину своей жизни и всего себя. Если это – ложь, то все остальное – просто ничто. Все остальное, что есть в этом мире, просто превращается в дым, и не имеет никакого значения. Мир как будто рушится и рассыпается в прах. Тогда вся эта жизнь – не имеет никакого значения. Этот случай ставил под удар все предыдущие исцеления, все предыдущие откровения, все предыдущие чудеса и все предыдущие, как ему когда-то казалось, победы. Он разрушал абсолютно все. И этот случай, и случай с молодежным отделом – оказалось, что на одном “Халлилуйя!” здесь далеко не уедешь.
 
Викториус очнулся от воспоминаний. Он лежал в спальном мешке на холодной мокрой земле в каком-то темном лесу возле догорающего костра. Начинало потихоньку светлеть. Он радовался, что сейчас он был свободен от всей этой ерунды. Он знал, что Бог совершает чудеса, но не верил, что Он когда-нибудь разбежится сделать это в его жизни. Само понятие вера сейчас казалось чем-то невероятно глупым и совершенно абсурдным. Чувствования сейчас были настолько же далеки и непонятны, как чашка горячего “капучино”. Как он мог быть таким ненормальным? Как можно верить во всю эту чушь? Весь этот бред, типа: “я что-то чувствую”, или “я знаю, Бог хочет исцелить тебя”, или “здесь слишком тяжелая духовная атмосфера” – сейчас все это воспринималось, как полный идиотизм, уже оставшийся в прошлом. Как хорошо, что сейчас ему больше не нужно было напрягаться и верить во всякие там чудеса, а потом заниматься самокопанием, выясняя, почему же никаких чудес так и не произошло. Он по-прежнему верил в Бога, и по-прежнему верил в духовный мир и загробную жизнь. Но на этом его вера заканчивалась. Поэтому, когда капитан Валиндук задавал вопрос: “Ты чувствуешь что-нибудь в этом лесу?” – Викториус мог ответить только одно: “Да пошел ты со всеми своими чувствами куда подальше! C меня этого хватит!”
 

18.
 
– Здесь, вообще, когда-нибудь бывает рассвет?
– А это что, по-твоему?
С таких слов началось утро в лесу. Капитан Валиндук сидел перед давно потухшим костром и ковырялся сломанной веткой в догорающих угольках, которые все больше превращались в безжизненный пепел. Его лицо было сонным и уставшим, но очень хорошо выдавало напряженный мыслительный процесс. Он думал. Но, судя по всему, его мысли так и не смогли придти к единому, четкому и разумному заключению.
– Когда же, наконец, наступит утро? – безнадежно произнес кто-то.
– Это и есть утро, – ответил капитан, – Я сижу здесь очень много времени. Могу сказать совершенно точно – Солнце уже давно встало.
Как-то не особо верилось словам военного офицера, да и не особо как-то хотелось верить. Высокие деревья с густой листвой практически полностью закрывали лучи далекой и яркой звезды на небе. Все прекрасно помнили специфику освещенности в дремучем лесу. Даже днем здесь были бы не лишними парочка фонариков. Но, судя по всему, мать природа, поставив себе цель удивить и, буквально, поразить своими необычайными выходками, не желала останавливаться на достигнутом. Создавалось впечатление, что ночь только-только начинает сдавать свои позиции, и первые лучи Солнца, еще не вышедшего из-за горизонта, лишь слегка касаются земли. Это даже еще не утро. Это только намек на то, что оно скоро наступит. В это время суток довольно темно. Света, как такового, нет. Просто, в отличие от глубокой ночи, без помощи яркого костра можно разглядеть очертания предметов на расстоянии нескольких шагов. Это сумерки, в которые с большим трудом можно рассмотреть металлические стрелки на наручных механических часах. Это вечер, когда уже, совершенно очевидно, в квартире нужно включать дополнительные источники света, чтобы прочесть какую-нибудь книгу, если не хочешь испортить зрение. В прочем, глаза постепенно привыкают ко всему. Сложнее было психологически привыкнуть к тому, что уже давным-давно наступило утро, и надеяться на лучшее уже не имеет смысла – это самое лучшее, что только может быть.
Капитан взял в руки свой автомат и начал прикреплять к нему специальный фонарик.
– Давайте быстрее собираетесь, умывайтесь, писайте, жрите свои сухие пайки, и начнем уже продвигаться дальше, – громко проговорил он.
– Ты не в армии. Так что не командуй, – ответил Лиус, проходя мимо.
Бариус, стоящий перед потухшим костром, напротив Валиндука, зло проводил автомеханика взглядом, и уже собрался что-то сказать, но вдруг почувствовал толчок в спину. Он оступился и, полетев вперед, встал одной ногой в ямку с тлеющими угольками, в которой когда-то, совсем недавно, горел огонь. В лицо капитану полетели земля и пепел.
– Извини, пожалуйста, я не хотел, – геолог Франкл собирал спальный мешок и по неосторожности задом налетел на молодого спецназовца.
– Ты что, ослеп?! – заорал тот, как бы вымещая злобу на случайно подвернувшегося под руку виноватого.
Крос поднялся на ноги.
– Я не собираюсь ни кем командовать. Просто, как военный человек, я стараюсь максимально организовать работу нашей группы. Это лучше для всех нас и поможет выполнить поставленную задачу.
Автомеханик сел на брезент, расстеленный на земле, и принялся поправлять штанину, заправленную в сапог.
– Я глубоко срал на твою задачу, – с усмешкой пробормотал он.
Не имея ни моральных сил, ни желания, спорить, и осознавая то, что Лиусу действительно срать на поставленную кем-то там задачу – сам находился в похожем состоянии и хорошо его понимал – капитан без злобы спокойно переключился на Клавора, который явно был сегодня не в духе.
– Успокойся, – мягко сказал он.
В это время рядом с Кварионом прошел Лаен Акрониус. Он ненароком зацепил сапогом рюкзак автомеханика.
– Эй, поосторожней!
– Извини, – пробормотал отрешенно ученый, как бы мимолётом, не придавая этому никакого значения. Он просто шел к поставленной для себя цели.
Кажется, утро немного не задалось. Все были злыми и не выспавшимися. Викториус с улыбкой наблюдал за происходящим, и ему все это виделось очень забавным.
Между тем, Лаен все сильнее отдалялся от лагеря. Он шел к берегу озера, которое команда переплывала ночью. Там нет высоких деревьев, закрывающих собой Солнце, следовательно, там должно быть не так темно, как в глубине леса. И действительно, чем ближе он подходил к водоему, тем лучше мог разглядеть содержимое пробирки, в которой была жидкость, взятая на химический анализ.
– Куда он пошел? – произнес кто-то из команды.
– Черт, – выругался Валиндук, – Я же сказал не отходить далеко, – Бариус, проследи за ним.
Подобравшись к самому берегу, Акрониус испытал разочарование. Он все-таки ожидал большего количества света. Оказалось, что небо полностью застилалось густыми черными и невероятно страшными облаками, нависающими предельно низко, угрожая своей бесконечной массой, и, как будто, готовясь в любой момент пролить огромное количество содержащейся внутри себя влаги. Именно они практически полностью закрывали Солнце и не давали его лучам попасть на землю.
– Наверное, скоро будет гроза, – произнес ученый.
Кроме того, над озером нависал туман, так и не растворившийся за ночь. Но, не смотря на это, здесь все равно было светлее, что давало возможность лучше разглядеть такую неестественно черную воду.
Лаен принялся рассматривать жидкость в пробирке. Мелькнула мысль, что было бы не плохо достать фонарик. И тут же мелькнула другая мысль – “А где плот?”. Акрониус удивленно посмотрел на берег озера. Он точно помнил одну вещь: плот вытащили на землю и, на всякий случай, еще привязали к дереву веревкой. Все-таки оставляли вероятность того, что придется возвращаться. Но сейчас плота не было. Странно. Он не мог уплыть. Ведь он был привязан. Тогда где же он? Ученый посмотрел на пробирку в своей руке. С ней что-то начинало происходить. В ней как будто бы кто-то зашевелился. Но это было невозможно – в ней никого не было. Лаен поднес к своему носу тонкий продолговатый прозрачный с плотной пластиковой пробкой сосуд и внимательно вгляделся сквозь стекло.
Неожиданно внутри мелькнуло ужасное с красными разъяренными глазами и острыми зубами мерзкое женское лицо. Пробирка лопнула, стекло разлетелось вдребезги, и нечто червеобразное с нечеловеческим криком вырвалось на свободу. Акрониус взвизгнул. Он испугался. Непонятное существо быстро прыгнуло в озеро. В этот момент сзади появилось что-то большое и темное. Оно тяжело дышало и пахло потом. Ученый вздрогнул и снова закричал.
– В чем дело? – прозвучал вопрос.
Это был Бариус Клавор. Он держал автомат на прицеле и резко оглядывался из стороны в сторону. Чья-то мощная рука взяла Лаена за одежду, и потянула в сторону.
– Пошли!
Акрониус не успел опомниться, как уже стоял в окружении членов своей команды, спецназовец продолжал резко оглядываться по сторонам, пытаясь обнаружить предполагаемого врага, а Крос Валиндук спокойно задавал вопрос:
– Что случилось?
Ученый, по-прежнему находясь в шоковом состоянии, посмотрел на свою ладонь.
– Что ты видел?
Он отрицательно покачал головой, и, заикаясь, произнес:
– Наш п-п-плот и-и-счез, – первое, что пришло ему в голову.
 
– Тупой ублюдок! Тебе же сказали, идиот, не отделяться от команды! – орал Бариус Клавор.
– Тихо, успокойся, солдат, – прервал его капитан Валиндук, – Ты говоришь, видел какого-то червячка, который вырвался из пробирки, и ускакал в озеро? – даже без тени улыбки совершенно серьезно спросил офицер.
– Да, – ответил ученый, – Но это был не просто червячок. У него было женское лицо.
– Женское лицо? – переспросил спецназовец с насмешкой, – У тебя крыша едет, заучка. Ты просто по бабам соскучился.
Акрониус в недоумении глядел на свою ладонь. Она была порезана в нескольких местах. Он вытащил из нагрудного кармана антисептическое средство и принялся обрабатывать ранки.
– Тебе повезло, что ты был в очках, – заметил Викториус. На линзах остались следы от осколков стекла, а лицо Лаена было в маленьких кровоточащих ссадинах.
Бариус подошел к ученому и взял его за грудки.
– Слушай, а может, это ты отвязал плот и пустил его в свободное плавание, а, придурок? – оказалось, что деревянного плота действительно не было ни на берегу, ни на воде. К этому времени туман стал меньше, и можно было разглядеть половину озера.
– Оставь меня.
Тут вмешался Капитан Валиндук. Он разжал руки спецназовца и оттолкнул его в сторону.
– Да что с тобой?! Чо ты пристаешь к нему весь день?!
Акрониус продолжил обрабатывать свои ранки.
Крос оглянулся по сторонам и принялся обдумывать свои дальнейшие действия, находясь в явно не спокойном психологическом состоянии.
– Что будем делать? – спросил геолог, – Как потом будем возвращаться назад?
– А ты уверен, что нам придется возвращаться? – усмехнулся Лиус.
Капитан посмотрел на обоих.
– Плавать все умеют? – спросил он громко.
Последовало несколько утвердительных ответов. Валиндук оглянулся.
– Я не услышал ученого и священника.
Ученый кивнул головой, священник усмехнулся:
– Да, умею.
– Лаен, я не слышу – настаивал Крос.
– Да.
– Хорошо. Тогда идем дальше.
– И все? Просто идем дальше? – возразил Франкл.
– Ты предлагаешь что-то другое?
– Можно построить новый плот.
Крос на секунду задумался.
– На это уйдет много времени. Неизвестно, сколько нам еще придется идти. Построим плот на обратном пути, при возвращении. Или ты хочешь, чтобы мы сейчас сутки делали этот хренов плот, а потом снова искали его? Ты даже не знаешь, что здесь происходит, – на этот раз спокойный капитан повысил голос. И, наверное, он мог себе это позволить – он был прав.
– Почему сутки? – только произнес геолог.
– Может оказаться так, что у нас не будет времени на обратном пути. Неизвестно, как нам придется возвращаться, – заметил Лиус.
Валиндук многозначительно посмотрел на него. Холодный взгляд военного офицера говорил лучше всяких слов и довольно доходчиво объяснял основные направления мыслей капитана.
Вопрос был исчерпан. Решение принято. Все молча начали собирать свои вещи.
– Дурдом, – проворчал Франкл, взваливая на плечи свой рюкзак.
– Н-да уж, – согласился Викториус, – Все какие-то злые стали, нервные.
– Ага. Видел, как этот тупой спецназовец на Лаена набросился?
– Ну, он сейчас переживает не самое лучшее время в своей жизни.
– Мы все сейчас переживаем не самое лучшее время в своей жизни. Это не значит, что нужно кидаться на других людей.
Группа начала движение.
– В любой ситуации человек всегда должен оставаться человеком, – Карос был явно возмущен.
Викториус утвердительно покачал головой.
– Сколько нам еще идти? – спросил он, начиная новую тему для разговора.
Геолог снял на ходу рюкзак и достал из него небольшой плоский прибор.
– Щас посмотрим… Так… От одного до двух дней.
– В общем-то, не так уж это и много – три дня из всей жизни.
– Если эта штука не врет, – поправил Франкл взваливая рюкзак обратно на плечо.
– А что это?
– Это? – Карос покрутил в руке прибор, – Честно говоря, сам не знаю. Тот человек дал мне его.
– Который называл себя Основателем?
– Да. Он показывает наше относительное с целью расположение. Понятия не имею, по какому принципу он работает.
– И что, там указано расстояние?
– Нет. Но там отмечена точка отсчета, и можно самому ставить заметки. Я же ведь и сказал приблизительно – один, два дня. Это я уже просто вычислил.
– Понятно. А еды у нас хватит?
Бородатое лицо повернулось и с улыбкой переспросило:
– Это ты о тех кирпичах, похожих на сушеный кисель?
– Да, – Малочевский весело замотал головой.
– Если это можно назвать едой. Не знаю – возможно, на обратном пути придется немного поголодать. Я бы, честно говоря, больше беспокоился о воде. Вот ее, действительно, к концу экспедиции, скорее всего, не останется. Если не найдем нормальный источник – кранты. Так что, береги жидкость.
Викториус поправил лямки рюкзака на плечах.
– Никогда столько не ходил, – заметил он.
Геолог усмехнулся.
– А у меня вся жизнь прошла в походах...
– Ммм... — утвердительно промычал пресвитер.
– Или даже, если точнее выразиться, в бегах...
– В бегах? – переспросил Малочевский.
Франкл утвердительно кивнул головой.
– Ну, и от чего же ты бегал?
Наступила пауза. Карос уже пожалел о том, что невзначай ляпнул.
– Ну же, – улыбнулся священник, – Я ведь пресвитер церкви, хоть и бывший. Можешь мне исповедаться.
Толстенький бородатый мужичок собирался с мыслями. Он явно хотел рассказать свою историю. Поделиться с кем-то своей болью. Раскрыть хоть перед кем-нибудь свою душу. Но боялся. Для него это было определенным решением, которое предстояло принять в ближайшие несколько мгновений. И либо он сейчас махнет рукой и небрежно кинет заветное слово “забудь”, либо начнет свою исповедь – ту, которой он ждал уже много времени, и которая сейчас была так необходима ему.
– Знаешь, – начал геолог, – У меня было, в общем-то, неплохое детство. Не то, чтобы у меня не было проблем, но я, наверное, просто не обращал на них внимания, – он встряхнул рюкзак на плечах, – У меня было несколько друзей – таких же неудачников по жизни, как и я сам. Хотя не думаю, что наша дружба была настоящей, – он сплюнул на землю, – Скорее всего, мы общались друг с другом только потому, что не могли найти более подходящих для себя друзей – тех, с которыми мы сами хотели бы общаться, а не с которыми приходилось, – он просто замолчал, сделал паузу, ему нужно было как-то разговориться, а начинать всегда тяжело. Затем он продолжил: – Но тогда я об этом сильно не думал. В то время для меня жизнь была, как нечто естественное, совершенно обычное и… незаметное. Я просто жил, не загружаясь лишними размышлениями или проблемами. Потом я поступил в колледж. Там у меня появились новые знакомые. Я никогда не был душой компании, и никогда не являлся каким-то лидером в каком-нибудь социальном круге. Но с теми людьми я чувствовал себя более-менее комфортно. Меня, вроде бы как, принимали, и даже относились с уважением. Я, в общем-то, был социально реализован, – геолог задумался, – Реализован… Хм... Наверное, – продолжил он, – Если иметь в виду то, что мое место всегда было где-то среди серой, безликой толпы. Среди стада баранов, которых кто-то куда-то ведет, а они не знают ни пути, ни цели. Если говорить о том, что я всегда был частью той массы ничего не значащих, ничего никогда не решающих, на которых никто никогда не обращал внимания – если говорить об этом – то я действительно был социально реализован. Я просто был никем. И, видимо, это было моим призванием, – Франкл достал из кармана пачку сигарет с зажигалкой и закурил, – Именно тогда я впервые задумался о смысле своей жизни, – он произнес эти слова с особой иронией и насмешкой, – Как это высокопарно звучит – “смысл жизни”. Так вот, именно тогда я впервые начал думать о таких вещах. Я понимал, что я никто. Я понимал, что я ни для кого ничего не значу. У меня были… не друзья, а как бы люди, с которыми я общался. Люди, с которыми я вынужден был находиться в одной социальной группе. Я ненавидел этих людей. Меня никто никогда не оскорблял, нет. На меня просто не обращали внимания. Как и на большинство остальных. Они все были тупые, бесчувственные, грубые – дебилы, короче. Они меня принимали, они нормально ко мне относились, но я их ненавидел. Мне нужны были настоящие друзья – те, которые бы понимали меня, с которыми я бы хотел общаться... Любимой женщины у меня тоже почему-то не было. Даже не знаю, почему. Только бессмысленный ни к чему не обязывающий секс... Может, в этом еще причина, — Карос задумался, — В общем, от осознания никчемности своей жизни и собственной никчемности тоже я начал много бухать. Я начал просто отрываться, просто прожигать свою жизнь. Я тратил ее на вечеринки, на дискотеки, на бессмысленный секс, на пьянки и оргии... Потом меня все это достало. Это не решало той проблемы, которую я осознавал уже довольно долго. Это просто убивало время. Очередные бессмысленные дни, недели, месяцы. У меня не было каких-то трагедий, потрясений, не было каких-то серьезных проблем, но всегда почему-то это существование было для меня невыносимым, – геолог вздохнул, сильно затянулся и, выдвинув немного нижнюю челюсть, выпустил вверх клубы дыма, – Я как будто потерян в этом мире, — произнес он, — Такое впечатление, что я просто пришел туда, где меня никто не ждал, и где я для всех и для всего так и остался навсегда чужим... Я здесь не свой. Я здесь забытый. Я не там, где должен быть... — наступила небольшая пауза. Лишь звуки шагов и шороха сапог о землю вперемешку с тихими еле слышными разговорами впереди идущих участников группы нарушали тишину, — Мне здесь не нравится. И у меня здесь совершенно ничего нет. Ни одной вещи, ради которой стоило бы жить. Я, наверно, просто заблудился в этой бесконечной вселенной, – Франкл на несколько мгновений замолчал. Он поправил лямки рюкзака, и, сплюнув на землю, продолжил, – В тот момент я понял – эта жизнь для меня ничего не значит, она ничтожна и бессмысленна, она – глупость, ошибка природы, которая сделала из тупых, ни о чем не задумывающихся обезьян, несчастных людей, способных к рефлексии и самоанализу... Ну, тогда я нашел для себя другой способ, как еще лучше и эффективнее убивать время. Экспедиции, походы – я начал бежать. Бежать от людей, бежать от серости, бежать от жизни, бежать от своих мыслей, бежать от самого себя, – Франкл замолчал. Он докурил сигарету, бросил ее впереди себя и наступил ногой, проходя мимо, – Так я пробегал почти все свое сознательное существование на этой земле, – заключил он в конце своего длинного монолога.
– А что потом? – спросил Викториус после небольшой паузы.
– А потом мне надоело бежать, и я решил все это прекратить. И вот я здесь. Здесь немного забавно, — улыбнулся геолог, на секунду повернувшись головой к пресвитеру.
Пресвитер посмотрел на своего собеседника. Человек без семьи, без друзей, без дома. Пришел ниоткуда и никуда уходит. И даже мост между мирами, по которому ему пришлось переправляться, не стал для него своим. Викториусу стало невыразимо жаль этого геолога. В его глазах он видел разочарование, бессмысленность и безразличие ко всему. Они были потухшими. Возможно, они когда-то горели, но сейчас – были совершенно безжизненными. В них была боль неоправданных надежд и усталость. Они как будто молили, как будто просили о чем-то – просили дать им надежду, любую ниточку, любую возможность, шанс, веру в то, что жизнь не напрасна, в то, что она имеет значение, в то, что она кому-то еще нужна. И он готов был начать все заново. Малочевский внимательно слушал его рассказ. Он понимал его. Понимал каждое его слово. И, наверное, как пресвитер церкви, он должен был что-то сказать ему – то, что говорил уже много раз многим людям. Но сейчас он не мог снова повторить эти слова – он сам не был уверен в них.
– Знаешь, – начал он, – Это может показаться…
– Ладно, – отрезал Франкл, – Я слишком много тебе рассказал. Давай больше не будем об этом. Давай забудем этот разговор. Я здесь, чтобы умереть.
Викториус молча кивнул головой. Он что-то чувствовал. Как будто этот разговор был последним в жизни Кароса. Как будто ему оставалось совсем недолго – скоро за ним придут и отнимут с этой земли, и Малочевский больше никогда не увидит этих пустых безжизненных глаз, молящих о неопределенной надежде, которую они ищут и, в то же время, отвергают. Он помнил слова того странного мужчины – он должен был беречь этих людей. Но что мог сделать уставший, ни во что больше не верящий, пресвитер церкви? И, кроме того, он ведь был теперь уже бывший пресвитер. Бывший священник. И сам во всем этом запутался и не мог найти ответов на вопросы. Он промолчал.
Собеседники продолжали идти дальше. Вскоре они переключились на другую тему разговора, и Франкл сделал вид, будто бы он уже забыл о своей исповеди. Исповеди, возможно, единственной в его жизни.
 

19.
 
На высокой отвесной скале, возвышавшейся над землей, словно каменная башня, стоял огромный тяжелый трон из прочного грубого материала, физическая природа которого была неизвестна людскому роду. На троне величественно восседал ужасный могущественный демон. На его мускулистых плечах свободно лежал длинный красный плащ, концы которого, обрамленные золотом, свисали к земле, накрывая собой подножие седалища, символизирующего власть и силу своего хозяина. Мощные руки с шершавой кожей лениво опускались на причудливого вида подлокотники, а ладони с длинными пальцами, на которых росли такие же длинные ногти, нежно обнимали литые гладкие округлые подставки в виде черепов, внутри которых горел огонь. Жесткая спинка трона заканчивалась вверху расходящимся треугольником с острыми концами, она хорошо поддерживала прямую осанку могущественного демона, и делала его еще более величественным.
Вокруг сидело несколько слуг, обеспечивающих охрану своему господину. Это были сильные опытные бойцы. Их острые мечи всегда были наготове, их глаза всегда горели огнем ярости и жаждой новой власти, именно они входили в верховный военный совет, и имели в нем право на слово. Они всегда были рядом. Также над скалой кружило еще пол дюжины огромных крылатых существ. Они следили за безопасностью главного. Их задачей было: обнаруживать угрозу еще на расстоянии, а также – наблюдать за изменением обстановки, и докладывать о любых движениях света относительно всепоглощающего облака тьмы.
Демон сделал глубокий вдох и выдох. Клубы пара и дыма вырвались из широких ноздрей и мгновенно кристаллизовались от холода, превратившись в маленькие кусочки льда, смешанного с серой. Став, таким образом, тяжелее, они медленно опустились на землю.
Демон обвел своими красными прищуренными глазами горизонт. Дух не увидел ничего, что могло бы привлечь его внимание. Вокруг простирались леса, покрытые черной безжизненной дымкой. Где-то они соприкасались с более светлой границей, за которой заканчивалось царство. Демон продолжал молча сидеть. Это был властелин тьмы на данной, вверенной ему территории. Территории, которую практически полностью удалось захватить в результате тяжелой многовековой войны. Территории, которая уже долгое время контролировалась злом, являясь, своего рода, небольшим его штабом. Территории, которая была полностью объята облаком черни, и лишь слабая искорка света тускло мигала где-то вдали, незаметно перемещаясь по ее поверхности. Сейчас демон находился на самой высокой ее точке и сверху наблюдал за всем, что на ней происходит. И еще он ждал посыльного, который должен был принести последние вести от одного из князей одной из областей его владения. Того самого владения, где горела эта маленькая искорка света, и так сильно напоминала звездочку на ночном небе. Именно это-то и волновало больше всего властелина тьмы. Этот огонек появился совсем недавно. Он незаметно и очень медленно пробирался вглубь леса. Он мало что мог изменить в общей картине. Он был один и совсем слабенький. И при всем своем желании, он не смог бы причинить никакого вреда. Но он двигался напрямую к двум пленным душам, которые находились в этом лесу и которые единственные остались еще на этой территории, полностью покрытой мраком. Эти души обидно было отдавать просто так, без боя. Нужно было разведать, в чем дело, и принять соответствующие меры. Демон начинал немного беспокоиться. Хотя, впрочем, сейчас время играло в его пользу.
Где-то внизу послышался взмах крыльев, немного выделяющийся среди остальных. Все замерли. Кружащие над скалой слуги зависли в воздухе и, на всякий случай, схватились за ручки своих мечей, немного приподняв их из своих ножен, но тут же убрали их обратно и расступились, образовав коридор. Все в порядке. Это был посыльный. Он вскоре поднялся на скалу, задержался ненадолго в воздухе и опустился на землю, сложив крылья к лопаткам, он предстал перед своим владыкой.
– Докладывай, – сразу потребовал демон.
Посыльный выдержал небольшую паузу.
– На твою территорию ступили шестеро людей, Диктэриан.
Демон утвердительно кивнул головой, приняв информацию.
– Кто они?
– Это не совсем обычные души. Они не туристы, не солдаты и не ученые. Но они не просто так здесь. И они не заблудились. Они намеренно вошли в этот лес. Им нужны пленные.
– Пленные? – огрызнулся Диктэриан, – Это святые?
– Нет, – мягко ответил посыльный, – Они не представляют опасности. Они никто. Они также мертвы своим духом, как и большинство в этом мире. Но они… как это говорят… на последнем этапе своего пути. Их время истекло. Они находятся на границе между мирами. Скоро за их спасение никто не даст и ломаного гроша. Им осталось очень немного. Им дарован последний шанс.
Демон выпустил через нос горячие клубы дыма. Эта информация была очень интересной.
– Но это значит, что сейчас за них будут сражаться так яростно, как никогда в жизни, – раздраженно произнес он.
– Да, – согласился посыльный, – Но это больше будет похоже на суетливые и тщетные попытки утопающего спастись из глубокого болота. Однако кое-кто беспокоится за них. Оказывается, они еще кому-то нужны. Сюда посланы воины света. Скоро они будут на месте…
– Но мало, кто из них пройдет сквозь нашу оборону, – заметил один из слуг. Он сидел на земле, касаясь ее лишь своими ступнями и длинными раскинутыми и свободно опушенными вниз крыльями. Он опирался на меч, воткнутый в землю. Его красные глаза горели.
– Возможно, – снова согласился посыльный, – Но, тем не менее, они придут.
– Кто инспиратор? – спросил демон.
– Святые. Парочка родственников и несколько дальних, очень не близких знакомых. Они немного запоздали в своих ходатайствах.
– Нам это на руку.
– Вам здесь все на руку. Есть только одна проблема.
– Какая? – огрызнулся Диктэриан.
– Но, я думаю, она не очень серьезная. С ними один священник.
– Священник?! – почувствовалось раздражение и сильное недовольство.
– Да.
– Расскажи о нем.
– Естественно. Викториус Малочевский. Был старшим пресвитером в одной из церквей на территории Кваралиуса.
– Кваралиуса?
– Да.
– Слишком мелко для меня, – усмехнулся демон.
– Надо сказать, – продолжил посыльный, – Он доставил ему немало хлопот. На его счету несколько спасенных душ. Он достаточно неплохой воин. Он бесстрашен и ни к чему не привязан. Он свободен. Так же, как и свободно его мышление. Он опытен. Он циничен. Он достаточно много видел. Но он пал. Сейчас он находится в глубочайшей депрессии. Он сильно подавлен, и постоянно сомневается в истине. На данный момент он подвергает сомнению практически все в своей жизни. Я думаю, он не опасен.
– Хм. Что он делает?
– Сейчас? Ничего. Он в этой экспедиции чувствует себя, как на курорте.
Демон задумался.
– Что посоветуешь?
Посыльный улыбнулся.
– Не трогайте его. Будьте с ним ласковы и нежны. Попытайтесь проявить уважение. Либо просто игнорируйте его. Депрессия сама сделает свое дело. Будьте для него незаметны. Вам очень выгодно такое его состояние. Но ни в коем случае не проявляйте агрессию. На вашу агрессию он ответит своей агрессией. Тогда вы разбудите спящий вулкан. Он способен очень на многое, если осознает свою силу. Он очень зол. Его злость убивает всякое проявление страха. Он готов разорвать всех вас на куски. Но он очень устал. И он склонен к самоубийству. Ему даны санкции. Ваша задача сделать так, чтобы он догадался об этом как можно позже.
– Мы имеем к нему доступ?
– Да. Почти во все сферы его жизни. Но вы не можете тронуть его душу.
– Это и так понятно. Как насчет разума?
– Ответ положительный. Правда есть некоторые ограничения. Ваши силы примерно равны. Если вы открыто вступите в конфронтацию, это будет очень увлекательная битва. Но я повторяю: не причиняйте ему зла. Вы разбудите зверя. Вам это ни к чему. Постарайтесь лучше обмануть его.
– Я приму к сведению твои советы. Что с остальными? Кто они?
– Остальные. Хм… Их пятеро. Как я уже сказал, их время истекло. Они все уже много раз делали свой выбор. Вам дано разрешение. Можете забирать их души по очереди. Только не все сразу. Они так же все в глубокой депрессии и желают своей скорейшей смерти. У них за плечами много боли. Воспользуйтесь этим. Они те, кому дается последний шанс. У каждого из них несколько попыток самоубийства. Эти люди – живы только благодаря деятельности Особого Отдела.
– Да, я слышал о таком, – подтвердил демон, – Мне никогда это не нравилось. Дальше.
– Как я уже сказал, их пятеро: двое неверующих – ученый и геолог, двое военных – оба верят, один из них, который старший, очень умен и, кстати, находится на грани обращения – советую принять это к сведению, последний – автомеханик-предприниматель, сильно озлоблен, и он вполне отдает отчет всем своим действиям и решениям, я бы не стал уделять ему много внимания, он почти наш.
– Не стоит быть таким самоуверенным. Кто из них наш – еще покажет время.
– В этом я с тобой спорить не буду, Диктэриан, – мягко произнес скромный переносчик информации.
– Хм, – задумался демон, – Их послали в одну из самых темных зон, чтобы доказать истину фактами. И к ним присоединили священника, чтобы он мог разъяснить им неточности. Кроме того, они хотят спасти пленных.
– Они на грани, и практически ничего не боятся, – добавил посыльный.
– Мы найдем способ, как их напугать. Это не сложно. Это проще всего, – произнес один из приближенных.
– Очень интересное положение вещей, – продолжал рассуждать вслух Диктэриан, медленно поскребывая ногтем свой широкий лоб, – Ну ладно. Скажи-ка мне лучше: чем сейчас занимается мой верный слуга в лесу, который ему доверили охранять.
– Сейчас он просто играет с этими людьми. Он развлекается с ними.
– Хорошо. Тогда лети и передай ему, что игры закончились. Пускай займется делом.
Посыльный кивнул в знак того, что он понял распоряжение, расправил крылья, развернулся, сделал несколько шагов, и без лишних слов сиганул вниз со скалы. Через несколько мгновений демоны увидели в воздухе его удаляющуюся фигуру.
Он, вне всяких сомнений, без проблем должен вовремя доставить сообщение.
 

20.
 
Уходя все дальше в глубь леса, дорога, состоящая из ухабов, канав и грязных луж, все больше теряла свой статус и постепенно превращалась просто в некую кривую, заросшую травой, чистую тропинку, свободную от высоких деревьев. Создавалось впечатление, что по ней уже очень долгое время никто не ходил, и она, практически, полностью успела утратить все признаки человеческого пребывания, однако все никак не покидало чувство искусственности создания этого довольно просторного участка, на котором отсутствовала густая растительность. Лишь невысокие кусты иногда вставали на пути преградой, которую, впрочем, легко можно было бы преодолеть на внедорожном автомобиле, если бы, конечно, он был рядом и при этом работал.
Крос Валиндук шел первым в строю и изредка светил прикрепленным к своему автомату фонариком, чтобы лучше разглядеть то, что находилось впереди него, то, что потом, через несколько шагов, уже оставалось позади. Он запретил всем остальным пользоваться фонарями, аргументируя это тем, что энергию батареек нужно беречь для более темного времени суток, и, кроме того, глаза должны привыкать к малому количеству света. И, вроде бы, он был прав, и все это, вроде бы, было вполне разумно, но вот механику Лиусу Квариону сильно не нравилось то, что капитан ведет себя, как генерал в армии – командует. Он с детства не любил военных, а после прохождения службы в мотострелковых войсках его нелюбовь к этим с особым складом мышления людям стала еще больше. И здесь и сейчас, обладая невероятным предсмертным пофигизмом, он не упускал возможности лишний раз выразить свои эмоции.
Валиндук видел всю предвзятость отношения к своей персоне, и его это, надо сказать, немного огорчало, но он старался не обращать внимания на подобные вещи. В конце концов, этот парень, этот странный автомеханик-бизнесмен, был вроде бы не опасен, и вполне разумен, чтобы не вытворять каких-нибудь глупостей, да и, вообще, капитану не особо хотелось с ним связываться, тем более, что он действительно мало, что мог поделать в этой ситуации. Психологическое давление здесь не поможет – нашла коса на камень, слишком уж крут оказался этот автомеханик, а сила – просто не уместна. Гораздо больше Крос Валиндук волновался за успех операции и безопасность остальных членов команды. Когда он только попал в эту странную организацию, и ему объяснили, чем он должен будет заниматься, им руководило лишь одно незамысловатое чувство – интерес. Ему показалось очень забавным умереть в подобной ситуации, встретившись с чем-нибудь необычным. И, кроме того, где-то глубоко внутри сидело и выло, давая о себе знать, желание помочь другим людям, сделать что-нибудь хорошее. Почему бы ни отдать ради этого свою “никчемную” жизнь? Однако потом это где-то глубоко внутри сидящее и воющее желание стало постепенно преобладать над банальным интересом, и начинало давать знать о себе все сильнее. Крос не помнил, когда именно, с какого момента он перешел от чувства “забавно” к чувству “надо”, но сейчас он четко ставил перед собой цель – спасти женщин и постараться сохранить жизни всех членов группы. В его сердце проснулось сочувствие. Потратив свою жизнь неизвестно на что, он хотел закончить ее по-настоящему важным и значимым хорошим поступком, по-настоящему подвигом. Именно поэтому он старался максимально организовать работу экспедиции. Тем более, что у него уже был определенный опыт в этой области. Оставалось только выяснить, где действительно добро, а где зло, и что на самом деле будет являться хорошим поступком. Но одно капитану было известно точно: что-то непонятное творится в этом непонятном лесу. Возможно это чудеса военной науки, а может быть и просто – чудеса, только не в самом лучшем смысле этого слова. И самое главное – священник что-то знал, или хотя бы догадывался, но не хотел, а, может, просто боялся говорить. Валиндук чувствовал, что территория, на которую он вступил, явно кому-то принадлежит, но кто это, или что это – оставалось страшной загадкой. Он чувствовал и понимал, что за всей командой уже долгое время следят, и записывают каждый шаг, каждое движение, но чем все это закончится – было трудно предугадать. Он чувствовал, что все постепенно начинают сходить с ума и становятся невероятно агрессивными, и, если он еще мог держать себя в руках, то некоторые уже начинали переходить те границы, которым лучше было бы оставаться нетронутыми – к чему это все приведет, не хотелось прогнозировать. Он чувствовал смерть и чувствовал опасность. Он чувствовал чье-то присутствие и наличие каких-то необъяснимых вещей. Но, самое страшное – он чувствовал невероятную злобу, ненависть, жестокость, ярость, жажду крови, желание причинить боль – это не было его, это летало где-то в воздухе, это присутствовало в атмосфере – он чувствовал зло. Оно было где-то здесь, совсем рядом и готовилось разорвать всех на куски. Это было что-то очень плохое, и оно было невероятно агрессивно. И не просто агрессивно — оно как будто само было этой агрессией. Словно агрессия – его сущность, его природа, оно живет этим, оно этим дышит, оно этим питается и производит это на свет... Агрессия... Сильнейшая агрессия. Такая, которой он никогда еще не встречал прежде. И это не следствие больного разума, это не следствие психологической травмы, это не следствие плохого воспитания, это не следствие чьей-то обиды или страдания, это не следствие маниакальной жестокости – это причина. Агрессия. Она как будто ощущается телом, каждым его нервом, и словно проникает внутрь. Что-то темное обволакивает собой, как облако мрака и темноты, погружая в свою природу, и заставляя играть по своим правилам. И странный, непонятный страх сковывает цепями руки и ноги, желая подавить и навсегда сделать своим рабом. Валиндук чувствовал все это, но не мог объяснить. Но он знал, что это может объяснить священник. Он повернулся назад. Малочевский шел рядом с геологом, они о чем-то беседовали.
– Черт! – выругался капитан. Он только сейчас обратил на это внимание: – Карос! Ты должен идти рядом со мной.
Карос широко выпучил глаза. Он казался немного озадаченным. Он тоже забыл про это. Он немного ускорил шаг, направляясь к военному офицеру. В этот момент над головой послышались странные многочисленные животные кличи. Все подняли головы. Между деревьями пролетела стая птиц.
– Ну, вот, математик, вот тебе и птицы в лесу. А ты беспокоился, что животных нету, – произнес Кварион.
Лаен начал внимательно осматриваться по сторонам.
– Да, – отозвался геолог, – И мой тепловой сканер их отследил. Значит, он все-таки работает.
– Я, конечно, не орнитолог, – с умным видом произнес Акрониус, – Но мне не нравятся эти птицы.
– А что такое? – спросил автомеханик.
– Ты слышал, как они кричат?
– Нет. А что?
– Ну, ты слышал?
– Я не разбираюсь в этом!
Лаен выдержал небольшую паузу.
– Я никогда не слышал такого странного крика. Может, я просто никогда не встречал этого вида. Может, мне кажется, – произнес ученый, поправляя очки.
Автомеханик с геологом переглянулись. Все молча пошли дальше.
Викториус, оставшись один, плелся позади группы. Ему тоже как-то не очень понравились эти птицы. Они его напугали. Вообще, надо сказать, сейчас он испытывал странный необъяснимый страх. Даже не за свою жизнь, и не за свое здоровье. Просто страх, ничем не обоснованный. Как будто кто-то пришел и принес его с собой. И этот кто-то был рядом. Он двигался вместе с командой, но был невидим. Его можно было лишь ощущать какими-то рецепторами. И чем чаще этим рецепторам приходилось выполнять свою работу, тем более чувствительными и точными они становились со временем.
Викториус имел высокоразвитые рецепторы. Он оглянулся по сторонам и маниакально улыбнулся. Какое знакомое чувство. Он очень хорошо помнил его. Он испытывал его уже много раз.
Что-то проползло по рюкзаку... Оно осталось сзади. Оно плыло за ним, словно мягкий дымок от сигареты. Оно чуть-чуть приподнялось и коснулось шеи. Затем как будто бы лизнуло языком ухо. Оно не было холодным. Оно не было горячим. Оно не было теплым. Оно, вообще, не обладало температурной характеристикой. Но оно было здесь, и, совершенно точно, прикасалось к телу.
Страх. Еще одно очень знакомое чувство. Викториус ощутил, как его тело постепенно немеет. Его движения становятся скованными. Что-то окутывает его плотной массой. Он улыбнулся еще сильнее. Возможно, сейчас он был похож на психа. Он медленно повернул голову назад, готовясь увидеть там что-то не столько ужасное, сколько необъяснимое – то, чего там быть не должно. Не кровь, не клыки, не когти, не куски мяса или уродства пугали больше всего, а просто нечто, что не на своем месте – например, собственное отражение, или родная, давно умершая, бабушка, маниакально улыбающаяся и вертящая головой... Священник обернулся. Ничего. Как он и ожидал. Он усмехнулся и утвердительно покачал головой.
Нечто проплыло между членами его группы. Интересно, что оно будет делать. Интересно, как отреагируют на него неверующие – те, которые никогда еще не сталкивались с этим вплотную. Интересно, как отреагирует он сам, бывший пресвитер церкви. Интересно, закричит он от страха или нет. Интересно, впадет ли он в панику. Интересно, кто сейчас находится в безопасности.
“Наверное, пора лечиться, – подумал Малочевский, – Я об этом говорил уже много раз. А что если… Хм… Хочешь поиграть, детка? Давай поиграем”.
Викториус заулыбался еще сильнее. Его глаза загорелись яростью и безумием. Никогда в жизни он не стал бы делать ничего подобного, но сейчас, пребывая в, мягко говоря, очень специфическом психологическом состоянии, он пошел на риск. Его следующее действие с религиозной точки зрения в данной ситуации, наверное, было не оправданным. Он очень тихо, шепотом произнес:
– Дух, проявись.
...Интересно, сработает или нет...
Размышляя негромко вслух обо всех произошедших событиях, в очередной раз производя расчеты, Лаен Акрониус не учел того факта, что рядом с ним идет Бариус Клавор. А, может, и учел, но просто, как говорится, “забил” на это и “закосил”.
– Слышь, заучка хренов, ты меня достал. Может, хватит бубнить? – раздраженно произнес спецназовец.
– Тебе мешает что ли, – не поднимая головы, ответил ученый.
– Да, мешает. Заткнись уже, наконец, придурок четырехглазый!
– Бариус! – только успел окликнуть капитан Валиндук, но было уже поздно. Лаен достал пистолет, снял с предохранителя, заслал патрон в ствол и наставил оружие на спецназовца. Тот резкими движениями сделал то же самое с той лишь разницей, что в руках у него был автомат.
– Я тебя убью, – произнес Акрониус.
– Ты чо, охренел, что ли, на меня целиться!
– Я тебя убью, – спокойно повторил ученый.
Все замерли на своих местах. Никто не знал, что делать в подобной ситуации. Они стояли, целясь друг в друга и сверкая глазами. Лаен Акрониус в один миг готов был рассчитаться со своим обидчиком за все оскорбления.
– Бариус, твою мать, идиот, опусти автомат, быстро! – приказал военный офицер.
– Я подвергаюсь нападению, капитан.
– Он же гражданский!
– Я подвергаюсь нападению.
– Опусти автомат! Ты сам его спровоцировал! – заорал Валиндук.
Викториус медленно подошел к ученому со спецназовцем, и встал между ними так, чтобы его тело закрывало линию огня обоих.
– Отойди святоша, я его пристрелю, – прошипел Бариус.
– Заткнись, – спокойно произнес священник и, медленно подняв руки, накрыл сверху своими ладонями пока что еще холодные стволы, – Сегодня никто не умрет. Либо вам придется убить и меня тоже, – Он стал медленно опускать стволы вниз. Но никто не собирался сдаваться так просто. Каждый крепко держал свое оружие и был намерен его применить. Малочевский почувствовал сопротивление.
– Убери свою руку от дула моего автомата, – нервно прошипел спецназовец.
Викториус втянул воздух носом и принялся медленно говорить твердым размеренным тоном:
– Вы что, совсем идиоты? Вас разводят тут, как баранов, используют, как оружие, а вы даже не в состоянии сдерживать свои эмоции. Один военный, другой ученый – а ведете себя, как дебилы. Вы совсем не понимаете, что здесь происходит? Включите хоть на минутку свои мозги. Вас пытаются контролировать. Нас всех друг в друге что-нибудь раздражает. Бариуса – повадки Лаена, Лиуса – армейский тон капитана, меня – вы все, но это не значит, что нам нужно демонстрировать это при любой возможности. Если мы не одумаемся и не начнем уважать того, кто находится рядом с нами, мы все перемочим друг друга, как те крутые парни из отряда специального назначения, от которых кроме стильных нашивок уже больше ничего не осталось.
Наступила пауза.
– Мы все пришли сюда за смертью, – произнес Клавор.
Малочевский медленно повернулся в его сторону.
– Ты хочешь взять на себя еще и смерть священника? Их мало было в твоей жизни?
– Не надо меня пугать.
– Я тебя не пугаю.
Наступила еще одна долгая пауза. Наконец, спецназовец отошел назад, поднял вверх руки вместе с автоматом и произнес:
– Хорошо. Пусть стреляет. Мне все равно.
Священник медленно опустил дуло пистолета Лаена вниз, накрывая его ладонью. Кажется, кризис миновал.
В этот момент недалеко в кустах что-то зашевелилось. Валиндук вздернул автомат на плечо и уставился в сторону, в которой послышался шорох. Его примеру последовал и Бариус Клавор. Все остальные переглянулись и также достали свои пистолеты. Крос с опаской посмотрел на членов группы и недовольно чмокнул губами.
– Ни шагу без меня, – произнес он. Затем он перевел взгляд на геолога и кивком попросил у него информации. Тот уставился в свой прибор, что-то понажимал, и отрицательно покачал головой. Послышалось снова движение. Затем еще раз в другой стороне. Ветки кустов шевелились. В лесу кто-то был. И он начинал себя проявлять. Все замерли. Очень быстро, почти незаметно, ситуация из одной точки напряжения перешла в другую. Каждый держал в руках свое оружие и внимательно смотрел по сторонам, стараясь выследить цель, и, если будет нужно, уничтожить ее. Только священник спокойно продолжал стоять в одной позе, слегка улыбаясь и пренебрегая оружием. Но он также следил за обстановкой. Ему было интересно знать, что же все-таки сейчас произойдет.
– Эй, – осторожно позвал капитан, – Здесь есть кто-нибудь? Мы вас видим.
Ответа не последовало. Вместо него в кустах снова показалось движение. Все обернулись в ту сторону. Теперь уже в одном конкретном месте постоянно был слышен шорох, ветки периодически шевелились.
– Эй, – во второй раз позвал капитан, – Кто вы такие? Мы вас видим.
Движение продолжалось. Ответа не было.
– Я проверю, – с улыбкой на лице произнес Лиус и уверенно подался вперед. Казалось, он только и ждал этого момента.
– Стой! – Валиндук грубо положил свою ладонь на грудь автомеханика, – Там может быть опасно.
– Мне все равно нечего терять, – последовал циничный ответ.
Военный офицер с силой сжал пальцы и за одежду притянул Квариона к себе.
– Запомни: всегда есть, что терять, – сквозь зубы произнес он.
Автомеханику пришлось остаться на месте.
Шорох в том же месте продолжался.
Капитан кивнул Бариусу, и тот начал заходить со стороны. Он должен был проверить, что там такое.
Когда Клавор вплотную подошел к веткам, из кустов вырвалось нечто и снесло спецназовца с ног. Он отлетел на несколько шагов и ударился о дерево. Крос Валиндук открыл огонь. Нечто скрылось в верхушках деревьев.
Бариус поднялся и стал резко оглядываться по сторонам. Когда он снова заметил движение, он без лишних слов принялся палить в ту сторону.
Началась стрельба.
Стреляли оба военных, и иногда автомеханик. Остальные достали фонарики, и светили ими в разные стороны, держа перед собой пистолет в вытянутой руке, не решаясь, или не успевая нажать на курок. Нечто летало между деревьями, пряталось в кустах, прыгало в одном месте, и выскакивало в другом. Оно постоянно появлялось и исчезало. Оно с огромной скоростью проносилось над головами, пикировало вниз и взмывало вверх. Оно перемахивало с одного конца дороги на другой. Каждый раз, когда его замечали, слышалась короткая автоматная очередь. По всюду летели листья и ветки деревьев. Гильзы сыпались на землю. В воздухе резко запахло порохом. Существо продолжало бегать от пуль, скрываясь в густых зарослях. Оно как будто играло с людьми. Вскоре у Валиндука и Бариуса закончилась обойма. Они быстро разрядили автоматы и переставили склеенные друг с другом липкой лентой магазины.
– Я вижу его! – крикнул спецназовец.
Очередь.
– Поменьше эмоций, солдат, – посоветовал капитан.
– Есть. Слева!
Очередь.
– Береги патроны.
– Наверху! – крикнул автомеханик.
Несколько выстрелов, затем очередь.
– Там!
Несколько длинных очередей. Множество перебитых веток и листьев летает в воздухе.
– Где?
Наступила тишина.
– Я, кажется, задел его, – произнес Клавор.
– Я, кажется, задел его уже раз пятнадцать, – ответил капитан.
Все замерли.
– Я ничего не слышу.
– Я тоже.
– Может, оно ушло?
– Или просто затаилось. Будь осторожен. Советую всем пригнуться.
– Что же это такое? – задумался спецназовец, и как-то вопросительно посмотрел на старшего по званию.
– Если бы знал – сказал, – ответил Валиндук.
Некоторое время все молча внимательно осматривались по сторонам. Никакого движения. Никакого звука. Ничего. Абсолютная тишина. Оно как будто бы действительно ушло. По крайней мере, оно не давало о себе знать. Произведя первое впечатление, оно выжидало и хотело знать реакцию на себя.
– Франкл, неужели у тебя ничего нет на радаре? – спросил капитан.
– Кроме нас шестерых – ничего, – последовал ответ.
В этот момент что-то стремительно пронеслось сквозь группу, и как будто бы зацепило собой Кароса. Тепловой радар выпал из рук на землю. Лицо геолога покраснело и сильно исказилось, он как-то странно, с хрустом, поднял вверх голову, выпучил от боли глаза и очень широко открыл рот. Его как будто перемкнуло, послышался странный сдавленный крик, даже не крик, а, скорее, хриплый стон, переходящий в визг. На шее красными толстыми нитками проступили артерии. Грудная клетка немного расширилась. Что-то комом подошло к горлу и стало рваться наружу. Из тела Франкла Кароса через рот вылезло белое светящееся матовое безрельефное существо. Оно упало на землю. Затем быстро встало. Оно дрожало и нервно оглядывалось по сторонам. Оно как будто боялось чего-то. Боялось очень сильно. В его глазах был невыразимый ужас. Оно стонало от этого ужаса, стонало от страха. Оно резко заметалось по дороге, как будто бы пытаясь найти укрытие, найти что-то, где можно было бы спрятаться. Оно побежало к одному из деревьев, но остановилось. Потом прыгнуло в канаву, но и там не чувствовало себя в безопасности. Затем оно рванулось в кусты, но потом с визгом вылетело обратно. Оно начало визжать. Визжать так сильно, что это давило на уши. Это был нечеловеческий животный визг, смешанный со стоном. Наверное, так визжат свиньи, когда с них живьем сдирают кожу. Наконец, белое существо после долгих метаний забилось под куст. Оно лежало там, сжавшись и дрожа от страха, издавая сдавленные стоны, подгибая под себя колени. Что-то было знакомое в его лице. Оно было похоже на лицо Кароса. Но больше всего – были похожи глаза. Они как будто бы являлись визитной карточкой. Они как будто бы что-то говорили. На них как будто было написано “Франкл Карос”. Как будто это и был сам Карос. Вдруг существо издало невероятный душераздирающий крик. Еще сильнее, чем раньше. Оно что-то заметило. Оно смотрело куда-то в сторону и визжало. По дороге стремительно пронеслась черная фигура. Доли мгновений, и она буквально смела за собой этот комок белой живой материи, вырвав его из кустов, и навсегда утащив в глубокую чащу леса. Последнее, что от него осталось – быстро удаляющийся ужасный невыносимый вопль.
Тело Франкла Кароса, как пустой скафандр, сложилось на землю. Оно было безжизненным. Оно было мертво.
Наступила долгая недоумевающая тишина.
 
Перфильев Максим Николаевич. ©