Жажда Смерти (гл. 31-40) [крупная проза]

Художник Евгения Лысенко.
 
31.
 
Высоко над землей в поднебесье, раздвигая плотные сгустки тьмы, окутываемый белым облаком своего свечения, несся со скоростью ветра к поставленной Высшими Силами цели ангел правды. Его тело было легким, как перышко и в тоже время прочным, как металл. Его одежды, развеваемые потоками воздуха, сияли. Его руки, в одной из которых был меч, прижимались к туловищу. Его волевое лицо было сильно напряжено и выражало одновременно некую обеспокоенность и озадаченность тем решением, которое ему необходимо было принять, как можно скорее. Он сильно спешил, и ему нужно было рассуждать очень быстро. Следом за ним летели еще несколько воинов света, и они ожидали указаний своего командира.
– Рикшон! – услышал он позади свое имя. Он резко остановился, раздвинув в стороны руки и крылья, и приказав тем самым остановиться всем остальным.
– Мы на месте, – произнес все тот же голос.
Ангел посмотрел вниз. Под ним находилось огромное темное пятно, простирающееся на многие тысячи шагов, оно-то и являлось тем самым лесом, в котором им предстояла битва, и даже на такой огромной высоте ощущалось все то зло, которое хранилось в этом лесу, и тьма окутывала собой пространство, отступая лишь там, где был свет – там, где сейчас в воздухе над землей зависли войны правды.
Рикшон поднял голову и посмотрел на своих собратьев. Один из ангелов подлетел к нему поближе и указал мечом на яркую белую мигающую точку внизу.
– Это, – сказал он, – священник. С ним еще трое людей. Совсем рядом – Цель – место, где находятся пленные, – ангел указал на красную точку, располагающуюся очень близко к белой, – Они почти дошли.
Рикшон присмотрелся. Внизу, кроме этих двух точек виднелась еще одна – очень черная, но почему-то не сливающаяся с общим фоном леса – она постоянно передвигалась, метаясь из стороны в сторону вокруг той области, в которой горели первые две точки. Все было, как на карте, отображающей положение объектов в реальном времени.
– Охотник, – тихо произнес командир воинов света.
– Да, – подтвердил ангел, кивнув головой, – Он всегда рядом, но он не может забрать больше одной жертвы за один раз. А вот это, – он указал мечом на небольшое черное пятно, двигающееся по направлению к Цели, – это группа охотников.
Рикшон безрадостно посмотрел на этот маленький сгусток тьмы, кажущийся с такой большой высоты на фоне леса простой кляксой на бумаге.
– Сколько их? – спросил он, не отрывая взгляда.
– Больше, чем нас, – ответил ангел, – И они сильнее. Мы не сможем одолеть их.
– Да, – согласился командир, – Ты прав. Но мы сможем их задержать. Арханиус! – громко произнес он.
Из основной массы воинов света вылетел один. Он был худощав и небольшого роста, но как будто излучал некую энергию, которая переполняла его изнутри и желала вырваться наружу. Он был готов драться.
– Ты самый быстрый из нас, – обратился к нему Рикшон, – Сможешь прорваться к земле?
– Я думаю, что смогу, – весело ответил ангел.
– Хорошо. Тогда лети так быстро, как ты не летал никогда. Не вступай ни с кем в сражение. Твоя цель – донести информацию. Скажи человеку, что он должен действовать, времени осталось очень мало.
– Будет сделано. Я передам все, что нужно.
– Отлично, – заключил командир, – Удачи тебе. А мы пока немного повеселимся.
Глаза Рикшона блеснули яростью войны.
– Вперед! – скомандовал он и устремился к находящемуся под ним темному движущемуся пятну, представлявшему собой одну из самых больших угроз человеческой жизни. Группа ангелов последовала за своим командиром.
Арханиус, поднялся еще выше над облаками, и затем резко рванулся к земле, быстро набирая скорость. Плотная материя тьмы расступалась перед ним, загораясь от взаимодействия оранжево-красным светом. Через некоторое время ангела уже невозможно было остановить. Он несся быстрее звука, готовый сокрушить на пути любое препятствие. Когда он достиг верхушек деревьев, навстречу ему вылетели трое демонов. Они попытались преградить собой дорогу, но ангел прошел сквозь этот заслон, как лезвие ножа сквозь масло. Арханиус ворвался в лес. Множество темных воинов мгновенно обрушились на него своей массой. Отбрасывая их ударами меча, как бумажные самолетики, ангел, тем не менее, чувствовал, как его скорость снижается, и он постепенно теряет ориентацию в пространстве. От сильных ударов противника его начало кидать из стороны в сторону. Он отклонялся от заданной траектории – от священника, лежащего на земле и пребывающего в состоянии сна.
Охотник. Арханиус заметил его взгляд и почти сразу же его рывок. Демон ринулся наперерез, он собирался сбить воина света с пути, не дав ему долететь до цели. Делая расчет на столкновение, ангел резко изменил курс – теперь он летел под углом к земле. Еще мгновение и – СИЛЬНЕЙШИЙ УДАР!.. Они все-таки столкнулись... Время как будто бы замедлилось. Дезориентация. Боль. Он был так близко к человеку, к его разуму, но теперь его несло куда-то в сторону. Он резко выбросил вперед свою руку, изо всех сил пытаясь дотянуться до священника – кончиками пальцев он все же успел слегка прикоснуться к волосам Викториуса Малочевского. Тот вздрогнул во сне. Этого было достаточно.
Воин света и воин тьмы отлетели к дороге, пропахав своими сцепившимися между собой телами одну широкую борозду на земле, и затем распались на два разных организма. Шатаясь, приходя в себя после столкновения с охотником, Арханиус медленно и с большим трудом поднялся на ноги. К своему удивлению он обнаружил, что его меч все еще находился в его руке. Это было хорошей новостью. Но он был окружен десятками демонов, жаждущих расправы. Это было новостью плохой. Ангел огляделся – десятки, а возможно и сотни. На мгновение его помутненные глаза вновь сверкнули яростью войны. Он зло ухмыльнулся... Удар…
 
…Викториус Малочевский проснулся. Он лежал в спальном мешке недалеко от догорающего костра. Было темно и тихо. Он вскочил на ноги… Сон. Это был всего лишь сон. Какой странный… Священник огляделся. Все спали. Все – даже Крос Валиндук. К своему удивлению пресвитер обнаружил, что капитан не поставил на ночь караул. Хотя, вообще-то, он понимал, что военный офицер уже давно перестал беспокоиться за это, несмотря на то, что до сих пор оставался единственным человеком, который действительно пытался обезопасить жизни людей, находившихся рядом с ним. Видимо, он тоже устал, и, как говорится, “забил” на это. Или, может, просто понимал, что это все равно не имеет смысла – он все равно не в силах был что либо сделать. Да и кто согласился бы нести ночное дежурство? Все и так недосыпали. И сам Крос, видимо, тоже. Вот и сейчас пресвитер явно чувствовал, что он провел в состоянии сна очень мало времени. Он чувствовал себя разбито, устало, у него болела голова. Он хотел лечь обратно в спальный мешок, но странная полоса на дороге привлекла его внимание. Он пригляделся. Сейчас, видимо, был день, потому что было как-то непривычно светло – точнее, не так темно, как обычно. В свете догорающего костра можно было что-то рассмотреть.
Викториус подошел поближе к этой полосе на дороге и ужаснулся. Это была глубокая борозда шириной около двух локтей. Как она здесь оказалась? Она проходила рядом с Кросом Валиндуком, погруженным в глубокий сон в своем спальном мешке. Когда группа пришла на это место, ее здесь не было – это Малочевский точно помнил. Борозда была довольно ровной – как будто кто-то с очень большой скоростью пропахал землю не то, что носом, а всем своим телом. Пресвитер задумался. Он вернулся к своим вещам и достал из рюкзака фонарик. Он решил посветить на дорогу – может ему все это просто чудится. Он посветил. Нет. Так и есть – это была огромная глубокая, оставленная кем-то борозда. И больше никаких следов.
В этот момент проснулся капитан Валиндук. Он поднял голову и с удивлением взглянул на то, что находилось прямо перед его носом. Он сел в своем спальном мешке и уставился на свежевырытую землю с выкорчеванными из нее кусками травы.
– Что это? – спросил он хриплым голосом, обращаясь к Викториусу. Пресвитер только пожал плечами, – Это что, ты выкопал?
– Да я вообще не знаю, что это такое. Я только проснулся, – ответил, наконец, Малочевский, – Ее ведь не было здесь?
– Нет, – покачал головой военный офицер. И через некоторое время добавил: – Когда это успели сделать? Почему я ничего не почувствовал?
– Может, нас всех усыпили?
Крос встал на ноги.
– Ты давно проснулся? – спросил он Викториуса.
– Только что, говорю же.
– Как проснулся, сразу вот это увидел?
– Да.
– Что за чертовщина?
Малочевский снова пожал плечами.
– Сколько я не видел необъяснимых вещей в этом лесу – до сих пор не перестаю удивляться. А ты, наверное, правильное определение всему этому только что подобрал.
Валиндук посмотрел на священника.
– Не хотелось бы в это верить.
Наступила пауза.
Пресвитер и капитан просто стояли и тупо глазели на то, что находилось у них под ногами.
– Вообще, знаешь, – сказал Викториус, – у меня был сон. Очень странный. Я отчетливо помню каждый его отрывок. Как будто бы здесь шла битва между ангелами и демонами.
– И что потом?
– А потом вот это.
– И ты видел это в своем сне?
– Да, – кивнул головой Малочевский, после небольшой паузы.
– Я рад, что в тебе много неиспользованного потенциала, – произнес Валиндук.
В этот момент священник неожиданно что-то почувствовал. Как будто что-то пришло и повисло в воздухе. Он уже научился определять различного рода посещения и присутствия. И сейчас ему так хотелось ошибиться в своих предположениях.
Пресвитер начал внимательно оглядываться по сторонам, как будто прислушиваясь к чему-то, пытаясь что-то уловить.
Военный офицер заметил обеспокоенность Малочевского, и тоже насторожился.
– Он здесь, – тихо произнес Викториус.
В этот момент раздался металлический щелчок. Бариус Клавор сидел в своем спальном мешке и заряжал пистолет. Видимо, он уже давно проснулся, или, по крайней мере, слышал последнюю часть разговора пресвитера и капитана.
– Что ж встретим его, как подобает, – злобно сказал он и растолкал лежащего рядом с ним Квариона.
– Вряд ли тебе это поможет, – заметил Валиндук.
– Посмотрим. В любом случае, если мне предстоит умереть, я бы предпочел сделать это на войне – сражаясь, а не сидя сложа руки. Я не привык сдаваться.
– Очень похвальный настрой, – произнес Малочевский, не переставая внимательно оглядываться по сторонам.
Если дух снова пришел, он заберет чью-то душу. Викториус должен был с этим что-то сделать, он должен был это предотвратить. Но он опять сомневался, что реально на это способен.
Он чувствовал присутствие зла все сильнее. Он чувствовал агрессию, которая разрасталась. Он чувствовал тьму, которая не просто висела в воздухе – она собиралась действовать. Сейчас должно было произойти что-то ужасное. Смерть придет собирать свой урожай.
Бариус Клавор с ненавистью в глазах стоял, опустив руки, и смотрел по сторонам. Он ждал. Он перебирал пальцами рукоять пистолета и готов был драться, если нужно. Драться не за жизнь, а просто из принципа.
Лиус Кварион уже вылез из своего спального мешка и просто топтался на одном месте с легким чувством страха и усталости от того, что все это вновь повторяется. Он переминался с ноги на ногу и тоже ждал. Ждал появления. Ждал конца.
Крос Валиндук с хорошо скрываемым чувством беспокойства, смотрел на Малочевского.
– Что нам делать? – спокойно спросил он пресвитера.
Викториус повернулся и встретился глазами с капитаном. Эти глаза тоже ждали – они ждали ответа, они ждали решения, и еще они ждали помощи.
Священник долгое время молчал. Он хотел проигнорировать вопрос военного офицера, но этот вопрос не повторялся, как будто заявляя тем самым о своей значимости и непременной обязанности ответить на него. Того же самого требовал и выжидающий взгляд.
– Не знаю, – Малочевский снова огляделся по сторонам, но та пара глаз не собиралась отпускать его. Валиндук ждал, и, кажется, готов был ждать так до конца своей жизни.
Викториус начинал уставать от этого назойливого, не желающего сдаваться, взгляда. Он повернулся и отошел немного в сторону.
И вдруг он что-то почувствовал сзади. Он обернулся.
В воздухе перед капитаном Валиндуком висел демон. Крос посмотрел в глаза пресвитеру, и затем без эмоций уставился на темного духа. Тот приготовился к броску.
– Стой! – крикнул священник и тут же почувствовал, как его сердце бешено заколотилось, тело объяло жаром, на спине выступил холодный пот. Викториус на несколько мгновений потерялся в пространстве. Его колени ослабли. Ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Он начал тяжело дышать.
– Что? – переспросил демон, повернув голову.
– Я сказал: остановись, – задыхаясь повторил Малочевский.
– На каком основании? – ухмыляясь, поинтересовался дух.
– На каком основании ты делаешь это?
– Я имею на это право, – ответил ангел тьмы.
– Кто дал тебе его?
– Твой Бог.
Викториус сглотнул. Он вдохнул воздух ртом и произнес:
– Ты лжешь.
– Нет! – прошипел демон и кинулся на пресвитера, – На этот раз я не лгу, – он остановился в половине шага от Викториуса и завис в воздухе, – Эти люди – обречены. За их жизнь никто не даст и ломаного гроша. Их время истекло. Они закончили свой земной путь и должны перейти в другой мир… если, конечно за них не найдется ходатая. А таковых нет!
Малочевский чувствовал, как теряет силы.
– Я имею право забрать их души, – продолжил дух, – Я буду делать это постепенно, приходя за одной, потом за другой, за третьей и так, пока не заберу всех. Я произвожу смерть. Сейчас я снова пришел – значит, сейчас должна завершиться чья-то жизнь. Я должен забрать одну. Я не могу уйти с пустыми руками.
– Хорошо, – задыхаясь, произнес Викториус, – Тогда возьми мою жизнь. Кровь за кровь.
Демон приблизился к пресвитеру и заглянул в его глаза.
– Не-е-ет, – прошипел он противным голосом, – Твоя душа принадлежит свету, священник. Мне не выгодна твоя смерть.
Наступила пауза. Малочевский молчал. Он не знал, что ответить.
– Я не позволю тебе… – сквозь зубы, наконец, прорычал он.
Темный дух метнулся вверх, а затем резко спустился к земле и повис в воздухе рядом с капитаном Валиндуком.
– А что ты сделаешь? Ты бессилен. Ты не способен мне помешать. Ты ведь не веришь. Ты даже не веришь, что это все сейчас с тобой происходит. Ты думаешь, что это всего лишь сон, или галлюцинации. Ты не веришь, что можешь противостоять мне. Ты слаб.
Наступила еще одна пауза.
– Я верю в своего Бога, – произнес пресвитер.
– Да! Но на этом твоя вера заканчивается, – усмехнулся демон. Он резко метнулся к Малочевскому и завис перед его лицом, – Не связывайся со мной, священник. Ты не в силах одолеть меня. Просто стой здесь и смотри, как я буду выполнять свою работу, и тогда, возможно, ты выберешься из этого леса живым.
Викториус чувствовал, как у него подкашиваются колени. Он еле держался на ногах. Он задыхался. Он слабел. Ему трудно было представить, как в таком состоянии, он сможет бороться с ангелом тьмы.
– Ты не смеешь, – прошипел он.
– Я смею! – взревел дух, – У меня есть разрешение. Я делаю то, что мне разрешили делать. Я имею право забрать эти души, а ты пытаешься у меня это право отнять. Ты стоишь на моей земле! Это моя территория! Это мое владение! И это мое право! А ты агрессор. Ты хочешь отнять у меня то, что принадлежит мне. Не забывай: я ничего не могу сделать, пока на это нет разрешения твоего Бога! – демон понизил голос и почти шепотом произнес, – Так что в твоей войне нет никакого смысла, священник. И ты знаешь, что я не лгу.
Дух рванулся к капитану Валиндуку и завис над ним в воздухе. Он собирался забрать его душу.
Викториус вновь ощутил, как у него подогнулись колени. Он боялся. Его трясло. Физически он чувствовал себя далеко не лучшим образом. Он должен был помешать ангелу тьмы. Он должен был сделать этот шаг. Он должен был совершить этот рывок. Но он не мог. Он не верил, что сможет одолеть этого демона. Он не верил, что способен что-то изменить. И не понимал зачем – ведь уже все решено. Когда-то он уже совершал в своей жизни нечто подобное. И он знал и помнил цену, которую нужно платить. Иногда опыт является тем превосходнейшим оружием, с единственной помощью которого возможно одержать победу, а иногда опыт является тем фактором, который полностью разрушает веру в успех, съедает остатки сил и делает невозможным повторить то, что когда-то однажды было достигнуто – или вновь одержать победу, переломавшись через отчаяние поражений. Страх – иногда с опытом он лишь только усиливается.
Демон сделал заход в сторону и, развернувшись, с невероятной скоростью смел за собой капитана Валиндука. Он унес его куда-то в глубь леса.
Наступила тишина.
Через несколько мгновений безжизненное тело военного офицера свалилось от куда-то сверху на землю. Так, как будто его выбросили – небрежно и без особых эмоций, как нечто ненужное больше.
Бариус подбежал к нему. Он еще надеялся увидеть своего капитана живым.
Викториус от слабости упал на колени. Больше не было смысла пытаться удержаться на ногах. Все было закончено.
– Тва-а-арь! – прокричал Клавор, окончательно убедившись в смерти военного офицера. Казалось, его крик был с наслаждением поглощен деревьями, жаждущими чужой боли и питавшимися ей, – Будь ты проклят!
Молодой спецназовец был в отчаянии. Он успел сильно привязаться к своему капитану. По большому счету, он был той единственной личностью, которая хоть в чем-то его понимала – личностью, которая хоть в чем-то была близка ему.
Крос Валиндук – человек, который участвовал в своей жизни во множестве войн, и ни одна из этих войн так и не стала никогда его собственной – он умер. Казалось, вместе с ним умерли и последние надежды на то, что хоть кто-то выберется из этого леса живым, надежды на то, что хоть кто-то для этого попытается что-либо предпринять.
 

32.
 
Они сидели вокруг небольшого костра и наблюдали за маленькими играющимися языками пламени – теперь уже оставшись втроем. Каждый из них чувствовал боль. Каждый из них был голоден и испытывал жажду. У каждого кружилась голова, и тело и разум нуждались в отдыхе. Каждый из них ужасался от собственного отчаяния и страха, съедавших последние остатки сил – ужасался, потому что совсем недавно эти чувства казались ими навсегда забытыми, чем-то оставшимся в прошлом, чем-то, что являлось уже пройденным этапом, так как было бессмысленным испытывать это в свете осознания скорого наступления смерти – смерти, как избавления. Некогда эти чувства сменились безразличием, но теперь они снова вернулись и заняли свои законные места. И они были так нежеланны в каждом из этих трех миров.
– Почему нам не дали спокойно умереть? – произнес Бариус, – Нас испытывают. Смотрят, долго ли мы еще сможем продержаться. Им интересно, как мы будем себя вести. Им интересно, кто из нас троих первым сойдет с ума. У кого не выдержит психика. Кажется, я понял, что это за организация. Это правительство. И на нас просто ставят научные опыты. Исследование психики человека в экстремальных условиях. В условиях необычных, не поддающихся разумному объяснению, – Клавор зло улыбнулся, но эта улыбка больше напоминала оскал, – Они наблюдают за тем, как мы будем рассуждать и как попытаемся выбраться из этой ситуации – и сможем ли мы обыграть их, разгадать их замысел, – закончил он.
– Возможно, – тихо произнес Лиус, – Ты сам-то в это веришь?
– Я не знаю, во что верить. Это просто моя гипотеза, – ответил спецназовец, – Чертово правительство. Чертовы ученые. Ну а ты, священник, – он обратился к Малочевскому, – Кто ты на самом деле? Ты отличаешься от всех остальных. Может, ты просто иллюзия – программа, которую нам поставили, чтобы запутать наш разум. Может тебя на самом деле, вообще, нет? А может, ты и есть, но ты не с нами? Может, ты засланный, может ты один из них? Ведь тебя демон не тронул. Ты ученый, участвующий в этом проекте.
Викториус поднял голову и, улыбнувшись, взглянул на Клавора.
– Я рад, что ты не теряешь способности свободно мыслить, – произнес он, – Наверное, ты также способен к рефлексии. Это хорошо.
Бариус вгляделся в глаза Малочевскому.
– Так кто же ты, священник? – спросил он.
– Я тот, кто я есть.
– Докажи.
– И не подумаю даже. Я не обязан никому ничего доказывать. Если ты мне не веришь – это твои проблемы.
– Сейчас проверим, – произнес спецназовец и, достав из кобуры пистолет, наставил его на пресвитера, – Может, теперь это уже не только мои проблемы.
– Хочешь меня убить? – улыбнулся Викториус.
– Хочу посмотреть, какого цвета у тебя кровь и какова она на вкус.
– Я должен тебя испугаться?
– Итак, ты утверждаешь, что ты священник, – спросил Клавор, игнорируя последнюю реплику Малочевского.
– Вообще-то, я ничего не утверждаю, но, учитывая твои невероятные способности к анализу окружающего мира, скажу, что: да, я просто священник.
Спецназовец внимательно всмотрелся в глаза пресвитера. В них не было ничего, кроме безразличия. Однако, все же где-то глубоко пряталось чувство волнения, некое напряжение – слегка заметное, не сильное – но оно было. Все-таки наставленное в голову дуло пистолета производило у Викториуса определенные эмоции, даже, несмотря на то состояние, в котором он находился.
Лиус Кварион с интересом наблюдал за тем, что сейчас происходило, и ожидал развязки. Клавор сидел на поваленном дереве и в согнутой в кисте руке под наклоном держал перед собой пистолет, целясь в священника, находящегося напротив и отделяемого от него догорающим костром. Малочевский, в свою очередь, с улыбкой на лице спокойно смотрел сквозь дым в глаза спецназовцу, полностью концентрируя на нем весь свой взгляд, и совершенно игнорируя множество кружащихся в воздухе горящих частичек пепла. Бариус в любой момент готов был проверить свою гипотезу. Автомеханик задумался над его словами. Он очень живо представил себе картину, как Клавор стреляет в голову священнику, а тот, как ни в чем не бывало, продолжает сидеть и улыбаться, даже не пошевелившись. После этого весь окружающий их мир резко меняется, и они вдвоем с Бариусом оказываются в белой очень просторной комнате, напоминающей лабораторию. Они подцеплены к каким-то приборам, а вокруг ходят ученые. Программа сбилась, иллюзия раскрыта. Очень ожидаемое завершение всего путешествия. Но тут же Лиус почему-то так же ярко и реалистично представил себе другой конец: спецназовец нажимает на курок, выстрел, голова священника взрывается, он падает на землю, забрызганный кровью и мозгами, и после этого лес, скрывающий в себе столько зла и агрессии, с наслаждением поглощает их двоих – его самого и Бариуса. Наступает абсолютная тьма, как будто затушили последний источник света.
Лиус улыбнулся. Нет, он не станет вмешиваться. Ему интересно, что будет дальше. Ему интересно, наконец-то узнать истину. Он столько лет прожил во лжи – своей и чужой – он столько лет подпитывал иллюзию, которую ему создал мир, что ему это до смерти надоело. Он устал искать истину. Он хочет узнать ее как можно скорее и любой ценой. И он готов рискнуть.
Клавор продолжал держать пистолет наставленным на Малочевского. Спецназовец и священник пристально смотрели друг другу в глаза – один искал ответы на вопросы, второй просто ждал. Это был один из тех самых моментов, вокруг которых, кажется, крутится весь мир. Он продолжался довольно долго. Лиуса даже потянуло в сон. Теперь любая ситуация с отсутствием движения тянула его в сон. Этого требовал организм.
Наконец, рука Бариуса, к небольшому разочарованию пресвитера, согнулась в локте, и пистолет, переместившись, оказался направленным дулом вверх на уровне головы спецназовца.
– Ты сделал правильный выбор, – произнес Викториус после небольшой паузы, – Правильный, прежде всего, для себя.
– Посмотрим, – ответил Клавор.
Автомеханик усмехнулся и покачал головой. Вот и вся развязка.
– Так мы все тут с ума посходим, – сказал он.
– Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша, – медленно и растянуто, с оттенком маниакальности произнес Бариус.
– Все-таки в одном он прав, – заметил Лиус, обращаясь к священнику, – Демон действительно не тронул тебя. Тебя одного. Что он имел в виду, когда сказал, что ему не выгодна твоя смерть?
– Ты сам все слышал. У него нет на меня прав, – ответил Малочевский.
– Почему? Потому, что ты святой?
– Как это банально ни звучит, но – да.
Лиус снова улыбнулся. Потирая глаза, он поднялся на ноги, чувствуя, что, если не начнет двигаться, то непременно задремлет и свалится лицом в костер.
“Оставлю их наедине. Может, им есть, что сказать друг другу”, – подумал он с усмешкой.
Бариус Клавор и Викториус Малочевский остались сидеть у костра один на один. Бариус убрал пистолет обратно в кобуру, затем достал пачку сигарет, зажигалку и закурил.
– Если демон не может причинить тебе вреда, значит, ты останешься в этом лесу последним? – произнес он, как бы одновременно спрашивая.
– Последним и единственным, кто выживет, ты имеешь в виду – да? – уточнил священник.
– Да.
– Получается, что так, – утвердительно покачал головой Викториус, – Для тебя это важно?
– Возможно, – ответил спецназовец, затянувшись, – Не злишься на меня?
– Нет. Мне наплевать. Возможно, для меня было бы даже лучше, если бы ты нажал на курок.
Клавор выпустил дым из носа.
– Знаешь, мне до невозможности надоела эта ночь. Постоянная темнота. Может быть, это странно, но я с нетерпением жду рассвета… Если, конечно, здесь это, вообще, возможно. Я боюсь этой темноты. И этот страх – он очень необычный, не такой, к которому я привык.
Малочевский задумался.
– Знаешь, – произнес он, – Я вот, например – воин света. И я живу и веду войну на этой земле. И я очень люблю зиму. Зимой очень длинные ночи. Я не люблю лето. Кое-что летом мне очень не нравится – то, что летом ночи короткие. А я люблю ночью, в темное и прохладное время суток, гулять с друзьями. Ночью красиво и очень спокойно. Нет никакой суеты, и все зло, которое успело подняться в воздухе за день, оседает, на землю подобно пыли. Я не люблю, когда жарко, не люблю, когда слишком светло и много незнакомых людей вокруг. Поэтому я не люблю лето. Но все же кое-что летом мне очень нравится – то, что летом ночи короткие… Понимаешь, о чем я говорю?
Бариус, затягиваясь, внимательно посмотрел на священника. Кажется, он понимал, но ждал разъяснения.
– Ночью я сильнее ощущаю зло. Я всегда чувствую, когда оно приходит. А когда оно приходит, оно всегда приносит с собой страх. Часто ночью я с нетерпением жду рассвета.
– И здесь возникает дилемма: особенности твоего характера и особенности твоей… – спецназовец сделал небольшую паузу, – профессии.
– Точно.
– Хорошо, что иногда, в любой вещи можно найти хоть что-то положительное, – Бариус стряхнул пепел в догорающий костер, – Я устал от этого страха, – продолжил он свою тему, – И самое главное, я не могу понять его – он необычный, необъяснимый, неоправданный. И я также устал от чувства агрессии. Злость, желание убить, желание причинить боль. Это постоянно внутри меня. Оно как будто пытается мной завладеть. Я чувствую, что начинаю сходить с ума.
– У тебя проблемы, – произнес Малочевский.
– Да, – ответил спецназовец, – Проблемы. И я надеюсь, что ты поможешь мне с ними справиться.
– Просто контролируй себя, и все будет в порядке, – ответил пресвитер.
– Я стараюсь.
– Продолжай стараться дальше.
Бариус утвердительно кивнул головой, как будто приняв наставление, затянулся последний раз и бросил окурок в кучу обугленных веток, на поверхности которых плавно развевались слабые языки пламени. Костер почти догорел. Спецназовец взял несколько других, сухих, веток, лежащих рядом и осторожно положил их на угли. Языки пламени начали медленно захватывать и поглощать собой новые ресурсы, тем самым, продолжая существовать.
– Работая в группе специального назначения, – начал Клавор, – я иногда задумывался над тем, почему я выбрал именно эту работу. И иногда я чувствовал, что действительно просто хочу помочь беззащитным и невинным людям и наказать, а лучше – уничтожить – зло. Я столько видел несправедливости, столько беспредела, столько жестокости в своей жизни. Я столько видел человеческой агрессии, человеческого зла. И иногда все, чего я хотел – наказать это зло, искоренить его. Как ты считаешь, это правильно? Ведь кто-то же должен этим заниматься.
Викториус посмотрел на спецназовца. Он немного подумал и потом ответил:
– Знаешь, твоя работа – на самом деле очень важна, я считаю. Но проблема в том, что ты сражаешься не со злом, ты сражаешься лишь с его последствиями… – пресвитер на мгновение остановился, как будто задумался. Затем он продолжил: – Настоящее зло – причина зла человеческого – остается безнаказанным и неизменным. Оно никуда не девается, оно просто теряет свое орудие, но потом, когда оно находит новое – оно снова возобновляет свою деятельность.
– А ты, значит, сражаешься с его причиной? – спросил Клавор.
– По крайней мере, я так всегда думал, – ответил Викториус после небольшой паузы.
– А сейчас?
Священник вздохнул.
– Наверное, если бы я сейчас думал так же, меня бы здесь не было.
– Это основная причина?
– Это, наверное, одна из причин.
Наступило молчание.
– А почему ты здесь? – спросил Викториус.
– Наверное, меня бы здесь сейчас не было, если бы я вписывался в этот мир. Но у меня такое чувство, что я совершенно не от сюда. Знаешь, война часто заставляет смотреть на смерть по-другому. Она часто заставляет больше ценить жизнь. Даже бессмысленный риск иногда потом кажется чем-то невероятно глупым. Война учит бороться. Но ты борешься, когда ты видишь перед собой цель, тогда, когда у тебя есть эта цель – когда ты борешься за что-то. Но, если в один прекрасный момент, ты понимаешь, что тебе бороться не за что, если у тебя ничего нет – то эта борьба становится бессмысленной. И бессмысленно ее продолжать. Я не могу найти себя в этом мире. У меня здесь по большому счету нет ничего, что могло бы меня здесь задержать. Так получилось, что у меня было много времени, чтобы подумать над этим. Я, как и Крос Валиндук, во многом виноват, я совершил много ошибок. Я, как и он, часто вел войны, которые не были моими… Здесь, вообще, наверное, нет ничего моего – даже войны.
Бариус подложил еще веток в костер, который, наконец-то, начал понемногу разгораться.
– Может быть, тогда где-то есть другой мир, который станет твоим, – заметил Малочевский.
– Наверное, – согласился спецназовец, – Но я слишком зол на Того, Кто его создал. Он виноват, в том, что создал меня, хотя я его об этом не просил. Он виноват в моей боли. Он виноват даже в тех ошибках, которые я совершил, потому что сделал эти ошибки слишком доступными в моей жизни. Может быть, у меня слишком много гордости. Но я лучше сохраню ее остатки, чем поступлюсь со своими принципами. Я так считаю. Это моя правда.
Наступила долгая пауза.
Священнику нечего было сказать. Наверное, здесь, вообще, не было смысла уже что-либо говорить. А Малочевский был достаточно мудр, опытен и слишком циничен, чтобы начинать с умным видом чопорно читать мораль.
– Я знаю все, – продолжил Бариус, – И я делаю выбор. Но у меня такое чувство, что ты тоже знаешь все, но свой выбор сделать не можешь, потому что сомневаешься в том, что знаешь.
Викториус улыбнулся.
– Ты хоть знаешь, что такое на самом деле сомнение? – произнес он.
– Я думаю, каждый человек хотя бы раз в жизни испытывал это чувство, – ответил Клавор, – Мы все постоянно делаем определенный выбор – и мы все хоть раз, да сомневаемся в правильности своего выбора.
Малочевский хотел состроить гримасу, как бы соглашаясь, но так, как будто для него эти слова были открытием, но он почувствовал, что у него нет на это сил. Он начинал слабеть – физически и психологически. Он просто произнес:
– А ты умнее, чем кажешься.
– Я же говорю, – улыбнулся Клавор, – Так получилось, что у меня было много времени подумать над многими вещами. Возможно, поэтому я здесь.
– Во множестве знаний множество печали, – произнес Викториус после небольшой паузы.
– Ладно, – сказал Бариус, как будто завершая разговор, – Что собираешься делать дальше, священник?
Малочевский задумался.
– Не знаю, – ответил он, – Наверное, мне нужно подумать. Наверное, мне нужно что-то вспомнить... еще что-то – осталось.
 

33.
 
Викториус стоял на старом потрескавшемся паркетном полу посреди сырой и холодной, с обшарпанными стенами, комнаты. Висящая на потолке лампочка со скромным металлическим колпаком болталась из стороны в сторону, попеременно озаряя своим желтым светом углы, обильно заросшие плесенью. От этой плесени квартира приобретала некий омерзительно-едкий зеленый оттенок, который в данном случае совсем не действовал психологически успокаивающе, а скорее, наоборот, воспринимался как признак грязи, смерти и разложения. Ветхая полусгнившая ободранная мебель покрывалась пылью, крошками еды, паутиной и мертвыми мелкими насекомыми. Из одной стены торчала огромная ржавая труба, она проходила по всей ее длине и скрывалась в теле железобетонной конструкции другой перпендикулярной стены, образуя в ней осыпающуюся дыру с расходящимися трещинами. Окон в комнате не было, и весь свет исходил от висящей на потолке, болтающейся из стороны в сторону, лампочки со скромным металлическим колпаком. Викториус стоял в рваной одежде с взъерошенными волосами и держал в правой руке меч, который свисал к полу, соприкасаясь своим острым блестящим кончиком с торчащей из деревянной балки небольшой щепкой.
Из грязной намокшей стены вышло некое темное существо с неясными очертаниями. Оно не касалось паркета, немного приподнимаясь над ним, как бы паря в воздухе, но находилось на одном уровне высоты со священником. Оно держало в руках меч.
– Кто ты? – спросил Малочевский.
– Я – твой ночной кошмар, – надменно прохрипело чудовище высоким голоском, – Но сейчас важно не это. Сейчас важно – кто ты. Поиграем?
Викториус огрызнулся. Существо вздернуло вверх свое оружие, сверкнуло красными агрессивными глазами и резко рванулось вперед. Оно с силой сбило священника с ног, отбросив его к стене, и тут же растворилось в воздухе. Малочевский медленно поднялся, обеими руками сжимая свой меч. Вскоре последовал еще один удар. Священник повалился на одно колено, но быстро вскочил на ноги, и тут же почувствовал сильнейший толчок в спину, от которого он упал на живот и проехался по паркету в другую сторону комнаты. Он резко развернулся на спину и выставил перед собой меч, все еще находясь на полу. Послышался лязг металла. Очередной удар был прочно и очень вовремя блокирован. Викториус оказался лицом к лицу со своим врагом, яростно сверкающим глазами. Чудовище нависало над ним в воздухе и, казалось, совсем не имело опоры, но оно с силой надавило на меч и оттолкнулось назад. Малочевский поднялся на ноги.
– Мы еще только начали, человек, – услышал он надменную насмешку в свой адрес.
Священник рванулся вперед, и замахнулся мечом, но впереди уже никого не было, и он нанес удар в пустоту. Металл со свистом рассек воздух. Одновременно с боку показалась чья-то фигура, и Малочевский рефлективно махнул мечом в ту сторону. Он почувствовал сильные колебания, отдающиеся в руки. Что-то опять мелькнуло с другой стороны и Викториус, послав туда свой меч, наткнулся на еще один стремительный удар врага. Снова лязг металла. Потом движение сзади и вновь очередной блок. Искры. Краем правого глаза священник уловил небольшую тень, и резко развернувшись на двести семьдесят градусов, сделал сильнейший замах. Лязг. Нечто большое и темное отлетело к стене и гулко ударилось о железобетон. Посыпалась штукатурка. Существо взмыло в воздух и яростно продолжило свою атаку. Оно появлялось и исчезало, постоянно нанося стремительные и неожиданные удары то с одной, то с другой стороны. Оно было сзади, спереди, сверху, чуть с боку, слева и снизу, прямо справа, казалось, оно было повсюду. Оно мелькало перед глазами и тут же растворялось в воздухе. Оно как будто выпрыгивало из невидимых укрытий и снова скрывалось в пустоте. Оно проносилось мимо, не оставляя никакого следа. Порой создавалось впечатление, что здесь не один, а несколько врагов, и все они по очереди появлялись и исчезали вновь. Священник не всегда замечал движения, он просто наносил удары и старался рефлекторно, а иногда и интуитивно, отражать атаку. Он только чувствовал, как колебания его меча отдаются в руки, и понимал, что в этот момент произошло столкновение. Часто он промахивался и бил в пустоту. Он совершенно не мог отследить своего противника. Создавалось впечатление, что его оружие служит лишь металлическим анализатором, регистрирующим плотность среды, по нему он определял количество отбитых атак и собственных промахов. Редко ему самому удавалось нанести удар, но большую часть времени он только оборонялся. От этого он быстро начинал уставать. Его легкие работали слишком интенсивно, не выдерживая подобных нагрузок. Он тратил слишком много энергии на пустое рассечение воздуха и на защиту, и это, естественно, ни к чему не приводило. Все было впустую. Кажется, соперник превосходил его, по крайней мере, в скорости и выносливости. Викториусу постоянно приходилось менять положение. Он крутился, приседал, отпрыгивал, разворачивался. Его голова начинала кружиться. Он терялся в пространстве. Где стена, где пол, где потолок – он переставал понимать. Казалось, это никогда не закончится. Он выдыхался. Он слабел. Его ноги не слушались. Колени периодически подводили, и тогда его как будто подкашивало. В эти моменты он начинал понимать, где находится деревянный паркет, на котором он стоял. Его руки устали. Он чаще начинал чувствовать боль – значит, он больше стал пропускать ударов. Боль в спине, боль в лодыжке, толчок в плечо, искры, колебание меча отдалось в руки, удар по голове, потолок, искры, боль в правой руке, лязг, толчок в живот, снова колебание меча, тень слева, удар в бок, лязг, стена. Священник терялся. Ко-ле-ни. Он уже сидит на полу. Когда это случилось? Нужно встать. Удар в лицо. Нужно встать. Ноги не слушаются. Снова удар. Нужно подняться! Нет, не хочется. Так лучше. Здесь, на полу лучше. Нет, нужно встать! Удар. Нужно встать! Нет сил. Крик. Кровь кипит. Голова кружится. Ноги трясутся. Трясется все тело. Нужно встать! Это был его крик – его собственный. Он встал. Он снова на ногах. Снова удар. Снова разворот. Что-то отлетело в сторону. Еще удар. Нужно было уйти в угол. Нужно закрыть спину. Все как в тумане. Резкий сильнейший разворот, лязг металла, колебания меча, опять что-то полетело в сторону и с грохотом упало между столом и стульями. Треск, сломанная мебель. Викториус скоординировался в пространстве. Чудовище медленно поднялось из-под разломанных досок. Оно яростно сверкало глазами, тяжело дыша. Казалось, оно немного устало. Но Малочевский устал сильнее. Он задыхался. Его легкие жадно глотали воздух. Его горло хрипело и свистело. Его тяжелое дыхание срывалось. Оно было похоже на рев дикого животного. Во рту все пересохло. Он попытался сглотнуть. Не получается. Тяжело глотать, нет слюны. Срочно нужна вода. Странный неприятный привкус. По телу пробежал холод. Выступил пот. Голова закружилась. Тяжело стоять. Неужели все? Да, все. Все кончено. Он победил. Он отразил атаку. Он выиграл. Он сохранил то, что принадлежало только ему. Можно расслабиться. Существо агрессивно подалось вперед. По его виду не было похоже, что бы оно отступало. Но, может, оно все-таки оставит его в покое? Битва закончена. Пожалуйста, скажите, что она закончена! Чудовище махнуло мечом и образовало в воздухе круг. Что-то засверкало. Удар. Что-то прилетело священнику в голову. Его сильно наклонило назад, колени подкосились, он грохнулся на пол. Всего несколько мгновений и он уже лежал на спине с подобранными под себя ногами. Неудобно. Бедренные мышцы тянулись. Что-то проникло в голову. Что-то разъедало его мозг. Викториус попытался встать. Его мозг не слушался. Он как будто был кем-то захвачен. Он с силой ударился головой о деревянный шкаф. Еще раз. И еще раз. Он почувствовал, что набил шишку. Им что-то начинало управлять. Что-то навязывало ему свою точку зрения. Его в чем-то хотят убедить. Ему что-то вдалбливают. Его порабощают. Малочевский с неестественно наклоненной головой медленно сел на одно колено. Его резко развернуло и прижало к полу. Ну, уж нет! Это был его разум, и так просто он его никому не отдаст. Был только один выход. Священник поднес правую руку к уху и начал проникать в свой мозг. Разрывая собственную биологическую ткань, и растягивая до предела хрящи, он глубоко засунул свою руку в голову и нащупал там какое-то мелкое животное. Оно выскальзывало, его не так-то просто было поймать, но после определенных усилий пресвитеру все же удалось это сделать. Теперь его нужно было удалить. Викториус крепко зажал эту тварь в кулак и начал вынимать свою руку. Тварь сопротивлялась, она цеплялась за мозг, за нервы, за кость – за все своими тоненькими когтистыми лапками, которые смогла просунуть сквозь пальцы, и уже потом на выходе, она сдирала целые слои кожи, она тянула ее за собой. Священник орал, но вытаскивал ее из своего мозга через ухо, которое она, чуть было, не оторвала. Наконец, неприятная процедура была закончена. Малочевский поднялся на ноги и разжал кулак. В его ладони находилось нечто червеобразное с множеством маленьких цепких лапок с острыми когтями, тонкой зубастой мордочкой и красными горящими глазами, нечто, покрытое слизью и кровью. Оно визжало. Оно было агрессивно. Оно хотело обратно внутрь. Викториус медленно, как бы наслаждаясь, сжал кисть. Он услышал хруст и почувствовал, как маленькое тело в его руке сначала напряглось, а затем полностью расслабилось. Он поднял с грязного пола свое оружие, подбросил полумертвое животное в воздух, и ударом меча, как бейсбольной битой, отправил его обратно к своему хозяину. Тот увернулся, и маленькая тварь с огромной силой вошла в бетонную стену. Существо немного опешило. Оно отошло назад, подняло перед собой меч, и приняло боевую позу. Теперь в его красных глазах можно было прочесть неподдельный страх. Священник с надменной улыбкой облизал раскровавленные губы, посмотрел на своего противника и зарычал, обнажая красные зубы. Он собрал последние остатки своих сил и с яростью бросился в атаку. На этот раз чудовище не успело увернуться и от сильного удара отлетело к стене. На железобетонном блоке осталась вмятина, с потолка посыпалась известка. Не теряя времени, Малочевский наскочил сверху и снова замахнулся мечом. На этот раз атака была отбита, хотя и с большим трудом. Опять началась схватка, только теперь уже преимущество было на стороне Викториуса. Темное существо по-прежнему мелькало в воздухе, то появляясь, то исчезая, но уже не настолько уверенно, как раньше, и священник намного чаще угадывал его движения. Он наносил удар за ударом, большинство из которых не отражались. Он побеждал. Но он был сильно уставшим. Он был измотан. Его ноги по-прежнему плохо двигались, а колени дрожали. Его плечи не чувствовали себя, хотя продолжали работать. Он плохо контролировал свои руки, от чего каждый замах получался слишком сильным. Он был изможден. Он задыхался. Но он должен был добить своего врага. Он понимал, что сейчас нельзя было останавливаться. Это был единственный шанс, и его нужно было использовать, иначе он может проиграть и потерять все. И он продолжал рубить с еще большей яростью. В определенный момент существо попыталось перехитрить священника, появившись с одной стороны, а затем ударив с противоположной, но по счастливой случайности, Викториусу удалось опередить своего врага, и, выходя из неудобного положения, с резким разворотом назад, с огромной скоростью сделать замах мечом в нужном направлении. Не успев отразить сильнейшего удара по корпусу, чудовище перелетело через всю комнату и смело своим телом огромной шкаф, разбив его в щепки. Задыхаясь, с ослабшими руками, и трясущимися коленами, Малочевский неровной походкой подошел к месту падения врага. Он лишь успел заметить, как из под кучи досок выпрыгнула огромная тень, и длинное сверкающее лезвие вонзилось ему в ногу чуть выше колена. Собрав последние остатки сил, священник перемахнул над головой существа свой меч, и нанес рубящий удар в бок. Холодное тело неизвестного металла провернулось в бедре, раздробив кость, но это был единственный способ. Оба соперника застыли в одном положении. Наступила тишина. Только желтая лампочка с металлическим колпаком болталась из стороны в сторону. Схватка была закончена. Неожиданно меч раненного чудовища треснул и осыпался. В пронзенной ноге сразу почувствовалось облегчение. Существо медленно отошло назад.
– Я еще вернусь, – зло пообещало оно, сверкая глазами, и растворилось в стене.
Викториус выронил из рук свой меч и грохнулся на пол. Его силы закончились. Он тяжело глотал воздух, издавая пугающие хрипы, и, казалось, вот-вот задохнется. Руки и ноги не двигались.
В этот момент, в помещении пронесся ветер, и оно наполнилось каким-то необъятным туманом. Лампочка затрещала и быстро погасла. Наступила абсолютная тьма, но в это же мгновение резко со щелчком включился какой-то другой источник света, и в комнате стало невероятно светло. По углам поползли белые тени. Непонятное облако окутало собой тело победителя, постепенно заживляя его окровавленные раны. Невидимая сила принесла с собой мир и успокоение. Время остановилось. Священник знал – теперь он в полной безопасности.
Но только одна мысль никак не давала ему покоя. Он выиграл битву, и от осознания этого на глазах наворачивались слезы. Но победа далась ему слишком большой ценой. Он в любой момент мог проиграть, и в раз потерять абсолютно все. В любой момент его сила могла надломиться, и тогда бы все полетело прахом. В любой момент он мог сдаться, и тогда бы его уже ничто не спасло. В любой момент он мог опуститься на колени, и больше уже не подняться. И это пугало его. Он словно находился на краю огромной пропасти и балансировал на канате при порывистом ветре. Еще бы чуть-чуть, и его жизнь не имела бы уже больше никакого смысла. Битва потребовала от него полной отдачи. Ему пришлось потратить на нее все свои силы. А что, если бы он не смог сделать этого? Что, если бы он не смог выложится на все сто процентов и где-то дал бы небольшую слабинку? Что тогда? Он видел воинов, гораздо более превосходнейших себя, но и они когда-то тоже проигрывали. И самое ужасное, что эта война еще не закончена. Сколько еще будет таких изнуряющих, на грани поражения, битв? Сколько? Десятки? Сотни? Тысячи? И что, если в другой раз у него не хватит сил? Что, если в другой раз он не сможет отразить атаку? Что тогда? Он устал. Он был невероятно измотан. Он был изможден. Но, самое главное – он боялся. Он боялся, что когда-нибудь эта схватка повторится, и тогда он проиграет и потеряет все. И от осознания этого сердце охватывал ужас. Он не хотел больше драться. Он хотел, наконец-то, обрести долгожданную свободу и получить то, к чему так долго шел. Но он знал, что война еще продолжается, и скоро у его дверей снова окажется враг – его самый опасный и жестокий враг – его самый назойливой и непримиримый враг – его враг, с которым он встречался уже не в первый раз и которого он больше всего ненавидел – тот, которого ему сегодня удалось победить – Сомнение.
 

 

 
34.
 
Каждый из нас на этой земле в продолжение всего времени существования строит свою собственную империю. Эта империя может быть очень большой, а может быть невероятно маленькой – настолько, что рано или поздно теряется и поглощается другими, более крупными. Она начинается с разума человека, с его мыслей, с его мнения. Тогда, когда человек становится личностью, когда он осознает, что может выбирать то, что ему нравится, когда он осознает, что делает себя сам, что он в состоянии изменить себя и сформировать именно таким, каким хочет, и когда он это действительно делает – тогда начинается строительство его собственной империи. Работа, хобби, увлечения, дом, семья, друзья, круг общения – одни из составляющих этой империи. Это владения человека — то, что в той или иной степени принадлежит ему, то, над чем он имеет определенную власть. Каждый из тех людей, с кем мы общаемся, оказывает на нас определенное влияние. И каждый из наших близких друзей, имеет над нами определенную власть, так же, как и мы имеем власть над ними. Мы в состоянии отговорить близкого и родного человека от совершения какого-либо поступка, мы в состоянии остановить его, и мы также в состоянии заставить его что-то сделать, в состоянии заставить работать его на нас. Любая дружба основана на взаимной помощи и некой обязанности друг перед другом. Именно на основании этого существуют такие понятия, как предательство и измена. Если мы имеем близких нам людей, ты мы в определенной степени являемся им рабами, и они являются нашими рабами. Мы подстраиваемся друг под друга – и это нормально, на этом основано общение между людьми, и даже между людьми и животными. Наша задача прийти к гармонии взаимной выгоды со своими друзьями – не быть тем человеком, которым все пользуются, и не быть тем человек, который пользуется всеми и ничего не отдает взамен. Это основа уважения. Уважение и понимание – основа дружбы. Дружба и любовь – основа семьи. Семья, дружба, увлечения, работа – составляющие той империи, которую строит каждый человек. И в большинстве случаев это является пределом границ его империи. Но есть люди, которые обладают большей властью, и оказывают больше влияния на окружающий их мир. Цари, областные начальники, руководители преступных группировок, директора фирм, бизнесмены, крупные деятели культуры, известные музыканты, писатели, художники, политики, журналисты, законодатели моды – каждый из них имеет определенную власть, и каждый из них способен построить свою империю, границы которой могут простираться на огромные расстояния, а – могут быть всего лишь инструментом исполнения чьей-либо воли.
Что самое интересное, власть – достаточно призрачное понятие. Человек может иметь очень большую империю, но она может оказаться совсем не его собственностью – его просто использовали для того, чтобы эту империю создать, а он, одурманенный чувством осознания власти, стал марионеткой в чьих-то руках. Даже самые спонтанные желания человека поддаются влиянию – влиянию собственного организма, влиянию психологических приемов, влиянию препаратов, и влиянию духовных существ – с точки зрения религии. Важно вовремя понять, кому может быть выгодна власть твоей империи, кто может стоять за ней, а также – какой властью обладаешь ты сам, и насколько она реальна. Часто великую империю выгоднее использовать в своих целях, чем уничтожать ее. Те, кто обладают настоящей властью – понимают это, и они всегда будут действовать тихо и незаметно, так, что ты никогда даже не узнаешь об их существовании, тебе будет казаться, что ты бог и имеешь безграничную власть, а на самом деле ты всего лишь исполнитель чужой воли, который даже не подозревает о том, что им управляют. Опьяненный властью, ты потеряешь способность здраво мыслить и станешь не только чьим-то рабом, но еще и превратишься в того, кто никогда не сможет воспротивиться и поднять бунт, потому что не видит властелина над собой – не видит того, кто им управляет, и не видит того, что им, вообще, управляют. Мы все являемся чьими-то рабами. Мы все являемся рабами самих себя и друг друга – рабами добровольными. Освобождаясь из одного рабства, мы всегда обращаемся в рабство другое. Есть лишь одна Личность, которая желает, чтобы его рабы тоже были личностями – чтобы они строили свои собственные империи. Она ввела это понятие и установила законы: каждый ребенок рано или поздно вступает в подростковый период – время, когда человек становится личностью, свободной от родителей и учителей. И хорошо бы многим родителям это понять, понять, что их дети – это не их собственность – это личности. Это – закон жизни. И он установлен Личностью, которая создала самую великую в мире империю, но больше всего продолжает ценить свободу своих рабов.
Вспоминая определенные моменты из своего прошлого, Викториус не ставил перед собой конкретной цели. Он не собирался извлекать из всего этого какой-либо урок, и у него не было желания анализировать сейчас все эти события и пытаться найти ошибку в своих действиях. Он просто совершал некое путешествие по своей жизни, производил обзор того мира, который он создал, и в котором он пребывал. Он делал это, скорее инстинктивно, или подсознательно, испытывая некое побуждение. Он оглядывался на свою империю, и размышлял над тем, кому было выгодно, чтобы он ее построил, и над тем, насколько реальной властью он сам в ней обладал.
Он потратил свою жизнь на осуществление по-настоящему значимой цели, достойной, великой цели – по крайней мере, она такой выглядела. Если все это бред, если все это обман и не имеет никакого значения, тогда что же вообще в этой жизни значимого? Она бессмысленна, и эти люди, которые находятся сейчас рядом с ним, эти люди, которые были рядом с ним в начале экспедиции – они живое тому подтверждение. Жизнь бессмысленна. Она настолько же велика и значима, насколько велика и значима жизнь бактерий и микроорганизмов. Для кого она имеет значение, кроме самих этих бактерий? Кто задумывается над их существованием и ценит их жизнь? И кто задумывается над существованием и ценит жизнь человека, если ее не ценит сам человек? Для кого жизнь его – Викториуса Малочевского – имеет смысл, если она не имеет смысла даже для него самого? Но если все, во что он верит, правда – тогда этот смысл есть.
Оглядываясь на свою жизнь, пресвитер, наверное, все-таки не жалел о том, что потратил ее именно на то, на что потратил. По крайней мере, у него еще оставалась надежда на то, что она действительно значима и небессмысленна. В противном же случае можно было сразу же застрелиться, как только он вышел из утробы своей матери – все равно во всем этом существовании нет ничего достойного этого существования. И те пять человек, которые его все это время окружали, были живым тому подтверждением.
Викториус посмотрел на все свои дела, на то, чем он занимался, и увидел, сколько сил, сколько боли, сколько нервов он потратил на это. И сейчас ему было совершенно безразлично, правильно ли он провел свою жизнь. Возможно, он выбрал не тот путь, возможно, он зря столько страдал, возможно, истины нет, возможно, она есть, но он ее не нашел, возможно, он был близок к ней, но не достиг ее, возможно, он ее достиг, но она ему не понравилась, и он ее отверг, возможно, ему стоило выбрать другую религию, возможно, он не правильно понял свою религию – сейчас ему все это было безразлично. Он устал. У него не было больше сил для того, чтобы начать все заново, у него больше не осталось сил, чтобы, найдя истину, сделать столько же, сколько он уже сделал. Ему казалось, что он полностью исчерпал свой потенциал. И самое главное: он не видел совершенно никаких предпосылок, чтобы верить во что-то другое. Коммунизм, национализм, демократия, глобализация, антиглобализация, гуманизм, технический прогресс, “красота спасет мир”, Грин Пис, даже ислам, буддизм, языческие культы – у него не было никаких причин, чтобы верить в эти идеи. У него не было никаких причин, чтобы бросить предмет своей веры и поверить во что-то другое. У него не было для этого никаких оснований. Никаких доказательств. Тогда зачем это делать? Разумнее остаться в том, что ты уже знаешь, и ждать, пока все разрешится. Ждать, когда откроется истина.
Однако на основании того, что он сейчас видел, он понимал, что еще может что-то сделать. Неизвестно, получится это или нет, но он может хотя бы попытаться. Даже не ради Бога, а ради людей. Он очень своеобразно относился к Богу и испытывал к Нему самые разные, порой совершенно не религиозные, чувства, но он продолжал идти за Ним. Он любил Бога, но его любовь была достаточно специфической – очень циничной и без фанатизма. Он не основывал ее на чувствах – непонятно, на каком месте здесь были чувства, и были ли они вообще. Но его любовь к Богу была выбором. Очень осознанным, с болью, со смирением, с переступанием через себя и преодолением ненависти, выбором. А вот людей он действительно любил, как самого себя, и эту любовь он чувствовал. Он всегда готов был жертвовать собой ради их спасения, и он готов был на это даже сейчас. Он не знал, почему в нем есть это чувство – может, он просто выработал его в себе за долгие годы работы священником, может, он просто видел в этом смысл, но он любил людей. И, если за Бога он готов был отдать жизнь по долгу и с холодным расчетом, то за людей – по любви.
Викториус сидел под деревом на куче специально разложенных веток. Он встал и подошел к своим вещам. Он достал из рюкзака флягу с водой, открыл ее и сделал глоток. Он обнаружил, что жидкости осталось совсем немного. Он задумался. Ему сильно хотелось пить, вода заканчивалась, брать ее было неоткуда. Он уже чувствовал себя очень слабым, он был голоден, он устал, и ему был необходим сон. Ему не очень-то хотелось кроме всего прочего еще и испытывать жажду. Он подумал, но все-таки решил поступить именно так: он достал из кармана куртки маленький серебряный сосудик, наподобие ладанки, это был подарок одного из старых знакомых епископов, некий сувенир. Он был искусно обделан мрамором и инкрустирован полудрагоценными камнями. Он вмещал в себя буквально несколько капель жидкости и предназначался для окропления при совершении обряда. Заботливый основатель организации, которая собрала всю эту экспедицию, передал его Викториусу, так как, должно быть, знал, что ему дорога эта вещь, как память о человеке. Он почему-то подумал, что пресвитер захочет взять ее с собой, и не ошибся. Малочевский несколько раз дунул в этот сосудик, чтобы очистить от пыли, и принялся медленно вливать в него воду из фляги. Это было не так-то просто, учитывая, что разница в размерах горлышек составляла порядка пяти-шести степеней. Немного жидкости пролилось на землю.
– Что ты делаешь? – спросил Лиус, наблюдая за процедурой. Он с Бариусом сидел возле костра и вдвоем они, кажется, начинали постепенно находить общий язык. Автомеханик и бывший сотрудник спецназа.
– Не видишь? – я переливаю воду из одной емкости, более крупной, в другую, более мелкую, – ответил Викториус.
– Я спрашиваю: зачем ты это делаешь?
– Так все-таки “что” или “зачем”? – усмехнулся пресвитер, закрыл сосудик, и выбросил флягу в кусты – в ней больше не было ни капли жидкости.
– У нас практически не осталась воды, а ты так просто выливаешь ее на землю, тратишь не понятно на что, – пояснил Лиус причину своего негодования и интереса.
– Это моя вода, – ответил Малочевский, улыбнувшись над комичностью своей же собственной фразы.
– Скоро наступит тот самый момент, когда вся наша вода станет общей, вся наша одежда, все наши вещи станут общими – только так мы сможем выжить в этом лесу.
Священник посмотрел на Квариона, снова усмехнулся и с видом человека, изображающего из себя того, кто, кажется, знает больше остальных, встал и направился в лес.
Бариус слегка дотронулся до коленки Лиуса и, когда тот повернулся, дернул головой так, как бы говоря: “Оставь его”.
– Я тебе лучше одну историю расскажу, – произнес спецназовец.
– Ну давай, – согласился Лиус.
– Значит так, – начал Клавор, – жили-были три монаха в монастыре, и были они такими праведными, что настоятель разрешил им один раз предаться греху с условием, чтобы вечером они все рассказали.
Итак, первый монах вернулся в час ночи.
Настоятель спрашивает: “Что ты делал?”
“Мне стыдно признаться, – отвечает тот, – Я курил что попало: сигареты, марихуану, чай, кофе, даже черный перец”.
“Ну, ничего, иди выпей святой воды и ложись спать. Твои грехи отпущены”.
Второй монах, значит, пришел в 2 часа ночи.
“Что ты делал?” – спрашивает его настоятель.
“Я ужасно согрешил, – начинает краснеть монах, – Я трахался всеми способами с женщинами, мужчинами, детьми, собаками, даже с компакт-диском”.
Настоятель офигел, конечно, подумал, но:
“Ладно, – говорит, – Пойди, выпей святой воды. Я отпускаю тебе грехи”.
Третий же монах пришел в 3 часа ночи.
“Что же ты делал?” – спрашивает его настоятель.
“Я совершил ужасный грех. Я не могу в нем признаться”, – отвечает ему монах.
“Но мы же договаривались!” – сердится настоятель.
Монах стоит на своем:
“Нет, – говорит он, – Я не могу это рассказать”.
Настоятель говорит:
“Ну, как же так. Ты ведь обещал мне. Ты нарушаешь свое обещание – это великий грех”.
“Ну, ладно, – сдается монах и опускает глаза, – Я, – говорит, – нассал в святую воду!”
Лиус заржал настолько сильно, насколько только может заржать уставший, голодный, и уже долгое время не высыпающийся человек. Казалось, если бы не все эти обстоятельства, то он покатился бы со смеху в прямом смысле этого слова. Он стал наклоняться к земле и затрясся всем телом, держась за живот, издавая соответствующий звук. Еще немного и он повалился бы в костер, если бы чуть хуже контролировал свои движения.
– А-а-а-а, хороший анекдот, – произнес он, – Это анекдот или реальная история? – Движения и манера общения Лиуса начинали напоминать повадки сильно выпившего человека. На самом же деле его просто начинало понемногу “плющить” от слабости и невыносимого желания сна.
– Не знаю. Мне это рассказали якобы, как историю, – ответил Клавор.
Кажется, автомеханик и бывший спецназовец смогли бы общаться друг с другом и не только при таких обстоятельствах, в которых вынуждены были сейчас находиться. Возможно, в обычной жизни они могли даже стать друзьями, чего нельзя было сказать по отношению к священнику. Между священником и этими двумя людьми была большая разница, которая представляла собой глубокую пропасть в свободном и непринужденном общении.
Лиус, наконец-то, перестал смеяться и неожиданно над чем-то задумался, хотя улыбка еще долго не сходила с его лица.
– Я вот хочу спросить тебя, – обратился он к Бариусу, – Вот сейчас – буквально в двух шагах от смерти, и при том, что ты сам ее выбрал, сам захотел ее приблизить к себе, ты сам отправился в эту экспедицию – вот сейчас ты боишься чего-нибудь?
– Да, – ответил спецназовец, немного ухмыляясь и прищуриваясь, как он обычно делал, – Я боюсь остаться один.
– Один? – переспросил Кварион.
– Да, один… в этом лесу… У меня такое чувство, что я начинаю сходить с ума. Как будто бы кто-то пытается завладеть моим разумом. Мне нужно общаться с людьми. Мне необходимо воспринимать информацию из окружающего мира и отвлекаться на нее. Если я останусь один – я чувствую – я перестану различать реальность, я полностью уйду в… Я сойду с ума, – немного растягивая слова, произнес спецназовец. На его лице выразилось отчаяние, страх и, в то же время, готовность драться. Вообще, его мимика была достаточно богатой и хорошо развитой, но чаще всего она изображала именно агрессию и усмешку.
Наступило молчание.
– Мне тоже становится страшно, чем больше я здесь нахожусь. Но, наверное, просто человек всегда боится чего-то неизведанного и необъяснимого, – произнес Лиус.
– Ты веришь, что это действительно демон? – спросил Клавор.
– Я даже не знаю. Может, это не демон. Может, это просто какое-нибудь животное.
– А все эти души в земле? То, что мы видели? А то, каким образом оно убило геолога, капитана, ученого?
Кварион пожал плечами.
– Оно знает священника, – быстро сказал спецназовец, как будто только что вспомнил об этом, и как будто бы это могло многое объяснить, – Оно разговаривало с ним.
– Да, – утвердительно покачал головой автомеханик, – Возможно… В любом случае я желаю поскорее отсюда убраться. Мне становится здесь сильно не по себе.
– Смерть начинает казаться уже не такой привлекательной? – заметил Бариус.
Наступило молчание.
Через некоторое время из леса вышел Викториус. Он казался еще более уставшим и измотанным чем тогда, когда уходил в него.
– Что ты там такое делал? – спросил его Лиус, вновь начав ухмыляться.
– Производил некие очень важные и значимые действия, – тоже ухмыляясь, ответил пресвитер.
– Какие это?
– Не обижайся, но это не твое дело.
Левый уголок губ автомеханика потянулся вверх в еще большей ухмылке.
– Зачем тебе нужна была эта вода? – спросил он.
– Тебя это не касается, – по возможности мягко постарался ответить Малочевский.
– Да неужели?
Кварион оглядел священника. Казалось, он искал повода, чтобы докопаться до него.
– Ты что-то скрываешь?
– Лучше не трогай меня, – твердо, но без угрозы ответил пресвитер.
– Меня пугает твоя скрытность. Я не чувствую себя в безопасности, – произнес автомеханик.
– С каких это пор ты вдруг стал думать о своей безопасности? – усмехнулся Малочевский.
Наступила пауза.
– А может, Бариус был прав. Может, ты действительно засланный. Ты что, молился своему Богу?
– Почему ты считаешь, что я должен тебе отвечать? Ты даже не веришь в Него, – произнес Викториус.
– Я не верю в Него? – переспросил Лиус, – Ты думаешь, я не верю в Него? – он встал и злобно посмотрел на пресвитера. Как будто боль и связанная с этой болью обида, гордость и злость одновременно сверкнули в глазах автомеханика. Казалось, эти глаза могли действительно испепелить, если бы это было возможно.
– Ты думаешь, я не верю в твоего Бога, священник? – повторил Кварион, – Ты ошибаешься. Я верю в Него. Вопрос только – как я в Него верю.
Викториус уставился на автомеханика. Он уже понял, что в его злости была причина. Священник принимал вызов, брошенный ему. Он также пристально смотрел в глаза своему оппоненту, но в его собственных глазах не было и намека на агрессию. Эти глаза любили. Они готовы были попытаться понять чужую боль. Малочевский знал: это не тот случай, когда нужно огрызаться. Здесь нужно было действовать тонко и аккуратно – чтобы помочь, а не озлобить еще сильнее.
– А хочешь послушать мою историю, священник? – произнес Лиус. Он, скорее, уже не спрашивал, а просто готовил к своему длинному монологу, – Ты так многих выслушивал. Может, послушаешь и меня? – и твердым надменным голосом почти спокойно, но, чуть не переходя на настоящий крик, он начал: – Я родился в вагоне скоростного поезда, и чудом остался жив. Мне все говорили, что мне очень повезло, но я так не считал потому, что мне посчастливилось вырасти в пансионе для детей, не имеющих родителей – меня бросили. Шестнадцать лет каждый день я вставал в семь утра и завтракал одной и той же кашей – одного и тоже вида зерна. Нас обливали холодной водой, если мы не хотели просыпаться во время и били плетьми всякий раз, когда мы нарушали даже самое незначительное и идиотское правило пансиона. У нас был режим дня, очень строгий распорядок: утром мы учились, а днем строили дома своих воспитателей и делали ремонт в их квартирах. Тогда я мечтал о деревянных игрушках, прибитых к потолку, потому что у меня не было даже этого. В то время у нашего государства был финансовый кризис, и оно решило сэкономить на детях. Я уже не говорю тебе о ласках в первые года жизни, потому что они были большой редкостью и преподносились судьбой только счастливчикам. Но, наконец, я вырос, стал свободным человеком и, будучи предоставленным самому себе, пошел служить в армию. И тогда мне впервые в голову пришла мысль поблагодарить судьбу за то, что я вырос именно в этом пансионе – там я научился трём вещам: чувству собственного достоинства, умению постоять за себя, и – никогда никому не доверять на сто процентов. А это было единственное, что имело значение в той военной части, в которой я находился, это было единственное, благодаря чему там можно было выжить. Потом я видел, как многие ломались, не выдерживая натиска. За всю мою жизнь у меня был всего один настоящий друг, всего только один – тот, который меня действительно понимал, тот, с которым я чувствовал себя по-настоящему свободным – всего только один единственный, он был у меня в армии, и он был убит – застрелен пьяным офицером за то, что отказался перенести его через лужу на своих плечах. С того времени я ненавижу всех людей, кто носит военную офицерскую форму, или, по крайней мере, отношусь к ним с настороженностью. Но, наконец, я вышел на гражданскую жизнь. Я закончил средне-специальное учебное заведение и стал автомехаником. Меня всегда привлекали машины, а после получения специальности они стали моей страстью. Я начал изучать их. Потом решил открыть свой бизнес – собственную автомастерскую, которая затем выросла в фирму. Как ни странно, но у меня это получилось. Мои дела быстро пошли в гору, я стал очень неплохо подниматься. Потом я встретил девушку. Ее звали Лаки. Мне показалось, что я влюбился в нее, а она влюбилась в меня. Мне было хорошо с ней. Я думал, что мы действительно любим друг друга. И вот, вроде бы, моя жизнь стала постепенно превращаться в сказку. Мне казалось, что судьба наконец-то вспомнила обо мне и решила исправить свою ошибку – решила вознаградить меня за такое долгое и мучительное отсутствие своего внимания ко мне. Но мое счастье длилось не долго. Когда моя мастерская стала превращаться в более серьезное предприятие, ко мне пришли некие люди и сказали, что я не могу работать на их земле и не учитывать их интересов. Потом я узнал, что тот район города, в котором находилась моя мастерская, держался некой преступной группировкой. Они не трогали мелких предпринимателей, но когда эти мелкие предприниматели начинали превращаться в более крупных, они приходили и устанавливали им свои условия. Таким образом, они давали начинающемуся бизнесу разрастись, а когда это совершалось, когда уже трудно было отступить назад и все бросить – тогда приходили они. Почти все, кто с ними сталкивался, принимали их условия, но я не смог. Я отказал, и тогда началась война. Они похитили мою девушку, и хотели тем самым оказать на меня давление. Я обратился к другой преступной группировке, заплатил им очень много денег, и они уверили меня, что непременно решат эту проблему. Они действительно решили ее. Они просто перестреляли всех на “стрелке” и вернули мне мою женщину. Но было уже поздно. К тому времени ей успели порезать лицо и отрубить два пальца на левой руке. Эти два пальца они ранее прислали мне посылкой в знак того, что у них очень серьезные намерения. Когда мне вывели Лаки из подвала какого-то заброшенного дома, она была в шоке, она не просто не могла разговаривать, она не узнавала даже своих собственных родителей, она не проявляла никаких эмоций, только иногда резко вскрикивала от какого-нибудь шума на улице. В общем-то, врачи вернули ее к нормальному состоянию, она вскоре пришла в себя. Но ее родители навсегда меня возненавидели. Они обвиняли во всем только меня одного… Мы с Лаки так больше никогда и не были вместе. Она тоже стала опасаться меня и всего, что было со мной как-то связанно.
Лиус остановился. Он еще пристальнее вгляделся в глаза пресвитера и после небольшой паузы продолжил:
– Размышляя над смыслом жизни, я понял, что в ней, на самом деле, смысла нет никакого. И сейчас мне даже не больно, потому что я осознаю это. Но жить в этом дерьмовом мире я больше не намерен.
Викториус стоял и, не отводя взгляда, спокойно смотрел в глаза Квариона, выдерживая весь их психологический натиск – всю их злость, всю боль и всю обиду, которые они хранили в себе, и которые так хорошо просматривались сквозь них в сердце. Пресвитер не знал, что можно было ответить. Он просто стоял, пытаясь понять Лиуса, и ему было действительно его жаль.
– Ты спрашиваешь, верю ли я в твоего Бога, священник? – повысил голос Кварион и подался вперед, сверкая глазами, полными злобы, – Да! Я искренне верю в Бога и искренне ненавижу Его!!! – прокричал он в исступлении, – Тебе известно это чувство?!
Наступила пауза.
– Да, – спокойно и без эмоций ответил Малочевский.
– Ты лже-е-ешь!!! – завизжал автомеханик и сорвал голос.
– Почему ты так думаешь? – так же спокойно спросил Викториус после очередной небольшой паузы.
– Да пошел ты!.. – прохрипел Лиус, оборвавшись на конце фразы.
Он постоял еще немного, выедая глазами священника, и затем спокойно сошел с дороги и направился куда-то вглубь леса.
Священник опустил голову и, не концентрируя взгляда, уставился в землю. Он устал. Ему было тошно. Ему было жалко. Ему было больно и за себя, и за других. Он хотел куда-нибудь деться, но не знал куда. Он хотел исчезнуть и не осознавать всего того, что осознавал.
– Он прав, – произнес Бариус.
Викториус обернулся и посмотрел на него.
– Возможно, – ответил он, – Но сейчас важно не это. Сейчас важно то, сможете ли вы переступить через вашу ненависть и смириться. Иногда в жизни бывают такие моменты, когда ты уже бессилен что-либо чувствовать, ты уже не в состоянии ни на что злиться, единственное, что ты можешь сделать, чтобы выиграть – это поступить разумно... исходя из элементарных расчетов. И не надо думать, что я осуждаю вашу ненависть – нет, я не осуждаю ее... потому что я ее понимаю. Ты спрашивал меня, что я здесь делаю?..
Малочевский не стал продолжать. Он не ответил на вопрос, который сам же и задал. Ответ на него можно было прочесть уже в его вопросе.
– По большому счету я отличаюсь от вас только тем, что выбрал другой путь, – произнес он.
 

35.
 
Страх – это защитный механизм, который помогает человеку избежать опасности. Страх – то, благодаря чему живой организм никогда не пойдет туда, где он может подвергнуться насилию или уничтожению, и он никогда не будет делать то, что может причинить ему вред. Страх – это инстинкт. Он оберегает и позволяет выжить в этом ужасном мире.
Но, кроме всего прочего, страх это еще и сила, это невероятно мощный источник энергии, поток которой может сокрушить на своем пути множество препятствий. Страх делает живое существо максимально напряженным, он мгновенно мобилизует все системы организма и обостряет реакцию. Страх заставляет разум работать в экстремальном режиме – в режиме повышенного внимания и настороженности. Организм, испытывая страх, готовится к атаке, готовится к удару, к боли – он готовится к битве. Страх вырабатывает энергию, и в соответствии с этим можно сказать, что паника – это хаотичный, и ничем не управляемый выброс энергии в произвольном направлении. Это поток, который сметает все на своем пути без различия – он слеп. Это разорвавшаяся бомба, которая разрушает все вокруг, но вся мощь от взрыва которой растрачивается попусту.
Человек становится личностью тогда, когда способен совершать выбор и тогда, когда подчиняет себе систему мироздания, которая его окружает. Когда человек подчиняет себе других людей, он становится агрессором, и это уже совершенно другая история. Все люди рождены быть равными в правах и свободными, и человек не должен быть властелином над другим человеком – это неправильно, и, если это есть, то за это, рано или поздно, придет расплата – это закон жизни. Но каждый человек является господином своей жизни, а, соответственно, и владыкой над ней в определенной степени. Когда человек подчиняет себе природу, ситуацию, положение вещей, стихию, энергию, даже самого себя – он становится личностью. Человек способен управлять той силой, которая у него есть. Управление страхом – управление очень могущественной силой. Если человек научится это делать – он сможет контролировать свою жизнь… по крайней мере, в той степени, в которой ему будет позволено.
Но есть и другая сторона медали. Любая энергия может стать разрушающей. Любая энергия может разрушить систему ее контроля и вырваться наружу. История знает немало случаев, когда человек, покоривший себе энергию, потом не смог эту энергию удержать – и она его уничтожила, поглотив своей мощью. Страх – та энергия, которая находится внутри человека, и чем больше она накапливается в нем, чем дольше она в нем хранится, тем сильнее она разрушает свой контейнер – организм. Организм человека часто оказывается слабее и не в состоянии выдержать того, что может выдержать его психика. Наступает обратный эффект. Сила, которая призвана помочь человеку сделать то, чего он не сможет сделать без нее – уничтожает его изнутри. Организм человека начинает разрушаться, а если он еще и слаб, то, скорее всего – он обречен.
Страх никогда не уйдет. Это инстинкт, и он всегда будет отравлять человеку жизнь, одновременно увеличивая его возможности и оберегая от бессмысленных опасностей. Ты можешь встать, преодолеть свой страх и одержать победу, но в следующий раз, когда ты снова предстанешь перед своим врагом, ты также будешь стоять и трястись перед ним, ожидая битвы и желая, чтобы она началась уже как можно скорее. И так будет и в третий, и в четвертый, и в пятый раз, и ты будешь одерживать победы, но с каждым разом это будет становиться все труднее и труднее. Ты снова будешь преодолевать свой страх, но каждый раз это будет так же, как в первый раз. Вопрос только: насколько тебя хватит.
Заставь своего врага бояться как можно дольше, и, когда вы вступите в битву, он уже будет наполовину побежден – разрушен и истощен своим собственным страхом… если только он не научился его контролировать лучше, чем ты думаешь.
Бариус Клавор умел контролировать свой страх. И он умел снимать напряжение, которое этот страх вызывал, он умел расслабляться – так он уберегал свой организм от саморазрушения. Но сейчас, когда он испытывал голод и терпел жажду, когда его организм уже некоторое время не получал дополнительной энергии, продолжая работать в предельном режиме, когда его организм не восполнял жизненно-важной потребности сна, он уставал и начинал разрушаться, он начинал слабеть – ему становилось все труднее преодолевать свой страх, он начинал терять силы. И сейчас при таком состоянии эта огромная энергия начинала разъедать его изнутри. Она одурманивала разум и доводила биологический организм до работы в максимально критическом состоянии. Бариус контролировал свое сознание, он еще был способен на определенные действия, на некоторые рывки, но он как будто находился в каком-то тумане. Вся действительность медленно плыла перед ним, как будто это был сон, а не реальность, как будто бы он жил в каком-то помутнении, погружаясь все больше в некую глубину, глубину собственного сознания и глубину какого-то забвения. Он чувствовал, что еще немного, и он полностью уйдет на самое дно – он перестанет отчетливо осознавать окружающий его мир и не сможет контролировать свои действия. Он станет тормозить и тормозиться, лишь изредка выскакивая на поверхность отчетливого мышления, успевая сделать рывок, успевая вовремя отреагировать на изменение реальности, а затем вновь погрузиться в пучину небытия. Это очень неудобное состояние, это опасное состояние, это слишком уязвимое состояние. Бариус чувствовал себя незащищенным. Он чувствовал, что не может четко контролировать действительность – и его это начинало пугать еще сильнее. Тем более что страх, который навязывался ему, пытался сковать его и тело, и разум. Тем более что кто-то пытался взломать код доступа к его собственному сознанию и завладеть им. Кто-то навязывал ему свою волю.
Ему нужна была помощь. Ему нужен был человек, который всю свою жизнь посвятил войне с тем, что сейчас пыталось его поработить, и с чем он – Бариус Клавор – боролся лишь иногда, на уровне самообороны, и то не всегда побеждал.
Спецназовец встал со своего рюкзака, на котором сидел перед костром и посмотрел на Малочевского, расположившегося под деревом на земле – тот думал о чем-то и смотрел куда-то неопределенно впереди себя.
– Священник! – позвал Бариус.
Пресвитер повернул голову и взглянул на того, кто его окликнул. Клавор с искореженным от страха, агрессии, и желания драться лицом, стоял в нескольких шагах от него.
– У тебя проблемы, – произнес Викториус.
– Да неужели, – съязвил спецназовец.
Малочевский встал.
– Иди сюда, – сказал он и обеими руками позвал к себе Клавора. Тому показалось, как в тумане, что священник словно притянул его к себе простыми движениями пальцев. Он медленно подошел.
– Кто-то хочет завладеть моим разумом. Кто-то навязывает мне страх и ненависть, – произнес спецназовец, – Я чувствую это постоянно. Постоянно эти мысли, эти голоса.
– Ты уже говорил.
– Да, но я чувствую, что сойду с ума, если ты не поможешь мне. Я не смогу долго противостоять этому.
– Сможешь, если захочешь, – добро улыбнулся Викториус.
– Я одержим? – спросил Бариус неожиданно с долей отчаяния в голосе.
– Нет, – вполне серьезно ответил священник, – Ты еще не одержим. Поверь мне – я видел по-настоящему одержимых людей. Ты не из их числа. Тебя просто пытаются контролировать.
– Ты в состоянии что-нибудь сделать?
– Я попробую, – произнес Малочевский и протянул руки к Клавору, – Дай мне свои ладони.
Викториус и Бариус взялись за руки. Пресвитер сжал пальцы, и обоих участников экспедиции передернуло, как от разряда тока…
 
…Малочевский стоял в узком коридоре с деревянным полом и обшарпанными бетонными стенами. В конце коридора была дверь. Пресвитер стоял достаточно далеко от нее, но, тем не менее, чувствовал ту энергетику – ту информацию, которая исходила от этой двери. Дверь была заперта, но покорежена, так, как будто ее пытались взломать. Она кричала о помощи, она звала, чтобы кто-нибудь пришел и защитил ее, она знала, что долго не продержится, и вскоре будет открыта, а точнее – просто вынесена.
Недалеко от двери в воздухе образовалось нечто аморфное. Это был дух. Его тело переливалось и просвечивало. С ним тяжело было бы драться – он обладал непревзойденным искусством маскировки. Рядом с ним появилось еще двое каких-то существ. Они были с ним заодно – это чувствовалось, чувствовалось, что они тоже враги.
В руках Викториуса был меч.
У троих существ также было подобное оружие.
– Добро пожаловать в Преддверие Разума, священник, – произнес дух. Он был главным из трех, и только он говорил здесь.
Малочевский подошел ближе и взглянул на дверь.
– Вы пытались ее взломать? – произнес он, как бы задавая вопрос, но в тоже время, зная ответ.
– Да, как видишь, – ответил дух.
Пресвитер зло улыбнулся.
– Вы не можете войти.
– Ничего, – сказал дух, – Это дело времени. За этой дверью находится Сознание человека. Мы выбьем ее, рано или поздно. И когда мы войдем внутрь, этот человек станет нашим рабом. Здесь мы можем всего лишь навязывать себя, а там – мы станем его царями.
– Мечтать не вредно, – усмехнулся Викториус.
Дух осклабился.
– Уходи, священник, это наша земля, – проговорил он, – Ты пришел, чтобы отнять ее у нас.
– Так уж получилось.
Наступила пауза.
– Мы с тобой уже однажды встречались, – произнес дух, – Ты помнишь – в твоем разуме?
– Да, я помню, – ответил пресвитер, – Только на этот раз я тебя вижу, – он поднял меч в руке и наставил его на полупрозрачное тело духа, которое постепенно начинало все больше проявляться и материализовываться.
Их разделяло несколько шагов.
Викториус стоял и ждал, когда демон попытается нанести первый удар, но эту битву ему нужно было начать самому.
Он ринулся вперед.
На встречу ему сразу рванули все три существа.
Началась схватка.
Малочевский видел переливающееся тело духа, хотя иногда ему действительно было трудно различить его движения. Священник сражался одновременно с тремя противниками. На него наваливались сразу со всех сторон. Он только успевал нанести один удар, как уже необходимо было отбивать другой. Его превосходили в численности, но, тем не менее, он чувствовал в себе силу, и знал, что может одержать победу. Существа пытались бить одновременно – так, чтобы невозможно было блокировать все удары. Тогда Викториус старался уворачиваться в сторону, используя инертность выпадов своих врагов. Он уклонялся и хитрил, и у него это достаточно хорошо получалось, но, все же, отбивая атаки, ему приходилось тратить сил в три раза больше, чем каждому из его противников. Существа постоянно стремились зайти сзади, в то время, как кто-то один из них отвлекал внимание спереди. Малочевский подумал, что было бы очень кстати вывести из сражения хотя бы одного – тогда стало бы намного легче. Он также подумал о том, как бы ему использовать превосходящую численность врагов против них же самих. В этот момент, когда меч Викториуса после сильного замаха смел собой мечи двух из существ, один дух взлетел к потолку и в мгновение ока оказался за спиной пресвитера. Священник почувствовал, что в следующий момент произойдет удар, он изо всех сил резко выкинул свое тело назад и вверх, и, перелетев через духа, уже он оказался за его спиной. Малочевский попытался поразить своего противника, он замахнулся, но его меч, на его удивление, был отбит демоном, успевшим резко развернуться на 180 градусов. Должно быть, тот предвидел такой ход. Священник, наконец, понял, что он находится в крайне не выгодном положении. Узкий коридор не давал возможности раскидать противников в стороны или грамотно обвести их. Викториус начинал уставать и выдыхаться. Этим существам всего лишь нужно было просто еще немного потянуть схватку, и тогда бы одержать победу над пресвитером уже не составило особого труда – он бы просто обессилел. Необходимо было менять тактику. Малочевский рванулся назад и уперся спиной в стену. Демоны ринулись за ним. На пресвитера обрушился шквал ударов. Теперь сложно было зайти к нему сзади, но зато его зажимали в самый угол. Он сделал несколько агрессивных рывков вперед, отбросив назад своих врагов. Но он знал: долго в таком положении он тоже не сможет продержаться. Викториус сделал еще один рывок, нанеся несколько ударов. Демоны отошли назад, и в тот момент, когда они кинулись на него, он прыгнул вверх, с силой оттолкнулся от стены сзади и, перелетев через троих существ, нанес сокрушающий удар одному из них. Только он сделал замах для того, чтобы добить своего противника, как увидел перед собой лезвия меча. В долю мгновения у него был выбор: отбить атаку или, рискнув, навсегда вывести из строя одного из духов. Он выбрал второе. От сильнейшего удара демон отлетел к стене, буквально впечатавшись в нее. В этот же момент Малочевский почувствовал, как что-то огнем прожгло его грудь и его мощно отбросило назад. Он пролетел по краю длинной стены, ободрав и без того осыпающуюся краску, и ударился об пол. Он попытался встать, как можно скорее, и тут же увидел перед собой разъяренных духов, устремившихся в атаку, но теперь их было уже двое. Он отскочил назад и принялся отражать удары, все еще чувствуя, как его грудь горит и невыносимо ноет от полученной раны. Один из демонов снова прыгнул за спину. Следя за замахом меча того, кто находился перед ним, Викториус на удачу резко опустился вниз и обернулся назад. Он увидел, как сталь рубанула по телу его врага, находящегося сзади. Воспользовавшись моментом, священник поднялся на ноги и одним точным ударом отправил уже обдолбанного демона в другой конец коридора. Затем он попытался повернуться, но не успел. Он почувствовал сильный удар по спине и полетел вперед. Оказавшись на полу, он резко развернулся, но тут же понял, что противник находится сзади над головой. Викториус резко рванулся вперед, и лишь краем одежды почувствовал рассекающее прикосновение меча. Он откатился на безопасное расстояние, вскочил на ноги, и с огромной радостью для себя обнаружил, что дух все еще находился на том месте, где он видел его в последний раз. Они сверкнули глазами друг на друга и кинулись в атаку. Целый шквал ударов обрушил священник на демона, не ожидавшего такого натиска. Дух начал отступать. Малочевский принялся рубить со всего размаху, желая как можно скорее одержать победу над врагом. Он не давал перевести дыхание ни себе, ни своему противнику, он в неистовстве и с невероятной злобой добивал существо, пока, наконец, оно не оказалось зажатым в углу перед той самой дверью, которую пыталось взломать.
– Довольно! – крикнуло оно.
Пресвитер остановился.
– Я ухожу, – злобно и с остатками гордости произнес демон.
Священник, задыхаясь, отошел назад.
Дух поднялся в воздух.
– Мы еще встретимся. Ты же знаешь: придут последствия, – пообещал он и резко рванулся к другому концу коридора, пролетев под потолком. Он нарочно выставленным в сторону мечом содрал со стены последние куски краски и вылетел наружу, пробив своим телом огромную дыру в Преддверии Разума.
Малочевский, тяжело задыхаясь, но, постепенно приходя в себя, облизал кровавые губы, и, с видом человека, невероятно счастливого от того, что все закончилось, с надменностью хрипло произнес:
– Аминь…
 
…Бариус вскрикнул и передернулся всем телом. Викториус расцепил пальцы, и они оба со спецназовцем повалились на землю в разные стороны. Подбежал Лиус. Клавор с широко открытыми глазами тяжело поднялся на ноги. Пресвитер отполз к дереву и уперся в него спиной. Он с покореженным от боли лицом расстегнул куртку, и разорвал рубашку. На его груди глубокой рваной бороздой кровоточила большая рана от какого-то сильного рассекающего удара неким острым предметом.
 

36.
 
Ожидание смерти хуже самой смерти – одна из старейших мудростей… по крайней мере, так считается. На деле же все определяется тем, как сам человек относится к этому явлению. Для кого-то смерть – это трагедия, это самое худшее, что может с ним произойти, это нечто настолько ужасное, что человек лучше согласится терпеть самую невыносимую боль, но лишь бы только оставаться в живых. Для кого-то же смерть – это избавление, это свобода, это долгожданное завершение того бессмысленного и полного страданий существования, которое он вынужден вести, и которое он не выбирал. Один мудрец сказал: “в мире нет проблем, есть лишь наше отношение к ситуациям”. Оптимисты берут эту истину на вооружение, и стараются ко всему относиться с юмором и с некоторой долей философии. Насколько хорошо у них это получается – судить им самим, но, наверное, никто никогда не станет отрицать того, что в природе любого человека всегда есть в наличии определенные рецепторы, которые чувствуют боль – как физическую, так и душевную. Эти рецепторы всегда будут работать по заданной программе, и они всегда будут воспринимать раздражение. И существуют вполне конкретные вещи, которые, совершенно естественно, будут вызывать эту боль и причинять страдания. Так уж сложилось – это закон. По большому счету, вся философия, все идеологии людей, различные типы восприятия жизни, типы отношения к жизни, принципы медитации и достижения Нирваны, идеология панк-культуры, пессимизм, оптимизм – это всего лишь некие защитные механизмы, придуманные человеком, и которые помогают ему уходить от своей боли. Все это создано, для того, чтобы обмануть, обойти систему работы рецепторов, которые чувствуют раздражение. Медитация – хороший способ: просто игнорировать эти рецепторы, забыть вообще об их существовании, забыть о боли, забыть даже о той боли, которая является следствием осознания чего-либо – о боли внутренней. Оптимизм – тоже выход: пусть сейчас все плохо, но есть надежда, что потом, когда-то там, все будет хорошо, а та боль, которую ты испытываешь, еще и обернется для тебя благом, ведь “нет худа без добра”. Пессимизм – более мудреная система, и, наверное, наиболее честная по отношению к самой же себе, но создана для той же цели: человек перестает убегать от своей боли, он признает ее и примиряется с ней, в результате она становится не такой острой, эмоции получают возможность выхода, а осознание того, что ты страдаешь, и что кто-то может тебя пожалеть – вырабатывает определенное ощущение удовольствия. Пофигизм – все то же самое: этот мир бессмысленен, существование в нем бессмысленно, значит и боль тоже бессмысленна, а если это так – то зачем тогда уделять этому столько внимания. Возможно, действительно все определяется лишь тем, как человек относится к той или иной ситуации. Именно поэтому еще с давних времен люди стремятся воздействовать на саму причину существования боли – на систему работы рецепторов раздражения. Если удастся ее обмануть – удастся обмануть собственную боль, хоть в какой-то степени. Способы достижения этого различны, их великое множество, и каждый сам для себя выбирает тот, который ему больше всего подходит – каждый сам для себя определяет, как он будет воспринимать ту действительность, которая окружает его. Как бы человек ни относился к жизни – не трогайте его, это его личный способ защиты от боли, это его собственный механизм обмана рецепторов раздражения – ему так удобнее.
По большому счету огромную часть времени на этой земле человек занимается тем, что убегает от своей собственной боли и пытается ее обмануть. Таким образом, человек всю свою жизнь занимается лишь самообманом и бегством от самого же себя. Почему часто советуют проще относиться к жизни – чтобы меньше волноваться и меньше испытывать боли и неудобства от этого волнения. Почему советуют много работать, заботиться о будущем, заводить семью, стремиться к достижению каких-либо целей – чтобы в конце земного пути не было больно за бездарно и бессмысленно проведенную жизнь, и чтобы не приходилось делать в старости того, чего организм уже не в состоянии будет делать. Не восполнение потребностей – тоже вызывает боль. Таким образом, по большому счету человек всю свою жизнь проводит в том, что избегает какой-либо боли. Хорошо ли, если он это осознает – тоже вопрос. Во множестве знаний множество печали. Убегая от своей боли и, в то же время, осознавая это, человек лишь получает дополнительный стимул, чтобы бежать еще сильнее. Вся его жизнь превращается в сплошную гонку от самого себя и от боли.
С такой позиции жизнь рано или поздно действительно перестанет казаться чем-то значимым и достойным внимания. И большинство самоубийств совершаются именно тогда, когда человек приходит к подобным рассуждениям. Человек опускает руки и впадает в отчаяние именно в те моменты, когда перестает видеть смысл, когда теряет цель. Сильный воин прекратит драться только тогда, когда его война станет бессмысленной. Это великая стратегия – заставить своего врага поверить в бессмысленность противостояния. Сильный и гордый воин, возможно, не прекратит драться никогда – в его войне всегда будет смысл. Этот смысл заключается в его собственной гордости. Часто так становятся героями. Таким образом, у человека всегда должна быть цель и уверенность в разумном оправдании своей войны. Иначе жизнь, закрученная в круговороте боли, действительно рано или поздно перестанет казаться чем-то значимым и достойным внимания. Но всегда значимым и достойным внимания останется сама боль. Именно пережитая боль и совершенные дела – то, что реально вызывает уважение и то, что единственно будет цениться после смерти. Это все, что останется от человека, и все, что будет характеризовать его, как личность. Это – единственное, что будет значимо и перед людьми и перед Небом. Именно боль, именно моменты страдания, моменты войны, моменты преодолевания трудностей – самые важные моменты в человеческой жизни. Без них человек – никто. Без них человек действительно всего лишь пар, или земля, или безрассудное животное, не далеко успевшее уйти от обезьяны. Такая жизнь действительно не имеет никакого смысла и не достойна чьего-либо внимания.
Ожидание смерти хуже самой смерти… Не вдаваясь в подробности по поводу того, как к этому относятся разные категории людей и насколько это мудро звучит с их точки зрения, хотелось бы отметить, что смысл этого высказывания, наверное, немного глубже и более универсален, чем к нему относятся некоторые люди. Страх и ожидание – неотъемлемые части человеческого бытия, в синтезе заключающие в себе страдание. Смерть – мгновение. Страх и ожидание – это время. Ожидание боли со страхом уже само по себе есть мучение. Если боль кратковременна, то ожидание боли хуже самой боли. Ожидание войны хуже самой войны. Ожидание страдания хуже страдания. Ожидание смерти хуже самой смерти. Очевидно, что эти выражения приобретают смысл только тогда, когда после некоторого переломного момента, некоторой “точки” во времени наступает конец – завершение всего. Если же этого не происходит, или “точка” растягивается на очень длинную “прямую” – эти выражения теряют смысл, они перестают быть правильными. Но, в любом случае, ожидание боли действительно часто может оказаться не меньшей болью.
К такому выводу сейчас начинал приходить Викториус Малочевский. Он сидел под деревом на куче сложенных на земле веток, опустив руки на согнутые колени, и ждал. Он старался полностью расслабиться. Он в каком-то психоделическом состоянии смотрел впереди себя, и лишь изредка обращал внимание на то, что происходило вокруг, медленно поворачивая голову в ту сторону, где начиналось движение, и, не концентрируя особого внимания на том предмете, погружался обратно в себя, в свой собственный мир, который, отделялся сейчас от других миров непреступной стеной. Ему казалось, что если он начнет как-то взаимодействовать с окружающей его действительностью, если он начнет разговаривать с теми двумя людьми, которые находились рядом с ним, если он встанет и подойдет к костру, если он попытается проявить хоть долю участия и заинтересованности в чьем-либо состоянии, если он просто пошевелит рукой, если он просто даже будет слишком много внимания обращать на вещи, которые его окружают – он потеряет часть своей энергии, которую он копит, и которая так дорога ему сейчас. Священник чувствовал себя невероятно слабым, и он чувствовал, как страх и ожидание делают его еще слабее.
Долгое время без еды, некоторое время без восполнения жидкости, бессонные ночи, головокружение, уставшие и стертые до мозолей ноги, большие пройденные расстояния, волнения – все это высосало из него часть энергии. И сейчас он старался полностью расслабиться, чтобы хоть как-то ее восполнить, или хотя бы предотвратить ее дальнейшие потери. А ему ой как нужна была эта энергия! Без нее он не сможет сделать ничего, а он должен будет кое-что сделать. Он должен будет сделать то, что собирается. Но сейчас ему приходилось ждать и испытывать страх.
Как долго тянется время…
Викториус глубоко вздохнул. Какое неприятное ощущение в груди. Холод и – тревога, как будто она находится не где-то глубоко внутри, не в душе, а именно здесь – в груди, как будто она сидит именно там, и бурлит, бурлит, не агрессивно, а как-то спокойно, и при желании ее можно прямо взять и достать оттуда... Как неприятно... Мышцы напряжены. Связки, сухожилия – словно холодные стальные прутья, имплантированные в плоть, и пронизывающие все тело, натянуты как металлические струны, готовые вот-вот разорваться… Необходимо расслабиться. Необходимо набраться энергии.
Но священник чувствовал, что если он еще немного времени просидит в таком состоянии, то он окончательно потеряет все силы, которые у него есть – и душевные, и физические. Страх и ожидание окончательно высосут остатки этих сил. Он почувствовал, что может потерять сознание. А ему еще предстоит драться. И он не представлял себе, как он это будет делать. Ему казалось, что, когда наступит этот момент, он будет уже настолько уставшим и вымотанным, что не сможет встать на ноги и оказать должное сопротивление врагу.
Рядом прошел Лиус Кварион. Он посмотрел на священника, и решил остановиться. Он заглянул в его глаза, и, сильно смущенный его странным видом, поводил рукой в воздухе перед лицом пресвитера.
– Что с тобой? – спросил он.
– Оставь меня, – произнес священник, продолжая смотреть прямо перед собой.
– Ты не с ума ли начинаешь сходить? – поинтересовался автомеханик после небольшой паузы.
Викториус не ответил. Ему не хотелось отвечать. Ему казалось, что даже простой ответ, простое произнесение нескольких слов заберут с собой часть его сил.
Кварион постоял еще несколько мгновений и пошел дальше, но через пару шагов пожалел, что не докопался до сути состояния священника, а возвращаться уже было неудобно. Хотя где-то глубоко внутри он чувствовал, что с пресвитером все в порядке, и что тот вполне адекватен. Просто он напряженно чего-то ждет.
“Интересно, что он сейчас думает – и про меня и про случай с Бариусом”, – мелькнула в голове Малочевского мысль про автомеханика.
Он продолжал сидеть, не двигаясь, и лишь только мысли в его голове роились, как стая пчел.
Он улыбнулся. Ему даже несколько интересно было сейчас осознавать себя в таком состоянии именно в данный момент времени. Как говорится, “ловить реальность”, и анализировать себя в этой реальности.
Ему предстоит что-то сделать. И это “что-то” – очень важное. А у него может не получиться. И тогда это будет плохо. Ему необходимо собрать последние остатки сил и рвать себя до конца, и при этом максимально четко концентрировать свое внимание.
Интересно, когда потом он будет вспоминать этот момент… Интересно, с каким чувством он будет вспоминать его. Интересно, что из этого получится. Но сейчас ему нужно преодолеть этот рубеж. Рубеж между прошлым и будущим. Этот рубеж – настоящее. Этот рубеж – действие. Сейчас этот рубеж еще находится где-то там – впереди, он еще не подошел, он еще только приближается… надвигается. Но он вскоре будет здесь, и Викториус будет осознавать себя в нем, он будет в нем находиться. Интересно, потом через долгое время, что он будет помнить сильнее: ожидание или сам момент действия? Что отчетливее врежется в память?
“Ну, где же этот хренов демон?” – в негодовании уже и со злостью подумал про себя Викториус. Но произносить такие слова он бы не решился.
В этот момент неожиданно пришло ощущение некой другой реальности. Что-то появилось. Тьма опустилась на место, где находились трое участников экспедиции. Зло – его стало больше, чем уже было, хотя, казалось, что больше уже некуда.
Бариус Клавор, все это время сидевший у костра в каком-то странном состоянии, и явно о чем-то размышлявший, вдруг встрепенулся.
Лиус Кварион, расхаживающий вокруг лагеря, остановился и оглянулся.
Он посмотрел на спецназовца и направился к нему.
И тут Малочевский, как в каком-то замедленном действии, увидел, а точнее, успел обратить внимание – заметил, как сзади автомеханика в воздухе образовалось нечто черное и несущее в себе смерть. Кварион обернулся и в изумлении немного отпрянул назад, хотя и сдержал себя, чтобы не закричать. Бариус продолжал сидеть, но начал как-то неопределенно двигаться.
“Вот и настал этот момент”, – подумал про себя Викториус и улыбнулся.
Его дрожащие колени подняли его с земли.
– Дух! – крикнул он.
Демон повернулся, и долго смотрел в глаза пресвитеру.
– Не встревай, священник. Это не твоя война, – наконец произнес он.
– Ошибаешься, – ответил Малочевский на свое удивление спокойно, но агрессивно, – Это моя война. И она всегда была моей.
Все как-то странно казалось происходящим в замедленном времени.
Пресвитер потянул свою шею в стороны до хруста, тем самым, размяв уже затекшие мышцы, затем огрызнулся и резко со злобой бросился на охотника.
Демон встретил его рывок, и, быстро развернувшись, откинул священника в сторону. Тот пролетел по земле, собрав своим телом кучу опавших листьев, но быстро вскочил на ноги, и снова рванулся на своего врага. Дух успел поймать пресвитера и отбросил его к дереву. Ударившись о мощный ствол, Викториус немного опешил, но быстро собрался, и вновь ринулся в бой. На этот раз демон с невероятной точностью рассчитал моменты движений, и, схватив Малочевского за одежду, с силой кинул его в костер. Тело священника врезалось в кучу горящих веток и, разбросав их далеко в стороны, пробороздило почву. Множество искр и маленьких светящихся пылинок поднялось в воздух, а затем стало медленно опускаться на землю. По всюду разлетелся горящий пепел, и хаотично закружился над головами Бариуса и Лиуса. Пресвитер встал. Его одежда горела. Он мощно вдохнул воздух носом, и множество язычков пламени словно ушло под куртку, оставив после себя лишь тонкие извивающиеся струйки дыма, растворяющиеся в полумраке над спиной пресвитера. Он злобно сверкнул глазами на демона, и вновь с еще большей яростью кинулся на него. В этот раз уже дух не успел отбить стремительного удара. Священник отбросил охотника в сторону и прижал к дереву. Охотник сделал рывок вверх, и они вместе с Малочевским полетели к земле. Они упали и откатились в разные стороны. Викториус быстро вскочил на ноги, и, не давая возможности своему врагу очухаться, ринулся в атаку. Началась борьба. Пресвитер и демон кидали друг друга в стороны, наносили удары, прижимая друг друга то к земле, то к мощным стволам деревьев, они летали по всей дороге, иногда скрываясь в чаще леса, рассекая листву и ломая множество веток. У демона было преимущество – он мог носиться в воздухе над землей, хотя иногда складывалось впечатление, что Викториус делает то же самое. Кварион и Клавор с изумлением смотрели на эту схватку, не понимая, как священник может совершать подобные рывки, не совместимые с возможностями человеческого организма. Они лишь успевали вовремя отскакивать в стороны, однако дух, несколько раз пролетавший сквозь тело Лиуса, казалось, не причинил ему никакого вреда, оставляя в недоумении автомеханика, который даже ни разу не почувствовал соприкосновения. Как будто бы демона вовсе даже и не было, как будто бы это была всего лишь иллюзия, но в то же время – это соприкосновение как-то ощущалось какими-то другими рецепторами. Он все же чувствовал, как сквозь него что-то проходит. Странно, что священник мог каким-то образом взаимодействовать с демоном. Он единственный был способен на это. Но он был не в выигрышном положении, хотя и мог отражать атаки существа и противостоять ему.
Викториус проигрывал. Видимо, он был слабее духа. Он получал множество ударов, и, не смотря на все старания, не мог выдать в своих атаках больше мощи, как это требовалось. Он сражался с превосходящим его врагом.
Охотник схватил Малочевского, и, взвившись в воздух, с силой бросил его об землю. Не поднимаясь, прямо с земли пресвитер бросился на демона, но тот, поймав его и несколько раз прокружив, откинул в сторону. Священник ударился в дерево и упал на траву.
Убедившись, что противник не может встать, дух рванулся к автомеханику и резко остановился перед его лицом. Демон пылал агрессией. Он собирался забрать свою очередную жертву.
Викториус с полуоткрытыми, закатившимися вверх красными глазами, шатаясь, тяжело поднялся на ноги.
– Дух! – крикнул он куда-то в неизвестность и сорвал со своей шеи маленький серебряный крестик. Затем два раза рассек рукой воздух, проведя перпендикулярные линии.
Демон раскинул свои руки над Кварионом, и в этот момент что-то отбросило существо в сторону. Он снова поднялся над землей и последовал следующий удар – ниоткуда, просто удар. В воздухе не было ничего – ни огней, ни преломления, совершенно ничего, но что-то продолжало бить охотника. Он обернулся на священника. Тот сделал рукой два замаха, образовав мнимое невидимое перекрестие, и снова что-то ударило демона. Он рванулся на Малочевского, но тот успел сделать еще один сильнейший замах рукой, так что его тело занесло, и он, развернувшись по инерции вокруг своей оси, вторым замахом докончил перекрестие, и, потеряв равновесие, упал на землю. Опять что-то невидимое ударило духа и отбросило в сторону. Он резко поднялся в воздух и кинулся на пресвитера, сидящего на земле. Тот злобно ухмыльнулся. Мгновение столкновения взглядов. Глаза обоих сверкнули войной. Они бросились друг на друга и столкнулись в воздухе с огромной силой. Но рывок демона оказался более мощным – они ударились, и дух, пересилив напор священника, смел его за собой и утащил в кусты.
Они продолжали бороться где-то в чаще леса. Они летали между деревьями, ломая ветки, рассекая плотность листвы. Несколько раз их выбрасывало на дорогу, но затем они снова уходили в густую глубину тьмы с слегка различимым оттенком зелени.
Наконец, охотник пронесся где-то высоко между деревьями, издав какой-то нечеловеческий крик. А затем наступила тишина…
Демон ушел.
Бариус и Лиус переглянулись.
Протянулось несколько долгих мгновений молчания.
“Но он не мог уйти, не забрав чью-то жизнь”, – промелькнула в голове Квариона мысль.
Бариус поморщился. Казалось, он прочитал в глазах автомеханика эту мысль. И она ему не понравилась.
Но в этот момент в кустах послышался шорох. Медленно, шатаясь, и дрожа всем телом, на дорогу вышел Викториус. Он был изранен и окровавлен, так, как будто бы все его тело с головы до ног покрывалось кровью – так, как будто бы его выкупали в этой крови.
Он тяжело повалился на землю. Его даже не успели подхватить на руки. Его одежда была разорвана в клочья. Теперь было понятно, почему он дрожал. Он дрожал от боли – от множества рваных открытых ран и ссадин, с содранной кожей, покрывавших его тело. Он грубо и тяжело дышал. Навряд ли у него сейчас были шансы выжить. Это была первая смерть в этом лесу, которая могла произойти совершенно естественно.
Кварион и Клавор склонились над пресвитером.
– Скорее аптечку! – крикнул Лиус спецназовцу, но Малочевский схватил автомеханика за рукав. Бариус и с места не тронулся, видимо, подумав, что от одной аптечки здесь много толку не будет, и одновременно угадав реакцию священника.
– Не надо… – прохрипел пресвитер, – Я умру…
Кварион вцепился в руку Викториуса, с силой сжав пальцами его ладонь, не зная, что ответить, и не зная, что еще можно сделать. Он не хотел этой смерти. Сейчас она казалась ему неправильной, как, впрочем, и все здесь происходящее. Но, в отличие от остальных смертей, она казалась также совершенно неизбежной и абсолютно такой, которую уже ничем не остановить – такой, которая наступает в предназначенное для нее время.
– Он… – произнес Малочевский, задыхаясь, – Не может уйти, не забрав одну жизнь… Но здесь сейчас уже произошла смерть… Здесь сейчас уже пролилась кровь… – пресвитер сглотнул, – У вас есть время… до того, как он придет снова… Сейчас вы в безопасности… Сейчас он ушел, но… – священник остановился, чтобы перевести дыхание, – Спасите их!., – тяжело прохрипел он.
Автомеханик бросил мимолетный взгляд на спецназовца, а затем снова обернул все свое внимание к умирающему пресвитеру. Тот притянул к себе свою дрожащую изодранную руку и разжал кулак. В его ладони находился все тот же маленький серебряный крестик.
– У меня на груди… – тяжело произнес Викториус. Ему все труднее становилось говорить, – Под курткой… маленький пузырек с водой… Она может быть полезной… Возьми ее… – священник остановился. Затем он дрожащими руками схватился за куртку Лиуса, притянул его к себе, и, одновременно немного приподнявшись, заглянул в его глаза, – Я... – прохрипел он, – Отдал за вас свою жизнь… Пожалуйста… Я тебя очень прошу… Я умоляю тебя… скажи, что это было не зря… Скажи, что в этом был хоть какой-то смысл… Скажи мне!.. – попытался прокричать Малочевский последнюю фразу, но лишь тяжелый хрип вырвался из его горла. Он расслабил руки, закатил глаза и безразлично откинулся на землю.
Он умер.
Кварион склонился над его лицом. Ему стало больно. Ему было неприятно осознавать эту смерть. Ему казалось, что она не должна была случиться. Но она так прекрасно завершала собой весь земной путь священника.
Викториус Малочевский, пресвитер церкви, закончил свою жизнь так, как мечтал бы закончить любой воин – в битве, отдав свою жизнь за другого. Он умер так, как всегда мечтал сам. И ничто, даже его собственные ошибки, не смогли разрушить эту мечту – это было последнее, что мог сделать для него на земле его Бог.
 

37.
 
Любой человек всегда будет оставаться загадкой для других людей. Поступки человека могут определяться совершенно разными мотивами, которые не всегда бывают понятны окружающим, а иногда они бывают не понятны даже самому человеку. Человек может совершать что-либо подсознательно, бессознательно на уровне чувств, инстинктивно, под воздействием внешних сил – например, других людей или препаратов. Но даже такой источник мотивов поведения человека, как сознание – которое иногда кажется нам наиболее предсказуемым и контролируемым, на самом деле может являться причиной самых необъяснимых поступков и меньше всего поддаваться какой-либо логике. Сознание человека это бездна. Все люди в течение своей жизни получают разное воспитание, разное образование, приобретают разный опыт, общаются с разными категориями людей, и мыслят совершенно по-разному. Поэтому часто не понимают друг друга. Все необычное и то, что человек не в состоянии понять, ему свойственно называть безумием. Между тем, у каждого явления есть своя причина, как и у каждого поступка. Нужно лишь найти эту причину, понять ее. А к этому часто способны лишь те люди, которые занимаются этим профессионально, либо те, кто умеют находить эти причины в самом себе, и кто понимает, что его жизнь, его мышление, и он сам – это далеко не истина, и не критерии истины, это всего лишь малая часть огромного мира, его крохотная частичка.
Существует древняя притча:
В одной стране жил пророк, и он предсказал жителям той страны, что в скором времени на их земле будут отравлены все источники вод, и те, кто будут пить воду из этих источников, превратятся в безумцев. Тогда его никто не послушал, только один мудрец стал запасаться водой, которая пока была еще чистой. Прошло некоторое время, и случилось так, как предсказал пророк – вода была отравлена. Но людям нечего было пить, и они пили эту отравленную воду, которая текла из их рек. Вскоре вся страна превратилась в страну безумцев, люди сошли с ума. Только мудрец, у которого были запасы старой воды, оставался в здравом рассудке. Но все, кто его окружали – все в той стране – считали его безумцем, потому что он отличался от них. Тогда мудрец решил выпить новой, отравленной, воды, и превратился в сумасшедшего. И тогда все люди в той стране сказали, что он обрел разум, и приняли его, как своего. В стране не осталось ни одного разумного человека…
…Большинство суждений людей субъективны. Но, что самое интересное, большинство людей этого не понимают. Каждый думает, что он знает истину, каждый думает, что он имеет ее в своей жизни, хотя на самом деле, он лишь успокоился в ее поисках, когда ему в руки всучили ложь. Так жить намного проще. Проще думать, что ты действительно мудр, чем постоянно искать эту мудрость и проверять себя в ней. Проще думать, что ты действительно разбираешься в чем-то, по крайней мере, ты в мире с самим собой, хоть и глуп, как пень, и, по большому счету, ни кем не являешься, но ты спокоен и беспечен, и испытываешь неподдельное удовольствие от того, что кажешься себе невероятно великим. Очень сложно жить с осознанием того, что ты ни в чем не уверен на все сто процентов. Поэтому большинство людей уверены в своей неправоте, и они счастливы. Такие люди – идеальный материал для диктаторов, вождей, которые, захватив власть в этом мире, превращают людей в своих рабов, и садят их в клетку, но в клетку не из стальных прутьев, а из собственных фантазий этих рабов, и той лжи, которую им внушили.
На самом деле в этом мире почти нет истины, потому что это мир людей, в нем есть лишь критерии и господствующие мнения. И на этой земле, если мы и найдем истину, то никогда не узнаем об этом, мы можем лишь только поверить в нее, а действительно ли это она – мы узнаем только когда умрем.
Бариус Клавор это понимал. И, как ни странно, ему казалось, что он действительно нашел истину, но она была для него слишком горькой, а он был для нее слишком горд. Такая истина ему не понравилась. А, если учесть, что он знал, что действительно никогда на этой земле не сможет быть по-настоящему в ней уверен – при всем этом он решил оставить ее. А играть постоянно в кошки-мышки ему тоже уже надоело. Он был зол – зол на весь этот мир, зол на те принципы, по которым он существует, зол на принципы поиска этой долбаной истины, зол на саму истину, зол на того, кто ее придумал, кем бы он там ни был. Он понимал, что то, как он живет – на самом деле, возможно, это неправильно... а, возможно, только одно это и есть, на самом деле, правильно – тут сложно что-либо утверждать. Но, в любом случае, он собирался делать как раз обратное тому, в чем был больше всего уверен. Именно так – потому что он был с этим не согласен, ему это не нравилось, он был горд и не хотел смиряться.
Гордость – на самом деле, не такое уж плохое чувство. Смирение, на мой взгляд, не настолько уж и достойно уважения, как это многие пытаются представить. Вообще, понятие хорошо и плохо – тоже понятия относительные, как, впрочем, и все в этом мире. Это тоже лишь субъективное мнение, это тоже лишь придумано той или Иной личностью. Люди, которые слишком убеждены в своей правоте, чаще всего, не видят дальше собственного носа – они убежденны только потому, что их убедили. Здесь есть лишь одна истина – существуют поступки, и существуют последствия этих поступков. А все разговоры о гордости, о смирении и о том, что такое хорошо, и что такое плохо – лишь субъективные представления отдельных личностей. Единственное, что, возможно, действительно плохо – это причинять неоправданное зло другим людям – это, наверное, на самом деле, неправильно. В этом случае на земле воцарится беспредел, и человечество само себя уничтожит. Боль – она никому не нужна, в этом нет ничего хорошего… Хотя в любой философии и в любых рассуждениях можно дойти до крайности. Все же истина, наверное, заключается лишь в том, что существуют поступки и их последствия. Преступление и наказание. Без этого свобода воли превратится в величайшее проклятие, а понятия “справедливость” и “истина” потеряют всякий смысл – в них просто перестанут нуждаться.
Бариус Клавор это понимал. Возможно, потому что он чувствовал, что нашел истину, и ему казалось, что он действительно представляет себе, как все устроено в этом мире – возможно, поэтому он не пренебрегал принципом справедливости, и принципом “преступления и наказания”, и не хотел добавлять себе проблем больше, чем уже есть. Но, тем не менее, он шел против того, в чем был больше всего уверен. Точнее, он просто игнорировал это.
Однако поступки людей чаще всего определяются не каким-то единственным, а множеством мотивов. У Бариуса, кроме злости, гордости, протеста и усталости, были и другие причины поступить именно так, как он собирался. Возможно, этих причин было даже еще больше, чем могло показаться на первый взгляд.
Бариус сидел у костра и беззаботно со спокойным видом, аккуратно и не торопясь, размеренно вставлял патроны в магазин своего пистолета.
Напротив него сидел Лиус и, опустив голову, напряженно о чем-то размышлял. О чем-то, что ему совсем не нравилось, что его совершенно не устраивало, и что нагоняло на него тоску и вообще вызывало очень неприятные и тяжелые чувства. Ему бы хотелось как-то поговорить с Клавором, чем-то поделиться, что-то обсудить, но он не знал, как и с чего начать, а поэтому, просто сидел в ожидании, с одной стороны, желая, чтобы завязалось общение, а с другой стороны, желая побыть еще немного наедине со своими размышлениями, успокаиваясь, и все дальше откладывая во времени разговор.
Бариус вставил последний патрон, как-то странно посмотрел на магазин, а затем огляделся по сторонам.
– Ты ничего не слышишь? – спросил он вдруг.
Лиус удивленно поднял голову.
– Н-нет… А что?.. Я только чувствую, как вокруг нас одно сплошное зло и кромешная тьма.
Клавор утвердительно закивал головой.
Кварион посмотрел на спецназовца.
– Опять что-то не так?
– Знаешь, – начал Бариус, – Я все еще слышу эти голоса… Они как будто зовут за собой… манят меня. А некоторые из них пытаются снова мне что-то навязать.
– То, что сделал священник, не помогло? – спросил Лиус.
– Нет, помогло. Действительно помогло. Я чувствую себя намного лучше, – ответил спецназовец, – Тогда мне казалось, что я просто уже начинаю сходить с ума. Тогда как будто кто-то взламывал мой разум, кто-то ломился в него. А сейчас… я чувствую, что я это я, а все это – оно где-то там, оно рядом, поблизости, но оно не может так просто ко мне подойти. Оно уже не может настолько… действовать на меня. И, самое главное, я чувствую в себе силы. Я чувствую, что действительно могу бороться с этим. Если тогда мне казалось, что я был на грани, уже перед самым… если тогда это было на пороге моего сознания, то сейчас оно намного дальше. Оно все еще хочет завладеть мной. Хочет, словно, осадить меня, как крепость. Но оно где-то там... не так близко, как раньше.
– Это же хорошо, – произнес Кварион.
– Да, хорошо, – согласился Бариус, – Хорошо, – он вставил магазин в пистолет и запустил патрон в патронник, – Знаешь, я тут подумал, – продолжил он, – Ведь это чудовище, кем бы оно там ни было все равно придет в следующий раз. Мы ведь никуда не денемся.
– У нас есть время, чтобы что-нибудь придумать, – ответил Лиус.
– Да, может и так, конечно…
– Я не хочу, чтобы смерть священника оказалась напрасной, – неожиданно произнес автомеханик.
Наступила пауза. Бариус задумался.
– Знаешь, ему, наверное, даже лучше было умереть – для него самого лучше, – ответил он, – Но дело сейчас не в этом. Я о том, что в следующий раз, когда оно придет, оно снова заберет чью-то жизнь. А нас осталось только двое.
– Ты боишься умирать? – спокойно спросил Кварион.
– Практически, нет, – покачал головой спецназовец, – Помнишь, ты спрашивал, чего я боюсь на самом деле? – он многозначительно посмотрел на свой пистолет, повертев его в руке, а затем опустил к земле. Он как-то странно и совсем слегка улыбнулся – почти не заметно, но было видно, что в его голове блуждала какая-то безумная мысль.
– Да, помню, – ответил Лиус.
Они сидели друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза, не отводя взглядов.
– Я боюсь остаться в этом лесу один, – произнес Клавор.
Как-то не нравился автомеханику этот опущенный дулом к земле пистолет в правой руке спецназовца.
– Один мудрец сказал: если хочешь что-то сделать – делай это быстро, – протянул Бариус.
Наступило молчание.
Они продолжали смотреть друг другу в глаза.
Неожиданно Клавор резко вскинул руку, и, в мгновение поднеся пистолет к виску, нажал на курок.
Лиус рванулся через догорающий костер к спецназовцу, но было уже поздно. Он лишь увидел, как мозги и кровь в каком-то огромном количестве брызнули из головы Бариуса – пуля прошла на вылет. Запахло порохом. Бездыханное тело упало прямо на руки автомеханика, который успел лишь только вовремя подхватить его.
Что это? – он почему-то не услышал выстрела. Как будто выстрела, вообще, не было. Как будто голова Бариуса просто бесшумно взорвалась. Как будто мозг не получил входящего сигнала звука.
Кварион тяжело упал на колени вместе с телом спецназовца на руках.
Некоторое время шок.
Затем Лиус опустил тело на землю, а сам вскочил на ноги.
Этого не может быть…
Он весь был в крови и мозгах Бариуса. Его лицо, его одежда, его руки…
Все так быстро и неожиданно произошло. Он даже еще не успел до конца понять, что же случилось.
Как так?..
Лиус снова упал на колени рядом с Клавором… По телу Квариона пробежала дрожь.
Он только сейчас осознал, что же на самом деле значат эти стеклянные широко открытые глаза и лужа крови на земле.
Последний человек в этом лесу, который был рядом с ним, умер.
Лицо автомеханика исказилось.
– Не-е-е-ет!!! – закричал он в ужасе, – Что ты наделал!!!.. Почему?!!.. Зачем?!!.. Почему именно сейчас?!!.. Боже… как я?.. Дурак!!!.. Что ты… За-че-ем?!!..
 
Лязг метала, десятки ударов мечей, крики, стоны, рычания и безумные кличи драки поднимались к огненным языкам пламени. Схватка. Схватка не на жизнь, и не на смерть. Схватка на боль. Схватка на победу. Схватка – за цель. Борьба за разум, за право человека на жизнь. Борьба за душу. На одной стороне – силы света. На другой стороне – силы тьмы. Истина и ложь. Добро и зло. Войны правды и войны беспредела. Войны гармонии и войны хаоса. Для одних – битва за время. Для других – битва за ошибку. Для одних – битва за шанс, за чистый разум, за возможность спастись. Для других – битва за крах, за обман, за смерть. Небеса и ад. Война миров. По одну сторону – стремление достичь равновесия сил, достичь равновесия влияния, стремление освободить, дать возможность выбора, указать путь, показать истину, желание добра. По другую сторону – агрессия, ненависть, желание поработить, захватить, и навязать свою ложь, желание власти, жажда боли, страдания и вечного отчуждения. Ангелы и демоны. И каждый из них будет драться до последнего за свою идею. Каждый из них будет драться, пока не достигнет цели.
– Впере-е-ед! – хрипло закричал изо всех сил командир света Кристол, пытаясь предотвратить отступление. С горящими безумными глазами и искаженным лицом, преодолевая страх, боль и усталость, он бросился на врага. Он должен был одержать победу. Сегодня перед ним поставили такую задачу. И он не мог не выполнить ее.
Ангелы ринулись в атаку. Удары мечей. Столкновение.
Войны перемешались между собой. Образовалось одно сплошное облако, смесь света и тьмы, как смесь двух нерастворимых жидкостей, как смесь газа и кусочков твердой материи – и все это движется внутри себя. Но каждый знает своего врага. Каждый знает, за что сражается.
Здесь, в бездне, на поле боя, где нет ни пространства, ни времени, есть только удар, блок, реакция, техника, ярость, боль и стремление выиграть битву, стремление рвать себя ради цели.
Драка – составляющая часть войны.
Она могла бы продолжаться еще очень долго, но неожиданно для всех сверху как будто рубануло красным огненным пламенем. Оно рассекло облако воинов на две части, прошло сквозь него, отделив свет от тьмы, разбросав ангелов в одну сторону, а демонов в другую. Это пламя внесло свои коррективы. Бой остановился.
Командир света тряхнул головой и заморгал глазами, пытаясь придти в себя после удара. Он огляделся вокруг. Его воины находились на одном краю пропасти, а враг на другом, прямо напротив. Через мгновение ему все стало ясно.
Командир тьмы злобно и довольно ухмыльнулся, и с торжествующим видом стал постепенно подниматься. Он еще не до конца пришел в чувства, но уже понимал – битва закончена, выбор сделан. Он мог радоваться, потому что этот выбор был сделан не в пользу Неба. Ад получил в свои владения еще одну долгожданную душу. Свет проиграл.
Кристол тяжело вздохнул. Ему стало больно. Впервые за всю битву по-настоящему больно.
Демоны собрались в плотную группу, поднялись ввысь, и темным облаком полетели в свое царство.
 

38.
 
Лиус Кварион сидел под деревом, опустив локти на согнутые в коленях ноги, и крепко сжимал обеими руками свой пистолет, предусмотрительно поставленный на предохранитель.
В лесу царило безмолвие и абсолютная тишина.
В нескольких шагах от автомеханика догорал костер, освещая вокруг себя небольшой участок земли.
Света… Нужно как можно больше света… Но больше, чем есть, сделать уже не получится.
Лиус прислонил холодный продолговатый металлический ствол своего огнестрельного оружия ко лбу и зажмурил глаза.
“Неправильно. Как же все это неправильно”, – с горечью подумал он.
Не осталось никого. Ни одного человека в этом ужасном лесу. Только огромные деревья, которые, казалось, с наслаждением наблюдали за ним, и словно хищники, жаждущие крови и плоти, тянули к нему свои тонкие цепкие пальцы.
Он один. Нет никого, кто мог бы ему помочь.
Его сковывала, зажимала в своих невидимых объятьях некая странная сила. Непонятный страх. Он ведь уже не боялся смерти. Он не должен был бояться ее. Но все равно – страх, ужас. Сердце автомеханика начало сильно биться в груди. Слабость. Голова закружилась. Стоило только подумать об этом и…
Вокруг одна тьма. Вокруг одно зло. И больше ничего нет. Только небольшой угасающий огонек слегка освещает вокруг себя ничтожный участок дороги. А что там, дальше, в глубине леса? Там безызвестность. Опасность. Бездна мрака. Бездна ненависти и жестокости. Пространство искаженной, извращенной, изломанной, несущей в себе смерть, реальности.
Голоса. Казалось, Лиус действительно теперь слышал их. То, о чем говорил Бариус.
“Бариус… – подумал Кварион, и его лицо исказилось от боли, – Ну, как же так…”
Горечь…
Вокруг только одна горечь и страх…
Лиус чувствовал, что его психика на пределе. Она вот-вот поломается. Паранойя, шизофрения, или еще что-то там.
“Господи, что же все-таки здесь происходит, – прошептал он про себя в отчаянии, – Что здесь творится? Где я нахожусь? Что же это за место такое? Что со мной делают? Чего от меня хотят? Где я?”
“Ты именно там, где человек чаще всего задает себе эти вопросы”, – неожиданно прозвучало в голове где-то глубоко внутри.
Костер погас…
Лиус повернул голову.
…Костер погас!..
Он догорел.
Наступила полная тьма.
Только маленькие тлеющие угольки.
Нужно было встать, подойти и развести огонь снова.
Но эта ужасная странная сила опять сковывала страхом все тело.
Как неприятно.
Лиус остался сидеть на месте.
Его глаза постепенно начинали привыкать к темноте. Человек ко всему со временем приспосабливается. Кварион знал: когда полностью потухнут маленькие тлеющие угольки – он сможет видеть еще более отчетливо. Он адаптируется к этому мраку.
Тишина…
Абсолютная тишина…
Никаких звуков. Даже ветра нет.
В этой тишине так ужасно…
Но в ней так удобно думать…
“Где же я нахожусь? Что со мной происходит? Неужели все это действительно реально? – Лиус закрыл глаза, – Как страшно закрывать глаза. Как страшно, когда ты осознаешь, что не в состоянии что-то контролировать… Где же я?.. Что это за место? Какая-нибудь военная научная лаборатория? Надо мной проводят опыты? Я подопытная крыса. Все это иллюзия. Все это не по-настоящему. Настоящее только мое поведение. Реально только то, что я сам делаю. Только мои движения, мои поступки. Все остальное мираж. Компьютерная программа. Все зависит только от моих действий, – Лиус задумался, – Хм… Тогда я смогу обмануть эту систему. Я смогу перехитрить ее… А что если все это сон?.. – мелькнула в голове мысль, – Я в бреду. Я вижу все это во сне. Я, наверное, в коме после падения с крыши… Хотя какая кома после такой высоты?.. Но мало ли. Чего только не бывает. Зацепился за что-нибудь. Возможно, я действительно нахожусь сейчас в больнице… Наркоз… Все это продукт моего воображения. Это просто мое сознание… Но, наверное, тогда должны быть... … отклонения от реальности… должны происходить какие-нибудь странные вещи. Должны быть нестыковки. Что-то должно быть не так… Все слишком похоже на реальность. Все слишком обычно... но в тоже время необъяснимо… Так не бывает. Это похоже на действительность… Но вдруг это сон?..”
Кварион потянул большой палец к предохранителю пистолета.
“Есть только один способ проверить это, – подумал он, но тут же осекся в своих размышлениях, – А что если это не сон?.. Что если все это правда?..”
Лиуса передернуло. По телу пробежала дрожь. Как будто ему как обухом по голове ударили, приведя в чувства. Он только сейчас осознал, что если это реальность, то насколько же она ужасна.
“Это реальность… Боже мой… А я… Бариус… Лес… Тьма…”
Мысли роились в голове, словно пчелы. Их множество, множество, но у всех разные вектора, все движутся в разных направлениях.
“Так, – подумал Кварион, – Ну ладно. Нужно собраться. Нужно подумать. Необходимо тщательно поразмыслить над всем этим, – Автомеханик сильно напряг свой разум и попытался сконцентрироваться и придти к последовательности в своих размышлениях, – Итак. Все это сон… Тогда, чтобы я ни сделал, ничего все равно не изменится. Это так и останется сном… От меня ничего не зависит… Но если это реальность?.. Что же мне делать дальше? Я должен что-то предпринять… Если все это иллюзия?.. Если я действительно нахожусь в какой-нибудь херовой лаборатории?.. Тогда самое лучшее будет – сидеть на одном месте и ничего не делать. Просто ничего не делать. В этом случае, возможно, опыты надо мной станут бессмысленными. Ко мне потеряют всякий интерес… Я смогу обломать их планы… Но что если, я так и сдохну, сидя здесь и ничего не делая? Что если мне необходимо дойти до цели? Что если цель – это и есть избавление… Тогда это похоже на игру. Я словно крыса в лабиринте, ищущая кусочек сыра, чтобы не умереть с голоду… Это игра, да… Нет! – Квариона охватила невероятная злость, – Ни за что!.. Я – крыса в лабиринте!? Я – всего лишь участник игр каких-то сраных извращенцев!? Крысиные бега!?.. Никогда! Я не буду в этом участвовать! Я не буду играть!!!.. Я человек! Я личность! Никто не может заставить меня играть по его правилам!.. Тем более по таким… Не дождетесь...”
Лиус с силой сжал в руках пистолет.
“Я скорее сдохну, чем позволю кому-то так играть с собой, – подумал он, переполняемый яростью, – Но что если… Вариант с учеными не лучше… Я в любом случае остаюсь все той же крысой, мечущейся между стенами, сделанными из картона… Я не буду играть по этим правилам… Я просто умру здесь, закончив тем самым это шоу… Я останусь здесь на одном месте, и даже не сдвинусь… Но священник, – вдруг неожиданно промелькнула неприятная мысль, – Как же священник?.. Он тоже часть этой иллюзии?.. Он тоже часть этой игры?.. Или это все реально?.. Или он просто такой же долбаный идиот, такая же крыса, как и я?.. Кто он?.. Он сам в этом так до конца и не сумел разобраться… Но он всю свою жизнь верил, и готов был рвать себя ради этой веры. Он отдал свою жизнь. Еще никто никогда не поступал так со мной. Еще никто никогда не жертвовал собой ради меня… Неужели он тоже всего лишь часть этой игры? – Кварион задумался. Ему стало сильно неприятно от осознания своих мыслей, – Часть игры… Или же часть иллюзии?.. Кто он? Или что он?.. Часть игры, или часть иллюзии?.. Часть игры? Или часть иллюзии?.. Часть игры… Или часть иллюзии… А что если все это реально… Нужно рассматривать все возможные варианты… Что тогда? Неужели он умер зря… Неужели?.. Нет… Это не правильно. Ведь он верил, что я… Я должен… Я не могу подвести его. Ведь это неправильно… Его смерть была бессмысленной… Нет. Она не может быть бессмысленной. Это… Это неправильно… Так быть не должно… А Бариус? А все остальные?.. Сколько смертей!.. И все они бессмысленны?.. Почему?.. А женщины?.. Их смерть тоже будет бессмысленна?.. Они тоже умрут?.. Но, может, все это неправда?.. Иллюзия… Иллюзия… А что если нет?.. Но какое мне дело до них? Какое мне дело до священника?.. Нет, так нельзя. Так неправильно… Что это?.. Что со мной?.. Неправильно?.. Почему меня это беспокоит? Почему я, вообще, задумываюсь над этим?.. Совесть… Совесть… Это просто совесть… Да… А что есть совесть?.. Что такое эта совесть? Что такое совесть?!.. Меня так научили? Меня так воспитали?.. Нет… Почему?.. Просто программа заботы о ближних, созданная человеком, и вдалбливаемая ему на протяжении жизни. Программа заботы о ближних. Но они мне не ближние. Программа заботы о представителях своего рода… Правда? Неужели так?.. Но почему?.. Программа… Программа… Программа, созданная человеком… Или Богом… Но Бога нет… Нет, есть… Нет, Его нет… Хотя… Да… Нет… Нет, Он есть… Я же знаю, что Он есть… Что-то все равно есть… Да, Он есть… Но я Его ненавижу… Я ненавижу Его!.. Но дело не в этом… Тогда в чем?.. Что есть совесть… Человек без совести. Человек, подавивший в себе совесть. Человек, подавивший в себе программу. Мерзавец, сволочь, мразь – человек, подавивший в себе программу совести… Хм… Никогда не задумывался над этим… Хе-хе… В следующий раз, когда буду оскорблять кого-нибудь, буду знать, что означают эти оскорбления… Что есть совесть?.. А что есть истина?.. Да, сейчас как раз самое время задумываться над этими вопросами… Священник… Нет, я не могу… Я не могу так просто… Его глаза… Он поверил в меня… Он понадеялся на меня… Он отдал за меня свою жизнь… Это не правильно… Ведь у меня есть совесть… Но что есть совесть?.. Я должен… Но что, если все это иллюзия? Священник – часть игры… Или же он все-таки часть иллюзии… Тогда я буду выглядеть полным идиотом. Я устрою шоу тем, кто этого ждет. Посмешище… Идиот… Я умру, как идиот… Я умру, как идиот… Но если все это реальность?.. Какая разница?.. А кто я, вообще?.. Кто я?.. Кто я?.. Я никто… Меня даже уважать не за что… Я в своей… в этой долбаной жизни даже ничего и не сделал… Но я и не обязан… Но я и не сделал… Поэтому я никто… Но столько боли!.. Кто мне за нее заплатит?.. Священник… Он тоже испытал много боли… По его глазам видно… Как многое часто могут сказать о человеке его глаза… Он тоже испытал боль… Но его есть за что уважать… Он шел на эту боль осознанно… В моей жизни тоже была боль. Меня тоже есть за что уважать… Но священник… Он сам ее выбрал… Он выбрал эту боль. Он осознанно пошел на нее. Он осознанно ее испытал… Да, его можно за это уважать… Да, это достойно уважения… Дела… Дела… Дела… Дела и боль – вот что достойно уважения… Священник… А я в своей жизни так ничего и не сделал. Я всю жизнь только и хныкал как мне больно. Я боль не выбирал. А он выбрал… Он выбрал… Но почему я должен ее выбирать?.. Такой принцип… Дебильный принцип… Но священник… Я-то всю жизнь плевал на Бога, и Он в ответ плевал на меня. Но священник… Он верил в Него… И все равно… Он и в него плюнул... Да, наверное, ему было тяжелее… А я… Но Бог в меня первым плюнул… Как все сложно… Но священник… Он смог преодолеть боль… И смог осознанно пойти на нее… Он всю свою жизнь посвятил тому, что испытывал боль ради того, чтобы ее не испытывали другие… Да, его стоит за это уважать… А я так ничего и не сделал в своей жизни… Я никто… Я никто… Но какая разница?!.. Кто создал этот принцип?.. Кто его создал?.. Дебильный принцип!.. Но сейчас я могу… Да, я могу… Но если это все иллюзия? Если это все не правда? Если меня просто разводят?.. Крысиные бега… Тогда я умру, как полный идиот… А в другом случае я умру, как никто… как ничтожество… Да… И что же лучше?.. Что лучше?.. Умереть, как идиот, или как ничтожество?.. Как идиот, или как ничтожество?.. Как идиот?.. Или как ничтожество?.. Идиот?.. Или ничтожество?.. Что лучше?.. Идиот… Ничтожество… Что лучше?.. Но для кого идиот?.. Для кого?.. Для этих долбаных извращенцев?.. Для этих ублюдков, которые распоряжаются моей и чужими жизнями, как дерьмом?.. Для кого идиот-то?.. Кто надо мной будет смеяться? Эти уроды? Эти скоты, которые проводят надо мной эти опыты?.. Кто они такие, вообще, чтобы их мнение было для меня значимо?.. Они никто. Они даже не люди… если они, конечно, вообще, существуют… Но в любом случае… Они никто… Они еще хуже меня… Мне плевать на них. Они никто… Но если священник был прав. Если все, во что он верил было правдой… Тогда я умру, как герой… Да, то, что я сделаю действительно будет достойно уважения… Перед кем?.. Перед всеми… Перед всеми нормальными людьми… Стоп… А кто есть нормальные люди?.. Те, у кого есть совесть?.. Так?.. Как все сложно… Да?.. Да… А кто же еще?.. Те, у кого есть совесть… И даже если это не правда. Даже если это все иллюзия. Перед кем я буду идиотом?.. Перед мразью?.. А перед людьми, у которых есть совесть, я все равно останусь героем… Они поймут… Ведь у них есть совесть… Они поймут… Пусть даже я буду идиотом, но я буду перед ними героем-идиотом… Пожертвовать своей болью ради спасения чьей-то жизни… Они поймут. Они должны понять… А остальная мразь… Да кто они, вообще, такие, чтобы судить меня?.. И почему, вообще, мнение людей для меня имеет значение?.. Ведь эти люди сами: жестоки, высокомерны, думают только о себе, они сами тупы, они сами – ничтожества. Почему их мнение для меня должно иметь значение? Я даже разговаривать с такими не собираюсь. Они мразь… А так… Я буду значим… То, что я сделаю будет значимо… Перед людьми, у которых есть совесть, и которые должны все понимать. Перед ними. Перед этим миром… Перед Небом… Перед Богом… Умереть героем-идиотом, или умным и гордым, но ничтожеством… Что лучше?.. Что более значимо?.. Значимо… Значимо… Стоп… Значимо?.. Почему такой принцип?.. Почему такой принцип???... Его создал этот Бог… Он его создал!.. Я Его ненавижу… Стоп… Это-тоже-всего-лишь-шоу… Вся наша жизнь всего лишь шоу… Вся наша жизнь всего лишь игра… Почему так!!!???... Я Его ненавижу!.. Но ведь Его жизнь тоже когда-то была игрой… Он тоже испытал боль… Он Сам ее выбрал… И Он тоже когда-то участвовал в этом шоу… Просто такой принцип… Значимы твоя боль и твои дела… Это и есть принцип этого шоу… Такой принцип… Я ненавижу этот принцип!.. Почему я должен испытывать боль только потому, что ее испытал Бог, и Он создал такой принцип!?.. Я ненавижу Его!.. Будь Он проклят!.. Но в любом случае… В любом случае… В любом случае значимы только боль и дела… Такой принцип… Он все равно всегда будет существовать… Вот мы и к выводу к какому-то потихоньку начинаем подбираться… Так что же такое совесть?.. Так и не удалось выяснить… Программа, созданная людьми или Богом?.. Почему она всегда и везде примерно одинакова – с какими-то изменениями, конечно, с поправками на народные обычаи, на климатические особенности, на географическое месторасположение различных племен людей (ведь ее можно подавить, исказить – “прожженная совесть”), но – всегда она примерно одна и та же… Одна и та же программа – созданная первыми людьми… Или же Богом?.. Где же здесь истина?.. Да и так ли она важна на самом деле?.. В любом случае нужно исходить из следующего: если все это иллюзия – я умру, как идиот, но, кроме меня, это ни для кого больше не имеет значения. Те, кто сочтут меня идиотом – сами не достойны даже моего внимания – они никто… Да и кому это, вообще, важно… Все равно… Все равно в этой долбаной жизни нет никакого смысла. Все равно этот мир дерьмо… Хм… Кстати… Вот оно что… Действительно… Эта жизнь все равно бессмысленна… Она все равно не имеет никакого значения… Тогда какая разница?.. Какая разница, кем я умру?.. А так – … Я умру, как герой, и то, что я сделаю, будет значимо перед людьми, у которых есть совесть, и перед… Небом… и… Богом… Может, в этом и есть смысл жизни?.. Может, в этом и был смысл жизни священника?.. Он оказался прав. Все это не так важно. Важно только то, готов ли я смириться. Готов ли я переступить через гордость, исходя из элементарного расчета и собственной выгоды. Только то, могу ли я, несмотря ни на что, сделать именно такой выбор. Несмотря на то, что вся наша жизнь игра, несмотря на то, что вся наша жизнь шоу, несмотря на все существующие принципы, с которыми мы не согласны, несмотря на то, Кем является Бог – важно только то, способны ли мы смириться… А Бог – Он всегда останется Таким, Какой есть – Таким, Который нас не устраивает, Который нам не нравится. Он навсегда останется Самим Собой… Как бы я к Нему ни относился, но, в любом случае, в конечном счете, останется только то, что значимо по Его принципам… Следовательно, даже если не брать в расчет Самого Бога, даже если Его Самого оставить – то, что я сделаю будет значимо перед теми людьми, у которых есть совесть – только это и будет значимо… Это будет значимо перед всеми людьми, которых можно уважать… и перед миром… Не перед этим грязным и извращенным, а перед другим – идеальным – миром… и перед Небом… Хотя бы ради этого… А если нет – то все равно эта жизнь не имеет никакого значения… Этот мир не имеет никакого значения… В конце концов, я ничего не теряю, кроме спокойствия и отсутствия боли… своей боли… А боль кратковременна, ее можно преодолеть… Пожертвовать своей болью ради спасения чьей-то жизни… Да, этот риск стоит боли… Все равно в этом мире нет другого смысла. Вот теперь я действительно пришел к какому-то выводу”.
Лиус поднялся на ноги. Как только он это сделал, он тут же почувствовал, что его предстоящая героическая прогулка станет не самым легким мероприятием в его жизни. В глазах помутилось. Закружилась голова. Слабость. Отсутствие пищи, воды и сна давало о себе знать.
“Интересно, как же я собираюсь спасать чужие жизни, если сам еле стою на ногах”, – подумал Кварион.
Он осмотрелся в поисках прибора навигации, и нашел его лежащим рядом со своим рюкзаком. Глаза уже неплохо адаптировались к темноте и даже могли различить очертания широкой тропы, проходящей через весь лес.
Лиус подошел к рюкзаку и достал из него фонарик. На удивление тот оказался в рабочем состоянии и мог вполне приемлемо освящать дорогу. Автомеханик поднял с земли прибор навигации и включил его. На экране загорелась сетка с системой координат, и замигали две точки, близко расположенные друг к другу, и практически сливающиеся. До цели оставалось совсем немного. Это не могло не порадовать голодного и уже ослабшего Квариона, а вместе со светом фонарика красно-желто-зеленое свечение экрана прибора давало надежду на то, что можно будет избежать любой ямы или болота на дороге, вовремя заметив их.
Лиус положил пистолет в кобуру, решив на всякий случай не выбрасывать его, взвалил на себя рюкзак, и, преодолев внутри себя последнюю тень своих сомнений, быстро зашагал по неровной травянистой дороге, огибая канавы и другие различные неровности. Необходимо было спешить.
Преодолевая невыносимый голод, усталость в ногах, одышку и боль от натирающейся и постоянно дающей о себе знать царапины на голени от меткого выстрела доброго капитана Валиндука, Кварион постепенно продвигался к цели. Он чувствовал большую слабость. Его голова при резких движениях начинала кружиться. Когда он только пошел по дороге, он испугался, как бы ему не упасть в обморок. Но с каждым шагом системы организма все более мобилизовывались и входили в рабочее состояние. Лиус знал – теперь ему нельзя будет сбавлять темп, и нельзя будет расслабляться. Теперь нужно рвать себя до самой цели. Тогда, когда он поймет, что все закончилось, тогда, когда он поймет, что уже в безопасности — только тогда можно будет расслабиться.. Не особо-то верилось в то, что этот момент когда-нибудь наступит.
Нервно оглядываясь по сторонам в постоянном ожидании какого-нибудь удара из глубины этого агрессивного леса, с огромным желанием добраться до точки назначения раньше, чем демон вновь начнет свою охоту, Лиус, тем не менее, успевал вспоминать тех, кто окружал его в эти последние дни, и подумать над тем, что, вообще, здесь происходило. Ему также было странно представить себе, как он будет жить потом, когда выберется из этого места, если, конечно, вообще, выберется. Но даже если вдруг все обернется самым лучшим образом, то — что он будет делать, когда вернется в свою прежнюю жизнь? Чем займется? Очень тяжело и очень странно после какой-либо войны возвращаться в обыденность. С одной стороны, конечно, и приятно, и нужно, потому что это предполагает определенный отдых, который иногда бывает так необходим, но надо учитывать и то, что такие переходы – это ломка, это огромный стресс. После всего пережитого вернуться в будни – это совершенно другая жизнь, это как будто другой мир со своими законами. Придется первое время привыкать. Часто человек, переживший какую-либо войну, потом через некоторое время хочет вернуться на нее снова. Потому что, пребывая в состоянии покоя и благоденствия, он начинает понимать, что та его война, то, что он когда-то испытал – это и есть настоящая жизнь. Это и есть то, что действительно ценно и значимо. Война. Война, не как уничтожение других людей ради некой призрачной, толком не обоснованной цели, часто имеющей политический, экономический, эгоцентрический, или еще не понятно какой оттенок. А война, как борьба за свой мир, за то, что по праву принадлежит тебе, а не кому-то другому. Война в общем смысле этого слова. Когда наркоман со стажем в несколько лет, преодолевая невыносимые ломки, начинает бороться со своей зависимостью, бороться по настоящему – это тоже война. Когда мать-одиночка, имеющая нескольких детей на своих руках, без постоянного собственного жилья, работает на двух-трех работах, и еще пытается без мужа воспитать своих детей в соответствии с какими-то принципами морали, чтобы из них выросли нормальные люди, а не лидеры уличных банд – это тоже война. Но это и есть жизнь – та, которая действительно достойна уважения.
 

 

39.
 
Лиус шел не очень долго, но, испытывая постоянный страх и беспокойство, хоть и отвлекаясь в определенной степени на свои размышления, но, тем не менее, пребывая в состоянии некоторого напряжения, он немного не так воспринимал ход времени, как ему самому хотелось бы – ему казалось, что дорога тянется уже невероятно долго, как будто она, вообще, ведет в никуда. Но, наконец, он пришел к какому-то странному тупику. Как будто это был конец пути… А дальше ничего.
Перед Кварионом предстали густые заросли. Это были даже не деревья. Это были кусты, растущие как будто в форме некой невысокой арки, и скрывающие в своей глубине непроходимую, непроглядываемую, ужасающую своим холодом и невероятной плотностью, тьму.
Лиус попытался вглядеться в эту тьму. Не понятно, что он хотел там найти, но даже при прямом свете фонарика он не увидел ничего, кроме нескольких торчащих веток. Но там что-то было. Эти кусты пугали своей темнотой и безызвестностью, но они и что-то скрывали в себе. Что-то было за ними. Как будто это была всего лишь дверь, и в нее просто нужно было войти.
Лиус задумался. Неизвестно, что ждало его там, в этой темноте. Возможно, там таилась опасность. Возможно, это была ловушка. А, может быть, на самом деле там ничего и не было – просто природа сделала такой специфический рисунок, просто так проросли ветки.
Но нужно было проверить. И для этого существовал только один способ – нужно было войти туда.
Страшно.
Кварион повернулся и пошел обратно, опустив руки, в которых он держал фонарик и прибор навигации. Он сделал несколько шагов, затем резко развернулся назад и стремительно ринулся к этим кустам. Он совершил самый смелый прыжок в своей жизни, ожидая худшего, и, разорвав своим телом плотную стену листвы, пройдя сквозь нее, он вылетел на небольшую поляну, на которой так непривычно много было света.
Так странно было вновь оказаться на каком-то открытом пространстве.
Лиус посмотрел вверх. Черные облака застилали собой мертвое небо, но пропускали достаточно солнечных лучей, чтобы, выйдя из леса, можно было легко обходиться без дополнительных источников света.
Лиус оглянулся вокруг. Посреди поляны росло несколько высоких деревьев. Где-то там, между этими деревьями скрывалась человеческая жизнь.
Кварион побежал к этим деревьям. Он сразу же, без труда, отыскал пленников, которых должен был спасти – мать со своим ребенком девочкой-подростком – завернувшихся в одеяло, сидящих на корнях одного из деревьев. Он подошел к ним. Лицо девочки было бледным, как смерть и в каких-то ссадинах, ее синие губы дрожали, она пыталась согреться, но не могла, глаза были закрыты, ресницы подергивались. Лиус присел. Он нежно дотронулся своими руками до головы девочки.
– Я пришел спасти вас, – произнес он.
Затем Кварион осторожно распахнул одеяло.
Мать девочки была без сознания.
Лиус попытался привести ее в чувства. Затем он попытался прощупать пульс и прослушать дыхание.
Нет. Она была не без сознания. Она была мертва.
Сердце Квариона наполнилось горечью.
Как же так?..
Женщина умерла совсем недавно. Она еще даже не успела закоченеть.
Он опоздал совсем на чуть-чуть. Он бы успел, если бы немного поторопился.
“Нет, – подумал Кварион, – Вдруг она жива. Просто я не могу обнаружить признаков жизни”.
Он снова попытался прощупать пульс женщины во всех возможных местах, какие только знал.
Он не хотел совершать ошибки. Он еще раз приложил свою ладонь к ее шее.
В этот момент до его запястья слегка дотронулись чьи-то маленькие дрожащие холодные пальцы. Это была девочка.
– Оставь ее… – шепотом произнесла она, чуть приоткрыв глаза, – Я слышала, как остановилось ее сердце.
Кварион посмотрел на девочку.
– Как… нам… выбраться от сюда? – спросил он, заикаясь.
– Здесь есть машина… Но нет ключей зажигания.
Лиус вскочил на ноги и начал резко оглядываться по сторонам.
Да, на поляне стояла машина. Хорошая машина. Предназначенная специально для езды по пересеченной местности.
“Если отсутствие ключей зажигания – это единственная ее проблема, то мы, практически, спасены”, – подумал про себя Кварион, и тут же вспомнил два военных автомобиля, на которых он с командой начинал путь, и причину неисправности работы которых он так и не понял.
Автомеханик подошел к внедорожнику.
– Только бы…
Он залез в салон и принялся копаться в проводах.
Несколько мгновений, или чуть больше, и вскоре уже послышался долгожданный шум мотора. Машина работала.
С нескрываемой улыбкой радости на лице Кварион вылез из кабины, и тут же перед его глазами замелькали миллиарды белых точек. Его сознание помутилось. Сердце заколотилось в груди, как бешенное, и, казалось, вот-вот выскочит наружу. Лиус схватился за дверцу машины.
“Только бы не потерять сознание! Только не сейчас!” – подумал он про себя в отчаянии, широко выпучивая глаза и медленно вертя головой.
Наконец, белые точки перед глазами рассеялись. Сознание возвращалось в нормальное состояние. Лиус почувствовал, как его сердце стало биться реже, но почему-то сильнее. От его стука перехватывало дыхание. Теперь можно было отчетливо видеть, но зато в ушах стоял невероятный шум.
Казалось, сейчас адреналин, выделяясь, производил на организм совсем обратный эффект.
Кварион, стараясь не совершать резких движений, но, в то же время, как можно быстрее, подошел к девочке, укутал ее в одеяло и взял на свои руки.
Он тут же почувствовал огромную тяжесть и боль в области солнечного сплетения.
Он был слишком слаб.
Дрожащими ногами, задыхаясь, он донес девочку до машины, и положил на переднее пассажирское сиденье.
Лиус захлопнул дверь, и тут же ощутил сзади себя чье-то присутствие.
Он обернулся.
Перед ним в воздухе висел демон.
– Ты думал, тебе позволят так просто уйти от сюда? – прошипел он.
Кварион застыл в оцепенении, но вскоре опомнился.
– Я на это надеялся, – произнес он, и резким движением вытащив из кармана серебряный крестик Малочевского, выставил его перед собой.
Демон сначала отпрянул назад, но тут же вновь приблизился к автомеханику.
– Что ты тычешь в меня этим куском металла, человек? – прорычал он, – Ты хотя бы представляешь, что за этим стоит?
“Он прав, – подумал про себя Лиус, но тут же в голову пришла другая мысль: – Нет. Это разводка. Это ложь. Это простая психологическая уловка. Все, что мне нужно – это просто вера. Такой принцип”.
Кварион агрессивно подался вперед, продолжая держать перед собой маленькое распятие.
– Пошел прочь! – прокричал он.
Демон отступил, но затем еще более агрессивно, чем Кварион, с силой рванулся на него. Он остановился буквально перед самым лицом автомеханика и отпрянул назад, как будто не решаясь, или, как будто, встретив преграду. Он сделал еще один сильный рывок, но снова, даже не коснувшись Лиуса, отлетел в сторону.
Между тем Кварион сорвал со своей груди маленький сосудик с жидкостью – тот самый, который дал ему Малочевский.
“Священник сказал, что эта вода может оказаться полезной. Посмотрим насколько”, – подумал про себя автомеханик. Он снял зубами крышку с сосуда, и резкими рассекающими движениями руки разбрызгал воду на машину.
Множество маленьких капелек несколькими струйками покрыли собой окрашенную в серо-зеленый цвет гладкую металлическую поверхность, и тут же испарились, словно они попали на раскаленное железо.
Демон продолжал резко и с огромной силой кидаться на Лиуса, но, всегда останавливался в своей атаке, как будто, не решаясь нанести удара. Он метался вокруг автомеханика и, видимо, не знал, с какой стороны лучше подобраться к нему.
Кварион, не дожидаясь объяснений такого странного поведения духа, продолжая держать перед собой маленький серебряный крестик, зашел с другой стороны машины.
– Хочешь от меня уйти? – прорычал демон, – Не выйдет! Это мой мир! Я здесь король!
В этот момент перед Лиусом открылась ужасающая картина: вокруг него в воздухе образовались десятки и сотни демонов, они рычали, и жаждали его плоти. Они обступали машину плотным кольцом и готовы были разорвать его на куски. Оскалы, красные разъяренные глаза. Деревья также зашевелились, казалось, они ожили и тянули к автомеханику свои ветки, словно когти. Трава под ногами стала другой, она как будто пыталась схватить Лиуса за ноги, удержать его на одном месте. Все в этом лесу было против него. Весь лес пришел в движение против него.
Вокруг было одно зло, тьма и ненависть.
Кварион быстро запрыгнул в кабину и захлопнул за собой дверь.
Пристегнув себя и девочку ремнями безопасности, он резко передернул все необходимые рычаги, и с силой вдавил педаль газа в пол.
– Пошла! – прорычал он.
Машина тронулась с места, выбрасывая из-под колес куски земли.
Внедорожник быстро набрал скорость и вылетел с поляны на дорогу, пройдя сквозь кусты, как мощный таран через картонные ворота.
Руки Квариона дрожали. Дрожало все его тело. Сердце колотилось как бешеное, перехватывая дыхание. В ушах стоял шум. Голова гудела. Перед глазами стали снова появляться белые точки.
Лиус с силой вцепился в руль.
“Только не сейчас, – взмолился он про себя, – Только не сейчас!”
Он должен находиться в ясном сознании. Он должен быть максимально внимательным. Он должен четко контролировать каждое свое движение.
Необходимо было как можно скорее выбираться из этого леса, но в то же время не гнать слишком сильно, чтобы не допустить аварии. Необходимо было отмечать любую неровность на дороге, скудно освещаемой фарами машины, и успевать вовремя среагировать.
Необходим наивысший предел концентрации мозга.
Сейчас этот автомобиль – единственный способ выбраться из леса. Единственная надежда.
Кварион с беспокойством посмотрел на показания приборов на панели управления. Горючего почти полный бак. По крайней мере, больше половины. Можно вздохнуть с облегчением. При таком объеме этого должно хватить.
В этот момент по лесу пронесся дикий вопль, и что-то с силой ударило по крыше машины.
Лиус встрепенулся.
Еще один сильный удар – только уже в бок, со стороны пассажирского места.
Кварион заблокировал все двери, и стал нервно оглядываться по сторонам, не забывая при этом смотреть на дорогу.
Да. Именно этого он и боялся. Демон преследовал их. Охотник за душами летел почти вровень с машиной. Его черное тело выделялось среди остальной тьмы в этом лесу, оставляя после себя в воздухе неровные ярко-красные следы. Он визжал, он был невероятно агрессивен. Он не собирался так просто отдавать свою добычу.
Еще один удар – теперь уже в дверь водителя. Лиус отдернулся в сторону и чуть было не потерял управление. Он еще сильнее вцепился в руль и кое-как выровнял автомобиль. Еще немного и он улетел бы в кювет.
“Нет, – подумал Кварион, – Он не сможет взломать эту машину. Он не сможет этого сделать. Он пытается устроить аварию. Мне нужно следить за дорогой”.
Последовал еще один удар. Затем еще один.
Лиус был прав: демон бился об машину, но тут же отскакивал в сторону, шарахаясь от нее, как от огня – он не мог зацепиться за кузов и не мог попасть внутрь. Ему что-то мешало. Как будто бы его обжигало чем-то. Как будто бы соприкосновение с машиной причиняло ему боль. Ему лишь только оставалось биться в нее, пытаясь отвлечь и рассеять внимание автомеханика.
Нужно было просто сосредоточиться на дороге.
Снова последовал очередной сильнейший удар в дверь со стороны водителя.
Лиус заметил, как дверь выгнулась внутрь.
Конечно, если такими темпами – то автомобиль может просто развалиться на части.
Кварион прибавил газу. Впереди вроде начиналась более-менее ровная дорога.
Проехав еще некоторое расстояние, автомеханик заметил, что демон куда-то исчез. Он больше не сопровождал их.
“Не расслабляться, – подумал про себя Лиус, – Ни в коем случае не расслабляться”.
“На право”, – мелькнула в голове странная мысль.
В этот момент неожиданно впереди сверху через всю дорогу повалилось дерево.
Мгновения моментальной реакции: Кварион вывернул руль вправо и до упора вдавил педаль газа в пол. Он почувствовал сильный шоркающий удар по крыше с левой стороны, стекло треснуло – и тут же автомеханик осознал, что успел проскочить это препятствие. Он окончательно убедился в этом, когда понял, что все еще движется прямо по дороге.
Он проехал еще немного, и ему показалось, что он действительно оторвался. По крайней мере, он больше не замечал преследования за собой. Но он продолжал держать себя в постоянном напряжении, и он знал, что это будет наиболее правильным – до самого конца, пока он не убедится, что находится в полной безопасности.
Лиус взглянул на свою пассажирку, практически без сознания лежащую в кресле. Укутанная в одеяло, находясь в машине, она начинала постепенно согреваться.
“Я должен в любом случае спасти ее, – подумал про себя автомеханик, – В любом случае. Чтобы не случилось. Хоть ценой своей собственной жизни, хоть ценой, не знаю чего”.
Он почувствовал невероятно сильное стремление к тому, чтобы все, как можно скорее, закончилось. В его разуме все желания, все инстинкты, всё, даже его собственная боль отступили на второй план. Даже его голод, даже его пересохшее горло не имело сейчас никакого значения. Если бы у него была вода, он непременно отдал бы ее этой девочке. Для него сейчас не было ничего более важного, для него сейчас, вообще, ничего не существовало – только его стремление спасти эту маленькую жизнь. Только его невероятно сильное желание, во что бы то ни стало, вытащить эту девочку из этого ужасного леса. Никогда еще в своей жизни он не волновался больше, чем сейчас. Никогда еще в своей жизни он не испытывал более сильного страха – не за себя, за другого человека, или – за цель. Его цель была сейчас – спасти. Никогда еще ни одна цель не была настолько значима для него. Никогда еще он не испытывал настолько сильного беспокойства за что бы то ни было, или за кого бы то ни было.
“Только бы все получилось. Ну, пожалуйста. Только бы все получилось. Мне ничего больше не нужно. Только одно. Только одно. Я больше даже ничего не буду просить. Только это. Только это – и все. Мне больше ничего не надо”, – думал про себя Кварион, нервно сжимая руками мокрый от пота ладоней руль.
Его сердце беспокойно колотилось. Больше всего на свете сейчас он желал того, чтобы дорога сократилась в десятки раз, и он сразу бы оказался на выезде из леса – там, где этой маленькой беззащитной жизни смогут, наконец, оказать помощь.
Какая же длинная эта дорога.
Как же долго еще придется ехать.
Поскорей бы…
Поскорей бы все закончилось…
Лиус снова посмотрел на девочку. Он начинал постепенно расслабляться. Его сердце успокаивалось, даже, несмотря на сильное волнение. Дыхание приходило в норму. Сейчас за ним уже не было погони. Он старался держать себя в напряжении, но его организм был не в состоянии постоянно мобилизовывать свои ресурсы. Кварион слабел. Его тонус, хотел того автомеханик или нет, начинал снижаться. По телу пошел расслабляющий жар.
Он проезжал мимо знакомые места и понимал, что не так уж и много им с командой пришлось пройти. Они больше топтались на одном месте, решая постоянные проблемы. На машине это расстояние оказалось преодолеть несколько быстрее, чем могло показаться.
Через некоторое время он остановился. На его пути было озеро – то самое озеро с черной водой.
Перед автомехаником стала задача – как перебраться на другой берег. В начале он был в ужасе, но, оглядевшись по сторонам, к большому своему удивлению заметил, что недалеко от него находился мост. Он был достаточно широк и крепок, чтобы по нему могла проехать машина. Видимо, тогда его не заметили из-за тумана. Теперь же – тумана не было и было как-то немного светлее.
Лиус пересек мост. Тут он осознал, что ему, возможно, предстоит еще довольно длинная дорога. Теперь необходимо было проехать ту часть пути, которую команда преодолела на машинах. А это было, наверное, даже больше половины.
И действительно – Кварион ехал еще достаточно долго. И чем дольше он ехал, тем сильнее начинал слабеть. Его клонило в сон, и он постоянно боролся с этим. Он старался максимально напрягать свое внимание и концентрировать взгляд на дороге. Ему становилось все хуже. Он думал только о том, как бы ему не потерять сознание или не заснуть. Пустой желудок, и все тяжелее становилось в груди. Голова кружилась. Лиуса трясло. Его тело дрожало. Его руки дрожали.
В человеческом организме всегда периодически происходят незначительные сбои. Определенные моменты деконцентрации внимания, и непроизвольные сокращения мышц. Именно поэтому люди всегда ошибаются. Они не могут не ошибаться, и работать абсолютно идеально, как машины.
Руки Квариона, лежащие на руле, дернулись немного влево. В этот момент одно из колес машины налетело на ухаб. Автомобиль подбросило, а затем сильно и резко повело в сторону. Лиус не смог справиться с управлением и въехал в дерево.
Авария. Она все-таки случилась.
Лиус с некоторым трудом расстегнул ремень безопасности. Он понял, что ударился головой о руль – на лбу кровоточила небольшая рана. С одной стороны – боль развеяла сонливость и привела сознание в состояние повышенного напряжения. С другой – голова автомеханика чувствовала себя сейчас намного хуже, она не просто кружилась, она кружилась и болела.
“Девочка, – подумал он как будто в тумане, – Что с ней?”
С ней оказалось все в порядке. А вот машина больше не подлежала эксплуатации.
Кварион разблокировал двери, отстегнул ремень безопасности своей пассажирки и вышел из автомобиля. Он с ужасом посмотрел вперед – ему предстояло дальше нести эту девочку на руках. Его собственные колени его-то еле держали. Однако было что-то, что вселяло определенную надежду – впереди мерещился огонек света. Они почти выбрались из этого леса.
Лиус обернулся назад. То, что он увидел вдалеке, вызвало у него дрожь и заставило сердце биться чаще. Он почувствовал, что его начинает тошнить. Демон не оставил их в покое. Он сильно отстал, но продолжал преследовать их. Он был где-то там, вдалеке, но постепенно, хоть и медленно, приближался.
Меньше всего Кварион хотел именно такого поворота событий.
Он открыл дверь и взял девочку на руки. Невероятная тяжесть и боль в области солнечного сплетения. Тошнота. Лиус почувствовал, как его колени подгибаются.
– Держись… за меня, – задыхаясь произнес он.
Самое сложное оказалось сдвинуться с места. Дальше ноги несли по инерции.
Нужно было спешить.
Кварион не знал, когда демон настигнет их. Он не знал, насколько быстро или медленно он подбирается, но необходимо было сделать все, чтобы от него уйти.
Неровными шагами, мотаясь из стороны в сторону, автомеханик быстро шел по дороге, неся на руках беспомощную девочку.
Он задыхался. Его голова кружилась. Он не слышал даже собственных шагов. Только стук сердца в груди, свет впереди и земля под ногами, на которую нужно смотреть, чтобы не споткнуться.
Нет, меньше всего он хотел именно такого поворота событий.
Он рвал себя. Никогда в жизни еще он так сильно не рвал себя.
Шаги. Лиус считал каждый свой шаг. Они отдавались по всему телу и впечатывались в сознание, словно удары молота.
Его силы были на пределе.
Его лицо исказилось. Он зажмурил глаза, и хотел закричать. Нет. Так нельзя – глаза должны быть открыты, иначе можно потеряться в пространстве.
Неожиданно правое колено подкосилось, и Кварион стал резко опускаться к земле. Кое-как с огромным трудом он удержался на ногах, поднялся и продолжил тащить свое изможденное и еще это, чужое, но еще более значимое, чем свое, тело к свету.
Впереди показались силуэты каких-то людей. Да, людей. Да, это были люди. Его ждали. Он приближался. Силуэты становились больше и отчетливее.
Его глаза застилали капли соленого разъедающего пота, преломляя и без того скудные солнечные лучи.
Но этих лучей становилось все больше. Все больше и больше с каждым шагом.
Лиус собрал в себе последние остатки сил и ускорил свой бег.
Последний мощный рывок.
Свет… Силуэты людей…
Свет… Силуэты людей…
Почему они стоят?.. Почему они стоят там и не идут навстречу?.. Они просто ждут… Они просто наблюдают…
Свет… Силуэты людей…
Шаг…
Свет… Силуэты людей…
Шаг…
Свет!!!..
Квариона ослепило.
Слишком много света. Слишком много света.
Значит, он вышел! Значит, он в безопасности!
Лиус сам не понял, как уже оказался сидящим на коленях. Он опустил девочку на землю. Он перестал двигаться, и в его голову тут же с невероятной болью ударила кровь.
– Вра… вра… вра-ча… – еле выговорил он.
Подошел кто-то в белых одеждах, кто-то в прекрасных белых одеждах. Он склонился над маленьким хрупким, укутанным в покрывало, еле дышащим, но живым телом.
Лиус понял: она в безопасности, ей помогут.
Квариона стало сильно тошнить. Его сознание помутилось. Перед глазами туман. Сердце отдавало своими глухими ударами в голову. Он задыхался. Он жадно и с хрипом и свистом глотал воздух.
Он не видел ничего, кроме света и силуэтов людей в белых одеждах, но теперь они были рядом, теперь они окружали его плотной стеной.
Это были друзья. От них даже какое-то тепло исходило. Даже запах был другой. Это были друзья.
Но в этот момент Лиус почувствовал зло. Да, это было зло. Оно приближалось. Демон приближался.
В ужасе Кварион обернулся назад.
Некто в белых одеждах стоял с поднятой рукой и вытянутым вперед, словно мечом, указательным пальцем, преграждая путь охотнику. Казалось, этот вытянутый палец был единственным, но в тоже время невероятно мощным и абсолютно непреодолимым препятствием для демона. Тот висел в воздухе, сверкая разъяренными глазами, и оскаливаясь, но, не решаясь что-либо сказать.
– Убирайся обратно, – властно произнес Некто, – Игра окончена.
Демон осклабился и, медленно развернувшись, полетел назад, в глубь леса.
...Такой принцип...
Лиус повернул голову и взглянул на девочку, до сих пор лежащую на земле. Ее цвет лица из бледно-синего превращался в светло розовый. Ее губы больше не дрожали. Ее раны начинали заживляться.
Кварион вгляделся в это лицо.
Насколько красиво оно было – лицо обычного человека, такого же, как и он. И он любил этого человека. Он любил ее сейчас. Насколько же сильно сейчас он ее любил! И ему не важно было, кто перед ним, на ее месте мог оказаться любой другой – женщина, мужчина, ребенок, старик – без разницы, кто угодно. Он любил ее без всякой тени пошлости, без всякой тени секса и возбуждения на молодое девичье тело, без всякой тени влечения – просто, как человека, странной особой любовью. Не как друга, не как личность – он совершенно не знал ее, он даже не знал ее имени. Но он любил ее – просто любил. И он готов был отдать за нее свою жизнь, он готов был страдать за нее, если будет необходимо. Он обернулся и посмотрел обратно на ту дорогу, по которой он совсем недавно бежал, он вгляделся в этот ужасный темный лес – сколько зла, сколько мрака, сколько ненависти и агрессии было в этом лесу. И сколько боли он там оставил, сколько ему пришлось там пережить, какой длинной казалась эта дорога, каким долгим казался весь этот путь, который он проделал! Он не хотел туда возвращаться, но он готов был снова пройти по этой дороге и вернуться назад, он готов был снова проделать весь этот тяжелый ужасный путь, если будет необходимо – вновь ради спасения этой девочки.
Он склонился над ее лицом и заплакал, зарыдал, как ребенок. Насколько сейчас дорога и ценна была жизнь этого маленького человечка в его глазах, насколько сильно он сейчас любил ее.
Подошел Некто, и Лиус почувствовал на своем плече Его руку. Он только сейчас узнал в Нем Того Самого Основателя организации, на которую все это время работал. И в этот момент Кварион вдруг осознал, насколько хорошо его сейчас понимают, понимают все его чувства и переживания, словно видят насквозь, всю его боль и его любовь. Понимают, как Самого Себя – каждой клеткой Тела.
Как все это странно…
Впервые в своей жизни Лиус чувствовал себя по-настоящему в безопасности, среди друзей – там, где ему готовы помочь, там, где его любят, там, где его жизнь, которую он сам считал ничтожной и не достойной дальнейшего продолжения, является значимой, по-настоящему значимой и ценной. Впервые он ощутил, насколько действительно важна его жизнь сама по себе.
Но в этот момент неожиданно сильно закружилась голова.
Перед глазами появился туман.
Пространство рассеялось.
Теперь все это уже не поддавалось контролю.
Последнее, что запомнил Кварион – как он провалился в пустоту.
Забвение…
 

40.
 
Свет. Лиус медленно открыл глаза. Свет. Повсюду был свет. Он снова окружал Квариона со всех сторон. Он снова освещал эту реальность, он снова озарял ее и делал такой, какая она есть на самом деле. Он снова открывал ее действительной. Больше не было никаких теней, никаких силуэтов, никаких обманов зрения, никакой тьмы – свет делал каждый предмет, каждую маленькую деталь пространства, каждый уголок видимым.
Кварион оглянулся по сторонам…
Да он же находился у себя дома!..
Он был у себя дома. Он лежал в кровати перед распахнутым окном в своей собственной квартире.
Было так спокойно.
Дул приятный ветерок.
“Сон. Это был всего лишь сон”, – подумал Лиус.
Он медленно поднялся на кровати и чуть не вскрикнул.
– А-а-а-а… – простонал он.
Его тело ломило. Каждая его мышца, каждая его связка говорила: “Не двигайся! Не шевелись!”
Какое странное ощущение. Его спина, его шея, его руки, его плечи, его ноги, бедра, ягодицы – все болело, причем болело как-то необычно, причудливо. Лиус чувствовал каждый участок своего тела. Как будто его разделили на сектора, на маленькие квадратики – и каждый квадратик ощущался с невероятной четкостью расположения.
Мышцы не хотели двигаться, они были уставшими. Уставшими – но в тонусе. Они могли двигаться. Просто они настолько сильно тянулись, что любое движение чувствовалось сильнее, чем обычно. Как будто бы все тело было сковано каким-то веществом внутри организма.
Кварион сел, коснувшись ступнями пола. Холодный пол – он был сейчас так приятен.
Лиус посмотрел на свои ноги – они все были в мозолях и ранах. Левая голень была перебинтована. Руки – они также были в каких-то ссадинах. По всему телу – синяки.
Нет. Это был не сон.
Кварион встал и медленно потянулся. Его ломало. Такое ощущение, как будто бы он вернулся с войны. Он чувствовал каждую свою мышцу, каждую свою связку – все какие только есть на теле. Нет, это была не просто молочная кислота, не успевшая рассосаться после непривычной физической нагрузки. Было что-то еще. Как будто адреналин, выделявшийся все это время, оказывал сейчас такое странное воздействие на мышцы.
Лиус подошел к окну и потрогал шторы. Да, это были его шторы.
Кварион оглянулся – он действительно находился в своей квартире. Здесь ничего не изменилось. Это был его дом. Теперь он в этом убедился.
Но он не понимал, что все это значит. Возможно, это была очередная иллюзия. Сейчас казалось, что все в этом мире может в любой момент обернуться иллюзией. Все так странно.
На письменном столе под тяжелым подсвечником, выполнявшим всегда больше роль некого сувенира, лежала записка. Может, она прояснит ситуацию.
Лиус подошел к столу, отставил подсвечник в сторону и взял записку в руки.
Что же он сам ожидал в ней увидеть и от кого он сам ожидал ее получить?
Он начал читать:
“Для начала, дорогой Лиус, хотелось бы разъяснить тебе некоторые важные моменты. Надеюсь, ты поймешь все, что здесь ниже написано. Начнем вот с чего: каждый человек в своей жизни должен совершить две вещи – определиться со своим статусом в вечности, и сделать себе имя. Каждый человек, придя на эту землю, должен стать Личностью, единственной, неповторимой, уникальной Личностью, с набором индивидуальных, присущих только ему одному, особенностей. Каждый человек должен научиться делать собственный выбор и достигать той цели, которую он себе поставил. Вся твоя жизнь, все ситуации, переживания, чувства, ощущения, восприятия, отношения к тем или иным вещам, вся твоя боль и то, как ты через нее проходишь – все это делает тебе Имя, твое собственное, не похожее ни на чье другое, Имя, которое полностью характеризует тебя. Ты должен стать человеком, единственным в своем роде – таким, каких больше нет. Ты должен стать человеком, который сам формирует свое сознание. Ты должен стать человеком, который может свободно мыслить и свободно выбирать. И это план. Это высший план для каждого.
На самом деле твоя личная война, твоя боль и твои дела – это самое важное, самое значимое в твоей жизни, это самое главное, что у тебя есть на этой земле – это то, что ты сам будешь больше всего ценить, когда состаришься. Это то, что ты будешь помнить всегда. Это то, что лучше всего характеризует тебя, как человека.
В сердцах людей всегда будут существовать: желание достижения чего-либо, и желание поиска смысла жизни. И всегда будет существовать боль при отсутствии достижений и при отсутствии смысла. Потому что боль – это один из самых эффективных способов – механизмов – побудить ленивую и эгоцентричную человеческую натуру к совершению каких-либо действий. Такой принцип.
Это хорошо, что ты задумываешься над смыслом жизни – хорошо просто потому, что ты уже думаешь. Ты создан для того, чтобы думать. Если ты думаешь и можешь принимать решения – ты способен делать выбор. А выбор – это путь к свободе.
Да, в этом мире действительно есть истина. Но что такое истина? Это всего лишь факты. Истина – это всего лишь реальность, это лишь то, что существует на самом деле. Иногда истину невероятно сложно доказать. А есть истина, которую на этой земле доказать невозможно. Такой принцип. Но важно не только это. Важно также и то, как ты эту истину воспринимаешь, как ты к ней относишься. В некоторых моментах жизни это не столь значимо – не все определяется только истиной. А в некоторых моментах твое восприятие – это ключ ко всему.
Тебе сначала говорят – “думать”, а потом – “верить”, и на первый взгляд, кажется, одно противоречит другому. Но на самом деле в большинстве случаев все то, что, как ты думаешь, ты знаешь – это всего лишь то, во что ты веришь. Тебе просто доказали это, тебя в этом убедили, и не важно кто или что это сделало – человек, или твой собственный опыт, или еще что-то. Ты веришь в это, потому что тебе это удобно, и тебя это успокаивает. Запомни: в жизни любого человека можно создать любую иллюзию. И что самое интересное: человек будет верить в эту иллюзию, с убеждением того, что он действительно знает истину. Просто каждому человеку нужно постоянство и каждый ищет простоты во всем. И многие готовы пожертвовать чем угодно, даже истиной, ради этой простоты.
Ты совершил хороший и значимый для тебя же самого поступок. Но то, что ты видел и то, что ты сделал – это всего лишь маленькая часть той огромной работы, которая была проведена. Ты даже представить себе не можешь, сколько боли, сколько труда, сколько слез, крови, пота, страданий и переживаний множества людей необходимо, чтобы спасти хотя бы одну душу. Жизнь каждого – любого – человека бесценна, и только боль другого человека способна стать платой за ее спасение. Потому что эта боль тоже бесценна.
Теперь ты знаешь, что такое любовь. Теперь ты знаешь, насколько значима человеческая жизнь. Но то, что ты знаешь – всего лишь мизерная часть того, что есть на самом деле. Ты готов был умереть ради девочки, которую видел впервые – по большому счету она тебе, вообще, никто. Подумай: насколько огромной и насколько сильной должна быть любовь Того, Кто дает эту любовь матерям, отцам, мужьям, женам, братьям, сестрам, друзьям. Она бесконечна. Но ты ведь не понимаешь, что такое бесконечность, тебе нужны рамки, четко очерченные границы, тебе нужно, чтобы все было как можно проще.
Есть истина, которую на этой земле никогда невозможно будет доказать. Но важна не только сама истина, но и то, как ты ее воспринимаешь.
Человеческая жизнь бесценна. Викториус Малочевский знал это, и всю свое существование на этой земле он посвятил тому, что платил собственной болью за чужую жизнь. Сейчас его война закончена. И, если хочешь знать: он рад тому, что занимался именно тем, чем занимался.
Запомни: иногда действительность бывает именно такой, какой кажется нам изначально, просто по каким-то причинам мы отказываемся ее принимать.
Надеюсь, ты понимаешь, о чем здесь говорится. Надеюсь, ты достаточно умен, чтобы хотя бы взять это на заметку и поразмыслить. Надеюсь, ты сделаешь в своей жизни правильный выбор.
Я не прощаюсь с тобой. Я лишь говорю “До скорой встречи!”
Если захочешь, ты всегда сможешь Меня найти”.
Лиус закончил читать.
“И это все? Это все, что они могут мне сказать?” – промелькнула в его голове мысль негодования.
Он сильно задумался. Он до сих пор не понимал, что с ним произошло, и что происходит сейчас. Ему казалось все это нереальностью. В голове сразу же возникло невероятное множество теорий объяснения происходящего. Может, все это сон? Может, он спит сейчас, и еще не проснулся? Может, это все было чьей-то хорошо спланированной иллюзией? Он прошел испытания, игра закончена, опыты закончены, его в чем-то убедили – что, что это? Что все это значит? Где здесь действительность? Почему он должен всерьез воспринимать информацию на этом клочке бумаги?
– И это ответы на все вопросы? Твоя боль значима, твоя жизнь значима – и все? Принцип веры – и все? – в растерянности произнес Кварион. Это то, что он слышал на протяжении всей своей жизни. И это истина?
Естественно, он не собирался так просто во все это верить. Естественно, ему нужны были доказательства. Но какие еще он мог найти доказательства? И что действительно являлось бы для него таковыми?
Лиус задумался. Лиус очень сильно задумался.
Он прошел через такое! Он видел то, что не каждый даже во сне себе может представить. Он никогда не сможет забыть это. На его теле остались шрамы. И что он будет делать теперь? Чем он займется? Неужели он сможет вернуться к своей обычной жизни после всего пережитого? Неужели он так просто проигнорирует все это, и продолжит вести свое прежнее депрессивное одиноческое существование? Нет, он не сможет жить как раньше. Он изменился. Его восприятие жизни изменилось. И сама его жизнь тоже должна будет измениться.
Квариону нужно было подумать. Ему необходимо было очень сильно подумать.
Что же такое его жизнь? И где же здесь истина?
Священник оказался прав. Под любое необъяснимое явление можно подогнать свою теорию. И невозможно будет никогда представить неопровержимые доказательства веры. Само понятие вера исключает такую возможность. А ведь оно было придумано не самой глупой Личностью. И Эта Личность знала, что вкладывает в это понятие. Жизнь – это всего лишь иллюзия. Все в этом мире – любовь, счастье, дружба, справедливость, наука, коммунизм, демократия, система правительственной поддержки малоимущим семьям – все это только предметы веры. И каждый человек верит в то, что считает нужным или что ему кажется более удобным. Однажды наступит момент, когда станет известно, какие же предметы веры на самом деле истинны. Но на этой земле, наверное, никогда не получится до конца разобраться, что же является действительной реальностью. И глуп тот человек, который считает, что разбирается в жизни и может ее контролировать.
Лиус осмотрелся в комнате. На спинке кровати висела его чистая одежда. Он оделся – с некоторым трудом, и преодолевая боль в мышцах. Затем он подошел к двери в прихожей – к двери, ведущей на улицу. Он взял в руки куртку и вышел из квартиры.
И только одному ему сейчас было известно, что он собирается делать дальше.
 

Перфильев Максим Николаевич. © 2006 г.